Юному принцу каждую ночь снился старый навязчивый сон об уходящих навсегда в темноту людях. Он звал их, называя по именам, которые с утра не мог вспомнить. Никто не оборачивался на его зов, никто не оставался с ним. Люди шли мимо него, сквозь него, и холод сковывал тело, и двигаться за ними не было сил…
На пятый день пребывания во дворце рано утром Робер проснулся от странных чувственных прикосновений. На ночь ему не давали одежды, видимо, опасаясь побега. Кто-то ласкал его тело. В предутренней дрёме, когда сон смешивается с явью, ему пригрезилась Милена, обнажённая и прекрасная, мягко целующая его в губы. Острое наслаждение охватило Робера, он запустил пальцы в распущенные золотые волосы, привлекая дорогое лицо ближе. Поцелуй становился ненасытным, требующим продолжения. Он скользнул губами к упругой груди.
– Да… Да…
Незнакомый хрипловатый голос заставил юношу проснуться. Чужие зелёные глаза женщины без выражения смотрели на него. Робер отпрянул:
– Что?! Что тебе надо?!
– Тебя, мой принц… – руки женщины потянулись к нему. Робер соскочил с кровати и едва не столкнулся с Кероком.
– Какого дьявола?! – он готов был пришибить брата, но знакомый захват неприятных рук стражников не позволил ему добраться до барона.
– И эти здесь… – простонал Робер.
– Если хочешь продолжить начатое, мы не будем мешать…
– Вы все здесь ненормальные…
– Напротив, – поучающе заговорил Керок. – Это ты ведёшь себя глупо. Отец хочет быть уверенным в твоих способностях. Почему бы не доказать ему, что ты – настоящий, полноценный мужчина?
– Вот ты и доказывай! Я вам не шут!
– Напрасно, напрасно… – король расслабленно привалился к спинке кресла за спиной Керока. – Впрочем, можно проверить другим способом.
Робер содрогнулся.
– Керок, надеюсь, тебе это по силам? – кивнул король Гордон в сторону лежащей на постели женщины.
– Разумеется, отец.
Не раздеваясь, Керок свалился на женщину, бесстыдно задирая ей ноги. Делал вид, что неторопливо ласкает её.
Ухмыляющийся Кобрет держал Робера за волосы, не давая отвернуться. Король смотрел то на Робера, то на действия Керока. Удовлетворённо кивнул, заметив реакцию Робера.
– Достаточно. Вряд ли я долго буду ждать внуков… Отведите принца, пусть займётся этикетом. Может, хоть это ему по душе? А ты продолжай, Керок, продолжай…
На плечи принца накинули какое-то покрывало и потащили вон. Робер обернулся от дверей. Король встал и присоединился к старшему сыну. Робера едва не вырвало.
Наконец, пришёл день представления Робера ко двору. Утром слуги нарядили его в кружевную рубашку с широким воротником, темно-алый камзол с золотой отделкой, высокие мягкие сапоги до колен. Робер вытерпел ритуал одевания, с вожделением глядя на свой меч в новых ножнах. Но оружие полагалось вручить ему после принесения клятв верности отцу и королю.
Королевский лекарь Юлианус вошёл неслышно, поклонился Роберу:
– Ваше Высочество!
Юноша рассеянно кивнул. Все его мысли были заняты предстоящим событием.
– Нам надо поговорить.
– Да, конечно…
– Твоя мать оставила тебе кое-что. Ты, возможно, не помнишь…
– Что?
– Перед… бегством из замка Лекс леди Верба передала тебе медальон. Вот он. Я сохранил его для тебя, – Юлианус протянул принцу золотой кругляш.
Робер осторожно взял его. Вдруг чётко всплыло в памяти лицо Вербы, её заплаканные глаза, тёмный зев камина, уходящие люди. Наверное, об этом были его сны!
– Открой медальон, там застёжка, – подсказал лекарь.
На створке оказалась миниатюра прелестной девочки, а внутри – маленький локон золотистых волос и нечто чёрное.
– А это откуда? – удивился Робер.
– Это шерсть её собаки Роны.
– Почему она здесь?! – принцу показалось кощунственным подобное соседство. Рука сама собой метнулась к медальону, чтобы выбросить чёрный клок.
– Подожди! – остановил его Юлианус. – Знаешь, я не совсем верю в то, что мне рассказывала леди Верба, но кое-чему я сам был свидетелем…
Робер поморщился, но постарался внимательно выслушать лекаря. А тот рассказал странные вещи:
– Этот медальон как-то связывал сознание леди Вербы и её собаки Роны. И не только. Примерно к десяти годам твоя мать, будущая мать, очень серьёзно заболела. Пригласили известных лекарей, даже тех, кого называли колдунами. Ничего не помогало, девочка угасала. В одну их зимних ночей, когда Вербе стало особенно плохо, в замок попросилась пожилая женщина с плетёной корзиной в руках, она замерзала, и отец леди Вербы, барон Паркон, приказал её впустить. Женщина оказалась ведуньей и знахаркой. Она рассказала об этом барону, а тот был рад хвататься за соломинку, лишь бы вылечить дочь. Женщина осмотрела девочку и, отозвав барона в сторону, заявила, что его дочь вот-вот умрёт. И тут же успокоила, объяснив, что может спасти ребёнка. Она достала из корзины месячную чёрную псинку, положила её на кровать к больной. Женщина сделала надрезы на руке девочки и лапе собачки. Что там было ещё, никто не запомнил. Все будто потеряли сознание на какое-то довольно долгое время. Когда люди очнулись, знахарки не было в замке, а девочка спала, обняв чёрную собачку. Спала совершенно здоровым сном, с румянцем на щеках и с улыбкой на посвежевшем личике. С тех пор леди Верба не расставалась ни с медальоном, ни с собакой. И поверь мне, она никогда не болела. Когда выслушивал её, мне всегда казалось, что в груди этой замечательной женщины бьётся два сердца… Она не зря отдала этот медальон тебе, может, хотела защитить тебя…
– И погибла сама… – горько добавил юноша, захлопнул створки медальона и повесил его на шею. Накрыл его рукой и почувствовал тепло.
– Мне пора идти. Я как-нибудь расскажу продолжение истории, а сейчас, похоже, сюда идут люди. Не стоит им знать о нашем разговоре, Ваше Высочество…
– Ну хоть ты меня так не называй! Да, хорошо, хорошо… – юноша спрятал материнский подарок под рубашку.
Робер надеялся не увидеть родственников до момента присяги, но перед торжественной церемонией к Роберу в спальню заявились король и Керок, как обычно, в сопровождении компании стражников. Король Гордон Лекс оглядел младшего сына:
– Неплохо… Народ будет рад такому привлекательному принцу. Невеста – тоже. Надеюсь, клятвы выучил, не собьешься? – скептически спросил Робера.
Тот ответил громко и внятно:
– Я не принесу клятв, которые не могу выполнить. Я не хочу быть Вашим наследником. Я отказываюсь.
Вокруг будто всё застыло. Тишина быстро наполнялась напряжением. Керок внимательно следил за реакцией отца.
– Почему?
Всё-таки король задал этот вопрос. Робер отстранённо ответил:
– Я не могу служить убийце и самозванцу.
И услышал равнодушное:
– Дурак.
– Я предупреждал Вас, отец…
– Любого можно заставить, – задумчиво уставился в окно король. Керок сделал знак, и Кобрет встал за спиной Робера.
– Кончится тем, что ты согласишься на всё… Зачем усложнять неизбежный путь? Ты не сможешь противостоять мне, – как неразумному младенцу терпеливо-снисходительно втолковывал Роберу король. – Ты – мой сын. От этого невозможно откреститься словами, этого уже не изменить. Возьми, что тебе предлагают: богатство, власть, могущество. Большинство людей жизнь кладёт, чтобы завоевать хоть толику того, что само идёт в твои руки. Сколько людей ты сможешь спасти, озолотить или справедливо наказать!.. Ты свободен от моих грехов, если дело в этом… Прими бесценный дар, предназначенный тебе по праву. И будь счастлив.
Робер заставил себя смотреть в тёмные глаза отца:
– Не могу.
– Жаль… Правда, жаль. Надеюсь, ты понимаешь, что у меня нет другого выхода. Ты мне слишком нужен… В тишине и одиночестве дворцовых подземелий даже в пустые головы приходят дельные мысли… – король стремительно вышел, красиво махнув алым плащом.
Робер ждал.
– Неужели трудно притвориться? Кому нужна твоя детская откровенность?… Подчинись отцу, ещё есть время. Никто не посмеет осудить тебя. Твоё место в тронном зале, а не в вонючей тюрьме. Посмотри, как ты одет… – казалось, барон искренне переживает за брата.
Робер стал спокойно расстёгивать пуговицы парадного камзола. Керок заворожённо следил за движениями юноши и втайне завидовал его решительности.
Когда Кобрет связал ему руки, Робер оглянулся на цветные окна:
– Обидно, что сегодня дождь… Я готов.
– Измени решение.
Робер отрицательно помотал головой, челюсти стиснулись так, что он уже не мог говорить нормальным голосом. Показывать же свою слабость Роберу не хотелось. Керок некоторое время смотрел в глаза младшего брата, потом махнул рукой:
– Пошли…
Небольшая процессия отправилась вниз.
Тёмными коридорами они вышли на улицу и почти сразу прошли через железные ворота во двор двухэтажной тюрьмы. Дворец и тюрьма оказались очень близки, как две стороны одной монеты. В тюремном дворе плотно уместились кухня, дом для охраны и кузница. Шёл мелкий дождь, солнце так и не появилось. В лёгкой рубашке Робер промок насквозь, его знобило.
Распорядитель тюрьмы встретил их у кузницы:
– Куда его? В верхние этажи?
– Нет. В подземелье. Одного. Делайте всё, что положено.
– Как записать?
– Только имя – Робер.
Робера провели внутрь, Керок вошёл и остался стоять у двери, наблюдая.
Горел горн, потный мальчишка лет десяти работал мехами, ни на что не обращая внимания. Кузнец, ковавший цепь, отложил работу, покопался в груде железа, вынул оттуда кандалы, скомандовал:
– Давайте его!
Робера повалили на скамью, стоявшую у наковальни так, чтобы свесились ноги. Помощник кузнеца заинтересовался:
– Хорошие сапоги. Надо снять. Оставите нам?
– Не про твою честь! – огрызнулся Кобрет, стягивая с ног Робера обувь.
Ржавые обручи свободно окольцевали щиколотки несостоявшегося принца. В несколько ударов кузнец ловко заклепал их разогретыми штырями:
– Готово.
Робера, как деревянного солдатика, поставили на пол. Рыжий Кобрет развязал руки. Со странным любопытством юноша рассматривал железо на своих ногах. Было очень неудобно переступать с цепью. Робер смущённо спросил:
– А как… переодеваться? Цепи мешают…
На него впервые обратили внимание, как на человека: стражники и кузнецы хохотали, хватаясь за животы.
Барон Керок сопровождал Робера по узким каменным коридорам и лестницам до самого низа. Они прошли мимо тёмных клеток с заключёнными. У Робера от запахов и звуков кружилась голова, но он изо всех сил старался не показать своей слабости. Когда спустились по каменной лестнице ещё глубже, сердце юноши почти перестало биться. В этих плесневелых, осклизлых стенах ему предстояло доживать… сколько лет? В таких местах забывают о времени. И о людях.
Встрёпанный, будто мокрая ворона, тюремщик распахнул квадратный люк в чёрную пропасть ямы, спустил туда лестницу. Сунул в руки Робера свечу и огниво:
– Это на два дня. Еду дают через день. Бадья внизу убирается тоже через день. Будешь шуметь – что-нибудь забуду. Лезь.
Робер осторожно спустился во мрак своего нового обиталища. Было холодно и сыро. Он попытался оглядеться. Только куча прелой, едко пахнущей соломы валялась на полу в углу. Он обессилено опустился на неё, едва сдерживая дрожь. Сверху заглянул Керок:
– Я постараюсь чем-нибудь помочь тебе. Но лучше бы ты помог себе сам…
Роберу очень хотелось ответить резко и грубо: "Ты мне уже "помог"!", но ему была так необходима хотя бы надежда на возможность надежды! И он промолчал, наблюдая, как закрылась толстая крышка, и полная, жуткая, глухая темнота проглотила его.
Роберу не терпелось зажечь свечу, согреть глаза живым светом огня, но он сдерживал себя, понимая, что предстоит привыкать жить во тьме. И в одиночестве. Только воспоминания могли скрасить его существование. Но… как трудно жить одними воспоминаниями, когда их у тебя почти нет…
Юноша уткнулся головой в колени и позволил себе беззвучно заплакать.
* * *
Загажен предательством мир,
Баюкает злоба войну.
Ладонью, натёртой до дыр,
Лук мести упрямо согну.Любовь – это повод зайти
И ядом наполнить бокал,
Уверенно путать пути,
Улыбкой вести под обвал.Насмешливо щерится смерть:
Она-то всегда в барышах.
А нам ещё надо посметь
Не вязнуть в лукавых словах.В болотную тину нырну,
Там нет окровавленных рук…
Не мы выбираем страну,
Она нас рождает для мук.Не нам отрекаться, любя.
Бьёт ливень и мечется снег.
Но смерти вино пригубя,
Рождается вдруг человек!
– Как там наш малыш?
– Пока не смирился, отец. Я навещаю его почти каждый день. Думаю, ему потребуется месяца три-четыре, чтобы основательно сравнить жизнь в темнице и во дворце. Вы были правы, Ваше Величество, надо сбить с него неуместную глупую спесь.
– Надеюсь, он станет таким же послушным, как ты, Керок. С тобой тоже было непросто…
– Увы, отец, сказывается порода. Но Вы многому научили меня. Я не забываю полезных уроков, – Керок поклонился, как обычно скрывая свои эмоции.
– Надеюсь, надеюсь… – король рассеянно покрутил длинное серое перо, затем поставил подпись на очередном документе. Барон Керок сегодня исполнял обязанности секретаря, ему надо было подписать несколько своих бумаг.
В мрачноватом кабинете короля горело множество свечей в тяжёлых серебряных подсвечниках. Лёгкий ночной ветерок, проникая в окно, заигрывал с язычками пламени, трепал и крутил их вершинки. Из-за игры теней всё вокруг казалось подвижным, неустойчивым, ненадёжным.
– Юлианус, подойди! – не глядя в сторону стоящего у дверей лекаря, приказал Гордон. – Что с Полинором?
– Ваше Величество! – Лекарь не слишком низко поклонился. – К сожалению, Ваш сын слабеет. В ближайшие недели у него начнутся сильные боли и рвота. Мне придётся давать ему особые, очень сильные лекарства. Под их действием у людей бывают галлюцинации… то есть видения. Они перестают правильно воспринимать окружающее… Болезнь Вашего наследника, принца Полинора, неизлечима.
– Ты можешь продлить его жизнь? – вчитываясь в очередную бумагу, требовательно спросил король.
– Для мальчика это будет очень мучительно…
Король Гордон зло бросил перо на стол, чёрные кляксы забрызгали бумаги:
– Меня интересует не "как?", а "сколько?"!
Лекарь не собирался скрывать правду, он тяжело вздохнул:
– Самое большее – около года, Ваше Величество.
Король закрыл лицо руками, оперевшись локтями на стол.
– Ваше Величество… – Юлианус слегка склонил голову.
Керок напряжённо вскинулся, всматриваясь в лекаря. Гордон глухо спросил:
– Что ещё?
– Меня беспокоит состояние здоровья Вашего младшего сына. Мне надо его осмотреть.
– И что такое с его здоровьем? – сквозь зубы процедил король, поднимая голову. Никаких следов переживания на его лице заметно не было. Как всегда – холод и высокомерие.
– Пока ничего страшного, но вынужден напомнить, что нежелательные потрясения для мальчика опасны. Очень опасны.
– Я уже сообщал: с Робером всё в порядке, – торопливо проговорил Керок, недовольно глядя на врача.
– Он наказан. Я решил, что ему необходимо побыть в тюрьме. Боюсь, десяток розог в его возрасте будет недостаточно, – Гордон снова мял в руке перо.
Лекарь не отступился, он понимал, что, не настаивая, от короля ничего не добиться:
– Я вчера осматривал королевскую тюрьму. Обычная проверка, чтобы зараза не проникла во дворец. Вы знаете, как я забочусь о Вашем здоровье… Я не заметил принца ни в верхних комнатах, ни внизу, в общих клетках…
– Ему полезно одиночество!
– Он в яме?! – Не сдержался Юлианус.
Король яростно возмутился:
– Как ты смеешь вмешиваться в мои дела?! Мне надоело твоё неуместное любопытство!
– Извините, Государь! Единственное, что меня заботит – здоровье Вашей семьи.
– Что ты хочешь сказать? – Король прекрасно понимал намёки и не верил в смирение лекаря.
– Для принца яма – непомерно тяжёлое наказание. Робер может вновь потерять рассудок.
Вмешался Керок, иронически усмехаясь:
– Он взрослый, здоровый мужчина, а не пятилетний младенец. Его хорошо кормят, у него есть всё необходимое. Месяц-два – слишком небольшой срок, чтобы заболеть.
Юлианус нахмурился:
– В прошлый раз ему хватило одной минуты…
– Прекрати! – ладонью хлопнул по столу король, вскакивая. – Понадобятся твои услуги, позовут. Уходи! Не испытывай больше моё терпение…
Король сел, резко отпихнув от себя бумаги. Когда лекарь оставил его наедине с сыном, обратился к нему:
– Сожалею, но он прав. Надо найти другую возможность усмирить мальчишку. Наверняка есть способ…
– Может, используем его любовь к приёмным родителям? Я докладывал…
– Да, Керок, да… Составь бумагу, пусть их доставят во дворец. Тайно. Попробуем воздействовать через них. Давай подпишу приказ, займись этим, если пребывание в подземелье не поможет. И не затягивай! У нас мало времени.
– Повинуюсь, отец, как всегда, повинуюсь…
Керок аккуратно свернул в трубочку чистую бумагу с подписью и печатью короля Гордона Лекса.
Темнота расплющивала, сводила с ума. Робер никогда не думал, что его будет пугать тишина. Он не единожды возблагодарил своих учителей и наставников, заставлявших зубрить баллады, сказания и песни наизусть, когда ему так хотелось погулять. Теперь Робер постоянно читал их вслух, как и некоторые молитвы, старался сам сочинять истории, чтобы хоть чем-то занять мозг и заполнить леденящую пустоту вокруг. Часто юноша притрагивался к материнскому медальону, ему казалось, что от материнского подарка идёт тепло. Засыпая, юноша видел что-то наподобие миражей: то зелёный лес с мелькающими мимо деревьями, то смутный силуэт хрупкой девушки, идущей куда-то, то небогатый дом – и всё это двигалось, перемещалось вокруг, будто он сам бежал и вертел головой. В такие моменты Робер чувствовал себя свободным.
Очень редко появлялся молчаливый тюремщик с помощником. Они меняли бадью, спускали на верёвке в корзине свечу, кусок хлеба с кувшином воды, немного лука, яблок, иногда – плохо проваренную кашу. Потом они плотно прикрывали крышку, сквозь которую почти не проникали ни звуки, ни свет, ни воздух.
К концу второго дня после посещения тюремщиков Робер начинал задыхаться. Он ложился на пол и старался как можно меньше двигаться. От духоты и голода кружилась голова. Робер насчитал с десяток кормежек, а потом сбился со счёта. Он понял, что его оставили здесь навсегда. Иногда, особенно после сна, юноша отчаянно не хотел умирать, до крика боялся смерти. Тогда он бил кулаками по стене, пока не появлялась солоноватая кровь. Робер радовался, что никто не видел его в такие моменты. А боль заглушала страх.
И ещё юноша пел. Дома его часто просили спеть что-нибудь. Имея установившийся к пятнадцати годам отличный голос и тонкий слух, Робер покорял людей своим даром. Но раньше он не считал искусство уделом рыцарей, так, баловскто одно… В подземелье, отрезанный от мира, он осознал всю силу Красоты, какой бы вид она не принимала.