Разве не это почти произошло прошлой ночью? Френсис на миг ослабила оборону, а Этан оказался рядом. Сильный, добрый, заботливый. И почти понравится ей.
Байрон обдумал ее ребяческий аргумент.
– Если не хочешь, чтобы он тебе нравился, зачем достала красное платье? Потому что…
Рот сам собой открылся, и Френсис едва не выложила весь замысел: фиктивное замужество, ангел-инвестор, согласие на безумный план, с тем чтобы навредить нынешним владельцам "Бруэри". Ради фамильной чести. Если кто-то и поймет, так это Байрон. Она в любой ситуации может довериться брату, какой бы безумной ни была ситуация. Он всегда будет на ее стороне. Всегда.
Но…
Она не могла этого сделать. Не могла признать, что наденет красное платье, потому что все это – игра на деньги и власть с высокими ставками, и нужно разровнять игровое поле после того кошмара, которым стала прошлая ночь.
Френсис посмотрела на букет в форме райской птицы. Он был прекрасен и, без сомнения, стоил Этану целого состояния. Она просто не способна признаться, что может проиграть. Ни Байрону. Ни себе.
И она решила сменить тему.
– Как семья?
Байрон недавно женился на Леоне Харпер, давней подружке, которая была дочерью старого врага Бомонтов. У них родился сын, и сейчас они ждали второго ребенка.
– Какие-то новости о Леоне Харпер?
– Нет. – Байрон покачал головой.
– Наши адвокаты работают не покладая рук. Но оно того стоит.
Он вынул телефон и нашел снимок.
– Угадай, кто?
Френсис прищурилась на снимок УЗИ:
– Это ребенок! Я уже знаю, что Леона беременна, болван ты этакий?
– Да, и ведь это девочка! – голосом полным любви прошептал он.
Френсис было почти больно это слышать. Сознавать, что у них с Этаном все по-другому.
– Мы хотим назвать ее Джинни.
– В честь мамы?
Френсис почти не помнила того времени, когда отец с матерью были вместе. По крайней мере, те моменты, когда никто не кричал и не плакал. Зато после Хардвика мать жила спокойной, прекрасной жизнью.
Было время, когда Френсис, росшая в особняке, хотела только одного: переехать к матери и жить так же спокойно, поскольку ей приходилось терпеть неприязнь новых жен отца. К тому времени братья уже учились в колледже или, как Байрон, торчали на кухне. Френсис приходилось любезничать с новыми женами и новыми детьми, улыбаться и терпеть, когда требовалось доказать мачехам, что Хардвик любит их больше, чем кого бы то ни было. Даже собственную дочь.
Любовь всегда становилась состязанием. Ничем больше.
До сих пор, черт возьми! Чэдвик женился на помощнице, и как бы там Френсис на это ни смотрела, эти двое выглядели безумно влюбленными. А Филип, бывший партнер по вечеринкам, встретил Джо. Раньше он был не из тех, кто верен одной женщине, сейчас же предан жене. Мэттью отправился в Калифорнию, чтобы побыть с новой женой. И вот теперь Байрон с его счастливой идеальной семьей.
Можно ли выиграть, если играешь в одиночку?
Байрон кивнул:
– Мама будет жить с нами.
Френсис изумленно уставилась на него:
– Правда?
– От отца одни неприятности и, бог свидетель, от родителей Леоны тоже. Но мама снова может стать частью семьи. И у нас достаточно места, – добавил он, словно это было решающим фактором. – Целая квартира для нее одной. Перси обожает ее, и, думаю, Леона счастлива, что мама будет рядом. Со своей матерью у нее плохие отношения.
Френсис почувствовала, как слезы жгут глаза. Единственно, с чем не справилась мать, – потеря семьи. Тогда Хардвик Бомонт уничтожил ее в суде. Проиграв, она потеряла все.
Но с Френсис этого не случится.
– О-о, Байрон, мама будет так счастлива!
– Ну, – сказал Байрон, вставая, – я знаю тебя. И знаю, что ты иногда склонна принимать поспешные решения.
Она прищурилась:
– Очевидно, в этой части диалога я должна послать тебя к черту. Так скоро после трогательного момента?
Но Байрон поднял руки:
– Я всего лишь сказал: если соберешься сделать что-то такое, что некоторые люди могут посчитать поспешным, во всяком случае, позвони маме, хорошо? Она была с нами, когда женились и Мэттью, и я. И я мечтаю повести тебя к алтарю.
Френсис уставилась на него:
– Что?
С чего он это взял? Будущую свадьбу они с Этаном обсуждали с глазу на глаз за закрытыми дверями. Больше никому не полагалось об этом знать.
Никому, кроме Байрона, черт бы его побрал. Она никогда не могла скрывать от него что-то более пяти минут, и он это знал.
Байрон насмешливо улыбнулся:
– Ты слышала меня. И приезжай в ресторан на будущей неделе, ладно? Я приберегу для тебя лучший столик.
Он поцеловал сестру в щеку и наскоро обнял.
– Мне нужно идти. Береги себя, Френни.
Она немного постояла на месте после ухода Байрона. Поспешные шаги? Это не спешка, а тщательно продуманный план, в котором нет матери, наблюдающей, как она выходит замуж за Логана, или Байрона, ведущего ее к алтарю.
Френсис не хотела, чтобы мать думала, будто они с Логаном влюблены и счастливы. Может, стоит ей позвонить и сообщить, что все это не по-настоящему и не продлится долго.
Она села на кровать и уставилась на букет. Скоро в спальне не будет места: розы на комоде, лилии на письменном столе. Ему не стоит тратить так много денег на цветы для нее!
Она взяла карточку и снова прочитала два слова. "Твой Э.".
Улыбнулась и обвела пальцем инициал. Нет, он не особенно умеет шептать или писать милые безделицы.
Но принадлежит ей, по крайней мере, в обозримом будущем.
Нужно позвонить маме. И она позвонит. Скоро.
А сейчас нужно готовиться к свиданию.
Этан тут же уловил момент, когда Френсис вошла в ресторан. Не потому, что увидел ее. Просто весь ресторан, включая официанта и бармена, наливавшего вино, замер. Наступила абсолютная тишина.
Еще не обернувшись, он понял, что проиграл и не сможет отгородиться от очередного ада, который придумала для него Френсис на сей раз. Более того, он и не хотел отгораживаться. Не хотел, помоги ему, боже!
Допив виски, Этан напомнил себе, что секс не является частью сделки. И даже если Френсис будет полностью обнажена, он отдаст ей подарок, отведет в номер, а если понадобится, запрется в ванной. Словом, сумеет контролировать себя. Раньше он никогда не поддавался безумной страсти, вот и сейчас не время начинать. Этан расслабил узел галстука.
После долгого, замершего в вечности момента все снова задвигались. Этан глубоко вздохнул и повернулся.
О Иисусе! На ней было платье без бретелек цвета пожарной машины, облегавшее каждый изгиб тела. Несмотря на то, насколько хорошо она выглядела, он хотел содрать это платье и увидеть ее настоящую. Без доспехов. Вообще без ничего.
Даже в полутемном ресторане он увидел ее улыбку, когда их глаза встретились. Напомнил себе, что не нравится ей, а улыбка рассчитана на окружающих. Отнюдь не на него. Но будь он проклят, если не заставит ее улыбаться только ему.
Этан встал и пошел ей навстречу. Он знал, что должен рассыпаться в комплиментах ради обедающих, которые, почти не скрываясь, их подслушивали. Нужно похвалить платье Френсис и заверить, как он рад ее видеть.
Но не мог заставить свой глупый язык шевелиться и, хотя какой-то частью мозга понимал, с какой целью она надела это платье, не мог бороться с ней.
Поэтому вместо слов он сделал кое-что получше: притянул ее к себе и поцеловал так, словно мечтал об этом весь день. И вовсе не для посторонних глаз, а для нее.
Только для нее.
Каким-то образом удалось отодвинуться, прежде чем он погладил ее по спине и чуть ниже прямо посреди ресторана.
– Я скучал по тебе, – прошептал он, касаясь ее лба своим.
– Правда?
Может, это и прозвучало резко, но ему так не показалось. Мало того, она говорила так, словно никак не могла поверить в его искренность, хотя и очень хотела.
– Правда. Наш столик готов.
Он взял ее за руку и повел к столику. Когда они сели, он спросил:
– Что интересного случилось сегодня?
Она выгнула брови:
– Случилось. Мой брат-близнец Байрон приехал повидать меня.
– Вот как?
Неужели она пережила то же самое, что и он с Чэдвиком?
Френсис пристально наблюдала за ним.
– Его новый ресторан открывается на следующей неделе. Он будет рад, если мы придем. Очевидно, это станет прекрасным рекламным ходом.
– Как и было задумано, – ответил он больше себе, чем ей. Потому что нужно придерживаться плана. Во что бы то ни стало.
Она оперлась на локти и подалась вперед, демонстрируя ложбинку между грудями в большом вырезе. Он почувствовал, как участился пульс.
– Совершенно верно. А ты? Что-нибудь интересное сегодня?
– Кое-что, – с деланой небрежностью ответил он. – Всем в "Бруэри" не терпится увидеть, как ты в эту пятницу принесешь мне пончик.
Ослепительная и, он надеялся, искренняя улыбка озарила ее лицо.
– Тогда, пожалуй, мне нужно прийти. Верно? – весело осведомилась она.
Именно этого ему не хватало сегодня. Она могла нарезать круги вокруг него, и он держался, сколько хватало сил.
Этан протянул руку и погладил ее по щеке. Большой палец ласкал кожу.
Френсис прижалась к его ладони: едва заметное движение, которого никто не мог видеть. Только для него, судя по тому, как затрепетали ее ресницы.
– Я потребовал шоколадный эклер.
– Может, я принесу тебе всю коробку, только чтобы услышать, что они скажут.
Он никогда ей не понравится. Не нужно, чтобы она ему нравилась.
Но нравилась, черт был все побрал! Очень нравилась!
Этан не хотел говорить ей еще одну весьма интересную вещь и при этом наблюдать, как при упоминании одного из ее братьев вновь появляются доспехи. Черт, если уж на то пошло, он не хотел сидеть в этом прекрасном ресторане, а желал оказаться в тихом местечке, где они смогут остаться одни. Она сможет свернуться калачиком рядом с ним, он погладит ее волосы, они будут обсуждать события дня, целоваться, смеяться и плевать на то, что кто-то их увидит, а тем более, о чем подумает.
– Сегодня в офис приходил Чэдвик.
Было очень тяжело наблюдать за ее реакцией. Френсис отстранилась, села прямее, расправила плечи, жестко глядя на него.
– Приходил, говоришь?
Этан отнял руку:
– Именно.
Несколько секунд она обдумывала сказанное.
– Полагаю, с ним говорил Филип?
– У меня такое чувство, что да.
Она закрыла глаза, поставила локти на стол и сжала перед собой руки. Выглядело это так, словно она очень сильно сосредоточилась. Или молится.
– Хочу ли я знать, что он сказал?
– Все, что обычно говорят старшие братья. Каковы мои намерения, пусть я только попробую разбить сердце его маленькой сестренки и все в таком роде.
Этан пожал плечами, словно все это обычное явление.
Френсис открыла глаза и уставилась на него поверх сцепленных рук.
– Что ты ответил? Пожалуйста, скажи, что ты не спасовал перед ним. Это вредно для его и без того чрезмерно раздутого эго.
Этан откинулся на спинку стула.
– Я просто уведомил, что все происходящее между двумя взрослыми людьми не должно касаться никого. И его уверенность в том, что только он знает, как нам лучше жить, по меньшей мере отдает покровительством. Факт, о котором мне тоже недавно напомнили.
Френсис открыла рот, но, осознав, что он сказал, снова закрыла. Насмешливая улыбка искривила ее губы. Он хотел поцеловать эту улыбку, эти губы, но мешал стол.
– Не может быть.
– Честное слово. Я не припомню, чтобы пасовал перед ним.
Она рассмеялась, отчего на душе Этана сразу потеплело. Не то чтобы он боролся до смерти за ее честь, тем не менее все-таки защищал от повторения того, что случилось прошлой ночью.
Френсис сменила позу, носок ее туфли коснулся его колена. Она медленно стала гладить туфлей его ногу. Его пульс ускорился. Сначала немного. Потом чуть больше.
– Я принес тебе кое-что, – неожиданно сказал Этан. Сначала, правда, он решил, что будет лучше отдать ей украшение после обеда. Но она так его касалась туфелькой!
Он передумал.
– Цветы прекрасны, – пробормотала она. Носок туфельки снова прошелся по его ноге, и желание резко усилилось.
В комнате было слишком тепло. Нет, слишком жарко. Сейчас он упадет в огонь и обожжется – кто бы мог придумать лучшую смерть для себя?
Этан сунул руку в карман и вытащил длинный узкий бархатный футляр.
– Я сам выбрал, – сообщил он, протягивая ей его. – Подумал, тебе пойдет.
Ее нога замерла, и он воспользовался этим, чтобы поправить брюки. Сидеть вдруг стало неудобно.
Френсис уставилась на футляр широко раскрытыми глазами:
– Что ты сделал?
– Купил подарок будущей жене, – просто ответил он так, словно всю жизнь говорил нечто подобное.
Жена!
– Открой его.
Она поколебалась, словно футляр мог укусить. Пришлось Этану открывать самому.
В свете ламп переливалось бриллиантовое колье. Он сам выбрал его. Квадратный бриллиант, свисавший с цепочки из трех бриллиантов поменьше. Платиновая оправа. У Тиффани бывали солитеры побольше, но этот, как казалось ему, очень подходил Френсис.
– О, Этан, – ахнула она, – я такого не ожидала.
– Хотелось заставить тебя гадать. – Он положил футляр и извлек из него платиновую цепочку.
– Вот, – хрипло пробормотал он. – Позволь мне.
Этан накинул колье ей на грудь. Френсис отвела волосы, обнажив гладкую кожу. Он оцепенел, желая только одного: наклониться и прижаться губами к изящному изгибу шеи. Увидеть, как отреагирует Френсис, если он станет спускаться ниже, оттягивая платье, пока…
Она наклонила голову, вернув его к реальности людного ресторана. К реальности колье, стоившего девять тысяч долларов.
Пока он пытался застегнуть замочек, руки затряслись от желания гладить обнаженные плечи, сделать ее своей.
У него были женщины. Много женщин. Он покупал им дорогие подарки, обычно когда приходило время уезжать. Но никогда раньше он не испытывал ничего подобного. Не понимал, что с ним. Знал только одно: это все из-за нее. Это временное безумие, только и всего. Прекрасная женщина в роскошном платье, созданном, чтобы возбуждать вожделение. Ничего более.
Вот только все совсем не так. Что бы ни твердил себе, он знал, что лжет. И себе, и ей.
Но честность в этом деле ни при чем. Их отношения основаны на лжи, которая только росла с каждым днем и каждым букетом. Впрочем, подобные отношения и не должны были стать честными. Зато должны быть простыми. Ей нужны деньги. Ему – печать одобрения Бомонтов. Проигравших не предвидится.
Возможно, в этом и заключается самая большая ложь. В Френсис Бомонт не было ничего простого, с того момента как он ее увидел.
Наконец Этан застегнул замочек.
Сдержался и не поцеловал ее в шею.
Лишь кончиками пальцев гладил кожу, обнажившуюся, когда Френсис откинула волосы, а потом голые плечи. Легчайшие прикосновения. Они и не должны были казаться слишком сексуальными, однако неведомое доселе желание охватило его.
И оно только усилилось, когда Френсис отпустила волосы и вся масса огненно-красного шелка накрыла его ладони.
Сам того не желая, он запустил пальцы в ее гриву, притянув к себе. Френсис, мягкая и теплая, откинувшись назад, взглянула на него.
Их взгляды встретились. Он полагал, что с другой женщиной стал любоваться бы бриллиантами, мерцающими между ее грудей.
Но Этан почти не замечал нежной ложбинки, потому что Френсис смотрела на него, слегка приоткрыв губы. Он погладил ее щеку. Она ахнула. Он, скорее, почувствовал это, чем услышал, и тело ответило бессознательной собственной реакцией. Кровь билась в ушах, приливала к восставшей плоти. И, судя по тому, как откинулась назад, она тоже чувствовала.
Это был момент, когда Френсис могла сказать что-то уничтожающее, поставить его на место, и ему пришлось бы со стыдом отойти, сесть, приступить к обеду и не касаться ее, как он жаждал.
– Этан, – прошептала она, глядя на него снизу вверх. Глаза ее казались темнее, зрачки расширились так, что зелено-голубая радужка почти исчезла.
– Да! – хотел он кричать и стонать. – Да, да!
Хотелось слышать свое имя на ее губах. Слышать снова и снова, самым интимным шепотом, самым громким из страстных криков. Он хотел довести ее до той точки, чтобы она могла думать только о нем. Шептать только его имя.
Его рука скользнула ниже, гладя обнаженную шею. Еще ниже. Обвела контуры колье.
Она еще сильнее сжала его руку. Но не потребовала остановиться. Не отстранилась, не дала ни единого сигнала прекратить.
Его рука скользнула еще ниже, гладя ткань платья.
– Готовы сделать заказ? – раздался слишком жизнерадостный, слишком звонкий голос.
Френсис и Этан встрепенулись. Он вдруг сообразил, что они все еще на людях, и по крайней мере половина ресторана следит за ними, а он дошел до грани чистого безумия на виду у людей, вооруженных мобильниками.
Он попытался отступить от нее, так чтобы между ними было хотя бы три дюйма. Но Френсис не отпустила его руку.
Вместо этого, как ни невероятно, встала и объявила:
– Собственно говоря, я не голодна. Спасибо.
И, оглянувшись, небрежно бросила:
– Пойдем?
– П-пойдем, – выдавил он единственное слово, на которое был способен.
Официант неприкрыто ухмылялся. Этан вынул пятьдесят долларов и положил на стол, чтобы оплатить счет в баре.
Когда они шли по залу, все взгляды были устремлены на них. Этан взял у гардеробщицы пальто Френсис и помог надеть. Они молча стояли под холодным ветром, ожидая, пока парковщик пригонит машину. Этан обнял ее за плечи и притянул ближе. Френсис положила голову ему на грудь. Ему показалось, или она действительно тяжело дышит? Тяжелее обычного? Он не был уверен. Может, это его грудь вздымалась чаще, чем всегда?
Этан был выбит из колеи. Секс – это всегда забавно, приятно, но без него можно обойтись. Ему нравилась разрядка, и да, иногда он нуждался в ней. Но и только. Иногда необходим клапан, чтобы выпустить давление.
Но боль мешала думать связно. Боль, которую можно унять, только погрузившись в ее тело. Снова и снова, пока он наконец не насытится.
И дело не в обычной разрядке. Ее можно достичь с кем угодно. Черт, для этого даже не нужна женщина!
Но что происходит сейчас? Дело в Френсис и в той непонятной потребности, которую она пробуждает в нем. И чем больше он пытался определить, что это такое, тем сильнее все мешалось в голове. Он хотел показать, что может сделать для нее. Как может позаботиться о ней. Защитить. Лелеять. Что они могут быть друг с другом. Вместе.
Наконец пригнали машину. Этан придержал дверь Френсис и сел за руль. Включил двигатель резче, чем намеревался, потому что не хотел выжидать лишнюю минуту, лишнюю секунду без Френсис в его объятиях.
До отеля было не так далеко. Он даже не стал бы брать машину, будь на улице градусов на семь теплее. На поездку уйдет пять минут. Не больше.