– Она больна и из-за беспокойства о других совсем не думает о себе. – Маркус сердито посмотрел на Картера. – Итак, ты берешь на себя заботу о графине; с меня достаточно, и я не потерплю, чтобы Лор… миссис Смит беспокоили. Поэтому делай, что тебе говорят.
Он развернулся и пошел в дом, собираясь тоже вымыться после Лорен.
Лорен казалось, что горячая вода и ароматное мыло были великолепным лекарством. Она была уверена, что если бы не владевшее ею странное беспокойство, ее мысли были бы направлены на другое. Но сейчас было достаточно и того, что она смыла с себя неприятные запахи склада. Когда она вымылась, ополоснулась и досуха вытерлась, она легла на кушетку в другом углу комнаты, наслаждаясь блаженным ощущением собственной чистоты. Горничная отодвинула ширму, чтобы лакеи могли вынести и снова внести ванну, и наступила очередь Маркуса.
Боже мой, думала она. Он отпустил слуг и не счел нужным поставить на место ширму, и Лорен ничто не мешало видеть его. Какое же великолепное тело было у этого человека!
Она смотрела, как он окунул темные волосы в теплую воду, намылил их и снова окунул. Когда он поливал теплой водой плечи и руки, она видела, как перекатываются на них, а затем на животе и бедрах его мускулы.
Вздохнув, она откинулась на подушку и пожалела, что чувствует себя как выжатое после стирки белье. Что же могло вызвать эту потерю сознания?
Даже сейчас ей казалось, что земля уходит из-под ног, и временами ее тянуло в сон. Если она не сосредоточится, у нее закроются глаза, и снова она погрузится в сон, который не был настоящим сном…
Почему это вызывало какие-то воспоминания?
Размышляя об этом, она почувствовала, как кто-то сел рядом с ней, она подняла глаза и увидела склонившегося над ней графа. Она улыбнулась ему.
На нем был только халат. Темные волосы все еще были влажными, а на лице блестели капли воды, не вытертые им.
– От вас так приятно пахнет лавандой, – сказал он, нежно поцеловав ее. – А на вкус вы еще приятней. – Губы у него были теплыми, и ей хотелось еще поцелуев, но он отстранился от нее. – Но вам надо отдохнуть.
Она огорчилась, но не могла спорить.
– Этот запах, по крайней мере, лучше, чем на складе. Не думаю, что амазонка, которую вы так любезно одолжили мне, когда-нибудь перестанет так ужасно пахнуть, хотя я буду стараться избавиться от запаха.
– Это не имеет значения, – сказал он. – Мы закажем для вас новую.
Она улыбнулась, осуждая его расточительность.
– И я обязательно сожгу мой носовой платок, он как-то странно воняет.
– В самом деле? – Он посмотрел на груду сброшенного ими белья, которую горничная еще не успела убрать, и, к ее удивлению, встал и, покопавшись в этой куче, вытащил смятый платок, на минуту поднес его к своему носу и понюхал.
Выражение его лица изменилось.
– В чем дело? – спросила Лорен.
– Запах. Я понял, где раньше чувствовал такой запах. Думаю, ваш платок пропитался им, когда вы вытирали им руки после разбора ящиков, – сказал ей Маркус. – По-моему, я знаю, отчего вы заболели.
Глава 12
– Отчего? – спросила Лорен. – Должна вам сказать, это очень неприятное ощущение!
Он посмотрел на нее со странным выражением лица и произнес только одно слово:
– Опиум.
Оно так поразило Лорен, что она привстала.
– Что?
– Странные, похожие на сон видения, сонливость… Да, все говорит об этом.
– Но… но… – Вот о чем она все время пыталась вспомнить – наркотические сны! Она слышала такой термин. Она почувствовала себя оскверненной и с трудом сглотнула. Сама мысль, что она наглоталась такого сильного наркотика, вызывала у нее тошноту. – Я поправлюсь?
Он кивнул, взяв ее руку, чтобы успокоить.
– Самое плохое уже позади. У вас руки почернели, когда вы брали вещи из ящиков, и хотя вы пытались вытереть их платком, я полагаю, что вместе с пирожками с мясом, которые вы ели на улице, вы невольно проглотили немного опиума. Он и вызвал у вас так называемые наркотические сны. Вы, может быть, будете неважно себя чувствовать, пока он не выйдет из вашего организма, но надеюсь, вы легко перенесете это. Я приглашу к вам еще раз доктора, хотя я не верю, что он в данном случае может что-либо сделать.
Лорен крепче ухватилась за его руку. Она боялась, что ее сознание снова может куда-нибудь уплыть – отчасти от шока, отчасти от влияния остававшегося в ней опиума.
– Откуда он взялся?
– Я очень боюсь… – Он заколебался и сел рядом с ней на кушетку; освобождая ему место, она подобрала ноги. – Боюсь, он был на корабле, моем корабле. – По его напряженному тону она поняла, каких усилий ему стоило произнести эти слова.
– Но… должно быть, это нарушение закона? – Она смотрела на него и видела, как сжались его губы, а глаза… она бы содрогнулась, если бы была тем человеком, который заслужил эту ненависть, которую она видела сейчас в его глазах.
– Конечно. Кто-то тайно перевозил опиум в Англию на моем корабле, и я должен найти его.
– И из-за этого разбился корабль? – У Лорен кружилась голова от напряжения, когда она пыталась собрать воедино все события.
– Нет, я не думаю, что есть связь между контрабандой и кораблекрушением; его причиной был шторм, – сказал он. – Меньше всего они хотели, чтобы судно затонуло, они бы потеряли свой драгоценный груз.
– А как же с капитаном? – спросила она. – Почему его убили?
– Да, это загадка, – согласился Маркус, проводя рукой по мокрым волосам. Она преодолела желание погладить его по голове. – Возможно, он обнаружил опиум, мне не хочется думать, что он был в этом замешан. Я знал капитана. Он был хорошим человеком. Предположим, что так оно и было. Может быть, он случайно обнаружил опиум, страшно рассердился, потребовал у кого-то объяснений или просто решил избавиться от опиума, выбросив его за борт…
– И его убили! – Лорен широко раскрыла глаза, как будто видела эту страшную картину.
– Да. И возможно, потом, когда начался шторм, у них не было командира, умеющего управлять кораблем. Возможно, из-за этого корабль и затонул, а с ним и все матросы. Если это было так, то какая страшная ирония судьбы.
– Но почему до сих пор сохранились следы опиума на складе, разве его не смыло, когда судно опустилось на дно? – вполне логично спросила Лорен.
– Не только следы, вот почему напали на сторожей. Если кто-то знал, что опиум здесь, он и пришел забрать его! – заключил граф. Он вскочил на ноги и, продолжая говорить, расхаживал по комнате. – Вы помните, я говорил вам, что вазы были помещены в опилки и запечатаны воском, чтобы не разбились?
– О! – Лорен тоже поняла. – А что же было внутри?
– Да, – он улыбнулся ей, – именно это.
– Когда вы вышли из склада, на вашей одежде были черные жирные пятна, совсем такие же, как на моем носовом платке, и тот запах…
– Точно. Лорен вздрогнула.
– О Боже! Какая мерзость. Почему люди принимают этот наркотик, Маркус? Не представляю, как это можно делать сознательно.
– Это для некоторых выход, я полагаю. Как мне говорили, на Востоке это наркотик для стариков, для тех, кому уже нечего делать со своей жизнью и остается лишь спать и видеть сны. На Западе богатые и скучающие люди иногда принимают его ради развлечения, но затем обнаруживают, что совсем не могут без него обходиться и не могут избавиться от этой зависимости.
Она снова вздрогнула.
– Какой ужас! Это как носить с собой свою тюрьму. Он снова сел рядом с ней и, обняв, крепко прижал к себе.
– Я договорился с полковником Свифтом, что он установит наблюдение за домом, в котором я видел того самого человека, которого вы заметили около склада. Посмотрим, не узнаем ли мы что-нибудь еще.
Она кивнула, не отрываясь от его груди.
– Но сейчас я хочу только одного – чтобы вы поправились, – сказал он, целуя ее ушко, щеку и уголок глаза, куда только мог добраться. Она повернула голову, чтобы получить настоящий поцелуй, долгий и приятный, но, к ее разочарованию, он не перешел к другим проявлениям чувств.
– Отдыхайте, – строго приказал он и, взяв ее на руки, перенес на кровать. Устроив поудобнее, он накрыл ее одеялами. – Я должен одеться и спуститься вниз к обеду, но я скоро вернусь.
Лорен должна была признаться, что в ее состоянии было приятнее оставаться здесь, чем одеваться и идти обедать. Она все еще чувствовала слабость и едва ли смогла бы встать. Она редко болела, но сознание, что кто-то желает проявить заботу о ней, было очень приятным. Прошло много времени с тех пор, когда кто-либо делал что-то для нее самой, обычно это она заботилась о других.
Она лежала в постели и пыталась сосредоточить мысли на тайне, связанной с контрабандой опиума. Кто мог заниматься этим прямо под носом у графа, оставляя его в неведении? Это должен был быть человек, знавший время прибытия и отплытия кораблей. Возможно, граф ошибался в капитане судна. Неужели капитан и в самом деле не знал, что среди груза был опиум? Или он все-таки участвовал в этом деле? Может быть, он и его сообщники поссорились при дележе денег? Но… О, сейчас она плохо соображала. Мысли словно уплывали в никуда…
Борясь с остатками наркотического опьянения, она тряхнула головой, не желавшей нормально работать. Решив не сдаваться, она взяла со столика у кровати книгу стихов. Она почитает, пока не принесут обед.
* * *
Обедали только мужчины. Графиня тоже попросила, чтобы обед принесли ей в комнату, и за столом сидели лишь Маркус и его брат.
– Она еще не готова выйти из своей комнаты, – сообщил Картер, отрезая кусочек бараньей отбивной. – Честно, Маркус, как ты справлялся с этой леди? Она немного… э-э…
– Эксцентрична? – подсказал, усмехнувшись, Маркус. – У нее острый ум, ее знания и интересы разнообразны и к тому же она очаровательна.
– Ладно, я тебе поверю на слово, – проворчал брат, продолжая манипулировать ножом и вилкой.
– Картер? – посмотрел на него Маркус.
– Гм-м? – Не переставая жевать, Картер смотрел на блюдо со сладостями, которое поднес ему лакей.
Граф подождал, когда лакей обслужит их, и, кивнув, отпустил его. Они остались одни, и, подождав с минуту, граф снова обратился к брату:
– Картер, ты когда-нибудь курил опиум? Картер, не донеся до рта бокал, чуть не уронил его.
– Что? Неужели ты принимаешь меня за безмозглого младенца?
– Я думаю, что мозги у тебя в порядке, но это не ответ на мой вопрос, – спокойно заметил Маркус.
Картер покраснел и старался избегать взгляда старшего брата.
– Я… я полагаю, ты сомневаешься в моем здравом смысле или в моей нравственности?
– Картер?
– Ну, черт с тобой, Маркус. – Он вытер салфеткой неожиданно выступивший на его лбу пот и начал рассказывать. – Это был мой первый приезд в город, и новые приятели, которых я считал классными парнями, взяли меня с собой в тайное заведение, где, как они сказали, мне покажут что-то новенькое. Я не знал, куда они привели меня! Место оказалось весьма мрачным полуподвалом, где на раскладных кроватях спали люди, а в воздухе стояли облака странно пахнувшего дыма. Я увидел эти странные трубки с глиняными чашечками, и они мне сказали, что мы будем курить опиум, как это делали эти спавшие парни… ну а я никогда не слышал об этом зелье. Они подбивали меня попробовать.
– И ты попробовал, конечно, – вздохнул Маркус.
– Я был совсем мальчишкой, как ты знаешь, – сказал, оправдываясь, Картер, как будто его теперешние двадцать пять лет были полноценной зрелостью.
– И…
– И я чувствовал боль в сердце, видел кошмарные сны, и это стоило мне двадцати фунтов – страшной суммы, учитывая, что это случилось в середине квартала! На следующий день я чувствовал себя прескверно, – закончил Картер, качая головой при воспоминании. – И был нездоров еще много дней, если не недель.
– Почему ты не рассказал мне?
– Чтобы ты лишил меня содержания на полгода? – Картер с горечью рассмеялся. – Отослал бы в деревню бездельничать, пока не осознаю своей вины?
Маркус хотел ответить, но промолчал, выражение его лица смягчилось.
Картер с упреком смотрел на него, но Маркус предпочел промолчать.
– Это правда. Ты, знаешь ли, обычно был суров со мной, разве не помнишь? – Но в голосе Картера уже не было горечи. – Я-то помню.
– Ты часто этого заслуживал, – сказал Маркус, не желая слишком уступать ему. – Я старался исполнять свой долг старшего брата, поскольку наш отец умер и больше никого не было, кто мог бы руководить тобой. Может, я был слишком суров к тебе, Картер, но я делал это для твоего блага, потому что любил тебя.
Они помолчали. Наконец Картер пожал плечами:
– Может быть. Полагаю, в том возрасте я был неприятным малым.
Маркус старался не показывать, что поведение Картера забавляет его, чтобы не поколебать убеждение брата, что теперь-то он настоящий мужчина.
– Но опиум… Ты пробовал его еще? – осторожно спросил Маркус.
– Разве я похож на сумасшедшего?
Маркус пристально посмотрел на него. Картер говорил искренне. Он бросил короткий взгляд на старшего брата и затем снова занялся десертом. Возможно, это была правда, он очень повзрослел с тех пор, когда был наивным мальчишкой, попавшим в опиумный притон. Но тем не менее…
Не могли его брат, вольно или невольно, быть замешанным в контрабанде опиума? Что, если кто-то шантажировал его, зная грехи его юности, и угрожал рассказать Саттону что-то, о чем Картер никогда бы не поведал брату?
Помрачнев, Маркус задумался о такой возможности и отложил в сторону нож и вилку. У него пропал аппетит.
После обеда и портвейна они перешли в гостиную, где сыграли несколько партий в кости. Картер находил ставки оскорбительно низкими, когда Маркус объяснил ему, что не хотел пользоваться своим превосходством, в умении играть и в то же время не мог позволить младшему брату обобрать его. Картер смирился.
А поскольку он заявил, что низкие ставки просто оскорбительны, Маркус воспользовался поводом поскорее закончить игру и отправиться спать, чего ему давно хотелось. Даже если Лорен не склонна к любовным утехам, ее общество привлекало его больше, чем общество сводного брата.
Он не поделился этими соображениями с Картером. Однако Картер и сам догадался.
– Полагаю, тебе просто хочется пойти наверх и развлечься с твоей теперешней дамой на вечер, – проворчал он.
– Осторожней, Картер, – оборвал его Маркус. – Соблюдай приличия, когда говоришь о миссис Смит. Она – леди.
– С каких это пор ты развлекаешься с леди? – удивился Картер.
– Это долгая история, – ответил Маркус.
– А я не тороплюсь; все, что меня ожидает, это складная кровать в кабинете, – напомнил ему брат.
– Это еще не значит, что я собираюсь что-то рассказывать тебе, – заметил Маркус. – Иди, возьми книгу и почитай, развивай свои умственные способности. Твое пребывание в университете мало чему тебя научило. Все, что я помню об этом времени, это как ты занимался охотой за доступными служанками в каждом трактире возле университета, пока тебя не выбрасывали за дверь.
Картер сердито прищелкнул языком, но Маркус не обратил на это внимания и стал подниматься по лестнице, перешагивая через две ступени.
Наверху он направился в свою спальню. Он осторожно открыл дверь и, полагая, что она, может быть, спит, тихо, как только мог, вошел в комнату. Около кровати горели свечи. Но, откинувшись на пуховые подушки, Лорен спала, на ее груди лежала выпавшая из рук книга. Глаза Лорен были закрыты, а дыхание было ровным и спокойным.
Она все еще была бледна, и на фоне этой бледности выделялись вены на ее висках. Она выглядела такой беззащитной, что у него сжалось сердце.
Опиум, случайно попавший в ее организм, все еще не утратил своего действия. Вероятно, ему следовало бы позвать доктора; однако он был плохого мнения о большинстве докторов. Он не доверял им; они просто рекомендовали пускать пациенту кровь, как это было с его отцом, и были готовы производить эту процедуру, пока вы не умрете. Вас убьют или болезни, или доктора.
Стараясь не разбудить ее, он придвинул стул и сел рядом с кроватью. Вероятно, отдых, сон и покой были сами по себе лучшим лекарством, убеждал он себя. Она была молодая и сильная, совсем не такая, каким был его отец во время его последней болезни.
Но было, по крайней мере, две причины, по которым ему было так больно видеть ее в таком состоянии. Во-первых, он не должен был позволять ей приближаться к этому опасному месту. Он не должен был брать ее с собой на склад; ему следовало бы догадаться, что в грузе могла скрываться опасность. О чем он только думал или, хуже того, не думал?
Самое страшное заключалось в том, что он не мог допустить и мысли, что потеряет ее.
Как он пришел к этой мысли… постепенно, внезапно, спустя дни, часы или минуты, – он точно не знал. Он только знал, что в ту минуту, когда она вошла в его кабинет со своим фантастическим, милым и совершенно бескорыстным предложением, он был обречен на такой конец – смотреть на ее лицо и чувствовать потребность защищать ее, обладать ею, лелеять ее и знать, что она останется с ним на всю его оставшуюся жизнь.
Но как всегда, у него возник вопрос,… мог ли он рассчитывать, что она останется с ним? У него не было никаких доказательств, что она действительно любит его, кроме условий их хрупкого и ненадежного соглашения, срок которого истекал. О, она, как ему казалось, с удовольствием занималась с ним любовью, радостно отзывалась на его ласки, отдавалась ему легко, самозабвенно. Но любила ли она его? Сможет ли она оставаться с ним годы, десятилетия? Бог знает, проживут ли они так долго?
Он не знал. И не знал, как ему убедиться в этом.
Он не знал, как теперь доверять людям, и, уж конечно, не доверял судьбе, этой капризной и непостоянной любительнице пошутить.
О Боже милосердный, думал Маркус, чувствуя, как пот стекает с его лба, несмотря на то, что в комнате угас камин, и было прохладно. Он хотел ее всей душой и всем телом. Он был несчастным жалким типом, без гордости, без совести. Может быть, ему просто отдать себя ей на милость…
Нет, нельзя, она будет презирать его. Он не может удержать ее жалостью к нему. Какой он после этого мужчина, если попытается привязать ее к себе жалостью?
Он вытер лоб, некоторое время походил взад и вперед перед камином и снова сел у кровати.
"Возьми себя в руки, – сурово приказывал он себе. – Ты должен подождать. И ты увидишь, любит ли она тебя или нет".
У него сжималось сердце при мысли, что она может не любить его, может отвернуться, может оставить его…
Ему придется подождать, чтобы узнать это.
Если она покинет его, думал он, то он может умереть…
Нет, он будет жить, сквозь стиснутые зубы убеждал он себя. Он будет, по крайней мере, внешне, таким, как и всегда. И возможно, никто не догадается, что он будет лишь пустой оболочкой мужчины.
Но пока она еще здесь. Он взглянул на нее и снова осторожно, чтобы не разбудить, постарался плотнее накрыть ее одеялом.