- Если вы произносите подобную фразу, вы должны договорить до конца. Одобряете ли вы моего мужа?
- Как я могу ответить на этот вопрос, еще не будучи с ним знаком? Конечно, я в любом случае буду предубежден против него, поскольку он имеет на вас право собственности.
- Собственности? - весело рассмеялась Юджиния.
Это был тот легкий, сдобренный флиртом разговор, который она любила и к которому привыкла. Уже более года, подумала она, ей не доводилось слышать ничего, кроме скучных, чисто австралийских рассуждений относительно засухи, поведения туземцев и ссыльных, состояния овечьих стад, а в ее случае - постоянных разглагольствований насчет винограда. Внезапно она почувствовала себя в родной стихии, ее разум оживился, глаза отдыхали, созерцая изящную внешность Колма О’Коннора.
- Разве выходя замуж, становишься чьей-то собственностью? Но ведь всякая медаль имеет две стороны. А может, это я имею право собственности на своего мужа?
- Счастливый малый!
- Мистер О’Коннор, вы льстец.
Он покачал головой:
- Нет, нет, я говорю сущую правду.
Он улыбнулся, но Юджинии показалось, что она уловила в его глазах грусть или, быть может, чувство одиночества. Когда он сказал, что в комнате жарко и предложил выйти на веранду, она тотчас же согласилась.
- Что привело вас в эту страну, мистер О’Коннор? Вы скиталец?
- Да. Но не праздный… Я готовлю книгу о флоре и фауне Австралии и Новой Зеландии. Позднее я собираюсь отравиться в Новую Зеландию, хотя слышал, что она гораздо примитивнее Австралии. И туземцы там весьма воинственны.
- Но у них, по крайней мере, нет разгуливающих на свободе ссыльных, - сказала Юджиния. - Быть может, с моей стороны глупо допускать, чтобы эта неприятная сторона австралийской жизни так сильно на меня действовала. Но дело в том, что вскоре после моего прибытия сюда я пережила один очень меня взволновавший инцидент.
- А что случилось? Не могли бы вы рассказать мне?
- Да просто я случайно натолкнулась на бежавшего каторжника. С тех самых пор я чувствую себя виноватой в его смерти. Правда, все меня уверяют, что он вполне заслуживал своей участи.
- Я вижу, вы чрезмерно чувствительны. Вы по дому часто тоскуете?
В теплой темноте, откликаясь на сочувственный голос, Юджиния воскликнула:
- О да, да! Иногда мне кажется, я умру от этой тоски. - Слова вырвались, прежде чем она успела себя остановить. - Мне так многого недостает, - добавила она, пытаясь как-то оправдаться. - Особенно я скучаю по своей любимой сестре, по родителям и по нашему дому. У меня сейчас очень красивый дом, но он новый. К новым вещам так не скоро привыкаешь! Мой муж говорит, мы сами творим свою историю, но я все-таки предпочитаю дом, который уже обладает собственным прошлым.
- Вам незачем извиняться за подобные чувства, миссис Мэссинхэм. Я полностью их разделяю. Я тоже родился в старинном доме. В Ирландии. Он находится в собственности моей семьи на протяжении жизни шести поколений.
- Значит, вы ирландец?
- По отцовской линии. Моя мать англичанка. Она умерла, когда я родился. Сейчас в Ирландии у меня мачеха, два сводных брата и сестра, первая красавица Голуэя.
Юджиния с жаром обратилась к нему:
- Но неужели же вы не скучаете по всему этому? Как вы можете быть счастливы в этой громадной варварской стране?
- В данную минуту я очень счастлив.
- Вы просто пытаетесь быть галантным, но не ответили на мой вопрос. - Юджиния перегнулась через перила веранды, вбирая все еще незнакомые запахи цветущих местных кустарников. - В Ярраби я посадила жимолость, чтобы она вилась вокруг столбов веранды. Летом она расцвела, и запах ее переносит меня в Англию. Я сижу в сумерках и проникаюсь ностальгическими настроениями. Мои розы тоже распустились. У меня есть еще душистый горошек, левкои, маргаритки и гелиотроп.
- Так что вы перенесли кусочек Англии в эту громадную варварскую страну, как вы ее называете?
- А разве мы все не пытаемся это делать? А что составляет для вас кусочек Ирландии в Австралии, мистер О’Коннор?
- Такие встречи, как сегодня.
- А часто они у вас случаются?
- До сегодняшнего вечера не было ни одной.
Юджиния раскрыла и закрыла веер. Ей нельзя больше здесь оставаться. Ее, наверное, разыскивает Гилберт. Ему хотелось, чтобы жена блистала на подобных сборищах. Она должна разговаривать со скотоводами, политическими деятелями и быстро разбогатевшими землевладельцами. И с их женами, которые были ничуть не хуже от того, что они дочери лавочников и фермеров, ну разве что разговаривать с ними скучно.
Ей двадцать три года, она замужняя женщина, мать. Среди кружев на ее груди даже красуется чрезмерно большая бриллиантовая брошь - знак одобрения супруга. Для нее дни юношеского флирта миновали.
- Вы сочли бы дерзостью с моей стороны, если бы я предложил написать ваш портрет, миссис Мэссинхэм?
Глаза Юджинии блеснули от восторга.
- Я надеялась, что вы это предложите. Я была бы бесконечно польщена. Но это ведь означает, что я должна буду вам позировать?
- А это было бы слишком скучно? Или, может быть, у вас нет времени?
- Да времени у меня сколько угодно. Сколько угодно! - повторила она, думая, что это будет означать: мистер О’Коннор приедет в Ярраби, будет гулять по ее саду и тем самым положит начало истории ее дома. Если, конечно, пребывание этого высокого, изящного, слегка печального человека наложит на него какой-то отпечаток.
- Мне придется спросить мужа, - сказала она.
- А у него могут быть возражения? Убежден, что нет. Он станет гордиться тем, что на стене будет висеть ваш портрет. Во всяком случае, я уверен, что он ни в чем вам не отказывает.
- Пожалуй, вы могли бы изобразить меня вместе с моим сыном. Я думаю, мужу это понравится. Вы совершенно правы. Он редко мне в чем-либо отказывает. - Юджиния импульсивно положила руку на рукав О’Коннора. - Пойдемте, спросите его сейчас. Раз вам поручили рисовать Правительственный дом, я уверена, это произведет на него впечатление. И еще одна вещь. Может, мне удастся вас уговорить дать для меня несколько уроков рисования. Мне довольно неплохо удаются акварели, но они далеко не так хороши, как у моей сестры Сары.
Гилберт действительно ее разыскивал. Она поймала немой вопрос на его лице, когда он увидел, кто ее сопровождает.
Опираясь на руку мистера О’Коннора, Юджиния начала смеяться и очень оживленно произнесла:
- Гилберт, это мистер Колм О’Коннор, художник. Он спрашивает, может ли он написать мой портрет с сыном. Пожалуйста, согласитесь. Я думаю, мы все получим огромное удовольствие.
Гилберт устремил взор на ее пламенеющие щеки. И почему только она сияет, как школьница, всякий раз, когда ее что-нибудь волнует? А она и в самом деле была взволнована и знала, что Гилберта на этот счет не обманешь.
- А чем вы себя зарекомендовали как художник, мистер О’Коннор?
- Я мог бы назвать вам ряд выполненных мною заказов и, кроме того, книгу, которую я готовлю в настоящий момент. Однако званый вечер вряд ли подходящее место, чтобы говорить о деле. Быть может, вы разрешите мне привезти кое-какие работы в Ярраби; там вы сможете на досуге их рассмотреть и вынести суждение об их достоинствах.
- Я ничего не понимаю в живописи. Единственное, в чем я артистически разбираюсь, - это достоинства хорошего вина. Вы любите вино, мистер О’Коннор?
- Я почти никогда к нему не притрагиваюсь, - непринужденно ответил мистер О’Коннор. - Но я мог бы нарисовать также и панораму вашего виноградника, если пожелаете. Это могло бы стать страничкой летописи Австралии.
- Действительно, - задумчиво произнес Гилберт. - Пожалуй, эта идея мне нравится.
- Но я должен подчеркнуть, что больше всего мне удаются портреты.
- Очень хорошо. Вы можете написать портрет и моей жены, и моего сына. Если, конечно, мне понравятся другие ваши вещи. Я не позволю, чтобы их намалевали кое-как.
- Гилберт, мистер О’Коннор написал среди прочих вещей портреты детей Уэнтуортов.
- Из этого вовсе не следует, что мне понравится то, как он изобразит вас. - Гилберт жестом собственника взял Юджинию под руку. - Мне кажется, у моей жены такая внешность, которую нелегко воспроизвести на полотне.
- Это мое-то обыкновенное лицо! - запротестовала Юджиния.
Мистер О’Коннор слегка улыбнулся:
- Я склонен скорее согласиться с мнением вашего мужа, а не с вашим, миссис Мэссинхэм. В таком случае, если я правильно понял, я могу появиться у вас, когда выполню нынешний заказ?
Когда мистер О’Коннор, отвесив легкий грациозный поклон, удалился, Гилберт сказал:
- Не обманывайтесь на его счет. Возможно, он и хороший художник, но нетрудно догадаться, кто он еще, помимо этого.
- Кто же?
- Разумеется, эмигрант, принудительно живущий за границей на деньги, присылаемые с родины.
Юджиния высвободила свою руку. Лицо ее больше не сияло.
- Я никогда не знала точно, что означает сие понятие.
- Да полно вам, милочка. Вы уже достаточно долго живете в этой стране и наверняка слышали термин "vemittanceman". Он обозначает человека, который настолько компрометирует свою семью, что ему выплачивают деньги, лишь бы он жил в другом месте - и чем дальше, тем лучше. Обычно неприятности связаны с бутылкой.
- Но мистер О’Коннор сказал, что почти никогда не притрагивается к вину.
- Возможно, к вину и не притрагивается, скорее пьет ром или бренди. Для него было бы лучше иной раз выпить стаканчик вина, от которого так не пьянеют.
- Я не желаю, чтобы вы позорили человека, совершенно его не зная, - негодующе заявила Юджиния. - Это не может быть правдой. У него такая достойная, такая приятная внешность!
- В таком случае он, возможно, исправился. Будем надеяться, что это так. И я должен признать, это блестящая идея - помимо вашего портрета - создать панораму виноградника.
Глава XVII
"Дорогая Сара!
Нас всех очень оживил приезд молодого ирландца по имени Колм О’Коннор. Он пишет портрет, на котором изображены мы с Кристофером, сидящие в саду на фоне дома.
По просьбе мистера О’Коннора я позирую в белом шелковом платье с зеленым бархатным поясом. Волосы у меня уложены в один большой локон и он спускается через левое плечо на грудь.
Малыш сидит у меня на коленях, и, в качестве оригинальной детали, возле меня изображен Эразм в своей клетке.
Впервые за все время после приезда в Австралию я чувствую, что живу такой жизнью, которая доставляет мне удовольствие. Одеваюсь и играю с сыном, отдаю распоряжения относительно блюд, которые следует приготовить к ленчу и к обеду, слежу за работой Фиби и Эллен, которые пока что не блещут ничем, кроме прилежания; брожу по саду с Пибоди, ибо он страшно обиделся бы, если бы я не выполнила этот важный пункт дневной программы; затем позирую мистеру О’Коннору час, а иногда, если малютка ведет себя хорошо, и больше; сама занимаюсь рисованием, а также шитьем, когда сижу с миссис Эшбертон, которая тоже была бы обижена, если бы я не уделила ей сколько-нибудь времени. День пролетает так быстро, что не успеваешь оглянуться, а уже подошло время одеваться к ужину. Теперь, когда дни стали короче и в столовой зажигают лампы и задергивают шторы, эта трапеза стала приятной. Мистер О’Коннор - отличный собеседник. Ему удается даже Гилберта так разговорить, что тот пускается в прямо-таки лирические рассуждения по некоторым вопросам, а ведь Гилберт редко разговаривает на какие-либо темы, кроме одной, которую он действительно хорошо знает, - виноградарство. Мистер О’Коннор наделен истинно ирландским даром превращать каждого собеседника в остроумного человека; это относится даже к миссис Эшбертон. Со времени своего приезда в Австралию я никогда еще так много не смеялась…"
Разумеется, долго длиться это не могло. Портрет будет закончен, и Колм О’Коннор отправится дальше по своим делам.
То, что это не могло продолжаться, было как раз очень хорошо: Юджиния полностью отдавала себе отчет в том, что начинает слишком к нему привязываться. Она считала, что с первой же минуты их знакомства поняла: это обязательно случится. Уже тогда сердце ее забилось быстрее, а теперь оно начинало бешено стучать, стоило только ей услышать его шаги или звук его голоса. Она сама замечала, как много внимания стала уделять своей внешности, браня Фиби, если кружевные чепчики или муслиновые платья не были безукоризненно выстираны и отглажены, нижние юбки туго накрахмалены, а туфельки начищены до блеска. Теперь ей не приносили завтрак в комнату на подносе - она спускалась в столовую. Гораздо больше интереса Юджиния проявляла теперь и к домашнему хозяйству и даже оживленно беседовала с Гилбертом о делах, касающихся виноградника.
Когда Гилберт поинтересовался, почему это она вдруг так увлеклась виноградарством, Юджиния на мгновение почувствовала себя виноватой и ощутила угрызения совести. Она нисколько не была увлечена: по-прежнему запах винных погребов казался ей тошнотворным, а производство вина - занятием, сопряженным со слишком мучительным риском.
Но не могла же она признаться, что ей просто хотелось покачать себя гостю в наиболее выгодном свете и что ее поведение есть не что иное, как тщеславие и лицемерие. Глядясь в зеркало, Юджиния находила, что впервые в жизни стала почти красивой. От стыда она закрывала лицо руками, затем снова бросала взгляд в зеркало, уверяя себя, что это материнство, осуществление естественного женского предназначения, придало такое сияющее выражение ее лицу.
Ну еще и приятное общество близкого по духу человека. Ей не доводилось так много говорить с тех самых пор, как она покинула Личфилд Коурт. Теперь она понимала, насколько изголодалась по настоящей интересной беседе. Слова неудержимым потоком слетали с ее уст. Она сидела на границе солнца и тени; младенец играл у нее на коленях, какаду восседал на жердочке в клетке, поставленной сбоку; ее накрахмаленные шелковые юбки ниспадали изящными складками, широкополая соломенная шляпа с зелеными лентами была небрежно брошена на траву. А она непрерывно говорила и смеялась, так что в конце концов мистер О’Коннор вынужден был попросить ее посидеть минутку спокойно. Ему хотелось уловить некое выражение ее лица.
Он стоял перед мольбертом в рабочей одежде: в заляпанных краской брюках, с шейным платком, небрежно заткнутым за ворот рубашки. Его черные, как вороново крыло, волосы сверкали на солнце. Во время работы лицо художника было серьезным и сосредоточенным. Если ребенок хлопал в ладошки или лепетал или же Юджиния отпускала какое-нибудь остроумное замечание, он переводил на нее взгляд и весело смеялся. В эти минуты они чувствовали, что между ними возникает ощущение интимности.
- Мы с вами смотрим на вещи одинаково, - сказала Юджиния. Думаю, это потому, что детство наше было одинаковым. Мой муж смеется по иным поводам, нежели я. - Это было первое легонькое критическое замечание в адрес Гилберта, которое она себе позволила. Она тут же устыдилась и, нагнувшись, чтобы поцеловать головку ребенка, добавила: - У Гилберта было одинокое и тяжелое детство. Оно сделало его очень сильным, но слишком практичным или рациональным. Ему жалко тратить время на болтовню о пустяках.
- А вы любите болтать о пустяках?
- Да, люблю. Надо развивать свое воображение. Я люблю предаваться всевозможным фантазиям. Но эта страна признает только логику и факты.
- А вам, знаете ли, здесь не место, так же как и мне.
- А где же нам место? - спросила Юджиния, чувствуя, как сильно колотится сердце.
- Пожалуй, в Англии. Но еще лучше - в Ирландии. Там вы могли бы позволить себе любые причуды. Мы просто живем сказками. - Он задумчиво посмотрел на нее, зажав в руке кисть. - Ясно представляю вас прогуливающейся в неухоженном саду под гигантскими дубами. Ваше платье скользит по высокой траве. Глаза у вас - цвета лесного тумана. Вот где вам место, аланна!
Это не причуда. Это опасный факт. Юджиния прижала младенца к груди с такой силой, что тот начал сердито вырываться из ее рук. Она слушала Колма как зачарованная.
- Кому могло прийти в голову, что ваше место здесь? Вам нужна тонкость. Атмосфера. Дождь цвета мха, падающий на деревья. Старые серые дома, похожие на призраки. А не беспощадное солнце, пыль и птицы, кричащие голосами страшных старых ведьм. И змеи, столь же безобразные и прекрасные, как грех.
Колм О’Коннор наносил на полотно быстрые широкие мазки. Юджиния понимала, что он посвящает ее в свой собственный кошмар, неотступно преследующий его. Выходит, и у него есть такой. Губы ее задрожали от нахлынувших чувств.
- Мне снятся каторжники. Люди, закованные в кандалы. - Она думала, что никогда никому не сможет в этом признаться. - Однажды ночью я видела собственными глазами, как Гилберт бил одного из них. Я знаю, что это было необходимое наказание, и Гилберт говорит, надо смириться с этим. Но я никогда не смогу этого сделать. Никогда, никогда!
- Он построил вам великолепный дом, - сказал Колм О’Коннор.
- Я знаю, но он сделал это и ради себя. Думаю, им руководило тщеславие.
- И вы живете в этом доме. У него хороший вкус.
- Мне суждено оставаться здесь до конца своей жизни, - прошептала Юджиния. До сих пор она не осознавала этого с такой ясностью.
Колм О’Коннор остановил на ней долгий задумчивый взгляд.
- А ну-ка, скажите, не слишком ли мы предаемся фантазиям? Узники - это те бедняки, что ютятся в хижинах на склоне холма, но никак не прекрасная миссис Мэссинхэм. И не слишком ли сурово мы оцениваем эту страну? Закаты здесь - нечто райское или, если хотите, нечто из адского пекла, а расцветка птиц просто пьянит и сводит меня с ума. Д в Голубых горах вы встретите любые туманы, какие угодны вашей душе. Может, все это со временем окажет на нас должное действие, и мы позабудем о самом существовании Британских островов.
Он сказал "нас", "мы".
- Вы еще не видели черных лебедей на озере, - вдруг сказала Юджиния. - Я никак не могу решить, кажутся ли они мне красивыми или же скорее напоминают плакальщиков на похоронах. Мы как-нибудь на днях должны туда съездить. Сколько времени потребуется для завершения портрета, Колм?
Его имя случайно слетело у нее с языка. Лицо молодой женщины залилось краской.
- Неделю-другую, аланна.
Она не в силах была поднять на него глаза. Ласкающая интонация голоса О’Колма была слишком явной.
- Мне пора отнести малыша в дом. Вы не захватите Эразма?
Какаду вдруг захлопал крыльями и заверещал. А затем произнес тихо, проникновенно: "Аланна!".
Они в ужасе взглянули друг на друга. Колм встряхнул клетку:
- Батюшки мои, что-то ты уж слишком умен!
И он начал хохотать. От смеха лицо его сморщилось так, что Юджиния невольно тоже рассмеялась, хотя и не столь уверенно.
- Маленькое ирландское словечко, не имеющее никакого смысла.
- Так-таки никакого?
- Ну, может, самый невинный. Однако мне надо быть поосторожнее в выражениях при этом пернатом черте.
Когда они шли через сад, Колм, по-видимому, совершенно случайно взял ее за руку повыше локтя.
Молли Джарвис, глядевшая в окно, увидела их, когда они уже подходили к дому. До чего они красивы, эти трое, подумала она, наблюдая, как ребенок заливается смехом, когда мать подбрасывает его в воздух, а молодой ирландец внимательно наблюдает за ними.