Она сразу почувствовала во мне друга. Она лежала в корзинке, слишком слабая, чтобы двигаться, но по ее глазам я видела: она понимает, что я делаю для ее блага все. В этих глазах уже читалась любовь, они неотступно следили за каждым моим движением. Я знала, что она будет моим другом до конца жизни. Я задумалась, как назвать ее - должно же быть у нее имя!.. Сколько можно думать о ней, как о собаке, купленной у цыганки. Тогда я вспомнила, что нашла ее в пятницу, и подумала: назову ее Фрайди. С этого момента у нее появилось имя.
К утру ей стало лучше. Я ждала приезда Габриела. Волнения по поводу собаки теперь улеглись, и мои мысли обратились к человеку, с которым мы пережили последние события. Я была немного разочарована, так как утром он не приехал. Я загрустила, боясь, что он к этому времени уже забыл о нас. Мне действительно хотелось поблагодарить его, я была уверена, что Фрайди обязана своей жизнью его своевременному появлению.
Он приехал во второй половине дня. Было три часа, я была с собакой в своей комнате, когда услышала внизу стук копыт. Фрайди навострила ушки и завиляла хвостом, будто почувствовала, что еще один человек, которому она навсегда теперь предана, где-то рядом.
Я выглянула из окна, тут же немного отступив назад, чтобы он не увидел меня, если ему вздумается случайно посмотреть наверх. Он был, несомненно, красив, но какой-то утонченной красотой, не характерной для йоркширских мужчин. Я заметила это еще вчера, но подумала, не почудилось ли мне это только потому, что он представлял собой такой разительный контраст с предыдущей хозяйкой Фрайди.
Я поспешила вниз: мне не хотелось, чтобы его приняли неучтиво.
На мне было нарядное темно-синее бархатное платье - мое лучшее: ведь я ждала его прихода, а косы я уложила венком вокруг головы.
Я вышла на дорожку перед домом как раз, когда он появился. Он сорвал с головы шляпу таким жестом, который Фанни назвала бы "легкомысленным", хотя мне он показался верхом изящества и учтивости.
- Вы приехали все-таки! - сказала я. - Фрайди поправится. Я назвала собаку в честь дня, когда мы нашли ее.
Он спешился, и в это время появилась Мэри. Я приказала позвать одного из помощников конюха, чтобы лошадь отвели на конюшню, напоили и накормили там.
- Входите, - сказала я, и, когда Габриел вошел в холл, дом показался светлее из-за его присутствия.
- Позвольте мне проводить вас в гостиную, - сказала я, - а я попрошу подать чай.
Он шел следом за мной по лестнице, а я рассказывала в это время, как у меня обстоят дела с Фрайди.
- Я ее принесу показать, и вы увидите, насколько ей стало лучше.
В гостиной я отодвинула шторы и подняла жалюзи. Теперь все выглядело более жизнерадостным, или это было из-за Габриела? Когда он опустился в кресло и улыбнулся мне, я поняла, что в синем бархатном платье и с аккуратно заплетенными волосами я выгодно отличалась от девушки в "амазонке".
- Я рад, что вам удалось спасти ее, - сказал он.
- Это вы спасли ее.
Ему было приятно это слышать; я позвонила в колокольчик, и почти тотчас появилась Джанет.
Она уставилась на гостя, и когда я попросила ее принести чай, у нее был такой вид, будто я потребовала луну с неба.
Через пять минут в гостиную вплыла Фанни. Ее негодующий вид разозлил меня. Ей пора было бы уже понять, что хозяйка в доме теперь я.
- А! У нас гости, - бесцеремонно выпалила Фанни.
- Да, Фанни, у нас гость. Будь добра, проследи, чтобы чай подали побыстрее, - проговорила я бесстрастно.
Фанни поджала губы. Я видела, что она хотела возразить, но я повернулась к ней спиной и сказала Габриелу:
- Надеюсь, вам не пришлось ехать очень долго?
- Я из гостиницы Блэк Харт в Томблесбери.
Я знала Томблесбери. Это была маленькая деревенька примерно такая же, как наша - в пяти или шести милях отсюда.
- Вы остановились в Блэк Харт?
- Да, ненадолго.
- Вы, должно быть, здесь отдыхаете?
- Можно назвать это и так.
- Вы живете в Йоркшире, мистер Рокуэлл? Впрочем, кажется, я задаю слишком много вопросов…
Я почувствовала, что Фанни уже нет в комнате. Я представила себе, как она пройдет на кухню или в кабинет отца: принимать джентльмена наедине, с ее точки зрения, было ужасно неприлично. Ну и пусть! Пора уже и ей, и отцу понять, что жизнь, уготованная мне здесь, не только безмерно уныла, но главное, - что молодой леди, получившей приличное образование, так жить просто не подобает.
- Ну что вы, - ответил он, - пожалуйста, расспрашивайте меня сколько угодно. Если смогу ответить - то скажу.
- Где же вы живете, мистер Рокуэлл?
- Наше поместье называется Керкленд Ревелз, а расположено оно в деревне, или, скорее, на краю деревни. Керкленд Мурсайд.
- Керкленд Ревелз! Веселое название.
По мелькнувшему на его лице выражению я успела заметить, что сказала что-то невпопад. И еще это говорило о том, что дома он не был счастлив. Возможно, это и было причиной его печали. Мне с большим трудом удавалось сдерживать свое любопытство по поводу его личных дел.
Я быстро произнесла:
- Керкленд Мурсайд… это далеко отсюда?
- Около тридцати миль.
- Значит, вы отдыхаете в этих местах и прогуливались по вересковым полям, когда…
- Когда произошло наше небольшое приключение. Я рад больше, чем вы себе можете представить, что так получилось.
Я приободрилась, так как временная неловкость исчезла, и сказала:
- С вашего разрешения, я принесу показать вам Фрайди.
Когда я вернулась с собакой, в гостиной был отец. Наверное, Фанни настояла, чтобы он присоединился к нам, и таким образом помог соблюсти приличия.
Габриел рассказывал, как мы приобрели собаку, а отец был на удивление мил. Он внимательно слушал, и я была довольна, что он проявляет интерес, хотя и не верила, что это было искренне.
Фрайди, сидевшая в корзине, была слишком слаба, чтобы подняться на ноги, хотя и пыталась. Было очевидно, что она была рада увидеть Габриела, который своими длинными изящными пальцами нежно гладил ей ушко.
- Она вас любит, - сказала я.
- Но главное место в ее сердце принадлежит безусловно вам.
- Просто я увидела ее первой, - напомнила я. - Она всегда будет со мной. Вы позволите отдать вам деньги, которые вы заплатили женщине?
- Даже слышать об этом не хочу.
- Мне хотелось бы быть уверенной, что она полностью моя.
- Она и так ваша. Это подарок. - Но я оставляю за собой право, если можно, иногда заезжать и справляться о ее здоровье.
- Иметь собаку в доме - это неплохая идея, - сказал отец, подходя к нам и заглядывая в корзину.
Мы все еще стояли так, когда появилась Мэри с чайным столиком. К чаю были горячие пышки, а также хлеб с маслом и пирожные. Передо мной стоял серебряный чайник, и я вдруг подумала: вот самый счастливый день после моего возвращения из Франции.
Только позднее я осознала, что так было потому, что в доме появилось существо, которому нужна была моя любовь. У меня была Фрайди. В тот момент я еще не осознала, что у меня есть и Габриел. Эта мысль пришла потом.
В течение следующих двух недель Габриел регулярно приезжал в Глен Хаус. А к концу первой недели Фрайди совершенно выздоровела. Ее болячки на шее зажили, а регулярное питание довело дело до конца.
Она спала в своей корзине в моей комнате и везде ходила за мной по пятам. Я все время разговаривала с ней. Дом изменился - и вся моя жизнь изменилась из-за нее.
Она хотела не только сопровождать меня, но и защищать. В ее прозрачных глазах, обращенных ко мне, светилось обожание. Она помнила, что обязана мне жизнью. А так как это была преданная натура, то забыть этого не могла.
Мы с ней вместе ходили на прогулки. Она оставалась дома только тогда, когда я выезжала верхом. Зато когда я возвращалась, она кидалась ко мне, приветствуя меня, и ее искреннюю радость я могла бы сравнивать только с радостью дяди Дика, когда он видел меня.
Теперь о Габриеле.
Он все еще жил в Блэк Харт. Я недоумевала почему. В Габриеле было много непонятного. Иногда он говорил о себе открыто, но даже в такие минуты чувствовалось, что он чего-то недоговаривает. Я видела, что он вот-вот откроется мне, что он сам страстно желает этого, но никак не может собраться с духом. Здесь скрывалась какая-то мрачная тайна - возможно, он и сам до конца еще не понимал, какая.
Мы стали большими друзьями. Казалось, даже отцу он нравился. По крайней мере, он не возражал против его постоянных визитов. Слуги к нему привыкли. Даже Фанни не возражала - в том случае, конечно, если мы были под присмотром.
К концу первой недели он сказал, что вскоре собирается домой. Но к концу второй недели он все еще был с нами. Я чувствовала, что он отчасти сам себя обманывает: дает себе слово, что поедет домой - и находит предлог, чтобы не ехать.
Я не спрашивала его о доме, хотя мне очень хотелось узнать о нем побольше. Этому я тоже научилась в школе: я часто чувствовала себя не в своей тарелке, когда ко мне приставали с расспросами о моем доме; я определенно не хотела ставить в такое же положение других. Так что я никогда сама не лезла с расспросами, а всегда ждала, пока мне не пожелают рассказать все сами.
Поэтому приходилось говорить обо мне - и тут уж исчезала вся сдержанность Габриела - настолько, что мне это даже правилось. Я рассказала ему о дяде Дике, который был для меня кем-то вроде героя, живо описала его искрящиеся зеленоватые глаза и черную бороду.
Как-то, когда я рассказывала о дяде, Габриел заметил:
- Наверно, вы с ним чем-то похожи.
- Мне кажется, очень похожи.
- Я представляю его себе как человека, который намерен взять от жизни все. Я имею в виду, что он привык поступать, не думая о последствиях. Скажите мне, вы тоже такая?
- Возможно.
Он улыбнулся.
- Я думаю, да, - сказал он после некоторого молчания. При этом взгляд его унесся куда-то далеко, будто он в эту минуту видел меня где-то совсем в другом месте и при других обстоятельствах.
Мне казалось, что он вот-вот заговорит, но он снова замолчал, и я не настаивала на продолжении беседы. Я уже начинала понимать, что чрезмерное любопытство и бесконечные вопросы смущали его, и интуитивно чувствовала, что надо выждать, чтобы он все рассказал мне сам, без подсказки.
Но я обнаружила, что в Габриеле было что-то необычное, что должно было бы послужить предупреждением мне: не позволяй себе заходить слишком далеко. Но мне было так одиноко. Вся атмосфера нашего дома действовала на меня удручающе, и очень хотелось иметь друга моего возраста, а необычность Габриела все более захватывала меня.
Итак, я не чувствовала приближающейся опасности, и мы продолжали встречаться.
Мы любили уезжать верхом на вересковую пустошь. Привязав наших лошадей, мы могли разлечься в тени валунов, глядя в небо и подложив руки под головы, и вести бессвязные мечтательные беседы. Фанни посчитала бы это верхом неприличия, но я решила не придерживаться условностей. Это вызывало восхищение у Габриела, и позднее я поняла почему.
Каждый день я выезжала из дома, и мы встречались с ним в условленном месте, потому что для меня было невыносимо видеть, как Фанни бросала на него лукавые взгляды, когда он заезжал к нам домой. В нашем маленьком и замкнутом мирке невозможно было встречаться каждый день с мужчиной, не подавая при этом повода для определенных размышлений. В самом начале нашего знакомства я часто думала, понимает ли это Габриел, и еще мне было интересно - чувствует ли он по этому поводу такое же смущение, как и я?
От Дилис не было писем уже несколько недель, и я полагала, что она так поглощена своими делами, что у нее нет времени писать. А мне, напротив, теперь хотелось написать ей - мне было что рассказать. Я описала, как мы нашли собаку и как я к ней привязалась. Но больше всего мне хотелось поговорить о Габриеле. С моей любовью к Фрайди было все ясно, но я не могла разобраться в своих чувствах по отношению к нему.
Он интересовал меня все более. Я ждала этих встреч с чувством, которое можно было бы назвать чем-то большим, чем радость одинокой девушки, которая наконец обрела друга. Наверное, постоянное ожидание поразительного открытия способствовала этому. Габриел был, несомненно, окружен какой-то таинственностью, и я все больше убеждалась, что он собирается открыть мне что-то, поделиться со мной, но никак не может собраться с духом. Я была убеждена, что ему, как и моему отцу, нужно было утешение. Но если отец отталкивал меня, то Габриел, я надеялась, будет рад, когда придет время поделиться со мной тем, что мучило его.
Разумеется, всем этим невозможно было поделиться с беспечной Дилис, да я и сама еще не очень была во всем этом уверена. Поэтому я написала ей поверхностное болтливое письмо и была рада, что наконец появилось хоть что-то, о чем можно было написать.
Через три недели Габриел, казалось, решился. В тот день, когда он начал рассказывать мне о доме, наши отношения вступили в новую стадию.
Мы лежали, растянувшись на земле. Разговаривая со мной, он горстками рвал траву.
- Интересно, понравится ли вам Керкленд Ревелз? - спросил он.
- Я уверена, что должен понравиться. Ведь поместье старинное, да? Я всегда испытывала искреннюю симпатию к старинным зданиям.
Он кивнул, и опять в его глазах возник этот "далекий" взгляд.
- Ревелз, - повторила я. - Мне нравится это название. Кажется, люди, которые его придумали, надеялись пожить гам вволю и весело.
Он грустно усмехнулся. Прошло какое-то время, прежде чем он заговорил опять, будто декламируя текст, выученный наизусть.
- Поместье было построено в середине шестнадцатого столетия. После закрытия Керклендского Монастыря его передали моим предкам. Они использовали камни от монастыря для постройки дома. А так как в доме намеревались жить весело - у меня, кажется, были отчаянно веселые предки - то и назвали его Керкленд Ревелз по контрасту с Керклендским монастырем…
- Значит, камни, из которых построен ваш дом, когда-то были в монастырских стенах?
- Тонны камней, - пробормотал он. - Часть монастыря сохранилась до сих пор. Когда я стою у себя на балконе, я как раз напротив вижу эти серые старинные своды. При определенном освещении можно представить себе, что это не просто развалины… да и трудно назвать это развалинами. Кажется, вот-вот увидишь, как среди камней молчаливо бродят монахи в своих одеяниях.
- Наверно, это так красиво!.. Вы любите это место, правда?
- Каждый, кто бывает у нас, проникается его очарованием. Я думаю, все древнее производит такое же впечатление. Представляете, самому дому всего триста лет, а камни, из которых он построен, были уже в двенадцатом веке?.. Конечно, это производит впечатление. Вы тоже, когда…
Он замолчал, и я увидела, как его губы тронула мягкая улыбка.
Я человек прямой и не люблю недомолвок, поэтому я спросила:
- Вы предлагаете мне приехать и посмотреть на него?
Тут уж он открыто улыбнулся.
- Я же был гостем в вашем доме. Теперь я хочу пригласить вас.
Потом он выпалил:
- Я вскоре должен буду уехать домой, мисс Кордер.
- А вам этого не хочется, мистер Рокуэлл?..
- Я надеюсь, мы стали большими друзьями, - заметил он. - По крайней мере, мне так кажется.
- Мы знакомы всего три недели, - напомнила я.
- Но обстоятельства были необычными. Пожалуйста, называйте меня просто Габриелом.
Я заколебалась, потом рассмеялась.
- Что в имени тебе моем?.. - процитировала я. - Наша дружба не изменится от того, как я вас называю: по имени или по фамилии. Так что же вы собирались мне сказать, Габриел?
- Кэтрин, - он произнес мое имя почти шепотом, приподнявшись на локте и полуобернувшись ко мне. - Вы правы. Я не хочу возвращаться.
Боюсь, что мой следующий вопрос прозвучал слишком дерзко, но удержаться я не смогла и не глядя спросила:
- Почему же вы боитесь возвращаться?
Он отвернулся.
- Боюсь? - Его голос был напряженно высоким. - Кто вам сказал, что я боюсь?
- Значит, мне просто показалось…
Несколько секунд мы молчали, потом он заговорил:
- Я хотел бы сделать так, чтобы вы увидели Ревелз… монастырь. Я хотел бы…
- Расскажите мне о нем. Если хотите… только если вы хотите этого…
- Кэтрин, я хочу рассказать вам о себе.
- Пожалуйста, я жду.
- Последние недели были самыми интересными и счастливыми в моей жизни, и причина этому - вы. Я не хочу возвращаться в Ревелз, потому что это значило бы расстаться с вами.
- Может быть, мы еще встретимся.
Он повернулся ко мне.
- Когда? - вопрос прозвучал почти резко.
- Возможно, когда-нибудь.
- Когда-нибудь! Откуда нам знать, сколько времени нам осталось?
- Почему вы так странно говорите… будто думаете, что кто-то из нас… или мы оба… можем завтра умереть?
На его щеках выступил слабый румянец, который, кажется, зажег и его глаза.
- Кто знает, когда придется умереть…
- Что за грустные мысли! Мне только девятнадцать. Вам, как вы сказали, двадцать три. Люди нашего возраста не говорят о смерти!
- Кто-то, может быть, и говорит… Кэтрин, вы выйдете за меня замуж?
Я, видно, была так поражена этим внезапным предложением, что, глядя на меня, он засмеялся.
- Вы смотрите на меня так, будто я сошел с ума. Но что же странного в том, что кто-то попросил вашей руки?
- Но я не могу отнестись к этому серьезно.
- Кэтрин, вы должны подумать. Я прошу вас об этом самым серьезным образом.
- Но как же можно говорить о женитьбе после столь короткого знакомства?
- Мне оно не кажется коротким. Мы встречались каждый день. Я знаю, что вы - это то, что мне нужно, и этого достаточно.
Я молчала. Несмотря на все намеки Фанни, я еще не думала о замужестве. С Габриелом мы были отличными друзьями, и если бы он уехал, я чувствовала бы себя одиноко. Но когда я подумала о замужестве, он показался мне почти чужим. Он возбуждал мое любопытство и интерес, он не был похож на тех, кого я знала до этого; таинственность, которая его окутывала, привлекала меня. Но до этой минуты я относилась к нему просто как к человеку, посланному мне судьбой в трудный момент. Я так мало знала о нем. Я никогда не видела никого из его родни. Когда речь случайно заходила о его семействе или его доме, я тут же чувствовала, как Габриел уходит в себя - как будто в его жизни были тайны, которыми он не хотел делиться со мной. Вот потому-то мне и показалось странным его внезапное предложение выйти за него замуж.
- Кэтрин, что же вы ответите мне?
- Я отвечу "нет", Габриел. Мы столького еще не знаем друг о друге…
- Вы имеете в виду, что вы многого не знаете обо мне?
- Возможно, и так.
- Но о чем бы вы хотели узнать? Мы с вами любим лошадей, любим собак, нам хорошо вместе. В вашем присутствии я могу смеяться и чувствовать себя счастливым Чего же еще можно желать? Смеяться и быть счастливым до конца дней!
- А с другими… у вас дома… разве вы не можете смеяться и быть счастливым?