– Хочешь, я останусь с тобой на ночь?
– Нет! – Перси почти вытолкал её в двери.
– Тебе что, одного меня мало? Так я позову ещё кого-нибудь! – ухмылялся стражник, оттаскивая женщину за руку.
– Нет! Не смей!!! – закричал Перси, хватаясь за решётку.
Ким обхватил его сзади, обнимая и сдерживая:
– Уйдём. Ты ничем ей не поможешь. Не дёргай себе душу.
Перси закрыл лицо руками, позволил себя отвести и уложить на тюфяк. Плечи его тряслись.
В темноте ещё некоторое время возились стражник и Розалия. Никто не мог уснуть.
– Почему она это делает? – Еле слышно спросил Робер вернувшегося на место Кима.
Тот тяжело вздохнул:
– Она действительно любит мужа. Когда вырезали семью Перси, жену насиловали у него на глазах. Она должна была умереть, но неожиданно за женщину заступился Керок. Может, молодым он был помягче… Перси пытали, хотели узнать о других заговорщиках. Ты знаешь, что многие ненавидят короля и дела его. Перси ничего не сказал, никого не выдал. За измену казнят… Но… Его бросили к нам. Юлианус поставил Перси на ноги, как нас когда-то. Хороший человек лекарь. Если бы не он, многие не продержались бы и месяца, слишком тяжёлые были ранения. Что-то давно он не заходил…
Вот теперь у Робера появилась ещё одна головная боль: Юлианус. Лекарь мог прийти в любую минуту, и эта минута, скорее всего, станет последней в жизни несостоявшегося принца.
Перед рождеством узников казнили особенно усердно. Не наступало дня, чтобы не уходили навеки три-четыре человека, а иногда – намного больше. Соседние клетки стремительно пустели. Напряжение в тюрьме росло. Стражники постоянно срывали на ком-нибудь своё паршивое настроение. Робер не мог петь.
Теперь чаще по ночам приходила Розалия. Робер заметил, что она узнала его. Они обменялись предупреждающими взглядами, Робер кивнул, Розалия жалко улыбнулась. Никто не хотел открывать правду.
После разговоров с Кимом и священником Рубеном Перси смирился с появлениями жены и позволял ей оставаться на ночь. Пара "уединялась" в углу камеры, подальше от остальных. Но Робер часто слышал тихий женский плач, быстрый умоляющий шёпот. Розалия уходила под утро с покрасневшими припухшими глазами. И каждый раз она "расплачивалась" с тюремщиком. Перси свирепел. А потом весь день сидел, привалившись к стене, зажав голову руками, или нервно грыз ногти. Ким не мог заставить его работать.
– Плохо… – жаловался Ким Роберу. – Перси так долго не продержится. И Розалии я не могу запретить приходить к нему. Она уже принесла нам несколько стилетов. Кстати, очень дорогих. Интересно, где она их крадёт? Ты случайно не знаешь? – Последний вопрос был задан быстро и напористо.
Робер насторожился, лениво ответил:
– Откуда мне знать? – но щёки его предательски потеплели. Хорошо, что в клетке было достаточно темно.
Декабрь выстудил всю тюрьму. В коридорах поставили жаровни с углями, больше горело и факелов. В ночь накануне рождества Робер проснулся от тяжёлых всхлипываний. Все узники окружили Перси. Он положил себе на колени голову мёртвой жены, перебирал её золотые волосы и плакал. Женщина улыбалась.
– Он свернул ей шею… Хорошая смерть, – сказал кто-то рядом. Сердце Робера оборвалось, он покачнулся, задев Кима.
– Ты что-то знаешь, Робер?
– Надеюсь, что я ошибаюсь, – Робер отошёл к решётке. – Ким, я видел её… с Кероком.
Ким резко вздохнул, как от боли.
Подбежал тот костлявый стражник, что приводил Розалию, глянул в угол и на негнущихся ногах, шатаясь, пошёл за другими тюремщиками. Тело женщины унесли, закутав её лицо какой-то тряпкой. Безразличного ко всему Перси увели в другую камеру, несмотря на протесты Кима и его друзей. Робера мучили предчувствия.
Вечером в подземелье влетел бледный осунувшийся Керок. Перси вытащили в коридор и растянули на железных цепях, вделанных в столб перекрытия.
– Ты убил её… Почему? – казалось, Керок задыхается.
– Она сама просила об этом, – голос Перси звучал спокойно и отстранённо.
– Ты врёшь, подлец! Ты врёшь!!! – разъярённый Керок схватил факел и принялся тыкать в незащищённое тело Перси.
Робер зажал уши, но крик животной боли горящего человека пронизывал, вибрируя, всё его существо. Голова, казалось, разбивается на мелкие кусочки. Он закричал:
– Керок! Прекрати!!!
Керок развернулся к нему, глядя мутными бешеными глазами. Белые зубы блестели в оскале перекошенного рта. Он направил факел в лицо Робера.
– Керок! Перестань… – Робер не отступил, не отвернулся от приближающегося огня.
Факел выпал из руки Керока. Никто из стражников не посмел затушить горящий на каменном полу факел. Чёрная копоть растекалась вокруг него, и казалось, будто открывается отверстие в преисподнюю.
Керок отступил, невидяще глядя на Робера, вернулся к Перси и быстрым движением перерезал ему горло. Барон исчез в темноте, словно провалился в ад.
В потрясённой тишине трещали факелы, глухо булькала кровь.
…Даже всегда сдержанный Ким не мог усидеть на месте. Невероятное возбуждение царило в тюрьме. Пришёл мрачный Сэмюэль, сказал, почему-то глядя на Робера:
– Утром умер Полинор – наследник короля. Объявлен недельный траур.
У Робера сжало внутренности, кровь ударила в голову. Он прошептал:
– Вот и всё… Вот и всё…
Сэмюэль молча потоптался, поглядывая на юношу, вздохнул и отправился по своим делам. Смрад горелого мяса стоял в клетке.
– Их надо уничтожать, жечь, резать! Они хуже диких кабанов, грязные свиньи! – стучал по стене Руперт, самый старший из воинов Кима.
– Придёт время, и мы отомстим!
Робер повернулся к друзьям лицом, прислонился спиной к решётке и со всей силой вцепился в неё руками:
– Время мести пришло…
Все обернулись к нему. Юноша старался сдержать дрожь в голосе:
– Я обманул вас. Я предал. Моё настоящее имя – Робер Лекс. Я сын и единственный наследник короля Гордона Лекса!
* * *
Я думал, свобода чиста,
Её совершенны черты,
Омытые словом Христа,
Слепят золотые кресты.Я думал, свобода придёт
Блаженством раскинутых рук,
Души благодатный полёт
Прервёт боли замкнутый круг.Я сладкое слово кричал,
Разглядывал с разных сторон,
Как женщин его обнажал
И нежил младенческий сон.Я звал за собою других,
Я верил: в огне будет брод…
На каждый ликующий стих
Кивал равнодушно народ.И вот, все покровы содрав,
Свободы я вижу черты.
Но скалится тысячей глав
Кривая усмешка толпы.Не то! И не так!! И не там!!!
Неверье обманутых глаз…
Свобода – не дева, не храм,
А… кладбищ мерцающий газ!
– Ты!.. – вырвалось у людей. И они пошли на него. Робер плотнее сжал губы, чтобы не закричать в последний момент, прижал голову к решётке и зажмурился.
– Ты! – хриплое дыхание ударило в лицо, жёсткие руки вдавились в горло. Робер из последних сил держался за прутья. Резкий рывок едва не уронил его вперёд.
– Опомнитесь! Это же Робер! Наш Ангел! Посмотрите на него! Разве может он быть предателем?!
Робер не выдержал и открыл глаза. Воздух с хрипом входил в его лёгкие. Вокруг люди дышали так же тяжело, как и он. Ким и священник Рубен заслонили его от других.
– Кто бы ни был он по рождению, он принят нами! Он в тюрьме, а не во дворце, он с нами, а не с королём, он – наш! – Чеканил слова Ким.
Робер видел, как разжимались кулаки, как расслаблялись готовые к драке люди. Он взмолился:
– Ким! Мне надо умереть! Пожалуйста… Я хочу, чтобы вы убили меня. Не хочу быть повешенным! Не доставляйте такого удовольствия Гордону, прошу вас! Если я не умру, погибнет семья графа Донована, мои близкие… Убейте меня, умоляю!..
Рубен прижал его голову к себе, гладя по волосам:
– Не плачь, сын мой… Ты отважен, как настоящий рыцарь, честен и великодушен. Но рано умирать. Пока есть надежда, надо бороться. И держаться до конца.
Этой ночью дежурил Сэмюэль. Он спал сидя, привалившись к столбу и вытянув длинные ноги с выпирающими коленями, и размеренно похрапывал.
Сонные звуки тюрьмы не приносили успокоения Роберу. Он лежал между бывшим священником Рубеном и Кимом, горькие мысли не давали заснуть. Он вспоминал о матери, так страшно погибшей по воле Гордона, и боялся подобной участи для леди Селесты, думал, как предупредить графа Донована о беде, как спасти родных… Отсутствие ответов заставляло сердце сжиматься и леденеть.
Лицо лизнула струйка сырого сквозняка. Кто-то открыл дверь в их подземелье. Шёл неслышно, без факела, чёрной тенью с блёстками жёлтых искр. Роберу померещился зловещий призрак смерти с плоским бледным лицом. В тёмных провалах глазниц отражался огонь.
– Робер… – тихо позвал холодный бесплотный голос.
По коже юноши прошёл озноб. Робер едва не вцепился в Кима, но взял себя в руки и сдавленно ответил:
– Я здесь.
– Подойди ко мне…
Робер осторожно отполз, встал, шатаясь на ослабевших ногах, собрал остатки мужества и, закусив губу, пошёл к решётке.
– Господи, – пролепетал он, узнав Керока. Чтобы не упасть, схватился за решётку.
Керок отодвинулся, тихо сообщил:
– Умер Полинор.
Робер молча ждал продолжения, внутренне готовясь к самому худшему.
– Отец приказал навестить графа Донована.
Роберу лицо барона казалось сумеречным пятном, он не мог разглядеть его выражения. Юноша постарался спрятать свои эмоции:
– Только поэтому ты пришёл?
– Ты согласишься выполнить волю отца? – в голосе Керока не было обычной насмешки.
– Нет.
– Завтра ночью я устрою тебе побег.
– Ты?! – Робер не мог скрыть удивления.
– Тихо, братец, не шуми… Завтра во дворце поминальный пир. Я позабочусь о вине для тюремной стражи. Вот ключ от клетки. Ворота тюрьмы будут открыты, охрану я ушлю куда-нибудь на час-два.
– Не могу поверить, что ты пойдёшь против воли короля. Это измена. Ради чего?
– Мне не нужна твоя смерть. А кончится именно этим. Потеряв одного брата, я не хочу лишиться другого. На моих глазах умирала твоя мать леди Верба. Я любил её… Розалию убили… Хватит, я не желаю оставаться в одиночестве.
– А Гордон? – У Робера язык не поворачивался назвать короля отцом.
– Твоё счастье, что ты был от него далеко. Иначе он раздавил бы тебя, как и меня. Есть много способов приручить человека, тем более – ребёнка. Полинор попробовал не подчиниться, и чем всё обернулось? Именно отец виноват в его болезни и смерти. Ты этого не знал?
– Нет…
– Ладно. Завтра в полночь. Уходи и не возвращайся… – Керок бесшумно растворился в сумраке подземелья, словно был его частью. И снова будто смерть мёрзлым балахоном скользнула по ногам Робера. Его колотило.
Вечером следующего дня, после поминального пира, отголоски которого коснулись и тюрьмы, узники в клетке Кима не спали.
Смазанный остатками жира ключ неслышно провернулся. Дверь клетки медленно отворилась. Сонная тишина нарушалась лишь храпами развалившихся стражников и стонами заключённых. Ким призрачной тенью скользнул к ближайшему тюремщику, тряхнул его за плечо. Шея стражника будто надломилась, голова упала набок, и из приоткрытых толстых губ потекла слюна. Но храп не прервался. Ким махнул рукой, едва видимый в свете факелов. По двое узники проникали в коридор. Слаженно действуя, подхватывали спящих и затаскивали их в свою клетку, пока коридор полностью не очистился. Священник с Робером раздевали вялые тела, раскладывали одежду ближе к решётке, а раздетых – в угол камеры на подстилки.
Побег обсудили во всех подробностях ещё днём, и сейчас, несмотря на нервозность, никто не паниковал и не торопился. Роберу подбросили длинноногого лысого Сэмюэля. Юноша попытался снять с него сапог, но неожиданно нога дёрнулась и согнулась. Робер упал на грудь тюремщика, выхватывая стилет.
– Не надо, принц!.. Разрешите идти с вами! – От Сэмюэля даже не пахло вином.
– Как ты узнал? – надавил Робер на шею лежащего остриём.
– Вчера ночью… Я слышал ваш разговор.
– И не донёс?! – поражённо вытянулось лицо Робера.
– Я никогда не предам вас, мой принц!
– Не называй меня так! – разозлился на свою растерянность юноша, вставая. – Поднимайся!
Он подвёл Сэмюэля к решётке, осторожно позвал Кима:
– Вот, Сэмюэль просится с нами.
Ким невозмутимо хлопнул тюремщика по спине:
– А, дружище! Наконец-то ты решился. И это после десяти лет… – укоризненно покачал головой.
Сэмюэль неуклюже опустился на колени:
– Простите меня. Я не хотел вам зла. Поверьте, я пригожусь. У меня есть немного денег… Я был хорошим кузнецом. Кто-то должен сбить ваши кандалы.
– Хорошо, Сэм… Робер, иди с ним рядом, если что не так – убей. Не забывайте, друзья, может быть, это наша последняя возможность вернуть себе свободу.
– Спасибо! Спасибо… – счастливая улыбка расплылась на морщинистом лице тюремщика. Он мелко перекрестился.
Серые, почти невидимые тени промелькнули по коридорам тюрьмы, цепочкой пересекли двор, ненадолго задержались в кузнице и, просочившись в приоткрытые ворота между спящими стражниками, растаяли в изогнутых чёрных ручьях столичных улиц.
На стене тюрьмы рождественскими украшениями качались обледенелые трупы повешенных, глухо ударяясь о камень. Керок, проводив глазами беглецов, повернулся к верному Кобрету, стоящему за спиной:
– Езжай! И не задерживайся там…
Двадцать усталых путников двигались лесными тропами. Кони под ними неуверенно ступали, спотыкались, сбивались с шага. Устали все после ночного похода. Керок выполнил свои обещания, кроме этого беглецы сразу за воротами наткнулись на лошадей стражи, оставленных под присмотром двух вдрызг пьяных людей. Упустить счастливую возможность, чтобы быстро исчезнуть из города, было бы непростительно. Теперь беглецам казалось, что они достаточно оторвались от вероятной погони. Холодный полдень пасмурного дня застал людей на перекрёстке у дороги, ведущей к дому графа Донована. Ким осторожно выехал из-за деревьев:
– Нам повезло, что снега почти нет. Но смотрите, здесь проехало очень много всадников. Телег с ними не было… Робер, эта дорога настолько часто используется? – Ким повернулся к юноше.
– Нет… – беспокойная напряжённость всё более овладевала Робером. Медальон на его груди обжигал кожу холодом.
– Ты не передумал ехать к графу? Сейчас это очень опасно.
– Я должен предупредить семью. А вы могли бы подождать здесь, предложил парень.
Ким решительно мотнул головой:
– Лучше нам оставаться вместе. Мы с тобой. Вперёд!
Руперт и молодой Галеон, скакавшие в дозоре впереди, торопливо вернулись к отряду.
– Ким! Там пожар. Ворота – нараспашку. С десяток коней во дворе.
Робер громко простонал, изо всей силы хлестнул коня, слепо рванулся к дому. Ким кричал ему вслед. Юноша не слышал.
В блёклое небо стремился и никак не мог подняться тёмно-серый дым, опадал вниз, стелился по земле, расползаясь между деревьями, словно обожравшийся зверь. Небеса не принимали земную грязь.
Горела конюшня. Кони, принадлежавшие семье Донован, нервно перебирали ногами, привязанные неподалёку. Жалобно и тревожно ржал Мрак, будто звал кого-то на помощь. Четверо в одежде королевских солдат собирались поджигать дом, пьяно перекликались. Похоже, они задержались, чтобы перегнать коней и уничтожить всё, что указывало бы на причастность армии к преступлению. Из дверей выносили малоценные, но громоздкие вещи, несколько человек тащили к воротам два окровавленных тела. Робер вынырнул из клубов дыма, прямо с коня прыгнул на грабителей, волочивших по земле трупы. Вонзил стилет в горло одному, схватил упавший меч, бросился на других. Его лицо в судороге молчаливого крика заставило солдат попятиться. Но увидев только одного почти мальчишку без доспехов, они ринулись на него со всех сторон, небрежно побросав мёртвых и награбленное.
Сознание Робера отключилось, тело сражалось само, только одна мысль билась в мозгу: "Убить!" Ещё двое насильников с хрипом упали на стылую землю. Более опытные воины никак не могли поразить защищённого только своей ненавистью юношу: на свои раны тот не реагировал, пустые бешеные глаза впивались в очередную жертву, сталь без сожаления резала чужую плоть. Его окружили.
– Йо-хо! Йо-хо! – зычный клич воинов Кима рассыпал круг нападавших. Внезапная яростная резня быстро закончилась. Ни один королевский солдат не ушёл, их кровь смешалась с кровью их жертв.
Робер потеряно стоял над телами близких. Ослепление ненависти проходило, но мозг никак не хотел поверить в реальность потери. Оружие выпало из ослабевших рук.
– Мама!.. – прохрипел юноша, упал на колени, протягивая руки к глубокой ране на груди женщины. Робер пытался стянуть края разрубленного платья, будто так мог снова сделать тело целым.
Увидел на шее леди Селесты затянутую петлю и бросился зубами развязывать тугой узел, остервенело рвал пеньковую верёвку, сумасшедше надеясь на чудо: стоит освободить её дыхание, и мама оживёт… Воины стояли над ним, цепляясь за свои окровавленные мечи. Никто не посмел остановить Робера.
Он сбросил верёвку. Чуда не произошло. Холод бледного лица единственной матери, которую помнил Робер, проник в его руки, охладил горячку невозможных надежд. Труп отца стыл рядом. Робер замер, стоя на коленях, слёзы потекли из его глаз, он не замечал их. Чувствовал только невероятную, всё вокруг затмевающую боль безвозвратной потери. Робер не удерживал уходящее в глубины безумия сознание, он на мгновение всей душой захотел сойти с ума. Но на грани бездны услышал голос Кима:
– Мы отомстим!
И эти слова не позволили ему потерять себя, дали опору, вернули к жизни. Робер тихо повторил:
– Мы отомстим! – и твердил эту фразу мысленно, всё надёжнее утверждаясь в реальном мире. Он пошарил руками вокруг себя и со всей силой сжал рукоять королевского стилета.
Трупы… Лишь трупы остались в разорённом доме графа Донована. Все слуги были убиты, кто с оружием в руках, кому просто перерезали горло. Не у кого было спросить, что произошло. На столе, рядом с растерзанным телом Лианы, лежал свиток, печать короля продавила красный воск.
Ким осторожно закутал девушку в какую-то ткань, взял на руки. Робер следил за ним странным внимательным взглядом. У Кима мурашки прошли по спине от беспросветного холода широких чёрных зрачков его глаз. Ким положил Лиану на пол рядом с телами графа и его жены, принесённых в дом Рупертом и Галеоном. Стройные голые, неправильно-белые ноги девушки торчали из-под ткани. Что в этом было такого, из-за чего все взгляды устремились вниз, к трупам? Ким растерянно завертелся, искал, чем прикрыть наготу девичьих ног. Робер вдруг дёрнул куртку, отрывая пуговицы, рывком скинул её и торопливо закутал ноги Лианы, подтыкая полы вниз. Будто боялся, что она замёрзнет. Медленно поднялся, вытер вспотевшие руки о рубаху, вернулся к столу. Развернул лист, читал:
"Приказываю… казнить изменников на месте… без суда… Моею властью и волей… Король Гордон Лекс".