"Все, кроме меня, делают что-то полезное", - думала Юджиния. Но она вовсе не считала себя окончательно никчемной и не желала мириться с тем, что ее считают такой в один из самых трудных дней. Вместо того чтобы снова лечь в постель, как приказал Гилберт, она прошла через двор; камни под ногами все еще поблескивали от инея; подошла к кухне, и оттуда прошла по коридору к спальням служанок. Комната миссис Джарвис находилась в самом конце. Домоправительница имела право на лучшую комнату. В ней было окно, выходящее на отдельную веранду рядом с застекленной оранжереей и огородом. Когда ребенок родится, он сможет в теплые дни спать в кроватке на веранде. Вначале это помещение предназначалось для семейной пары и оказалось вполне подходящим для вдовы с ребенком.
Прислушиваясь за дверью к тому, что происходит в комнате, Юджиния услышала голос миссис Эшбертон, а вслед за тем протяжный тихий стон.
Сердце у нее затрепетало. Она говорила себе, что этот стон - вещь вполне естественная. Роды - чрезвычайно болезненный акт. Ее мать сообщила ей об этом в осторожно выбранных выражениях перед самым отъездом Юджинии из Англии.
Но никакие рассудительные слова матери не подготовили бы ее к душераздирающему крику, внезапно пронзившему ее слух и заставившему отдернуть руки от дверной ручки, как будто та была раскалена докрасна. Затем снова раздался крик, а вслед за ним снова стон, от которого мороз продирал по коже.
- Так, так, молодец, дорогуша, - невозмутимо произнесла миссис Эшбертон. И вдруг миссис Эшбертон представилась дрожащей в коридоре Юджинии истинной героиней. Она каким-то образом все же заставила свои окостеневшие пальцы повернуть дверную ручку и открыть дверь. И вот она в комнате. Перед ее глазами предстало покрасневшее от прилива крови, искаженное мукой лицо миссис Джарвис на подушке и большой уютный зад миссис Эшбертон, склонившейся над роженицей.
Юджиния решительно шагнула вперед:
- Позвольте мне помочь. Что я могу сделать?
Миссис Эшбертон выпрямилась и повернулась к ней.
Лицо ее было багровым, седые волосы свисали растрепанными прядями, глаза выражали крайнее удивление.
- Батюшки! Юджиния! Вам нельзя сюда входить!
- Почему же? Ведь я тоже женщина!
Она села возле постели и взяла миссис Джарвис за руку. Сильные пальцы сразу же до боли сжали ее руку. Стойко перенося боль, Юджиния заглянула в полные слез карие глаза и сказала:
- Если вам от этого сколько-нибудь легче, я останусь.
- Вам здесь делать нечего, - заявила миссис Эшбертон.
- Если вы тут, почему мне нельзя?
- Потому что мне шестьдесят пять лет и я видела не раз, как рожают служанки. Если вы упадете в обморок, у меня на руках окажется уже двое нуждающихся в помощи.
- Я не упаду в обморок, - спокойно отозвалась Юджиния. - И кроме того, мне полезно побольше узнать об этом деле. Мы с миссис Джарвис в одинаковом положении.
- Вам не к чему проявлять такое любопытство, - возразила миссис Эшбертон. - Но что ж поделаешь, ведь я не могу силой выгнать вас отсюда.
Миссис Джарвис зашевелилась.
- Не так уж оно страшно, мэм, - сказала она. Ей даже удалось ободряюще улыбнуться Юджинии, прежде чем снова начались схватки.
Юджиния все еще находилась в комнате, когда спустя два часа прибыл врач, маленький краснолицый человечек, от которого разило ромом. Он ворвался в комнату, на ходу закатывая рукава.
- Дорогу, мисс. Горячей воды заготовлено достаточно? - Он взглянул на миссис Эшбертон. - Вы останьтесь. Судя по вашему виду, кое-что вы в этом деле понимаете. А вот падающие в обморок юные девицы здесь не требуются.
Миссис Эшбертон сделала Юджинии короткий знак, кивнув головой в сторону двери.
- Но это не падающая в обморок юная девица, доктор, - язвительно заметила она. - Это хозяйка дома.
Хотя присутствие госпожи тронуло и несколько подбодрило Молли Джарвис, она все же обрадовалась, увидев, что та уходит, так что теперь можно дать волю распиравшим ее чувствам. Пока над нею склонялось это слишком нежное личико, приходилось держать себя в руках; надо помнить - но испугать бы до смерти молоденькое существо.
Теперь она могла кричать сколько душе угодно. Но эта тонкая рука, так крепко сжимавшая ее руку, связала ее с хозяйкой еще одной нитью. Молли не была уверена, что это так уж ее радует. Ибо много часов спустя над ней склонилось другое лицо, на котором лежала печать глубокой усталости, и ее сердце забилось с такой силой, что трудно стало дышать.
- С вами все в порядке, миссис Джарвис?
- Да, благодарю вас, сэр!
- А ребенок?
- У меня девочка, сэр. Она маленькая, но крепенькая. Виктор сказал…
- Я знаю. Я виделся с ним. Он говорит, что вы могли потерять ребенка после прошлой ночи. Я пришел вас поблагодарить.
Молли не могла вынести погасший взгляд синих глаз, смотревших на нее сверху. Ей пришлось зажмуриться, чтобы хозяин не увидел ее слез.
- Ничего, сэр, не стоит благодарности. Я хотела помочь. Виноградник совсем погублен?
- Об этом не беспокойтесь. Мы его восстановим. И я очень вам благодарен.
После того как он ушел, ей пришлось еще очень долго призывать сон, который утешил бы боль, все еще не покинувшую тело.
День показался бесконечно длинным. Вечером, когда Юджиния, миссис Эшбертон и Гилберт собрались за столом, они чувствовали себя настолько усталыми, что в состоянии были обмениваться лишь отрывочными фразами.
Гилберт откупорил бутылку своего лучшего вина. Он сделал это не потому, что предстояло отметить какое-то радостное событие. Напротив, необходимо подкрепить силы и заставить себя не горевать по поводу постигшей их беды.
Впрочем, неплохая мысль - выпить и за новую жизнь, появившуюся на свет Божий в Ярраби.
- С ребенком все будет в порядке? - спросил он миссис Эшбертон.
- О да. Девочка маленькая, но сильная. Как говорится, пошла в мать.
Миссис Эшбертон потягивала вино и умиротворенно кивала. Ей одной этот день доставил удовольствие. Он оказался таким драматичным! Если бы она родилась в семье, стоящей на более низкой ступени общества, из нее могла бы выйти повитуха. Ей нравилось управляться с этими извивающимися и орущими благим матом существами, появляющимися на свет. При этом она чувствовала себя могущественной, мудрой, необходимой. Этот насквозь пропитанный ромом доктор из Парраматты вообще был здесь ни к чему. Он только отдавал бесконечные приказания, а делать ничего не делал.
- Я надеюсь, вы позволите мне позаботиться и о вас так же, Юджиния?
От вина она немножко захмелела. В течение всего дня у нее не было времени как следует поесть, а старая дама привыкла к обильным трапезам.
Ответил ей Гилберт:
- Я намерен вызвать сюда доктора Ноукса, но если у Юджинии начнутся преждевременные роды мы - в вашей власти, миссис Эшбертон.
- Вы, наверное, хотите сказать, Юджиния и ребенок… будут в моей власти… Чтобы духу вашего не было, дорогой мой! Мужчинам тут делать нечего. Ваша жена проявила себя сегодня очень хорошо, вам это известно?
Кружевной чепчик миссис Эшбертон сбился на сторону, а весь в складочках подбородок низко опустился.
Гилберт поглядел на жену с удивлением.
- Я сказал, чтобы вы туда не входили, Юджиния.
- Но почему? Впрочем, боюсь, пользы от меня было мало. А не можем ли мы поговорить о чем-нибудь другом?
- Конечно, можем, - сказала миссис Эшбертон. - Прежде всего, позвольте вам заметить, что я богатая старая женщина, у которой имеется всего лишь один сын, да такой, что коли доживет до того момента, когда сможет получить мое состояние, то просадит его в один год. Эта мысль доставляет мне еще меньше удовольствия, чем доставила бы его отцу, а он потрудился, чтобы заработать свои деньги побольше нынешних мужчин. Он был агентом Ост-Индской компании и умер от холеры, а ведь, кабы не эта напасть, мог бы еще долгие годы прекрасно жить на покое. Какую радость получит он от вечной жизни, если Годфри промотает свое наследство?
С лица Гилберта сошло напряжение. Он слегка разрумянился от вина. У него сегодня тоже почти не было времени поесть. Внезапно он разразился смехом.
- Мне кажется, миссис Эшбертон, вам нравится мое вино. А вот о своей жене я этого сказать не могу. Хотелось бы мне уговорить ее, что оно заслуживает большего расположения.
- Не обращайте внимания на Юджинию, Гилберт. Раз вино ей не по душе, тут уж ничего не поделаешь. Больше останется на продажу, не правда ли?
В восторге от своей находчивости миссис Эшбертон начала раскачиваться от хохота.
- Я женщина практичная и смотрю фактам в лицо. Вам надо было жениться на мне, Гилберт.
- Наверное, надо было, - добродушно согласился Гилберт.
Его слова показались миссис Эшбертон невероятно смешными. От смеха по щекам ее потекли слезы.
- Ну и дела, доложу я вам. Сама не знаю, что со мной такое. Наверное, все дело в том, что сегодня я почувствовала, что могу еще пригодиться. А сейчас я немножко под хмельком. Я хочу только, чтобы вы поняли одно: поскольку мой сын пропал невесть где, оставив старую мать в полном одиночестве, вы двое стали теперь для меня членами моей семьи. И я хочу восстановить ваш виноградник, Гилберт. Я не желаю, чтобы вы закладывали дом и поместье или влезали в долги с этим вашим банком. Я готова финансировать вас до тех пор, пока вы не восполните ущерб, причиненный вчерашней ночью. Пожалуйста, не отказывайтесь. Я вам многим обязана. Вы дали мне крышу над головой, предложили свою дружбу и ваше общество. Что бы я делала без вас? - Она говорила теперь вполне серьезно. Ее большие глаза навыкате внимательно глядели на Гилберта. - Признаюсь, я была бы рада, если бы вы были моим сыном. Как бы я была счастлива стать через три месяца бабушкой! Когда я дождусь этого от Годфри? Боюсь, что никогда. Вот как обстоят дела. Заем, подарок - что вы предпочтете, то и будет. В любом случае у вас теперь достаточно денег, чтобы спасти свой виноградник. Надеюсь, вы не обидите одинокую старую женщину, а?
Гилберт, наполнив снова ее бокал, спросил:
- Миссис Эшбертон, вы действительно считаете, что это вино - лучшее из всех моих вин? Оно было заложено на хранение в двадцать шестом году.
- Мне оно ужасно нравится. Тысячи фунтов хватит?
- Миссис Эшбертон, я, право же, не знаю, что и сказать.
- Не говорите ничего. Вам приходится содержать богатый дом, вы честолюбивы. Мне это нравится. А почему, собственно, вам не быть честолюбивым? Я с величайшим удовольствием буду оберегать вас от лап ростовщиков. Я считаю это своим почетным долгом. А теперь можно и отдохнуть.
С этими словами старая дама откинулась на спинку кресла, закрыла глаза, еще глубже уткнула подбородок в грудь и заснула.
Юджиния в ужасе глядела на нее. Гилберт начал оглушительно хохотать.
- Вот вам действие вина Ярраби. Оно творит чудеса.
- Гилберт, я думаю, вы нарочно подпоили эту глупую старуху. Я думаю, что вы тоже пьяны.
- А что, я не имею на это права? - Глаза его лениво полузакрылись и стали похожи на узенькие щелки. - День был длинный. Ярраби получает передышку. Мне не придется идти выклянчивать деньги у этого скряги управляющего банком.
Его беззаботное лицо настолько не походило на трагическую маску, которую Юджиния видела рано утром, что она невольно подумала, уж не почудилось ли ей это, так же как и его отказ принять от нее выражения сочувствия. Достаточно было миссис Эшбертон произнести несколько рассудительных фраз, и выражение катастрофы на лице Гилберта мигом исчезло.
- Означает ли это, - задумчиво спросила Юджиния, - что миссис Эшбертон навсегда станет нашей гостьей?
- Если она захочет, пусть остается. Дом достаточно велик.
- Не может же быть, чтобы вы потому и пригласили ее, зная, что она богата и подстрахует вас на случай беды?
Гилберт энергично затряс головой:
- Ни в коем случае, даю вам честное слово. Значит, вот как вы обо мне думаете?
- Вы чрезвычайно честолюбивы.
- Да, не отрицаю, и ради осуществления своих честолюбивых планов я использую все имеющиеся в моем распоряжении средства, но не до такой степени, чтобы превращать богатых старух в свою добычу. Бог ты мой, Юджиния, как вы могли обвинить меня в подобных вещах?! Я благодарен миссис Эшбертон за то, что она присматривала за вами во время плавания, да и вообще она мне нравится. С ней весело, она приятный собеседник. Я с радостью принимаю ее у себя в качестве гостьи. А если ей доставляет удовольствие помочь мне спасти мой виноградник, зачем лишать ее этого? Не надо так во все вдумываться, милочка. Не относитесь ко всему так серьезно. Пусть Господь благословит старую даму, а нам надо бы уложить ее в постель.
К счастью, в этот момент миссис Эшбертон открыла плача и стала недоуменно оглядываться вокруг.
- Боже праведный! - воскликнула она. - Похоже, я вздремнула. Наверное, я сегодня перетрудилась. Если вы позволите, Юджиния, пожалуй, я пойду и лягу. Утром буду свеженькая как огурчик.
Она попыталась встать, пошатнулась и ухватилась за Алберта.
- Спасибо, мой мальчик, вино просто замечательное. Вино Ярраби. Может, мне поставить на ночь у постели небольшую рюмочку? Я тогда лучше буду спать.
Спотыкаясь и держась за руку Гилберта, она вышла из комнаты - круглое маленькое суденышко, пускающееся в плавание в сильный шторм. Когда они добрались до середины лестницы, до Юджинии донеслись взрывы смеха. Она продолжала сидеть, неподвижно глядя в свой недопитый бокал, размышляя о том, как красив рубиновой цвет вина, и мысленно прося Бога помочь ей не испытывать к этому напитку такого отвращения, как в данный момент. Желать, чтобы за одну ночь навсегда исчез весь виноградник, чтобы Гилберт занялся вместо этого куда менее сложным делом - разведением овец или крупного рогатого скота, - было, конечно, грешно. И ужасно, конечно, даже думать о том, чтобы распроститься со всей этой австралийской авантюрой и вернуться в Англию.
Впрочем, на последней мысли она не отваживалась задерживаться, боясь, что расплачется; так сильна была охватившая ее тоска по родине.
Глава XV
Кристофер Джон Гилберт Мэссинхэм родился в Ярраби, в провинции Новый Южный Уэльс девятнадцатого ноября тысяча восемьсот тридцать первого года.
Слабый капризный ребенок, на взгляд Гилберта - слишком маленький. Впрочем, это оказалось к лучшему, ибо в противном случае либо он сам, либо его мать могли умереть при родах.
Муки разрешения от бремени были столь велики, что Юджиния изо всех сил старалась не думать о них, не вспоминать. Она с такой силой цеплялась за резное изголовье своей французской кровати, что содрала кожу на руках. Несмотря на то что доктор Ноукс прибыл за несколько дней до родов и во время самих родов ни на минуту от нее не отходил, и хотя миссис Эшбертон тоже постоянно то наклонялась над ней, то исчезала - этакий громадный надувной шар, - ни ему, ни ей не удавалось хоть сколько-нибудь облегчить безумные страдания, продолжавшиеся долгие двадцать четыре часа. Юджинии было стыдно слышать свои собственные крики - миссис Джарвис так не кричала.
Но позднее она загладила свою вину. Она не позволяла Гилберту взглянуть на нее до тех пор, пока не набралась достаточно сил, чтобы дать возможность женщинам расчесать свои волосы и надеть на нее одну из самых своих красивых ночных сорочек.
Он вошел в комнату на цыпочках с таким выражением тревоги и смирения на лице, что Юджиния невольно - с трудом и хрипотцой - рассмеялась.
- Почему у вас такой взволнованный вид, дорогой мой? Я родила вам сына.
Гилберт встал на колени возле кровати и спрятал лицо у нее на груди. Юджиния дотронулась до жестких непокорных волос и, собрав все свои силы, сказала:
- У меня были совершенно нормальные роды. В следующий раз вы не должны так волноваться. Я гораздо крепче, чем вы думаете.
Напряжение, сковавшее все его тело, начало понемногу спадать. Она почувствовала, что в душе смешались и нежность к нему, и торжество по случаю успешно пройденного испытания, и новое незнакомое чувство близости к этому человеку.
- А мне не будет позволено поцеловать папу? - шутливо спросила она.
Это была славная минута, как и та, когда она впервые взяла на руки своего сына. Эти мгновения она продолжала помнить и тогда, когда столь многие ее обиды и тревоги были позабыты.
Приятно было снова надевать красивые платья и изображать из себя матрону, хотя она часто чувствовала себя слишком молодой и неопытной для этой роли.
Наверное, именно ее неопытностью объяснялось то, что крошка Кристофер часто плакал, в то время как пухленький младенец миссис Джарвис всегда был доволен жизнью. Кристофера невозможно было успокоить. Юджиния брала его на руки и шагала взад-вперед по комнате, а когда она уставала, ого носила миссис Эшбертон, тихонечко что-то напевая ему своим хриплым голосом.
Он все равно продолжал плакать и, казалось, все больше худел. Синие глазки сердито смотрели на мир с этого до смешного крошечного пунцового личика. Когда наконец он засыпал от утомления, румянец сходил с его лица, и оно становилось бледным до синевы.
По прошествии полутора месяцев Юджиния пришла в полное отчаяние. Она послала письмо Бесс Келли, прося ее срочно дать совет, как быть. Бесс ответила коротким вопросом: "Может быть, он голоден?"
Как он мог быть голодным? Он теребил ее грудь до тех пор, пока не засыпал, обессилев, однако менее чем через час просыпался и вновь заливался плачем.
Миссис Эшбертон давала ему сосать тряпочку, смоченную в сладкой водичке, а миссис Джарвис посоветовала обратиться к доктору Ноуксу.
Гилберт хотел устроить пышную церемонию крещения. Хотя он не забыл жуткой тревоги, терзавшей его, пока продолжались роды, но в глубине души был доволен тем, что Юджиния идеально соответствовала образу нежной, тонкого воспитания женщины, жестоко страдающей при разрешении от бремени. Сейчас, когда она оправилась, поднялась на ноги и выглядела совершенно прелестно - ей была очень к лицу не оставлявшая ее хрупкость, - ему очень хотелось похвастаться перед друзьями и знакомыми как женой, так и ребенком.
- Но я не допущу, чтобы мальчонка орал так, что вот-вот обрушится крыша, - заявил он. - Может, вам следует почаще его кормить? У него полузаморенный вид.
Таким образом, Юджинии пришлось взглянуть в лицо тайно тревожившему ее факту. Ее грудь после родов не увеличилась в размерах, и молоко отнюдь ее не распирало. Последние два дня ребенок тянул ее за соски с таким комичным негодованием, что она не могла не заподозрить: ему не хватало питания. Наверное, права Бесс Келли.