Валентин вытянулся вдоль ее тела, и его колени расположились между ее бедрами, а затем он наклонился для еще одного глубокого, крадущего душу поцелуя. Тело было прижато к телу, влажному, жаркому и тяжелому. Элинор задержала дыхание, когда маркиз сделал бедрами движение вперед.
Он медленно, но настойчиво толкнулся в нее. Девушка ощутила давление, а затем – небольшую, резкую боль, за которой последовало неописуемое скольжение, когда он полностью погрузился в нее.
– Я думала, это будет… гораздо больнее, – сумела проговорить она, ошеломленная ощущениями от того, как он заполняет ее.
– И я так думал. – Звук эхом пробежал через его тело в ее. Его чувственный рот снова насмешливо изогнулся. – Ты как-то говорила, что ездила на лошади по-мужски.
– Да. Но… ты имеешь в виду, что в этом все дело?
– Очевидно, что так, хотя на самом деле я предпочел бы обсудить это позже. – Валентин снова склонил свое лицо к ней, все остальное его тело оставалось неподвижным, пока он целовал девушку. – Ты поражаешь меня, – прошептал он, глядя ей в глаза, когда снова начал медленно, а затем более быстро работать бедрами, двигаясь внутри нее, в тесном, горячем, скользком тоннеле.
Элинор обвила руками маркиза за плечи и сосредоточилась на его дыхании, но она не могла оторвать свое сознание от ощущений того, что Валентин Кобетт двигается внутри нее. Она так долго желала этого, еще до того, как поняла, чего в точности хочет. Его внимание, его страсть, его тело – все это в настоящий момент принадлежало ей.
Валентин застонал, его толчки стали глубже, и он прижал ее к одеялу своим худощавым, твердым телом. Элинор задыхалась, не в состоянии заглушить мяукающие звуки, вырывающиеся из ее горла, точно так же, как не могла сражаться с восхитительным напряжением, распространявшимся внутри нее. Если это была смерть, то она только поприветствует ее. Маркиз переместился, увеличивая темп, и нежно сжимая зубами мочку ее уха. Это было уже слишком. Элинор опустила руки на его ритмично работающие ягодицы, когда напряжение в ней стало невыносимым, а затем разбилась вдребезги.
Девушка выкрикнула имя Валентина, крепко прижавшись к нему, в то время как ее сознание совершенно отключилось. Все, что она могла ощущать – это то, что он внутри нее, и они летят вверх. Валентин стал двигаться еще быстрее, и с ворчанием достиг собственного оргазма.
Он мягко опустился на нее, а его губы ласкали ее шею. Прижившись к нему, Элинор могла чувствовать, как бьется его сердце, так же сильно и быстро, как и ее собственное. Медленно, окутывающая ее сознание вуаль начала приподниматься, звуки, издаваемые кузнечиками и лягушками, а также тихий шелест листвы вернули девушку обратно в этот мир.
Но теперь он стал другим. Элинор держала – все еще держала – мужчину в своих объятиях, внутри себя, и даже если эта ночь была всем, что у них будет, она изменила все. Любой другой мужчина, которого она встретит после этой ночи, не будет Валентином, и все же им придется соответствовать ему. Тому, какие ощущения маркиз вызывал у нее, когда ласкал ее и снаружи, и внутри, и везде в промежутке между этим. А он все еще держал ее в объятиях, даже после того, как подарил наслаждение ей и получил свое собственное. Это что-то значило, но девушка не собиралась портить эту ночь, пытаясь объяснить или даже назвать это "что-то".
Валентин поднял голову, чтобы снова поцеловать Элинор. Ее губы были теплыми, мягкими и припухшими. Это было новое ощущение, даже для него. Он редко целовал женщин после того, когда получал то, что хотел, или давал то, чтобы было нужно, чтобы удовлетворить себя. Господи, эта ночь не была похожа ни на что. Никаких игр, никакого обольщения, никаких обещаний. Она хотела его, а он хотел ее. Честность, в придачу к тому, что была необычной, еще и оказалась поразительно возбуждающей.
Маркиз не смог бы сосчитать всех женщин, с которыми спал, но он запомнит именно эту. Его кожа, прикасающаяся к ее коже, ощущала приятное тепло, но остальная часть его тела высохла на легком ветерке, и вечерний холод стало трудно игнорировать. Неохотно он снова поднял голову.
– Как придвигается твое приключение?
Она улыбнулась, проведя пальцем по линии его подбородка, каким-то образом, умудрившись сделать этот жест интимным и дружеским, а не приставучим. Боже, как он ненавидел приставучих женщин.
– Очень хорошо, – ответила Элинор. – То, чем мы занимались, считается за один раз или за одну ночь?
Валентин усмехнулся, используя эту усмешку для того, чтобы скрыть свое нежелание покидать ее, а потом оторвался от нее и сел.
– Учитывая, что уже почти утро, а также ущерб, нанесенный моему гардеробу, я…
– Я знаю, знаю. Если я не вернусь как можно скорее, половина прислуги будет на ногах и поприветствует меня у парадной двери.
– А мы не хотим этого. – Конечно же, нет. Это будет означать, что его заставят жениться на ней – если только Мельбурн не выстрелит ему в голову прямо на месте и не закопает его тело в саду для удобрения турнепса.
– Я должна сказать, что нет. – Она села рядом с ним, ее взгляд опустился к его значительно уменьшившемуся члену. – Не удивительно, что тебе так нравится заниматься этим, Валентин.
Маркиз обнаружил, что надеется на то, что она не спросит его о том, какое место занимает сегодняшняя ночь среди всех других ночей в его жизни. Не потому, что он не запомнит ее, а потому что постарается это сделать. И в этом вовсе не было никакого чертова смысла. Он спал с женщинами, известными своим эротическим мастерством, проводил часы, занимаясь сексом в их насыщенных ароматами будуарах, а в свои молодые годы он лишил девственности одну или двух девушек – хотя их слезы и неестественность заставили его отказаться от встреч с представительницами этого типа. Все это так, но все же с Элинор Гриффин он не смог пройти мимо единственной возможности стянуть с нее платье, даже если на самом деле она стянула платье с себя сама.
Девушка продолжала смотреть на него, пока натягивала свою одежду, которая, по крайней мере, большая часть ее, была сухой. Ему повезет, если он не вернется домой с пневмонией. Скажи что-нибудь, приказал он себе, выискивая какую-нибудь учтивую и остроумную фразу, чтобы успокоить ее и не выглядеть при этом как помешанный дурак.
– Выдать тебя замуж за какого-нибудь полоумного старого слюнтяя будет бесполезным во всех смыслах, какие я могу представить, – протянул маркиз, вручая ей туфельку, а затем обшаривая кустарник в поисках своего сапога.
– По крайней мере, теперь я могу сказать, что сначала сделала то, что хотела сделать, – ответила она. – Спасибо тебе.
Он нахмурился.
– Ради Бога, не благодари меня, Элинор. Для меня это было удовольствием. Поверь мне.
Элинор откашлялась.
– Но ты… делаешь это все время.
С раздраженным вздохом, Валентин встал, взял ее за плечи и повернул лицом к себе. Нагнувшись, он поцеловал девушку крепко и глубоко, подняв ее подбородок и снова ощутив сладость ее рта.
– Я не делаю это все время, – пробормотал он, выпуская ее, чтобы натянуть свой влажный сюртук. – А теперь давай доставим тебя домой, пока ты не начала сожалеть обо всем этом.
– Я не буду сожалеть. – Элинор улыбнулась, от выражения на ее лице у маркиза пересохло во рту. – Не беспокойся об этом.
Глава 15
Элинор проснулась поздно и неторопливо оделась. Ее тело болело в нескольких неожиданных местах, но не это было причиной ее медленного передвижения по комнате, словно девушка погрузилась в дневной сон. Все вокруг ощущалось по-иному; она ощущала себя другой, и это было то ощущение, которое ей скорее нравилось. Подумать только, Элинор намеревалась сделать своим большим приключением прошлой ночью всего лишь плавание.
Был уже двенадцатый час, когда она спустилась вниз. Девушка напевала, когда проскользнула в комнату для завтрака.
– Доброе утро, – произнес Закери, подняв взгляд от газеты.
Газета выглядела слегка помятой, но брат уже был третьим по счету, кто ее читает, после Мельбурна и Шея. К тому времени, когда газета достанется сестре, она будет далека от своего девственного состояния. Девушка подавила смешок. Как теперь и Элинор, благодаря Валентину Корбетту.
– Доброе утро, – ответила она, изгоняя из памяти образ зеленых сонных глаз. – Остались еще персики?
Брат кивнул, показав на буфет.
– Стэнтон снова наполнил чашу, когда твоя горничная объявила о том, что ты встала.
Элинор бросила взгляд на дворецкого.
– Благодарю тебя, Стэнтон.
– Миледи. И…
– О, и в утренней комнате ждут трое мужчин, чтобы отвезти тебя на прогулку или что-то в этом роде, – прервал дворецкого Закери.
– Неужели? – Элинор посмотрела в сторону коридора и утренней комнаты. – Я не давала согласия выходить с кем-то из дома этим утром.
– Очевидно, они появились только в надежде, что ты будешь свободна. И, как и было условлено, мы не прогнали их прочь, чтобы ты самостоятельно разобралась с ними.
– Что это за джентльмены? – спросила девушка, изучая выставленные на буфете блюда, и в настоящий момент совершенно не расположенная торопиться с завтраком. Никто из этих людей не был приглашен, и ни один из них не окажется маркизом Девериллом. Помимо того, что он не стал бы ждать среди стада претендентов, Валентин в любом случае не нанесет ей визит. Пошлая ночь была их – ее – моментом свободы и страсти. Он помог ей найти все это, и она была той, кто сказал, что не будет ничего большего.
Да, сделать это было, несомненно, очень мудрой вещью – даже до того, как она обнаружила, сколько удовольствия может принести подобная ночь. С точки зрения здравого смысла, было разумно положить конец всему до того, как все могло начаться, и особенно потому, что это могло уберечь Элинор от размышлений, где маркиз сейчас может находиться. Но, кажется, в данный момент ее здравый смысл не работал. Валентин вовсе не имел репутацию человека, способного на верность или на длительные романтические отношения. В действительности, Элинор едва ли могла назвать его отношения с женщинами даже "романтическими". К ним больше подходило слово "связи". А она была всего лишь еще одной женщиной в этой длинной веренице связей. Элинор нахмурилась. Но это было то, чего она хотела. Разве не так?
– Спроси Стэнтона, кто там ожидает, – ответил Закери. – Я занят.
Вздохнув, девушка приподняла бровь в направлении дворецкого.
– Стэнтон?
– Мистер Роджер Нолевилл, лорд Йен Вудс и лорд Чамбри, миледи.
– Ох.
Закери взглянул на нее поверх газеты, а затем вернулся к чтению, когда Элинор посмотрела на него.
– Что? – спросила она.
– Ничего. Просто заметил, что ты в хорошем настроении и не спрашиваю тебя о причине, потому что не хочу испортить его или нарушить правила, или что-то еще.
И как она должна отвечать на это?
– Хорошо, – сделала попытку Элинор. – Спасибо тебе.
– Пожалуйста. А что насчет полного надежд стада в утренней комнате?
– Я думала, что ты слишком занят, чтобы беспокоиться о них.
– Так и есть. Я просто напоминаю тебе об их существовании.
– Отлично. – Ни один из пришедших с визитом ни в малейшей степени не волновал ее, хотя девушка предположила, что Нолевилл был честным молодым человеком, разве что немного унылым. Тем не менее, он продемонстрировал некоторую сообразительность, если потрудился нанести визит без приглашения.
С другой стороны, она не была особенно заинтересована в том, чтобы провести день с любым из этих джентльменов. Элинор взяла персик, а затем положила его обратно в чашу.
– Полагаю, что грубо было бы заставлять их ждать.
– Так ты собираешься ехать со всеми тремя? – спросил Закери.
Девушка показала ему язык как раз в тот момент, когда Пип вбежала в комнату для завтрака.
– Моя гувернантка сказала, что вымоет мой язык с мылом, если я снова буду показывать его ей, – заметила девочка, схватив персик, отвергнутый Элинор и откусывая от него. – Но я не скажу ей про тебя.
– Спасибо, Пип.
– Пожалуйста. А кто эти незнакомые люди, пришедшие к тебе с визитом? – продолжила девочка. – Я никогда не видела их раньше, так что они не могут быть друзьями папы или дядей.
– Нет, они не наши друзья, – согласился Закери.
– Они здесь, чтобы встретиться со мной, – объяснила Элинор. – Они хотят взять меня на прогулку.
– Все трое?
– Да, – ответила она, стараясь, чтобы в ее голосе не звучало нежелание. Предполагалось, что это именно то, чего она хочет, а Закери доложит Мельбурну о любом колебании с ее стороны. В недавнем прошлом ее расписание было более организованным, но девушка не стала бы называть этот нынешний хаос более забавным, чем ту старую, уравновешенную жизнь, которую она вела прежде.
– Ну, я не думаю, что ты сможешь отправиться со всеми тремя сразу.
Очевидно, нет. Идея пришла ей в голову, и девушка снова повернулась к дворецкому.
– Стэнтон, кто из них прибыл первым?
– Лорд Чамбри, миледи.
Ах, тот тип с шеей, как у гуся. Элинор поджала губы. Чамбри был бы справедливым выбором, но в тот момент, когда она открыла рот, чтобы попросить Стэнтона избавиться от двух других, ее посетила внезапная мысль. Ей не нужно быть справедливой. Она может выбирать, с кем провести день, и это должен быть наиболее привлекательный для нее джентльмен из трех, и ей не нужно извиняться за свой выбор. Валентин научил ее этому – тому, что это не значит быть жестокой, а просто справедливой по отношению к себе.
– Стэнтон, пожалуйста, извести мистера Нолевилла, что я скоро буду готова. И дай двум другим джентльменам понять, что я ценю их интерес, и надеюсь скоро с ними увидеться.
Дворецкий кивнул и, круто развернувшись, вышел из комнаты, закрывая за собой дверь. Элинор сделала вдох и взяла другой персик.
– Хм, – пробормотал Закери, переворачивая страницу газеты.
Она проигнорировала его реакцию, вместо этого усевшись рядом с Пип.
– Какие у тебя планы на сегодня, моя дорогая?
– Ну, – ответила девочка, – я должна высидеть урок игры на фортепиано, а затем выполнить свои обычные занятия, но я подумываю о том, чтобы вместо этого отправиться в музей.
– Ох, неужели?
– Да. Папе это не понравится, но он в Парламенте.
– Тогда я заключу с тобой сделку, – предложила Элинор. – Ты пойдешь на свой урок фортепиано, а когда я вернусь со своей прогулки, я возьму тебя с собой в музей.
Маленькая ручка, покрытая персиковым соком, схватила ее за запястье.
– В самом деле? Это было бы великолепно. Потому что дядя Закери любит смотреть только на обнаженные статуи, а я люблю мумии.
Закери откашлялся.
– Это неправда.
Элинор игнорировала его.
– Тогда у нас будет…
– Это только потому, что я восхищаюсь мастерством, с которым они сделаны, – прервал ее брат.
– Мне тоже нравятся некоторые статуи, – произнесла Элинор, встречая его изумленный взгляд. Девушка не знала, что нашло на нее этим утром, за исключением того, что приключение с маркизом Девериллом наполнило ее такими ощущениями, которые она считала невозможными. И теперь ее просто не волнует, что другие люди – включая членов ее семьи – могут подумать о ней.
– Ты… ты не должна произносить такое, – запинаясь произнес Закери. – Господи Боже, Нелл. Это скверно.
– Если ты свободно можешь восхищаться мраморными грудями, то я также могу восхищаться тем, чем хочу.
Пип прикрыла свой рот обеими руками, но даже это не помогло ей сдержать свои смешки.
– Ты сказала "грудями", – хихикая, выговорила она приглушенным голосом.
– Вот видишь, что ты наделала? – рявкнул Закери, его загорелые щеки покраснели. Он вскочил на ноги. – Держу пари, что ты не стала бы разговаривать о таких вещах перед Нолевиллом.
– Хм. Я даже не думала об этом, – вслух размышляла Элинор, открыто улыбаясь. – Это определенно превратило бы утро в нечто интересное.
Прижав пальцы к виску, Закери бросил на сестру последний взгляд и, громко топая, вышел из комнаты. Она вместе с Пип некоторое время хихикали, а затем вернулись к своим персикам. Элинор ощущала голод этим утром, но в утренней комнате ее ждал визитер, да и ей поскорее хотелось оказаться на улице. Утро – вернее то, что от него осталось – выглядело великолепным, и понежиться в лучах солнечного света казалось хорошей идеей. Конечно же, ей хотелось покататься в Гайд-Парке, и это не имело отношения к выискиванию в толпе какого-то определенного человека.
– Разве ты не останешься и не позавтракаешь со мной? – спросила Пенелопа, когда ее тетя встала.
– Я не могу, Пип. Мне нужно ехать кататься.
– Но ты вернешься, чтобы пойти со мной в музей?
– Через два часа, – ответила Элинор. – Я обещаю.
– Хорошо. Я должна идти на свой урок. Думаю, что миссис Бевинс ждет меня.
Очевидно, Пенелопа обводила всех в доме вокруг своего маленького пальчика, и Элинор могла только надеяться, что девочка будет наслаждаться этой снисходительностью столько, сколько сможет. Определенно, это не продлится долго.
Или наоборот? Оглядываясь на прошлую ночь, девушке пришлось признать, что ее пессимизм по поводу унылого, распланированного будущего немного потускнел. Или, скорее, ему на смену пришло ощущение оптимизма и уверенности в себе, а Элинор даже не догадывалась, что ей этого не хватало. По крайней мере, теперь у нее есть основа для сравнения в спальне – хотя сравнивать после того, как она выйдет замуж, будет слишком поздно.
– Доброе утро, мистер Нолевилл, – произнесла она, вплывая в утреннюю комнату.
Сын графа вскочил на ноги.
– Леди Элинор. Я так рад, что вы решили покататься со мной этим утром.
Девушка изучила его белоснежный шейный платок, тщательно отглаженный пиджак и надежду на приятном, открытом лице. Он будет веселым компаньоном, хотя Элинор не могла обмануть себя в том, что ее сознание не будет блуждать в другом направлении. Ей было почти жаль бедного Роджера, несмотря на то, что он нанес ей визит без предварительной договоренности, и она совершенно в рамках приличий могла бы отказаться присоединиться к любому из трех джентльменов – или ко всем трем сразу – этим утром.
– Едем? – спросила она, предлагая ему направиться к двери.
Он прибыл в парном двухколесном экипаже, и если девушка правильно запомнила, то это был экипаж его старшего брата. Очевидно, Нолевиллы выбрали ее в качестве идеальной супруги для Роджера. Что ж, а у нее даже в мыслях не было ничего подобного.
Элинор нахмурилась, когда он подал ей руку, чтобы усадить на место. Это было неправильно. Девушка уже решила, что после того, как она получила свое приключение, она найдет мужчину, которого захочет, и выйдет за него замуж до того, как Мельбурн вмешается и подсунет ей какую-нибудь ходячую мумию. Роджер Нолевилл был гораздо менее агрессивен, чем некоторые другие поклонники, преследовавшие ее с недавних пор, так что, очевидно, Элинор могла без колебаний отправиться кататься с ним.
– Миледи, ваша горничная? – спросил он, заколебавшись, когда стоял на земле рядом с экипажем.