- Мамочка, ты просто прелесть. Я не забуду этого до конца жизни.
Тут взор Флоренс затуманился, хотя плакала она редко.
- Береги себя, мальчик мой. Позвони мне как-нибудь… к тете Бланш. Не забудешь?
- Буду звонить каждый вечер, мам, еще надоем! - улыбнулся он и обнял Люсию за плечи. Она тоже улыбалась, снова довольная и спокойная, хотя лицо у нее было еще очень бледным, а глаза - красными от недавних слез.
Через несколько минут они уже ехали в машине Люсии по шоссе, ведущему к Тенбриджу.
За рулем сидел Чарльз. Люсия была так обессилена, что он не позволил ей вести машину. Она сама рада была передать руль в надежные мужские руки и сидела рядом с ним, погрузившись в состояние, близкое к прострации. Молча глядя на мелькавшие за окном пейзажи, она старалась забыть водоворот событий и эмоций, которые остались в прошлом.
Ей хотелось забыть обо всем на свете и думать только о Чарльзе и об их бесконечной любви - ведь это был первый день их совместной жизни. Что бы ни ждало их в дальнейшем, они все переживут вместе. "Мы пойдем вперед, держась за руки, - думала она, - и тогда нам ничего не будет страшно, мы все выдержим, все перенесем". Она вычеркнула Гая из своей жизни, когда уехала сегодня утром из его дома. Теперь наступила эпоха Чарльза… Чарльза и Люсии.
Пока все шло хорошо. Миссис Грин была мила, как ангел, проявила столько сочувствия и понимания - Люсия на это даже не надеялась. Она скорее ждала от матери Чарльза осуждения, суровости. А вместо этого встретила неожиданную сердечность, совершенно искреннюю - она это видела.
Как только они выехали за город, Чарльз откинул верх машины. Люсия сняла пальто, шляпку и позволила ветру играть волосами, обдувать лицо и воспаленные от слез веки.
Она начинала постепенно приходить в себя. Спокойная, с чувством защищенности и уверенности в будущем, она сидела рядом с мужчиной, которого обожала и который беззаветно любил ее.
- Так хорошо знать, что эти тяжелые шесть месяцев позади, с прежней жизнью покончено и мы вместе, правда, Чарльз?
Он положил руку ей на колено.
- Мне кажется, это сон, дорогая. Еще вчера в это же время я сходил с ума от беспокойства, не зная, что происходит у тебя дома, хотел даже примчаться в Марлоу, чтобы украдкой встретиться с тобой в гостинице.
- Да, а я думала о том, как бы все устроить, не уходя из семьи, - призналась Люсия. - А теперь… теперь нас уже ничто не может разлучить.
- Только смерть, моя радость.
- Столько всего случилось со вчерашнего вечера, как будто прошел целый год.
- И очень хорошо, что тебе так кажется. Пусть твое прошлое отойдет как можно дальше, на задворки памяти. Помни только о том, что ты теперь моя жена, почти законная… Миссис Чарльз Грин, начиная с сегодняшней ночи и до конца жизни. И знай, что я люблю тебя больше жизни!
Она накрыла рукой его ладонь и чуть пожала ее. Взглянула ему в глаза, и он ответил ей быстрым, полным желания взглядом, потом снова отвернулся, сосредоточив внимание на залитой солнцем дороге.
- Какое счастье - не надо больше украдкой встречаться, спешить, оглядываться, бежать на квартиру Джимми, как преступники, которых в любой момент могут поймать с поличным… О, Чарльз, ты не представляешь, как все это отравляло наши свидания!
- Да, мне тоже это не нравилось, Люсия. Я рад, что все так разрешилось. Сегодня мы с тобой будем вместе, и пусть хоть весь свет знает об этом - мне дела нет. А как только Нортон даст развод, мы сможем пожениться.
Некоторое время Люсия сидела молча, закрыв глаза и подставив лицо теплому летнему солнцу, крепко держа Чарльза за руку. Свадьба казалась ей такой далекой - столько еще предстояло пережить, пока наступит этот счастливый день. Но она была бесконечно счастлива оттого, что положен конец мучительной неопределенности, лжи, изменам, а главное - отвратительному фарсу, который ей приходилось разыгрывать перед Гаем, притворяясь, что она по-прежнему его жена. Ей казалось, что на всю жизнь у нее останется на сердце шрам от тех дней… Возвращаться домой к ненавистному мужу прямо из объятий любовника - это было для нее гораздо тяжелее морально, чем физически, это медленно, но неуклонно убивало ее, но она все терпела… ради детей.
Люсия быстро отогнала прочь мысль о дочерях, открыла глаза и улыбнулась Чарльзу.
- Милый, - сказала она, - я хочу это выбросить.
Чарльз покосился на "это". Обручальное кольцо!
Он скрипнул зубами. Остановив машину на обочине, снял кольцо с пальца Люсии и закинул его далеко за придорожную изгородь.
- Пусть его найдет какой-нибудь бродяга или фермер и продаст - хоть кому-то оно принесет пользу, - мрачно сказал он.
Люсия закусила губу и засмеялась.
- О, милый… теперь у меня не будет кольца.
- Ничего страшного, никто не заметит. А завтра я тебе привезу другое из города. Только на этот раз это будет мое кольцо! Не хочу, чтобы ты носила его подарок.
- Я оставила все драгоценности дома, у Гая в комнате. Написала записку - попросила положить их на хранение в банк, для девочек, они будут носить мои украшения, когда вырастут. А брошка с бриллиантом, которая сейчас на мне, - она моя, принадлежала еще моей бабке.
- У тебя будет столько бриллиантов, сколько я смогу купить, - пообещал Чарльз и обнял ее.
Она прильнула к нему, ласково касаясь длинными тонкими пальцами его смуглой, нагретой солнцем щеки.
- О, Чарльз, дорогой, мне не нужны бриллианты. Мне ничего, ничего не нужно, кроме твоей любви. И немного покоя. Я так устала, Чарльз… так устала от этой борьбы.
- Больше тебе не надо будет бороться, милая, по крайней мере в одиночку. Просто будь счастлива. Теперь ты со мной, ты моя. Больше ты не принадлежишь ему. Всегда об этом помни, любимая…
4
Люсия полулежала в шезлонге в маленьком садике на задворках гостиницы "Тенбридж-Армс". Сад был ухоженным и цветущим - лейтенант Виллет и его супруга почти все свободное время посвящали садоводству; особенно рьяно они занимались разведением роз.
Люсия, в темных очках, длинных брюках и открытой майке, нежилась на солнышке, томная, спокойная, подставляла лицо жарким августовским лучам. Она никогда не боялась загорать и часто, еще в прежней, семейной жизни, гуляла в самую жару без шляпы.
Всю неделю, что они провели здесь с Чарльзом, этот садик был ее убежищем, она полюбила приходить сюда, садилась под вишней и смотрела в сад на розы - радость и гордость лейтенанта. Розы росли на четырех клумбах, разделенных узкими дорожками.
За ними возвышались пики дельфиниумов - их разводила миссис Виллет. Дальше простиралась зеленая лужайка перед гостиницей, сама же гостиница была очаровательным домиком старой постройки из розового кирпича. Фасад был наполовину скрыт под вьющимися растениями, над портиком каскадом свисали пурпурные цветы клематиса.
В это время года гостиница была заполнена постояльцами, хотя обычно там останавливались в основном, как говорили сами хозяева, лишь "случайные заезжие". Тенбридж находилась вдали от больших дорог, однако эта местность в графстве Кент славилась своими лесами, и многие специально приезжали сюда из города на машинах. Только в августе все номера бывали заняты. Кроме "Гринов" (добрые хозяева считали, что Чарльз и Люсия проводят у них медовый месяц), там еще жила семья с двумя детьми, одинокая пожилая дама - неизменный персонаж, из тех, кого можно встретить в любой провинциальной гостинице, - и молодые супруги, которые приезжали сюда каждый год в отпуск.
Люсия и Чарльз не общались ни с кем, кроме хозяев. Когда Чарльз возвращался из Лондона, - обычно около половины шестого, - они с Люсией ужинали вдвоем, а потом шли гулять по окрестностям или ехали кататься на машине.
Сейчас Люсия сидела в саду и с нетерпением ждала, когда вернется Чарльз. Она думала о том, как странно прошла эта неделя - все казалось каким-то нереальным, кроме ее любви к Чарльзу и его любви к ней. Живя здесь вместе, как муж и жена, они еще сильнее привязались друг к другу. Как это восхитительно, как дерзко - взять и показать язык всему миру и быть вместе, не боясь, что их застанут или разлучат. Люсия не могла нарадоваться тому, что больше никогда ей не придется возвращаться к Гаю, подчиняться ему, выполнять его прихоти и приказы. Всю неделю она полностью и безраздельно принадлежала Чарльзу. Она отдавалась ему целиком - душой и телом. Он, в свою очередь, оказался безукоризненным любовником. До сих пор она наслаждалась его любовью лишь урывками, но теперь, когда никаких преград между ними не существовало, он стал ей еще дороже. Их союз был очень счастливым.
Однако, начиная анализировать их отношения, Люсия понимала, что Чарльз принадлежит ей целиком, всем существом, в то время как она ему - лишь отчасти. Это было понятно - ей пришлось пожертвовать ради него слишком многим. Он же принес в жертву только свою репутацию, но это мало его волновало. По натуре он был очень независимым, чтобы прислушиваться к мнению посторонних. А единственный человек, мнение которого он ценил - мать - была на его стороне.
Почему-то развод всегда приносит больше позора женщине, чем мужчине. Так устроен мир - мужчину могут уличить в измене, и все равно его будут считать "славным парнем". Женщине это тоже могут простить, ее не станут изгонять из общества, продолжат принимать в светских гостиных, хотя еще поколение назад это было немыслимо, но, несмотря на это, она будет негласно заклеймена позором.
Люсия Нортон понимала, что, бросая мужа, подвергает себя открытому осуждению и презрению тех, кто будет на стороне Гая.
Старые друзья, такие, как Барбара Грей, конечно, не покинут ее. Ну еще, пожалуй, мама и миссис Грин. Все они смогут ее понять, простить и поддержать - кто из симпатии, кто в силу сложившихся обстоятельств. Но даже для них она навсегда останется разведенной женщиной, бросившей мужа и детей.
"Подумай только, милая, - сказал ей Чарльз как-то вечером. - Ты больше не сможешь украсить своим присутствием королевские трибуны на скачках в Эскотте. Какой ужас!" Он рассмеялся тогда, и Люсия вслед за ним. Однако теперь, когда она думала об этом, ей было не до смеха.
Впервые со времени рождения девочек она так долго была в разлуке с ними. И в то время как Чарльз наслаждался неомраченным счастьем, над ней висела мрачная тень, грозившая со временем скорее сгуститься, чем рассеяться. Она обрела любимого человека и свободу от несносной диктатуры Гая, но при этом потеряла детей. Она не имела с ними никакой связи, что наводило на нее ужас. Раньше, если Люсия куда-нибудь уезжала, она каждый день звонила дочкам или писала и получала от них в ответ записочки. Но всю эту неделю царило полное молчание. И вот наконец лейтенант Виллет вручил ей долгожданный конверт - послание от Элизабет.
Это письмо, пришедшее в "Тенбридж-Армс", было адресовано миссис Грин. Люсия вздрогнула, увидев знакомый четкий почерк и представив себе, как неприятно было Элизабет выводить это имя, на которое у нее, Люсии, пока не было законных прав. Но никогда в жизни она еще не радовалась так письму. Она истомилась по известиям о дочерях.
В письме гувернантка была очень сдержанной, создавалось впечатление, что она старается сохранять нейтралитет и позволяет себе сообщать лишь очень скупые сведения. В ответ на отчаянную короткую записочку, которую послала ей Люсия, надеясь узнать что-нибудь о девочках, Элизабет написала, что все в порядке, они здоровы и думают, что мама гостит у бабушки - Гай пока еще не сказал им правды.
И вот Люсия снова погрузилась в состояние напряженного, томительного ожидания. Кроме этого письма, весточек из Марлоу больше не было, хотя Люсия еще пару раз писала Элизабет отчаянные послания, умоляя держать ее в курсе дел.
Люсия была счастлива, более того - блаженствовала, когда Чарльз был с ней рядом. Они проводили все вечера вместе, и она могла посвящать ему все свое внимание. Это скрашивало любые превратности судьбы. Но днем, когда она оставалась одна, ничем не занятая, у нее было слишком много времени на размышления, что нагоняло на нее тоску и мрачные мысли.
Раньше ей никогда не приходилось подолгу бывать одной. Рядом всегда были родственники, дети, слуги. Правда, Барбара жила в школе-интернате, но Джейн была дома, и у нее всегда находилось для мамы много дел.
А здесь Люсии делать было совершенно нечего - только ждать возвращения Чарльза. И ей не оставалось ничего другого, как погружаться в воспоминания.
Она понимала, как это опасно, как губительно - оживлять в памяти образы из прежней жизни. Нужно во что бы то ни стало следовать совету Барбары Грей - не позволять тревоге о детях разрушить свое только что обретенное счастье. Поэтому она за неделю ни разу не заговорила с Чарльзом о дочках, даже виду не подала, как жестоко страдает без них. Но ей это стоило нечеловеческих усилий.
Уже скоро им должны были прислать документы на развод. Гай знал их адрес в Тенбридже от своих адвокатов, с которыми по распоряжению Люсии связался Джон Дагдейл. Влюбленные решили задержаться в гостинице Биллетов еще на некоторое время - мечта о собственном доме пока что оставалась мечтой. Чарльзу должны были дать три недели отпуска летом, и он собирался непременно увезти Люсию за границу, считая, что им обоим будет полезно развеяться и сменить обстановку. Он планировал отправиться в путешествие по Франции на машине. Так что сейчас не было смысла подыскивать коттедж, начинать ремонт, нанимать слуг, раз они скоро собирались уезжать.
Люсия уже стала смотреть на "Тенбридж-Армс" как на свой временный дом. Элизабет прислала туда целый грузовичок с ее вещами. И потом еще один - с зимней одеждой, книгами, картинами, любимыми безделушками, бумагами. Остальные личные вещи по просьбе Люсии гувернантка перевезла в квартиру миссис Кромер.
Люсия с нетерпением ждала, когда же придут необходимые документы, чтобы можно было начать бракоразводный процесс. Чем скорее он начнется, тем скорее она сможет увидеть Джейн и Барбару. Еще так долго оставалось ждать разрешения суда видеться с ними. Она знала, что Гай ни за что не позволит девочкам встречаться с ней, пока она не станет законной женой Чарльза. До окончания развода она вынуждены будет жить, что называется, "во грехе". Не самая приятная ситуация для порядочной и гордой женщины.
Люсия сняла темные очки и взяла книгу, которую дала ей Джоан Виллет. Она попробовала читать, но продвинулась недалеко - была слишком обеспокоена, чтобы сосредоточиться на романе.
Пять часов! Еще полтора часа до возвращения Чарльза из Лондона. Каждый вечер она ездила на машине на станцию Тенбридж встречать его.
Решив, что пора уже переодеться и собираться на станцию, Люсия вошла в холл гостиницы - помещение с низким потолком, темное и прохладное после залитого солнцем сада. За барной стойкой колдовал над коктейлями лейтенант Виллет. Несколько человек сидели за столиками и пили аперитив.
Джоан Виллет, симпатичная женщина лет тридцати, в аккуратной темно-зеленой форме из льна, которую носила, как она выражалась, "при исполнении", встретила Люсию, когда та поднималась по лестнице к себе в номер.
- Миссис Грин, вам два письма, внизу, у стойки.
Люсия еще не привыкла к своему новому имени - ведь долгих шестнадцать лет она была "миссис Нортон". Все это вдруг показалось ей сценой из какой-то странной пьесы. Она поспешно спустилась за письмами. Может быть, наконец отозвалась Элизабет?
Но ее ждало разочарование. В одном конверте лежал счет, присланный из дома, на втором она увидела знакомый, с сильным наклоном почерк матери.
Миссис Кромер никогда не писала ради того, чтобы сообщить приятную весть. Она всегда жаловалась либо на недомогание, либо на то, что в последнее время ей трудно сводить концы с концами. Поэтому Люсия вскрыла конверт без особого энтузиазма, но тут сердце ее замерло и в следующую секунду еще сильнее заколотилось от радости - из конверта выпал маленький квадратик, надписанный "миссис Нортон" корявым детским почерком. Люсия немедленно узнала руку младшей дочки.
Весточка от Джейн! Она бросилась к себе в комнату, закрылась на ключ, села на кровать и, развернув драгоценное послание, прочла приписку матери:
"Джейн отправила письмо на мой адрес, видимо решив, что ты у меня, поэтому пересылаю его тебе".
Люсия жадно пробежала глазами детское послание - наивное, сумбурное, с кучей ошибок, но каждое слово в нем стоило для матери всех на свете орфографических словарей:
"Мамулечка дорогая!
Скорее возвращайся! Мне скучно без тебя. Мы с Либби два раза ходили на пикник, а на озере видели уток, у одной было шесть маленьких утят. Барбара опять меня дразнит, а Либби говорит, что я плакса-вакса. Неправда, я не плакса! Либби сказала, что нам нельзя тебе писать, потому что ты очень занята и не можешь нам ответить. Но у меня есть марка и остался пенни от карманных денег, а Клара мне дала еще полпенни. Я очень по тебе скучаю, мамочка, скорее приезжай! Люблю тебя, люблю, люблю, люблю!
Джейн".
Люсия дважды перечитала письмо и, во второй раз остановившись взглядом на подписи, горько разрыдалась - слезы градом брызнули из глаз, размывая чернила.
Милая малышка Джейн! Такая маленькая, такая сладкая мамина дочка! Надо же, догадалась сама послать письмо, несмотря на нелепый запрет Элизабет - что за ерунда, будто дети не должны ей писать, поскольку у нее якобы нет времени им ответить!
Барбара - та вся в отца, взрослая и рассудительная, она наверняка поверила объяснению гувернантки и спокойно ждет возвращения матери. А Джейн совсем другая - порывистая, нетерпеливая и ради мамочки готова на все.
Когда Люсия читала письмо, ей казалось, будто дочка стоит перед ней и сама рассказывает про речку, про уток, про свои детские обиды. Подумать только - бедной малышке пришлось просить полпенни у Клары на конверт! Наверняка Клара, добрая душа, понимая ситуацию, сама отправила письмо с почты, без ведома мисс Уинтер!
Значит, Барбара снова дразнит Джейн, а ее, Люсии, нет с ними, чтобы защитить младшую дочь!
Сжимая письмо в руке, она повалилась на постель. Грудь затопила волна отчаяния и горького раскаяния.
- О, Дженни, малышка! - простонала Люсия. - Барбара… Доченьки мои!
Невыносимо было думать о том, что их разлучили, что она не может с ними увидеться, поговорить, приласкать. Она знала, что будет дальше. Джейн больше не сможет отправлять ей письма - Гай и Элизабет об этом позаботятся. Скоро девочкам объявят, что мама никогда не вернется. Барбара немного расстроится, поплачет, но быстро утешится, а Джейн будет этим сражена - она почувствует себя брошенной, преданной. "И это самое ужасное, - думала Люсия. - Джейн перестанет мне доверять".
Хотя письмо Джейн расстроило ее, возбудив мучительные воспоминания и страстное желание обнять дочерей, Люсия все равно не жалела о том, что совершила. Это чувство вины и раскаяния скоро пройдет без следа. В глубине души она знала, что, появись у нее сейчас возможность вернуться домой, к своей прежней жизни, она бы этого не сделала. О, теперь она уже ни за что не согласится вернуться к Гаю и оставить Чарльза!
Наконец поток слез иссяк, Люсия положила письмо дочери в сумочку и встала. Нельзя, чтобы Чарльз видел, что она плакала. Надо быстро привести себя в порядок.