Ник рванулся вперед. Лег на нее всем своим телом и ногами раздвинул ей бедра. Симона раскинула руки, как будто звала, приглашала его к себе. Ее грудь высоко вздымалась, из губ вырывались чуть слышные стоны. Ник постарался справиться с охватившим его безумием. У самого тайного входа он вдруг замер, поднялся на колени и заглянул ей в глаза:
- Тебе будет больно.
Симона покачала головой и улыбнулась.
- Будет, - повторил он, - но только в первый раз…
Внезапно Симона вцепилась руками в его бедра и дугой выгнулась навстречу Николасу. Ник не стал больше ждать и двинулся вперед, неглубоко проникнув внутрь. Симона застонала громче, но подалась к Нику. Он погрузился чуть глубже.
- Ш-ш-ш… - прошептал он и опустился на локти. Откинул с ее лица пряди волос и стал целовать глаза и губы Симоны. Потом потянулся вниз и положил себе на плечи сначала одну ее руку, затем другую. - Впусти меня, - промурлыкал он прямо в губы, отстранился и сделал несколько мягких движений бедрами, как будто торил себе путь в запретную страну. С каждым рывком он погружался все глубже и глубже. Движения его ускорялись и становились все безжалостней.
- О, Ник! - простонала Симона, прижимаясь сосками к его груди. - Пожалуйста, ну, пожалуйста…
И он толкнулся на всю глубину, изо всех сил сдерживая нетерпение, чтобы не причинить ей лишней боли. На мгновение замер, отстранился и снова рванулся вперед длинными ритмичными бросками. Чувства его невероятно обострились, он ощущал, как пульсирует ее кровь, как Симона дрожит под его мощными ударами.
- О Господи, Симона, - прорычал он, просунул руки под ее плечи и прижал к себе так, как будто хотел поглотить ее, полностью вобрать в себя. Она шире раскинула ноги. Никогда в жизни Николас не испытывал такой всепоглощающей страсти, такого острого чувства к женщине, ведь на сей раз это была его жена!
Она, как в бреду, повторяла его имя. Николас ускорил ритм.
- Скажи, мне, Симона, скажи, - процедил он сквозь зубы, стараясь оттянуть последний миг. - Скажи!
- Я люблю тебя, Ник! - неожиданно ясно проговорила она и вдруг тонко вскрикнула, изгибаясь в его объятиях. Наслаждение накрыло их разом. У Ника потемнело в глазах, ему показалось, что он летит в пропасть.
- Я люблю тебя, Симона, - задыхаясь, пробормотал он. - Ты слышишь, люблю!
В этот миг он чувствовал себя самым счастливым человеком на свете.
* * *
Когда все кончилось, Ник притянул Симону к себе. Вот так же он обнимал ее в их последнюю ночь в Хартмуре. Симона вздохнула и закрыла глаза, наслаждаясь теплом, покоем и защищенностью. В воздухе висел мускусный запах. Тяжелые драпировки полога глушили звуки потрескивающих в камине дров.
- Это ведь ничего не меняет, правда? - спросил он, касаясь губами ее затылка.
Симоне не хотелось отвечать, не хотелось разрушать эту мирную передышку в житейских бурях, но надо было что-то сказать.
- Нет, - с притворным спокойствием ответила она. - Ты ведь так и думал?
- Честно говоря, я надеялся, что меняет, - признался Ник, рисуя пальцем круги у нее на животе. - Неужели он сделает тебя счастливой? Шарль? И ты простишь ему все обиды?
Могла ли Симона сказать Николасу, что Шарль не способен принести ей счастье, что каждая минута в его обществе с тех пор, как он явился в Хартмур, приносила ей мучения? Ник может подумать, что она пытается разжалобить его. Симона устала от того, что вызывает в других жалость или презрение. Устала быть обузой, бременем.
С тех пор как умерли Порция и Дидье, Симона всегда оказывалась лишь средством для достижения чьих-то целей. Для Дидье она была единственной связью с миром. Арман стремился с ее помощью попасть в Англию, получить деньги, найти свое мифическое сокровище. Для Ника Симона была возможностью удовлетворить требования семьи и короля. Ее использовали, чтобы получить желаемое. Дидье была нужна Порция. Арман мечтал найти Женевьеву. Ник хотел жениться на Ивлин. Казалось, никого не интересовало, к чему стремится сама Симона. И никому она была не нужна.
Кроме Жана. Отцу она нужна. И он хочет, чтобы она была счастлива.
Для Симоны это было ново. Кому-то она была нужна, кто-то ценил ее, именно ее, а не возможность что-то получить с ее помощью. Николас сказал, что любит, но может ли Симона поверить ему?
В этот момент Ник подтолкнул ее, отвлекая от невеселых мыслей:
- Симона, ты спишь?
- Нет. - Она помолчала. - Я нужна своему отцу. - Она почувствовала, как Ник напрягся у нее за спиной, и поняла, что ранила его этими словами, хотела извиниться, но не нашла слов.
Лучше всего уйти прямо сейчас. Пусть даже Ник рассердится, но зато не будет раскаиваться потом. Он забудет эту мгновенную боль и, возможно, когда-нибудь вспомнит о ней с удовольствием.
- Тебе что-нибудь принести? - после паузы спросил он. - Вина или что-нибудь поесть?
Она покачала головой:
- Нет, я буду спать.
Его губы прижались к ее волосам. Глаза Симоны набухли от слез.
- Спокойной ночи, Симона, - прошептал он, согревая своим дыханием ее затылок.
Симона проглотила слезы, сделала глубокий вздох и таким же шепотом ответила:
- Спокойной ночи, Николас.
Глава 31
Ник впал в расслабленную неглубокую дремоту. Симона лежала в его объятиях. И ему приснился сон.
Он снова был в Уитингтоне. Снова ехал с Симоной из Лондона в Хартмур.
Снова этот проклятый монастырь! Как Ник мог забыть, что монастырь совсем рядом с трактиром?
И внутренний голос объяснил ему как. "На самом деле это не имеет для тебя никакого значения. Ты не влюблен в Ивлин. Ты любишь свою жену. Когда ты с Симоной, ты не думаешь о дочери Хандаара. И только если что-то напоминает тебе о ней, ты чувствуешь, что гордость твоя уязвлена".
Это была вполне трезвая мысль, так он мог думать и наяву, но сейчас по-прежнему оставался в Уитингтоне, в своем сне. Снова сидел на пригорке под старым дубом с кувшином вина в руке.
Перед лицом вдруг возникло и стало кружиться маленькое перышко.
- А, малыш Дидье, - сказал Ник во сне. - Ты воплощенная преданность. А я-то думал, что ты сидишь рядом с сестрицей и стережешь ее сон, лишая меня единственной радости в жизни.
Кувшин с вином вдруг упал и скатился вниз по крутому склону, а маленькое перышко стало прыгать и раскачиваться из стороны в сторону. То была первая попытка Дидье поговорить с Николасом.
- Ты мальчик?
- Это про пожар?
- Ты помнишь, что произошло?
А потом перышко Дидье упало Николасу на колени, мокрое и помятое, а Ник окунулся в ледяной холод воспоминаний Дидье. Ему показалось, что это над ним смыкаются невидимые прозрачные воды.
- Дидье, ты утонул?
Однако на этот раз, во сне, все происходило значительно ярче. Глазами призрачного мальчика он видел не темный пейзаж, а одну только воду, грязную, сточную воду, всю в красных и золотых бликах. Вода жгла ему ноздри и горло. Он давился и задыхался. "Не дыши, не дыши…"
Казалось, лошади ржали где-то далеко. Мир ходил ходуном, все кружилось перед глазами. Было жарко, ужасно, невыносимо жарко.
Горящая V-образная доска падает совсем рядом.
Железные пальцы сомкнулись на его шее и давят. Тянут все вниз и вниз. В глубину.
Его силы слабеют, рот открывается. Вода и боль уходят, исчезают, и он улетает вдаль.
"Дидье, ты утонул?"
- Дидье! - хрипло закричал Николас и сел в постели. Он был в гостевых покоях королевского дворца. В окно вливались потоки солнца. Ник посмотрел направо.
Симоны не было. Он оглядел комнату. От Симоны не осталось никаких следов, только на столе лежала длинная полоса пергамента. Ник догадался, что это акт о расторжении брака. Казалось, Симона просто исчезла из его жизни. Как будто ни ее, ни Дидье никогда не было.
- Он не сгорел, - громко произнес Ник, словно проверяя на слух это утверждение. - Он… он утонул.
Николас попытался сложить воедино все, что увидел в своем сумбурном сне и что узнал от Симоны.
Когда Арман устроил пожар, Дидье находился в конюшне, но Арман клялся, что не знал об этом.
Рассказывая Нику о первом появлении Дидье после смерти, Симона говорила, что брат был весь мокрый.
Вода, V-образные доски. Может быть, желоб? Рука на шее… Арман не знал, что Дидье в конюшне, а Порция была уже мертва.
В конюшне был кто-то еще. И этот человек не хотел, чтобы Дидье спасся.
И вдруг Ник догадался.
Вскочив с постели, он торопливо оделся, молясь, чтобы корабль, который увезет во Францию его жену, еще не отплыл.
* * *
Симона стояла рядом с Жаном. Матросы, как муравьи, бегали по трапам, таская мешки с припасами и другие грузы. Солнце сияло так, как будто хотело оттенить мрачное настроение Симоны. Морские птицы насмешливо кричали, ныряли в воду, потом взвивались вверх, словно дразня ее своей свободой. В порту стоял запах гниющих водорослей.
- Ты плохо спала? - спросил Жан, встревоженно вглядываясь в лицо Симоны. - Что-то ты слишком спокойна.
Симона попыталась улыбнуться, но эта попытка отдалась болью в голове, и она просто ответила:
- Со мной все будет в порядке.
Симона все время пыталась избавиться от мыслей о Николасе, о том, как он выглядел, когда она в последний раз поцеловала его в щеку.
- Где Шарль? - спросила она отца, стараясь отвлечься от сладких воспоминаний.
Жан бросил на нее загадочный взгляд.
- Он отправился за покупкой: Сказал, что хочет сделать тебе подарок, чтобы подбодрить во время путешествия.
Симона фыркнула. Она понимала, что несправедлива, но ей было все равно. Никакие подарки не принесут ей утешения. И деньги Сен-дю-Лака тоже. Да, она дала Жану разрешение передать Шарлю деньги Порции. Симона выйдет за него замуж, как только они вернутся во Францию. Ей было неприятно даже думать о деньгах, связанных с такой трагедией. Тем не менее свободное обращение Шарля с ее деньгами задело Симону. Он уже вел разговоры о перестройке Сен-дю-Лака. Увеличить зал, построить большие конюшни на месте сгоревших… Симоне все было безразлично.
Честно говоря, ей совсем не хотелось возвращаться в Сен-дю-Лак. Жан пытался беседовать с Симоной о ее матери, но Симоне не хотелось об этом говорить. Она чувствовала себя оскорбленной всей той ложью, которая обрекла ее и Дидье на жизнь вдали от родного отца и связала их судьбы с Арманом дю Рошем. До тех пор пока они не вернутся во Францию и она не выйдет замуж за Шарля, она останется просто Симоной Рено, дочерью богатого коммерсанта. Симона улыбнулась отцу и стиснула его ладонь.
- А вот и он, - сказал Жан и показал на вход в порт, где в толпе то появлялся, то пропадал Шарль Бовиль. Солнечный свет отражался от его белокурых локонов. Шарль широко улыбался. В одной руке он держал длинный, упакованный в кожу сверток. Другой приветливо махал Симоне.
Симона насмешливо отметила, что со вчерашнего дня он успел раздобыть новый плащ из тонкой шерсти, она же ждала его в простом платье, которое прислал ей вечером отец.
- Поднимемся на борт? - оживленно спросил Шарль, останавливаясь возле отца и дочери. - Добрый день, любовь моя.
Симона не ответила, но когда он нагнулся поцеловать ее в щеку, она разрешила.
- Мы ждали только тебя, Шарль, - радостно ответил Жан и показал на сверток в руках у Шарля: - Что там у тебя?
Шарль подмигнул Симоне.
- Ничего особенного. Просто маленький знак привязанности к моей нареченной. - Он шутливо погрозил Симоне пальцем: - И не подглядывать, дорогая леди! Это должно развлечь вас, когда мы выйдем в море, и я не позволю испортить сюрприз.
- Я попытаюсь сдержаться, - несколько язвительно проговорила она.
По лицу Шарля пробежала тень, но он тут же прикрыл ее широкой улыбкой:
- Ловлю тебя на слове, дорогая.
В разговор вмешался Жан:
- Ну, молодые люди, боцман уже подал сигнал. Давайте поднимемся на борт. Пора отправляться. Чем раньше отплывем, тем раньше будем дома.
Симоне казалось, что к ее ногам привязаны гири, каждый шаг по трапу давался ей с неимоверным трудом. Как только они окажутся на борту, Николас и Англия превратятся в ненужные воспоминания. Здесь она в последний раз видела Дидье и в первый - своего отца.
Здесь в первый и в последний раз влюбилась.
Они постояли у корабельных поручней. Симона в последний раз смотрела на Лондон, на его серые строения, на влажную дымку в воздухе, на шумный грязный порт.
- Прощай, любовь моя, - прошептала она.
- Что ты сказала, Симона? - спросил Шарль, приподняв бровь.
- Ничего, - ответила она. - Я ничего не сказала. - И Симона отвела глаза.
Они шли по палубе, глядя, как матросы бросают вниз швартовы. Вот корабль мягко скользнул от берега и вышел в море. Дул сильный попутный ветер. Скоро они будут во Франции.
Шарль отвел Симону в каюту. Комнатка оказалась маленькой и очень тесной. Казалось, низкий потолок давит на плечи и голову, и это при миниатюрном росте Симоны, как же тут живут рослые моряки? Плетеная койка у стены была узкой и сильно проваливалась, веревки давно растянулись и потеряли упругость. Всю обстановку каюты составляли два стула и привинченный к полу стол. Тут же, у стенки, поместились два сундука Симоны. Каюта была темной, сырой и пропахла морской солью. Симона передернула плечами.
Шарль зажег лампу и предложил ей сесть на край койки, но она предпочла стул. Шарль добродушно пожал плечами, уселся напротив и положил на стол сверток.
- Прежде всего, - начал он, - позволь мне сказать вот что. Я знаю, прошедшие годы были… трудными для тебя.
Симона молчала. Трудными?
Он откашлялся.
- Возможно, я не поддержал тебя так, как следовало, когда ты… когда ты доверилась мне, рассказала о… - Ему явно не давался разговор на столь щекотливую тему.
Симона холодно приподняла бровь:
- О чем, Шарль? О Дидье? О призраке моего брата?
Даже в слабом свете масляной лампы было видно, как побледнел Шарль.
- Э-э-э… Да. Но ведь теперь он ушел? Правда?
- К несчастью, да. - Один вид перепуганного Шарля вызывал у нее тошноту. Трус.
- Ты уверена? - настаивал Шарль.
Она не стала отвечать, а просто смотрела на него, пока Шарль не залился краской. Еще раз откашлявшись, он сказал:
- Ну хорошо, - и подтолкнул сверток к Симоне. - Возможно, это утешит тебя в твоей… потере.
Симоне не хотелось развязывать шнурок, не хотелось разворачивать подарок, не хотелось смотреть, что там внутри. Почему-то ей стало вдруг жутко, но она все же пододвинула сверток поближе и потянула за веревочку.
- Надеюсь, тебе понравится, - с нетерпением произнес Шарль. - Должен признаться, я сам собой горжусь.
"А когда ты не гордишься", - с усмешкой подумала Симона.
Развернув наконец упаковку, Симона заглянула внутрь, ахнула и зажала ладонью рот.
Перед ней лежал маленький деревянный меч, такой же маленький кожаный щит и кожаный шлем с подшлемником - рыцарская экипировка для маленького мальчика. Сверху лежало маленькое белое перышко. У Симоны остановилось сердце.
Шарль нахмурился, взял перо и растер его между пальцами, словно какое-то неприятное насекомое.
- Как оно сюда попало? - пробормотал он и отшвырнул перышко.
- Шарль, это… - Она взяла предложенный им платок и вытерла слезы. - Это чудо! - И подумала, что раз Шарль Бовиль оказался способен купить ей такой подарок, жизнь с ним может оказаться не такой невыносимой, как ей казалось. Конечно, он не Николас, но кто может сравниться с Ником?
- Значит, тебе понравилось? - с довольной улыбкой спросил Шарль.
Симона провела пальцами по гладкому дереву меча.
- Да, очень.
- Я рад. - Он помолчал, потом добавил: - Может быть, наступит день, когда с этим будет играть наш сын.
- Возможно, - рассеянно отозвалась Симона и взяла со стола маленький шлем. Оттуда посыпался целый ворох перьев. Симона улыбнулась, а Шарль проворчал что-то насчет растяпы-торговца.
Симона рассмотрела шлем, но вдруг отложила его и нахмурилась:
- Как ты сумел придумать такой подарок? Как догадался, что он будет мне дорог?
- Симона, я знаю тебя лучше, чем ты думаешь. - Он лукаво подмигнул ей. - Я решил купить такой набор еще до того, как мы отправились в путь. Он недешево мне обошелся, но когда я увидел, как сильно ты горюешь о брате, я захотел подарить тебе что-то напоминающее о нем. - И Шарль взял Симону за руку. - Игрушки Дидье сгорели в пожаре. Я решил, что тебе понравится.
- И мне понравилось, - заверила его Симона, улыбнулась Шарлю, но вдруг улыбка сползла с ее лица и кровь застыла в жилах.
Шарль с тревогой заглянул ей в глаза:
- Симона, что с тобой?
- Откуда… откуда… - Она замолчала, чтобы перевести дух. - Откуда ты знаешь, что эти игрушки Дидье были с ним в конюшнях?
Шарль отшатнулся, словно она ударила его по лицу.
- Как - откуда? Ты мне сама говорила.
Но Симона затрясла головой и вырвала у него свою руку:
- Нет-нет, не говорила!
- Симона, я уверен, что говорила, - настаивал Шарль. - Иначе откуда бы мне знать?
Симона все трясла головой, пятясь к маленькой двери каюты.
- Я никому не говорила, - прошептала она, и по ее щеке скатилась одинокая слеза. - Только Николасу. Откуда же ты мог узнать? Только если… ты был там? - Она задохнулась. - Был!
В тот же миг лицо Шарля изменилось, превратившись в маску дикой злобы. Он вскочил со стула и бросился к Симоне.
Симона вскрикнула и взялась за дверную ручку, но Шарль опередил ее - схватил и отшвырнул к кровати.
- Ты не понимаешь, - заговорил он, приближаясь к ней с расставленными руками. - Дидье не должен был возвращаться в Сен-дю-Лак. Он должен был остаться с тобой в моем доме, в полной безопасности.
Симона забилась в угол койки.
- Ты знал, что задумал Арман! - гневно воскликнула она. - Ты позволил ему убить мою мать, ты позволил умереть маленькому Дидье.
Шарль забрался на койку.
- Перестань говорить такие вещи. Послушай меня, Симона. Порция всю жизнь лгала тебе. Она была плохой матерью, - убежденно говорил Шарль.
- Оставь меня! - завизжала Симона и что есть силы лягнула его.
Шарль схватил ее за ногу.
- Да перестанешь ты или нет? - Он поймал ее вторую щиколотку и дернул так, что Симона оказалась на спине. Шарль грозно навис над ней и придавил ее руки к тощему матрацу. - Я просто пытался обеспечить наше будущее, как ты не понимаешь? - закричал он ей прямо в лицо. - Да, я знал про планы Армана, но не мог его остановить. Я не знал, что твоя мать спрятала деньги из Сен-дю-Лака в Марселе, у Жана. Я хотел увериться, что Арман не сбежит с нашими деньгами на поиски своего сокровища.
- С моими деньгами! - выкрикнула Симона. - Он что, увидел тебя в конюшнях? Увидел, что ты подсматриваешь? Дидье увидел тебя после того, как Арман поджег конюшни и запер там тело моей матери?
- Замолчи, Симона! - с угрозой проговорил Шарль.
- Он видел, видел, видел! - Теперь Симона кричала во весь голос. - Он просил тебя о помощи, а ты позволил ему сгореть! Боялся, что Арман узнает, что ты был свидетелем его преступления.
- Нет, любовь моя. Дидье не сгорел.