Девушка перевела взгляд на портрет матери, ее печально-доброе лицо. Именно такой ее и вспоминала Либби, грустной и задумчивой. Невозможно было понять, что именно не устраивало Вандерхофа в женщинах из его семьи, почему они никак не могли добиться расположения мужа и отца, почему Нортроп променял их на другую женщину и ее детей.
Любил ли ее отец? Смеялся ли он когда-нибудь вместе со своими сыновьями? Либби трудно было представить себе такое. Нет, не просто трудно – невозможно.
Подтянув колени к груди, Либби опустила на них голову и закрыла глаза. Все так ужасно перепуталось! Она больше не знала, во что верить. Ей всегда казалось, что она никогда не захочет любить, выйти замуж, потерять свободу. Никогда не захочет, чтобы мужчина распоряжался ее судьбой.
Но теперь Либби понимала, что любит Ремингтона, хочет быть с ним, с радостью отдаст всю себя этому человеку на одну ночь или на всю жизнь – все равно.
Она считала, что должна сердиться на него за то, что он попытался приказывать ей, но не могла. Либби понимала, почему он избегает ее: он не хочет, чтобы ей было больно, когда придет пора расстаться. И именно поэтому она не могла на него сердиться, а только еще больше любила его.
Выпрямившись, девушка еще раз взглянула на лица родителей в медальоне – единственную ниточку, связывающую ее с прошлым. Подушечкой пальца Либби погладила лицо Анны на портрете.
– Что мне теперь делать, мама? – прошептала она. – Что мне делать?
И Либби захлопнула медальон.
Она завернула свое сокровище в бумагу и спрятала его под платьями. Закрыв ящик комода, Либби вышла из спальни и тихо побрела по погрузившемуся в тишину дому.
Огонь в камине гостиной почти догорел, по стенам разбегались жутковатые тени, отбрасываемые красными углями. На улице поднялся ветер, казалось, что ветви деревьев что-то мрачно нашептывают, касаясь дома. Все вокруг вполне соответствовало настроению Либби.
Она подошла почти вплотную к дивану и только в этот момент поняла, что не одна в комнате. Чуть слышно вскрикнув от удивления, девушка замерла, всматриваясь в тень человека, сидящего на матерчатом стуле.
– Извини, – проговорил Ремингтон, – я не хотел тебя напугать.
– Я думала, ты спишь.
– Меня беспокоит нога.
Она почувствовала себя виноватой и присела на краешек дивана.
– Извини. Мне бы хотелось… – Либби не договорила. Она не знала, чего бы ей хотелось, кроме того, чтобы он остался с ней, даже когда полностью поправится, кроме того, чтобы он тоже полюбил ее.
– Я плеснул себе немного виски, что стоит в шкафчике, – объяснил Ремингтон, прерывая молчание.
– Так сильно болит?
– Нет, – резко и немного грубовато ответил он.
В действительности его беспокоила вовсе не нога, а совесть. И даже три порции виски не смогли отвлечь его от мысли о том, что скоро отец Либби увезет ее из "Блю Спрингс". Приезд мистера Вандерхофа на ранчо представлялся ему настолько живо, словно это происходило прямо сейчас у него на глазах. И это обязательно случится, стоит только отправить телеграмму.
– Почему ты покинула дом и приехала сюда, Либби? – нежно спросил он, не зная, услышит ли на сей раз ответ, отличный от того, что уже однажды получил.
– Я сбежала от отца.
Правда… Сам не зная почему, но он не ожидал ее услышать. Ремингтон даже прищурился, стараясь получше разглядеть девушку. Ее профиль отчетливо выделялся на фоне красноватого света от мерцающих в камине углей. Утонувшая в темноте комната казалась идеальным местом для откровенных признаний.
– Он хотел, чтобы я вышла замуж за человека, которого я не любила, но у которого было то, что хотел заполучить мой отец. Это была сделка. Если бы я не ушла, мне не осталось бы другого выхода, как выйти замуж за этого человека. Мой отец никогда не сдается. Он всегда получает то, что желает.
При этих словах Либби Ремингтон вспомнил о своих горьких переживаниях. Никто лучше него не знал о безжалостной решимости Нортропа, жаждущего что-то заполучить.
– Так было всегда, – продолжала тем временем Либби каким-то отдаленным и совсем тихим голосом. – Отец следил за всем в моей жизни. Он выбирал мне друзей. Он выбирал мне наряды. Он решал, что мне делать и куда пойти, и так каждый день и каждую минуту. Если бы он мог хотя бы любить меня, может быть…
Голос Либби прервался, и в следующее мгновение Ремингтон услышал, как она глубоко и печально вздохнула.
– Я видела, во что такая жизнь превратила мою мать. Я не хотела, чтобы то же самое произошло со мной. Поэтому я сбежала и приехала сюда, к тетушке Аманде. Я научилась сама о себе заботиться. Научилась сама принимать решения. Вот почему… Вот почему я так рассердилась на тебя за то, что ты попытался приказать мне что-то. Я хочу быть самостоятельной.
Ремингтон поставил стакан на пол, наклонился вперед и нашел ее ладонь. Он не собирался притягивать Либби к себе, но так уж получилось. Легким усилием он приподнял ее с дивана и поставил перед собой на колени прямо на пол. Он зажал ее лицо обеими руками и прильнул губами к ее рту, искренне желая стереть из ее памяти даже воспоминание о боли, которую только что услышал в ее голосе.
Перед ним дочь его заклятого врага, но все, что с ней связано, почему-то очень волнует его.
Губы его продолжали настойчиво прижиматься к ее губам, правая рука скользнула от лица вниз по гладкой шее и дальше к мягким холмикам ее груди. Ремингтон услышал удивленный и жадный вздох Либби, когда большой палец его руки с силой прижался к соску, почувствовал, как в нем нарастает страстное желание.
Перед ним была дочь его заклятого врага, и он хотел ее всем своим существом.
Ремингтон вдыхал свежий запах ее волос, левой рукой сняв резинку, которая стягивала длинную косу девушки, и расплел ее так, что пряди свободно распустились по плечам Либби. Оторвавшись от ее губ, Ремингтон покрывал нежными поцелуями ее щеки, медленно приближаясь к уху, ласково покусывая мочку, и наконец зарылся лицом в пышную, розовато-золотистую шевелюру.
Перед ним была дочь его заклятого врага, и он намеревался предать ее!
Взяв Либби за плечи, он осторожно отстранил девушку от себя.
– Уже поздно. Нам лучше отправиться спать.
Он поднялся со стула, слегка покачнувшись, но не совсем понимая от чего – то ли от выпитого виски, то ли от ощущения сладости Либби на губах.
– Спокойной ночи, – добавил он и заставил себя выйти из комнаты не обернувшись.
Когда Ремингтон ушел, Либби склонилась вперед и уронила голову на стул, на котором он сидел всего минутой раньше. Она закрыла глаза и отдалась на волю воспоминаний о буре эмоций, захлестнувших все ее существо при одном его прикосновении. Она снова почувствовала, как учащенно бьется сердце, как почему-то слегка покалывает кожу. Внутри все сжалось от страшного желания, которое – это Либби прекрасно понимала – мог удовлетворить только Ремингтон.
Угли в камине постепенно догорели, и дом погрузился в холодную темноту, а Либби все пыталась понять, умирал ли кто-нибудь от желания быть с кем-то так, как она хотела быть с Ремингтоном Уокером.
15
Тончайший ярко-желтый шелк выскользнул из пальцев Анны Вандерхоф.
– Он на самом деле великолепен, миссис Дэйвенпорт, но я никогда не ношу платьев такого цвета. Мой муж предпочитает что-нибудь более… сдержанное.
– Но вам так пойдет этот цвет, миссис Вандерхоф! К цвету ваших глаз и волос… Трудно подобрать что-нибудь лучшее.
Портниха, конечно, была права. Желтый ей подошел бы замечательно. Именно этот оттенок она носила, когда была еще юной девушкой, до того как стала женой Нортропа. Но после свадьбы она надела платье такого цвета только один раз и Нортроп потребовал пустить его на лоскуты.
Анна тихо вздохнула и отодвинула от себя рулон материи.
– Извините, нет. Пожалуйста, покажите мне что-нибудь еще.
– Конечно, миссис Вандерхоф. – Портниха повернулась к дверям, ведущим в мастерскую. – Джанет, – обратилась она к стоящей там девушке, – пожалуйста, вынеси другие отрезы шелка.
В ожидании Анна снова посмотрела на запретную ткань и почувствовала, как какой-то горячий комок встал у нее в груди. Ну почему она не может позволить себе иметь желтое платье, если ей хочется?
Правда, она прекрасно знала почему. Нортроп просто отошлет его назад миссис Дэйвенпорт. Он никогда не позволит ей носить такое платье. Это слишком фривольный и несоответствующий ее положению цвет, скажет он ей так же, как сказал когда-то.
Дверь ателье отворилась, Анна услышала, как за ее спиной зазвонил колокольчик. Прежде чем она успела обернуться, чтобы посмотреть, кто вошел, миссис Дэйвенпорт издала удивленный возглас.
Анна повернулась на стуле. Женщина оказалась ей не знакома. Высокая и интересная особа выглядела лет на тридцать, не больше. На ней было изящное платье из индийского шелка – блестящей черной ткани, расцвеченной крупными розовыми и желтыми цветами, темные волосы почти полностью скрывались под большой соломенной шляпой, украшенной розовой лентой с розовыми и кремовыми цветами.
Миссис Дэйвенпорт поспешила навстречу посетительнице.
– Добрый день, миссис Прайн, – тихо сказала она.
"Миссис Прайн"? Анна продолжала с интересом смотреть на незнакомку. Неужели это Эллен – любовница Нортропа? Если да, то обращение "миссис" не соответствует действительности, Анна точно знала, что Эллен Прайн не замужем и не вдова.
– Боюсь, ваше платье не будет готово до завтрашнего дня, – сказала портниха, вставая между Анной и новой посетительницей.
– Но вы сообщили, что…
– Извините, оно пока не готово.
Последние сомнения Анны развеялись. Миссис Дэйвенпорт ни за что не позволила бы себе отвечать так резко, если бы не хотела отделаться от клиентки, которая, совершенно очевидно, хорошо ей знакома. А это, в свою очередь, могло означать только одно: эта женщина была любовницей Нортропа и поставила хозяйку ателье в очень неловкое положение своим визитом. Анна поднялась, желая получше рассмотреть женщину.
Эллен тоже посмотрела в ее сторону. Ее глаза расширились от неожиданности, она напряженно замерла.
Анна поняла, почему посетительница так отреагировала на эту встречу. Она почувствовала, что и сама очень напряжена. Еще бы! Впервые Анна смотрела на женщину, которая украла у нее мужа, родив ему двух сыновей.
– Миссис Дэйвенпорт, почему бы вам не поискать для меня ткань, – попросила Анна, не отводя взгляд от Эллен.
– Но я… – Портниха внимательно взглянула сначала на одну клиентку, потом на другую и торопливо покинула комнату, не произнеся ни слова.
Анна вышла из-за стула.
– Вы, должны быть, Эллен. А я миссис Вандерхоф.
– Я знаю, кто вы.
– Почему-то мне никогда не приходило в голову, что вы можете посещать ателье миссис Дэйвенпорт, но, думаю, в этом есть смысл. Таким образом Нортропу приходится оплачивать только один счет в месяц.
Эллен не ответила.
Анна подошла поближе, внимательно изучая молодую женщину. Она действительно оказалась хорошенькой. Анна поняла, что привлекло в ней Нортропа. Светлая, безупречно гладкая кожа, довольно большой рот, длинная, тонкая шея, осиная талия и пышные темно-каштановые волосы, в которых не слишком бросался в глаза красноватый оттенок. Ей, пожалуй, было не больше восемнадцати, когда она родила Нортропу первого сына.
– По-моему, удивительно, что мы никогда прежде не встречались, – наконец произнесла Анна. – В конце концов тринадцать лет – большой срок.
– Да.
– Вы любите моего мужа, мисс Прайн?
Эллен удивленно взглянула на Анну.
– Люблю ли?
– Меня всегда это интересовало, а другой возможности спросить, может быть, не представится. Может, я успею умереть и меня похоронят, пока пройдут еще тринадцать лет. Вы любите его?
– Ну а почему бы я еще оставалась с ним, если бы я его не любила? – Женщина явно оборонялась, что чувствовалось по ее тону, несмотря на надменные нотки.
Анна рассмеялась горьким, глубоким смехом, поняв много такого, о чем умолчала Эллен.
– Ну, потому хотя бы, что вы оказались в такой же надежной ловушке, как и я. Что вам еще остается делать, мисс Прайн?
– Мои сыновья унаследуют "Пароходную компанию Вандерхофа", когда умрет их отец. Он обещал мне это.
– Да, думаю, так и будет. Но вы не ответили на мой вопрос: вы любите Нортропа?
Эллен покраснела.
– Вы ничем не лучше меня, миссис Вандерхоф. Нортроп женился бы на мне, если бы мог. Если бы не вы, я жила бы в "Роузгейт" в качестве его законной жены. Тогда никто бы не воротил от меня нос.
Анна произнесла совсем тихо:
– Вы заплатили за все это огромную цену, правда? Мне искренне вас жаль. Мне жаль нас обеих. – Она повернулась и посмотрела на дверь, ведущую в ателье, уверенная, что портниха и ее помощница замерли за ней и навострили ушки, стремясь понять, что же происходит между двумя женщинами Нортропа Вандерхофа. – Миссис Дэйвенпорт!
Хозяйка ателье появилась почти в ту же секунду.
– Я в конце концов остановила свой выбор на этом желтом шелке. Пожалуйста, отправьте платье в "Роузгейт", как только оно будет готово. – Она снова повернулась к красивой молодой любовнице мужа. – Всего доброго, мисс Прайн!
Когда за ней с мелодичным позваниванием колокольчиков захлопнулась дверь ателье, Анна задумалась, хватит ли у нее когда-нибудь смелости надеть это желтое платье. Наконец она решила не беспокоиться по этому поводу. Она купила его, и все! Только это имело для нее сейчас значение.
Ремингтон считал, что пришло время отправлять Нортропу телеграмму. Нечестно позволять Либби думать, что между ними может быть нечто большее, чем несколько невинных поцелуев.
Уокер повторял себе снова и снова, что Либби будет лучше, когда она уедет подальше от этих мест и забот о ранчо, подальше от угроз Бэвенса. Пусть, отец найдет ей подходящего мужа. Нет сомнения, более тяжелой жизни, чем здесь, на ранчо, у нее быть не может. Конечно же, ей станет лучше.
Кроме того, ему тоже пора возвращаться в Нью-Йорк. Ему уже сейчас следовало бы там находиться, охотясь на "Пароходную компанию Вандерхофа", завладевая ею кусочек за кусочком, покупая ее на собственные деньги Вандерхофа. Ему пора возвращаться в Нью-Йорк. Он привык жить в этом городе, посреди его сумасшедшей суеты и круговерти. Именно тампон начал новую жизнь после смерти отца, после потери "Солнечной долины". В этом городе живут его друзья. Он полностью принадлежит этому городу.
Ему следует помнить, что именно месть привела его в Айдахо, а не забота о Либби.
Да, пришла пора отправлять телеграмму Нортропу. Необходимо поехать в Вейзер немедленно, и плевать, что от поездки верхом опять разболится нога! Куда хуже оставаться на месте и бездействовать. Каждый раз, когда они с Либби оказывались наедине, он чувствовал, как горечь предательства сжимает его сердце. Ему постоянно слышались ее слова: "Ремингтон, ты можешь отправляться ко всем чертям". Сейчас он и не сомневался, что именно это произойдет. Уокер считал, что наступил как раз подходящий момент, чтобы отправиться восвояси.
В одну секунду решив незамедлительно отправиться в Вейзер, Ремингтон пустился на поиски Либби. Не успел он открыть заднюю дверь дома, как во двор въехала повозка, на которой сидели мужчина и женщина. Уокер увидел, что Либби вышла из сарая и поспешила им навстречу.
– Лайнет, Пит! – Приветствуя гостей, Либби впервые за последние два дня улыбнулась. – Как приятно вас видеть!
Женщина улыбнулась в ответ Либби.
– Пит отправляется в Вейзер за продуктами. Вот я и решила заехать повидать тебя, если я тебе не помешаю. Кстати, Пит сможет привезти то, что нужно, из города.
– Ну конечно, ты не будешь мне мешать. Я очень рада тебе. – Либби посмотрела на Пита. – Спасибо за предложение, но нам ничего не нужно.
Ремингтон сделал шаг вперед и вышел на утренний солнечный свет.
– Я с удовольствием проехался бы до города.
Все повернулись в его сторону.
– Это мистер Уокер, – сдержанно проговорила Либби, когда Ремингтон приблизился к приехавшим. – Он… Он помогает мне здесь, на ранчо.
Мужчина, сидящий в повозке, наклонился и протянул Ремингтону руку.
– Очень приятно. Я – Пит Фишер, а это моя жена Лайнет.
– Приятно с вами познакомиться. – Ремингтон пожал протянутую ему руку. – Вы не возражаете, если я поеду с вами? Мне необходимо отправить телеграмму.
– Вовсе нет. Правду сказать, я даже рад компании. До города путь не близкий.
– Благодарю. – Ремингтон повернулся к Либби. В ее глазах затаилась глубокая печаль. Грусть, вызванная его действиями, в этом Уокер не сомневался. Скрепя сердце он сказал: – Я только возьму шляпу.
Лайнет Фишер прислонилась к стене дома, потягивая холодную воду из стакана, который она сжимала в руке.
– Мальчуган очень вырос с того времени, когда я видела его в последний раз, – сказала она, наблюдая за тем, как Сойер играет со щенком. – Ты хорошо о нем заботилась, Либби.
– Я старалась.
– Речь идет не только о старании, ты ведь прекрасно это понимаешь. Многие запросто отправили бы ребенка в детский приют. А ты стала ему настоящей матерью.
Либби улыбнулась.
– Я ощущаю себя его матерью. И очень его люблю.
– А как насчет мистера Уокера?
Улыбка исчезла с лица девушки. Она внимательно рассматривала стакан, который сжимала между ладонями. "Его я тоже люблю", – подумала она, не решаясь произнести эти слова вслух. Совершенно ясно, что Ремингтон от нее отказался.
– Я надеялась, ты относишься к нему так же, – тихо предположила Лайнет.
– Неужели это заметно?
Лайнет похлопала Либби по колену.
– Я люблю Пита вот уже двадцать лет и с первого взгляда узнаю женщину, которая любит мужчину.
– Лучше бы ты ошибалась.
– Почему?
– Потому что он не собирается здесь оставаться. Он возвращается в Виргинию. Скоро он должен уехать.
– А почему бы тебе не поехать в Виргинию вместе с ним?
Либби почувствовала холодок страха.
– Я не могу оставить "Блю Спрингс". Здесь мой дом.
– Я чувствовала то же самое, покидая Айову. Ведь там я выросла. И там я встретила и полюбила Пита. Там находилась наша первая ферма, – голос Лайнет стал еще тише, – и там похоронен наш единственный ребенок. – Она снова повернулась к Сойеру, играющему во дворе со щенком. – Но Питу очень хотелось поехать на Запад, и я поехала с ним. Теперь здесь наш дом. И я никогда об этом не жалела. – Женщина перевела взгляд на Либби. – Ты могла бы поступить так же.
"Но ты ни от кого не пряталась, – хотела сказать ей Либби. – Тебе не нужно было бояться, что тебя разыщет твой отец".
Она была в полной безопасности здесь, в "Блю Спрингс". Детективы, посланные отцом, не смогли ее здесь отыскать. Она до сих пор слишком хорошо помнила, что происходило после того, как она ускользнула из Манхэттена. Чикаго. Сент-Луис. Сан-Франциско. Детективы отца настигали ее в каждом из этих городов.
Но в Айдахо они найти ее не смогли. Они не сумели отыскать "Блю Спрингс".
"А что, если Ремингтон любит меня, захочет на мне жениться и увезти в "Солнечную долину"? – спросила себя Либби. – Поеду ли я в этом случае?"