- Я бы не мог быть до конца счастлив ни с кем, кроме вас. Я бы никогда не смеялся так легко и свободно.
- Мне кажется, это хрупкая основа для замужества.
- Кэтрин, в вас просто говорит осторожность. Наверное, вы думаете, что я слишком рано объяснился с вами.
Я представила себе, как одиноко мне будет, когда он уедет, и быстро сказала:
- Да. В этом все дело. Слишком рано…
- По крайней мере, - заметил он, - мне не надо бояться соперника. Не говорите же "нет", Кэтрин. Представьте себе, как мне хочется этого, и пусть у вас появится хоть малейшее сочувствие.
Я поднялась. Больше не хотелось оставаться на вересковой пустоши. Он не возражал, и мы возвратились в деревню, где он попрощался со мной.
Когда я подъехала к конюшням, меня встретила Фрайди. Она всегда чувствовала, когда я выезжала верхом, и неизменно ждала моего возвращения во дворе конюшни.
Она подождала, пока я отдам Ванду одному из конюхов, а уж потом бросилась ко мне, чтобы полностью выразить свою радость по поводу моего возвращения. У многих собак есть чувство привязанности, но у Фрайди оно сочеталось с необыкновенной покорностью. Она могла терпеливо стоять рядом со мной, ожидая, пока не придет ее черед и я не обращу на нее свое внимание. Мне кажется, память о предыдущих несчастьях была жива в ее сердце, и поэтому в ее пылкой привязанности всегда был оттенок покорности и благодарности.
Я взяла ее на руки, и она бросилась обнюхивать мой жакет.
Я прижала ее к себе. С каждым днем я привязывалась к ней все больше, а это каким-то образом усиливало мои чувства и к Габриелу.
По дороге к дому я продолжала спрашивать себя, каким же могло бы быть мое супружество с Габриелом. И уже начинала понимать, что могу относиться к этому без отвращения.
Как я буду жить в Глен Хаус, когда Габриел уедет? Буду ездить верхом, гулять с Фрайди, но нельзя же все время находиться вне дома!.. Придет зима. Зимы здесь, на торфяниках, были суровые. Иногда несколько дней кряду нельзя бывает носа высунуть, не рискуя пропасть в буране. Я подумала об однообразной череде долгих сумрачных дней в тихом доме. Правда, дядя Дик может приехать, но приезжал он обычно ненадолго, и после его отъезда жизнь казалась вдвойне тоскливей.
И тогда я пришла к выводу, что мне надо уехать из Глен Хаус. Вот и случай представился. И не буду ли я сожалеть всю свою оставшуюся жизнь, что упустила его?
Иногда Габриел оставался у нас обедать. Ради таких случаев отец как бы встряхивался и довольно сносно справлялся с ролью хозяина. Неприязни к Габриелу он не испытывал. Зато Фанни презрительно кривила губы в усмешке, когда Габриел бывал в доме. Я знала, что, по ее мнению, "он просто пользуется нашим гостеприимством, пока он околачивается здесь; а когда придет время ему уезжать - уедет и думать забудет о нас". Фанни не желала делиться ничем и всегда боялась, как бы у нее чего-нибудь не отняли. Она постоянно делала двусмысленные намеки на мои "надежды" в отношении Габриела. Сама она никогда не была замужем, но полагала, что именно женщина всегда расчетливо ищет замужества, так как это означает, что ее будущий супруг будет кормить и одевать ее всю жизнь. А что касается мужчины - который якобы должен был обеспечивать едой и одеждой, - то он, естественно, стремился "получить свое", по выражению Фанни, при этом особо ни о чем не заботясь. Ее ценности были сугубо материальными. Мне же хотелось от всего этого такого приземленного и практичного - убежать. И с каждым днем я все больше отдалялась от Глен Хаус и чувствовала себя все ближе к Габриелу.
Стоял май, дни были теплыми и солнечными. Как привольно было на вересковой пустоши! Теперь мы много говорили о себе, но у Габриела иногда проскальзывало какое-то беспокойство. Он всегда производил впечатление человека, который живет с постоянным ощущением, что его кто-то преследует, а он при этом безнадежно теряет время.
Я заставляла его рассказывать о доме, и теперь он делал это довольно охотно. Наверное, потому, что для себя уже решил, что я выйду за него замуж и поэтому дом этот будет и моим тоже.
В моем воображении неясно вставало серое сооружение из древних камней. Я знала, что там есть балкон - Габриел часто упоминал об этом. Я представляла себе вид с этого балкона - ведь Габриел много раз описывал его. Балкон, очевидно, был его любимым местом. Я уже знала, что с него открывался вид на реку, извивающуюся среди лугов, леса, в некоторых местах подступавшие к краю реки, и в четверти мили от дома - эти древние груды камней, эти величественные своды, неподвластные времени; а если перейти реку по деревянному мосту - за рекой простирались дикие торфяники.
Но разве дома важнее, чем люди, которые там живут? Постепенно я узнала, что у Габриела, как и у меня, не было матери. Ей было уже много лет, когда она поняла, что ждет ребенка. И когда он появился на свет, она ушла из жизни. То, что мы оба росли без матери, было еще одним связующим звеном между нами.
У него была сестра - старше его на пятнадцать лет - вдова с семнадцатилетним сыном; еще у него был очень старый отец.
- Ему было почти шестьдесят, когда я родился, - рассказывал Габриел. - Матери было сорок. Некоторые слуги в доме говорили, что "надо было думать", прежде чем в таком возрасте заводить ребенка: другие считали, что это я убил свою мать.
Я сразу же разозлилась, потому что знала, как сильно ранят чувствительную детскую душу такие необдуманные замечания.
- Но это же нелепо! - воскликнула я, чувствуя прилив гнева, как и всегда, когда я встречалась с несправедливостью. Габриел засмеялся, взял мою руку и крепко сжал ее.
Потом серьезно сказал:
- Вот видите, мне нельзя без вас. Вы нужны мне… что-чтобы защитить меня от жестоких нападок.
- Но вы уже не ребенок! - вспылила я. И, сама удивляясь своей вспышке, пришла к выводу, что мне просто захотелось защитить его от него самого. Хотелось придать ему сил, чтобы он ничего не боялся.
- Некоторые люди до самой смерти остаются детьми!
- Смерть, - воскликнула я. - Ну почему вы постоянно говорите о смерти?
- Да, действительно… Наверное, потому, что хочу прожить в полную силу каждую минуту своей жизни.
Тогда я не поняла, что он имел в виду, и попросила его рассказать побольше о своей семье.
- Моя сестра Рут управляет хозяйством, и до моей женитьбы будет продолжать это делать. А потом, конечно, это будет обязанностью моей жены; я ведь единственный сын, и когда-нибудь поместье будет моим.
- Когда вы говорите о поместье Ревелз, в вашем тоне столько почтения.
- Это мой дом.
- И все же… - Я собиралась уже сказать, что он, наверное, рад, что уехал оттуда. - Вы, кажется, не торопитесь туда возвращаться.
Но он не заметил даже, что я прервала его. Как бы про себя он пробормотал:
- Это должен был быть Саймон.
- Кто такой Саймон?
- Саймон Редверз. Что-то вроде кузена. По бабушке - она сестра моего отца - он Рокуэлл. Он вам не очень понравится. Но вы будете редко встречаться. Мы в Ревелз не очень часто общаемся с обитателями поместья Келли Гранж.
Он проговорил все это так, будто был уже полностью уверен, что я выйду за него замуж, и в один прекрасный день его дом станет моим домом.
Иногда я думала, что Габриел умышленно описывал мне свой дом и семью так ярко, что в моем представлении постепенно оживала картина, полная очарования, - может быть, не во всем приятная, но от этого не теряющая своей привлекательности.
Мне уже хотелось увидеть эту груду камней, из которых триста лет назад был построен дом. Хотелось увидеть развалины, которые с балкона уже не казались развалинами, а принимали вид старинного монастыря, потому что большая часть внешней постройки уцелела.
Я проникалась жизнью Габриела. Мне казалось, что если он уедет, меня ждет безнадежное одиночество и недовольство жизнью и я все время буду жалеть об этом.
Однажды солнечным днем я вышла из дома, Фрайди бежала за мной по пятам, и, я, как повелось, встретила Габриела на вересковой пустоши. Мы сели, прислонившись к валуну, а Фрайди растянулась перед нами на траве, наклонив голову набок и глядя то на меня, то на него, как бы следя за разговором. Она была наверху блаженства, и мы знали: это потому, что мы вместе.
- Есть одна вещь, о которой я не рассказал вам, Кэтрин, - сказал Габриел.
Я почувствовала облегчение. Я поняла, что наконец он хочет рассказать мне о том, что уже столько времени мучило его.
- Я хочу услышать от вас, что вы согласны выйти за меня замуж, - продолжал он. - Вы ведь пока не ответили. Я вам не безразличен, вам хорошо со мной. Ведь правда, Кэтрин?
Я посмотрела на него и опять увидела, что между бровей у него залегла морщинка. У него был расстроенный вид, и я вспомнила те минуты, когда он, казалось, забывал о причине своей грусти, сбрасывал с себя уныние и становился веселым. И мне так захотелось прогнать из его жизни эту грусть, сделать его счастливым - так же, как я сделала здоровой Фрайди!..
- Конечно, вы мне не безразличны. И нам хорошо вместе. Если вы уедете…
- Вы будете скучать без меня, Кэтрин. Но не так сильно, как я без вас. Я хочу, чтобы вы поехали со мной. Я не хочу уезжать без вас.
- Почему вы так настаиваете, чтобы я ехала с вами?
- Как почему? Вы же знаете. Потому что я люблю вас и не хочу расставаться с вами.
- Но может быть, есть еще какая-нибудь причина?
- Какая же может быть еще причина? - спросил он, при этом избегая смотреть мне в глаза, и я поняла, что очень многое о его доме и о нем самом мне еще предстоит узнать.
- Вы должны рассказать мне все, Габриел. - Слова эти вылетели как бы сами собой.
Он придвинулся ко мне и обнял меня.
- Вы правы, Кэтрин. Есть вещи, которые вы должны знать. Без вас я не буду счастлив, а ведь мне… осталось совсем немного.
Я отпрянула.
- Что вы имеете в виду? - требовательно спросила я.
Он сел и, глядя в пространство перед собой, сказал:
- Мне осталось жить несколько лет. Я уже знаю свой смертный приговор.
Меня опять охватило раздражение, я просто не могла уже слышать его разговоров о смерти.
- Оставьте этот трагический тон и расскажите подробно, что все это значит.
- Все очень просто. У меня слабое сердце - это наследственное. Мой старший брат умер молодым. Моя мать умерла при родах, ее больное сердце не выдержало нагрузки, когда я появился на свет. Я могу умереть завтра… или через год, через пять лет. Но надеяться на большее нельзя.
Мне хотелось успокоить его, и он прекрасно видел, какое впечатление на меня произвели его слова, поэтому он задумчиво продолжал:
- Мне осталось не так уж много, Кэтрин.
- Не говорите так, - горячо возразила я. Я встала, чувства переполняли меня, я больше не могла ничего сказать. Я быстро пошла вперед. Габриел догнал меня и пошел рядом. Мы оба молчали, Фрайди бежала впереди, озабоченно оглядываясь на нас, склонив голову набок, и ее глаза умоляли нас, чтобы мы были по-прежнему веселы.
В эту ночь я почти не спала. Я не могла думать ни о чем, кроме Габриела, и о том, как я ему нужна. Так вот что делало его таким не похожим на всех, кого я знала: ведь я еще не встречала человека, приговоренного к смерти. Я так и слышала его голос. "Я могу умереть завтра… через год… или пять лет. Но надеяться на большее нельзя".
Я видела эти печальные глаза и вспоминала те моменты, когда он бывал счастлив. Я могла сделать его счастливым, сколько бы ему ни осталось жить - и только я! Как я могла забыть об этом? Как я могла отвернуться от человека, который так нуждался во мне?
В то время я была еще так неопытна, я не могла разобраться в своих чувствах. Я только знала, что если Габриел уедет - мне будет не хватать его. Он привнес в мою жизнь новые интересы, заставив меня забыть мрачный отцовский дом. Мне нравилось ощущать интерес к себе со стороны другого человека, который восхищался мной, особенно после равнодушного отношения моего отца и насмешек Фанни.
Возможно, я была влюблена. А может быть, в основе моих чувств к Габриелу лежала жалость. Но как бы то ни было - к утру я решилась.
Оглашение прошло в деревенской церкви, и Габриел уехал в Керкленд Ревелз, как я полагала, чтобы уведомить семью, а я тем временем занялась приготовлениями к свадьбе.
Перед отъездом Габриел официально попросил у отца моей руки. Отец был немного ошарашен таким развитием событий. Он заколебался, напомнив Габриелу, что я очень молода и что мы совсем мало еще знаем друг друга. Но поскольку я предвидела, что события могут принять такой оборот, я просто-напросто убедила отца, что твердо решила выйти замуж.
Отец выглядел обеспокоенным. Я-то знала: ему бы хотелось, чтобы дядя Дик был дома, чтобы посоветоваться с ним. Однако по-настоящему я не боялась, что встречу сопротивление. И действительно, спустя какое-то время отец сказал, что если я твердо решила, то пусть все будет по-моему. Затем он задал Габриелу несколько общепринятых вопросов относительно его положения и был вполне удовлетворен ответами. И здесь я впервые осознала, что войду в очень обеспеченную семью.
Мне так хотелось, чтобы дядя Дик был со мной. Я не могла себе представить, что его не будет на моей свадьбе. Мне кажется, я могла бы поделиться с ним своими переживаниями, и он, наверное, помог бы мне разобраться в них.
Я сказала Габриелу, как мне хотелось видеть на свадьбе дядю Дика, но при одной мысли об отсрочке он впал в такое отчаяние, что я сдалась. Это желание Габриела взять все от каждого прожитого часа так глубоко трогало меня, что я не могла позволить, чтобы что-то помешало ему получить то, чего он так ждал от меня - покоя и утешения. Кроме того, конечно, можно было написать дяде Дику, но у меня никогда не было уверенности, что он получит письмо вовремя. Когда я получала от него весточку, а это было довольно редко - он не любил писать письма, - то это не походило на ответ на те письма, что я ему писала, и мне оставалось только гадать, получал ли он их вообще.
Я не могла удержаться, чтобы не написать Дилис. "Случилось что-то необыкновенное! Я выхожу замуж! Как странно, что со мной это произошло даже раньше, чем с тобой. Я уже писала тебе об этом человеке - он тогда помог мне с собакой. Он живет в Йоркшире в прекрасном старинном доме около монастыря. Все произошло так быстро, что я сама даже не поняла, как это получилось. Не знаю, влюблена ли я в него. Я только чувствую, что не вынесу, если он уедет и я его больше не увижу. Ах, Дилис, все это так интересно! А до этого я была здесь просто несчастна. Ты не представляешь, что такое мой дом. Я сама забыла об этом за годы отсутствия. Это сумрачное место. И не потому, что здесь мало солнечного света, а потому, что люди здесь живут сумрачной жизнью".
Я порвала это письмо. Да что это я, с ума сошла? Захотела, чтобы Дилис поняла то, в чем я и сама-то толком не разберусь. Как объяснить Дилис, что я выхожу замуж за Габриела потому, что по мне самой не совсем понятной причине я жалею его и знаю, что он нуждается в моей помощи. Потому что безумно хотела бы любить того, кто принадлежал бы мне; потому что отец оттолкнул меня, когда я попыталась проявить свою привязанность к нему, хотя в ответ я многого от него и не ждала; потому что мне хотелось убежать из этого дома, который был с рождения моим…
Вместо этого письма я послала ей обычную маленькую записку с приглашением на свадьбу.
Фанни была все еще настроена скептически. Она ворчала, что так замуж не выходят. Она приводила в пример пословицы типа "Замуж поспешишь - потом наплачешься", говорила, что потом мне "горя не расхлебать". Но хотя мысль о предстоящем "несчастье" подогревала ее, она все-таки намеревалась показать моим новым родственникам, если они соизволят, конечно, приехать на свадьбу, что во время свадьбы не к чему будет придраться.
Габриел регулярно писал мне пылкие письма, но в них речь шла только о его преданности мне и желании поскорее быть вместе. Ничего относительно реакции его семьи он не сообщал.
Дилис написала, что я слишком поздно ей сообщила о своей свадьбе. У нее уже столько приглашений, что она вряд ли сможет уехать из Лондона. Я поняла, что наши пути теперь совсем разошлись в разные стороны, а вместе с этим пришел конец и нашим близким отношениям.
За три дня до свадьбы приехал Габриел и остановился в Кингс Хед, меньше чем в полумиле от Глен Хаус.
Когда Мэри вошла ко мне с известием, что он ждет меня внизу в гостиной, я с нетерпением поспешила вниз. Он стоял спиной к камину и смотрел на дверь. Как только я открыла ее, он пошел мне навстречу и мы обнялись. Он выглядел взволнованным, моложе, чем до отъезда, и натянутость его исчезла.
Я взяла его лицо обеими руками и поцеловала.
- Как мама своего любимого ребенка, - чуть слышно проговорил при этом он.
Он совершенно точно определил мои чувства. Мне хотелось заботиться о нем. Я надеялась сделать счастливой его жизнь, сколько бы ему ни осталось. Я не была страстно влюблена, но не придавала этому большого значения - в то время я еще не знала, что такое страсть. И все же я любила его, и когда он крепко прижал меня к себе, я знала, что испытывала к нему именно такую любовь, которой он ждал от меня.
Я высвободилась из его объятий и заставила сесть на кушетку, набитую конским волосом. Я хотела услышать, как отнеслась его семья к новости о нашей помолвке и сколько гостей приедет на свадьбу.
- Видишь ли, - медленно проговорил он. - Мой отец слишком слаб, чтобы ехать. А что касается других… - Он пожал плечами.
- Габриел! - вскричала я в ужасе. - Ты хочешь сказать, что никто из них не приедет?
- Ну послушай, есть еще тетя Сара. Но она, как и отец, слишком стара, чтобы пускаться в дорогу.
- Но ведь у тебя есть сестра и ее сын!..
Ему было неловко, и я заметила, как он нахмурил брови.
- Дорогая, какое это имеет значение? Это же не их свадьба?
- Но - не приехать?! Значит, они не одобряют наш брак?
- Конечно, они одобрят. Но сама церемония не так уж важна, правда? Послушай, Кэтрин, я опять с тобой! Я хочу быть счастливым…
Было невыносимо видеть, как у него опять портится настроение, и я постаралась скрыть свое беспокойство. Но все-таки это так странно! Чтобы никто из семьи жениха не приехал на свадьбу? Это было чересчур необычно. Но когда я оглядываюсь теперь назад, то оказывается, что все, что предшествовало нашей свадьбе, было также не совсем обычным.
Я услышала, как кто-то царапается у двери. Фрайди знала, что Габриел приехал, и сгорала от нетерпения увидеть его. Я открыла дверь, и она прыгнула прямо к нему на руки. Я наблюдала за ними: Габриел смеялся, когда Фрайди пыталась лизнуть его в лицо.
Я сказала себе, что от семьи Габриела нельзя было ожидать обычной реакции, ведь Габриел и сам этого не ожидал. И почувствовала облегчение от того, что Дилис отклонила приглашение.
- Кажется, они думают, что ты недостаточно хороша для них. - Таков был приговор Фанни.
Мне не хотелось, чтобы Фанни поняла, насколько меня обеспокоило поведение семьи Габриела, поэтому я просто пожала плечами.
После свадьбы мы с Габриелом собирались провести неделю в Скарборо, а потом уже отправиться в Керкленд Ревелз. Придет время - и я сама разберусь, что думает его семья о нашем браке, а до того надо было запастись терпением.