Рабаль рассмеялся, и ей показалось, что вокруг него сосредоточилась вся энергия утреннего солнца, создав над темной макушкой лучезарный нимб - олицетворение силы и красоты.
- Я лишь хочу сказать, что так просто вы от меня не избавитесь.
И снова в его глазах промелькнуло давешнее выражение - смесь личной и материальной заинтересованности. Фелипе заставлял Джессику постоянно быть начеку. Он словно давал понять, что, хоть они и разные люди, между ними возникла некая многообещающая интрига.
- Я вернусь сегодня, попозже, - добавил он.
Джессика глотнула воздуха, словно опаленная силой его взгляда, и машинально отступила на шаг, неуверенно пробормотав:
- У меня нынешним утром назначена встреча.
Фелипе вовсе незачем знать, что на самом деле она останется дома, чтобы помочь отцу выполнить все назначенные врачом процедуры.
- Тогда встретимся после ланча. Я хочу лично проверить записи в ваших бухгалтерских книгах.
- Я не обязана показывать их посторонним, - возразила Джессика. - Это наше семейное дело.
- Послушайте, мне лишь хочется решить проблему миром. Зачем развязывать войну?
- Боитесь проиграть?
Фелипе снисходительно усмехнулся и медленно покачал головой.
- Нет. Это вы проиграете. И потеряете все.
Джессика проехала короткое расстояние до дома с сильно бьющимся сердцем. Слова, оброненные Рабалем при прощании, изрядно напугали ее. Нельзя сказать, чтобы их тон был угрожающ. Напротив, боливиец говорил почти ласково. Скорее, ее тревожило то соображение, что он прав. Во всех смыслах: с точки зрения закона, морали и денежных отношений.
Джессика оставила старенький пикап перед домом и взбежала по ступенькам на крытое крыльцо. Войдя в залитый солнцем холл двухэтажного викторианского фермерского коттеджа, она ощутила едва уловимый аромат лимона в смеси с запахом английских роз, двадцать лет назад собственноручно посаженных ее матерью и до сих пор растущих в кадках. Джессика на ходу повесила шляпу на столбик лестничных перил и, даже не взглянув в зеркало, направилась в кухню.
Лина повернулась к старшей сестре от раковины, в которой мыла посуду. Ее волосы, такие же светлые, как у Джессики, были уложены узлом на затылке. Несмотря на четырехлетнюю разницу в возрасте, люди часто принимали сестер за близнецов.
- Сегодня тебе раз пять звонили, - мягко сообщила Лина, подняв на Джессику большие выразительные глаза цвета лаванды.
Кредиторы, должно быть. Они всегда начинают трезвонить с раннего утра.
Джессика нахмурилась, но тут же спохватилась и обнадеживающе улыбнулась сестренке.
- Я все улажу. Перезвоню кому следует после полудня.
Она села на один из кухонных стульев с резной деревянной спинкой и потерла виски, стараясь отогнать ощущение, что проблемы нарастают как снежный ком.
- Как себя сегодня чувствует папа?
Лина неспешно вытерла руки полотенцем. Один непослушный локон выбился из ее прически и висел вдоль лица.
- Не очень хорошо. Все время спрашивает про маму. - Она опустила взгляд, машинально теребя посудное полотенце.
Джессика посмотрела на ее покрасневшие от горячей воды пальцы, потом вновь взглянула в глаза и увидела, что они полны слез.
- Я больше не знаю, что ему говорить! - всхлипнула Лина.
Сестренка заслуживает большего, пронеслось в мозгу Джессики. У Лины не было возможности окончить колледж и попытаться устроить свою судьбу. Из беспечной юности она сразу перешагнула в полную ответственности взрослую жизнь.
В подобные минуты Джессика особенно остро ощущала свою беспомощность. Она не смогла защитить младшую сестру от невзгод, хотя обязана была это сделать.
- Понимаю, Лина.
Сестра с силой скомкала полотенце, костяшки ее пальцев побелели.
- Но что же мне сказать, если отец вновь начнет звать маму?
В горле Джессики образовался ком.
- Думаю, правду.
- Которая заставляет его плакать. - Лина поймала взгляд сестры. Ее губы дрожали от наплыва едва сдерживаемых чувств, глаза словно умоляли о чем-то, в их голубой глубине затаилась боль. - Папа никогда не выздоровеет, да?
Джессика встала и молча направилась к лестнице. Она не могла ответить сестре. Впрочем, в этом нет необходимости. Обе они знают ответ.
Надо просто отпустить ее, подумал Фелипе, стоя у окна гостиничного номера. Полмиллиона долларов? Не такая уж большая сумма, особенно сейчас, когда он восстановил былое величие семьи. Но, если простить Джессике долг, об этом вскоре пронюхают другие и сочтут его поступок слабостью. А потом примутся выискивать у него ахиллесову пяту, слабое место, на которое при случае можно с выгодой надавить.
Вздохнув, Рабаль подошел к телефону и набрал номер в Ла-Пасе. Его ждала еще одна нерешенная проблема, касавшаяся младшей сводной сестры, семнадцатилетней Серены. Утро началось у Фелипе неплохо, но дальнейшее ничего хорошего не предвещало, потому что предстоял разговор с мачехой, которая после смерти Хуана Рабаля, ее мужа и отца Фелипе, поспешила обзавестись молодым любовником. Почти все время парочка проводила в постели. Наверняка они и сейчас там же, хотя в Боливии давно миновал полдень.
Если бы Фелипе мог махнуть на все рукой, ему было бы гораздо легче жить. Он удалился бы от родственников и не стал бы улаживать тот невообразимый беспорядок в делах, который оставил покойный отец. Вместо этого Фелипе занялся бы тем, к чему лежала его душа.
К сожалению, наибольшее удовольствие ему доставляло осознание факта, что он коренным образом отличается от отца. Именно это и принуждало молодого Рабаля решать проблемы, деловые и семейные.
Спустя некоторое время длинные гудки в трубке сменились голосом Марты. Фелипе сдержанно поздоровался и сразу перешел к делу:
- Чем сейчас занимается Серена?
Марта разразилась потоком раздраженных обвинений в адрес непутевой дочери. Речь шла об отношениях Серены с мальчиками и побегах из школы.
Фелипе закрыл глаза и медленно набрал в грудь воздуха.
- Где она сейчас?
- В школе, разумеется. Сюда-то ей путь заказан.
- Почему? Ведь Серена ваша дочь.
- Я не справляюсь с ней. И потом, мне некогда решать ее проблемы. У меня своих хватает!
Это уж точно! - подумал Фелипе. И среди них безответственность, лень и вызывающая экстравагантность.
Он стиснул зубы, пытаясь подавить вспышку гнева. Зачем второй жене отца понадобилось обзаводиться детьми? Она родила двоих, но вела себя так, будто ей ничего не было известно об их существовании.
Ему вдруг припомнился Роберто, брат по отцу, не доживший даже до восемнадцати лет, и его сердце сжалось. Удастся ли ему когда-нибудь смириться с этой нелепой смертью? Сможет ли он вспоминать о Роберто без слез?
Братишка был отличным парнем. Смышленым, добрым, чувствительным. Даже слишком. Это его и погубило.
Будь я проклят, если позволю Марте разрушить жизнь и дочери! - в сердцах подумал Фелипе.
- Я вернусь из Штатов через пару дней и сам займусь Сереной. Позвоню директору школы и обо всем договорюсь.
- Превосходно! - с явным облегчением вздохнула Марта. - В ближайшие дни я очень занята. Сегодня, например, у меня массаж, а завтра нужно ехать в парикмахерский салон. Не хотелось бы переносить визит на другое время.
- Да, это было бы трагедией, - не удержался Фелипе.
Швырнув трубку, он принялся мерить шагами гостиничный номер. Потом остановился перед зеркалом, висевшим над каминной доской, и вгляделся в свое отражение.
Темные волосы, светло-карие глаза, губы, которые многие женщины называют красивыми… Фелипе смотрел на себя, а видел отца. Он был удивительно похож на Хуана, только моложе. В каком-то смысле это было проклятьем, потому что постоянно напоминало о непростительном поведении старого дона Рабаля. Тот не только подвел старшего сына, но и поставил под удар весь бизнес и семейное благополучие, а сам преспокойно отошел в мир иной.
Фелипе поморщился, вспомнив о греховоднике-отце. Корпорацию спасти удалось, однако этот подвиг померкнет, если окажется упущенной Серена. Но, сидя в Штатах, беде не поможешь. Нужно возвращаться в Боливию. Это означает необходимость поскорее уладить дело с Бейнами и выбросить из головы последнюю неудачную сделку отца.
Приняв решение, Фелипе вновь снял трубку и набрал другой номер. После второго гудка прозвучал нежный девичий голос.
- Да?
- Джессика Бейн? - резко произнес Рабаль.
Он не собирался грубить, но ему не нравилось то, что он намеревается сделать. Разорение Бейнов не входило в его планы, но и попусту тратить здесь время он не имеет возможности. Фелипе следовало как можно скорее сесть в самолет и отправиться домой.
Если хочешь выжить, приходится проявлять жестокость, мелькнула в его голове циничная мысль. А сейчас ситуация сложилась как на войне, когда отдан приказ пленных не брать.
- Нет, это Лина. Позвать Джессику?
Лина. У нее такой приятный голосок. Наверняка она ненамного старше Серены.
Сердце Фелипе словно сжала чья-то холодная рука.
- Позовите, пожалуйста, - произнес он в трубку. - Если ваша сестра не занята.
Ему пришлось подождать еще несколько минут, прежде чем трубку взяла Джессика.
- Да, слушаю?
Голос Джессики потверже, чем у ее младшей сестры, но не менее женственен. Фелипе вспомнил, как она выглядела возле беговой дорожки: розовая майка натянута на полной груди, длинные стройные ноги облегают узкие джинсы, на самых свежих и нежных губах, какие только доводилось видеть Рабалю, ни намека на помаду. Высокая красивая блондинка. И, несмотря на то что ее голубые глаза были холодны как лед, Фелипе распознал в ней внутреннее пламя.
- Это Рабаль, - произнес он, чуть заметно улыбнувшись, когда на том конце провода раздался быстрый тревожный вздох. - Пора браться за дело всерьез, дорогая.
2
Фелипе уже находился в офисе конезавода, когда Джессика въехала во двор. Захлопывая дверцу пикапа, она увидела боливийца через окно, и ее сердце тревожно застучало.
Возможно, отцу Джессики и нравилось сотрудничать с семейством Рабалей, но она от этого не в восторге. И дело заключается даже не в непомерной плате за услуги породистого жеребца или в личной неприязни. Просто боливийский клан славится своей беспринципностью, а Джессика презирает любого, кто норовит воспользоваться преимуществом над слабым. К сожалению, старый дон Рабаль предпочитал действовать именно таким образом. Он находил стоящие на грани краха предприятия, ссужал их владельцев деньгами или обещаниями финансовой помощи и ждал удобного момента, чтобы одним ловким маневром добить еле дышащего партнера и всецело завладеть его бизнесом.
Войдя в офис, Джессика обнаружила Фелипе сидящим за ее столом и просматривающим бухгалтерский отчет за прошлый год, где были указаны в цифрах все понесенные их предприятием убытки. Она до сих пор не могла без содрогания вспоминать жуткий пожар, причинивший конезаводу колоссальный ущерб. На бумаге это выглядело полной катастрофой. Однако Джессике не хотелось показывать Рабалю свой страх.
- Нашли то, что вас интересует? - мрачно спросила она.
Фелипе издал невыразительный звук и сокрушенно покачал головой.
- Ситуация хуже, чем я предполагал.
Джессику охватила жаркая волна стыда и смущения.
- У нас выдался трудный год.
- Это мягко сказано. - Он бросил отчет на стол. - Конезавод совершенно не имеет доходов. Что случилось с вашей племенной программой? Где инвесторы, арендаторы конюшен, владельцы лошадей?
Джессике стало дурно при мысли, что придется защищать семейный бизнес, особенно от человека, которому они должны столько денег.
С другой стороны, пятьсот тысяч за покрытие кобылы - чистой воды грабеж. Возмущенная этой мыслью, Джессика не смогла скрыть враждебности.
- У нас многие держат лошадей. Сейчас мы воспитываем больше животных, чем когда бы то ни было.
- Да, но это в основном пони, а не беговые рысаки.
- Возможно, подобная работа кажется вам тривиальной, но наш конезавод пользуется неплохой репутацией, и…
- Жаль только, что у вас нет компетентного менеджера, - мягко прервал ее Рабаль.
- Я и есть менеджер.
- В том-то и беда, - усмехнулся боливиец.
Итак, клинки обнажены. Фелипе больше не заботило, задевает ли он своими словами чьи-то чувства. Война объявлена, и в ней нужно победить.
Он поднялся из-за стола и подошел к окну. Его внимательный взгляд скользнул по отдаленным строениям, по амбару, требующему новой крыши, по недостроенным конюшням, возведенным на месте сгоревших.
- Вы не выплатили мне долг, но и здесь ничего не сделали. Куда же уходят деньги?
Слова боливийца звучали прямым обвинением и причиняли боль. Джессика закрыла глаза, впервые в жизни пожалев, что некогда воспылала страстью к лошадям, полюбила запах душистого сена и зеленые окрестные лужайки. Если бы она была безразлична к кобылам, их потомству, жеребцам и конным бегам, то смогла бы с легкой душой бросить все и уйти. Начать другую жизнь. Однако Джессика любит семейное дело и потому не может расстаться с ним.
Фелипе отвернулся от окна и принялся рассматривать ее столь же пристально, как накануне здешнее хозяйство. Его взгляд, казалось, пронзил Джессику насквозь. Она почти осязательно ощутила его прикосновение. Однако ей этого вовсе не хотелось. Она вообще не желала иметь с Фелипе Рабалем ничего общего. Ни сейчас, ни в будущем.
- Все средства идут в дело, - горячо ответила она, движимая странным чувством, которому пока не могла найти определения. Ее сердце стучало, словно у годовалого жеребчика, несущегося по беговой дорожке, а к глазам почему-то подступали слезы. - Наш конезавод лет десять борется за выживание. Но в этом году мы достигли некоторых успехов. Причем произошло это именно под моим руководством. - На последних словах Джессика сделала особое ударение. Вздернув подбородок, она с вызовом смотрела в светло-карие глаза Рабаля. - Насколько я понимаю, в вашей стране мужчины не вступают в деловые отношения с дамами, но в данном случае у вас нет выбора. Мой отец отошел от бизнеса, и сейчас я управляю конезаводом, выписываю чеки и принимаю решения.
Фелипе пожал плечами.
- Ничего не имею против сотрудничества с женщинами. Мне лишь не нравится иметь дело с глупыми людьми. - Он помедлил, наблюдая, как расширились ее глаза и приоткрылись губы. - Но вас я таковой не считаю. Думаю, вы достаточно умны, чтобы понять: я не тот, кого можно водить за нос.
Подобное высокомерие едва не вывело Джессику из себя. Но кроме возмущения она испытала и другое чувство. Невольное восхищение. Ясно, что Рабаль поднаторел в подобных спорах. Джессика по сравнению с ним слабее котенка.
Впервые ей пришло в голову, что она может не справиться. И что тогда? Что случится с конезаводом, со всей их семьей?
Джессика представила себе Лину, нервно комкающую посудное полотенце. Ее горло сжалось, и она с трудом проглотила комок.
- Я и не собираюсь играть с вами в кошки-мышки, дон Рабаль. Мне необходимо лишь одно: выработать план выплат. Но хочу предупредить, что не собираюсь расставаться с конезаводом. Его основал мой прадед. Мы все считаем это место своим домом.
- Мисс Бейн…
- Нет! Прошу вас, дайте мне еще один год.
Ей почудилось, что каменное выражение лица боливийца едва заметно смягчилось. Однако это продолжалось всего секунду. Затем он решительно покачал головой.
- Для чего? Чтобы полюбоваться на очередной пожар? Простите, дорогая, но на это я пойти не могу.
Джессике вдруг стало трудно дышать. Казалось, помещение лишилось всего кислорода.
- Не можете или не хотите?
- И то и другое.
Мы вызываем у него жалость, сообразила Джессика. Это видно по всему: по выражению глаз, интонациям, презрительному изгибу губ.
Но даже кислая улыбочка не портила лица Фелипе. Он был прекрасен, как падший ангел, только еще опаснее, потому что пребывал во плоти. Рядом с ним Джессика чувствовала себя не в своей тарелке. Как, скажите на милость, справиться с этим очарованием?
- Но почему? - прошептала она.
- Потому что так дела не ведут. Сделаешь кому-нибудь исключение - вот и создан прецедент. Оглянуться не успеешь, как перед тобой выстроится очередь желающих получить поблажку. Так что я на это не пойду.
Из горла Джессики вырвался странный задушенный звук. Он оказался неожиданным даже для нее самой. Потому что она не собиралась рыдать перед этим красавцем. Вообще, ей казалось, что она лучше владеет собой.
Джессика отвернулась от Рабаля и крепко уперлась ладонями в исцарапанную поверхность стола, словно желая таким образом подавить приступ отчаяния. Не может же все быть настолько плохо! Это еще не конец. Все на месте, вокруг знакомая обстановка, и жизнь пока течет по привычному руслу. В конце концов, они живут на своей земле. Даже мать Джессики похоронена здесь.
Гнев клокотал в ее груди, грозя перелиться через край.
- Если бы ваш отец был жив…
- Мистеру Бейну не следовало связываться с ним.
- Мой старик был очарован вашим отцом. - Джессика уперлась руками в столешницу. - Настолько, что позволил ему поставить нашу семью под удар.
Рабаль видел, как побелели ее вцепившиеся в дерево пальцы. Голубые глаза потемнели от боли, нежные губы плотно сжались, запечатав тоску внутри. Совершенно очевидно, что Джессика не желает показывать свое состояние, но полностью спрятать его не может.
Ответственен за это мой отец, подумал Фелипе, но разгребать навороченное им приходится мне.
Он вздохнул, испытывая в эту минуту отвращение к самому себе. Его отец не должен был заключать со Стивом Бейном эту несправедливую сделку. Но Хуан никогда не мог устоять перед возможностью заработать легкие деньги. Он намеревался завладеть конезаводом Бейнов и присоединить его к своей коллекции ферм, ранчо и тому подобных хозяйств, которые собирал по всему миру.
Просчет Хуана заключался в том, что предприятия, на которые он положил глаз, находились на грани банкротства и нуждались в значительных капиталовложениях. Производя необходимые финансовые вливания, старый дон Рабаль едва не обанкротился сам. Фелипе пришлось потратить около двух лет, чтобы навести порядок в делах и продать с дюжину погрязших в долгах ферм.
Бездарно проведенное время.
В Техас Фелипе приехал, чтобы уладить последнюю проблему, касающуюся повисшего на конезаводе Бейнов долга. Ему давно пора было начать продвигаться вперед. Он не мог дождаться, когда сможет закрыть дверь за прошлым и повернуться лицом к будущему. Однако оказалось, что не все так просто.
Фелипе потер сзади шею, мышцы там свело от напряжения. Он ничем не обязан Бейнам и не считал, что должен проявить к ним снисхождение, но Джессика спутала все карты.
Ее золотистые локоны, голубые глаза и врожденное изящество не имели отношения к тому, что Фелипе начал склоняться в пользу перемены изначального решения. Больше всего на него повлияло мужество Джессики, ум и страсть к лошадям.
Он не мог забыть выражения, появившегося на ее лице утром, когда она наблюдала за скачущими по дорожке жеребцами. Голубые глаза Джессики сияли от восхищения. Чувствовалось, что она искренне предана своему делу. Поэтому Фелипе показалось преступным заставлять эту девушку страдать за ошибки ее отца. А также за грехи его собственного родителя.