Пульс девушки учащенно забился, в душе вспыхнула надежда, но она постаралась сразу же подавить ее. Отец не остановится и перед таким препятствием, как ее замужество, и несмотря ни на что увезет ее в Манхэттен. Она знала о случаях, когда отец и по меньшему поводу, а то и вовсе без повода лишал людей состояний, полностью ломал их жизнь. Точно так же он поступит с Ремингтоном. А может, обойдется с ним еще хуже.
Нет, она не могла покинуть "Блю Спрингс". Даже если Ремингтон попросит ее об этом, а он, видимо, и не сумеет попросить.
Либби снова печально покачала головой.
– Не думаю, что он пригласит меня поехать с ним, так что не так уж и важно, хотела бы я этого или нет.
Девушка сделала большой глоток прохладного напитка из стакана, впервые с момента своего приезда в Айдахо чувствуя, что попала в ловушку. Она с горечью осознала, что отец по-прежнему продолжает контролировать ее жизнь, даже не имея возможности разыскать ее.
Нортроп Вандерхоф одержал еще одну победу.
Нортроп распахнул входную дверь роскошного дома, расположенного всего в нескольких кварталах от его конторы. Мгновенно появилась служанка и взяла его шляпу и трость.
– Скажите Эллен, что я хочу, чтобы она немедленно пришла в гостиную.
– Миссис Прайн нет дома, сэр, – тихо проговорила служанка.
– Нет дома? – Он недовольно воззрился на девушку. – Где же она?
– Я… Я не знаю, сэр.
– Сегодня четверг. Она знает, что я всегда по четвергам прихожу на обед.
– Да, мистер Вандерхоф. Я знаю, сэр.
Он направился к гостиной.
– Тогда пришлите ко мне мальчиков.
– Сию минуту, сэр.
Нортроп сразу же подошел к буфету, открыл графинчик и плеснул себе бренди. Держа бокал в руке, он окинул взором комнату, внимательно рассматривая толстый ковер на полу, большие, написанные маслом картины в позолоченных рамах, развешанные по стенам, несколько обтянутых красивой материей диванчиков и кресел. Гостиная была светлая и очень яркая, совершенно не похожая на выдержанные в приглушенных тонах комнаты "Роузгейт". У него не было твердого мнения относительно того, как Эллен обставила свой особняк, но, поскольку он бывал здесь два, самое большое три раза в неделю, Нортроп не видел особого смысла задумываться над этим.
Открылась дверь, и Нортроп повернулся навстречу входящим сыновьям.
Корнелиусу уже исполнилось двенадцать лет, и он, естественно, был выше ростом, чем брат. Он унаследовал каштановые волосы отца, хотя Нортроп уже давным-давно поседел. Этот мальчик мало чем напоминал отца или мать. Корнелиус был на редкость домашним ребенком, худым как щепка и очень скромным. Ничто так не выводило Нортропа из себя, как испуганный вид Корнелиуса, буквально отскакивающего назад, когда отец повышал голос. Слава Богу, мальчик, несмотря на все свои недостатки, не был дурачком – только это и казалось его положительной чертой.
Вард, которому через две недели должно было исполниться десять, был полной противоположностью брату. Невысокий и смуглый, с личиком чересчур хорошеньким для мальчика, он был к тому же очень шустрым и драчливым ребенком. Казалось, им руководят только чувства, размышлять он не умел. Безрассудность Варда постоянно раздражала его отца.
– Вы хотели нас видеть, сэр? – спросил Корнелиус, как только братья бок о бок вошли в двери гостиной.
– Да. Входите и садитесь. – Нортроп указал на два стула. Как только они выполнили указание, Нортроп широкими шагами пересек гостиную и остановился перед сыновьями, сцепив руки за спиной. – Мальчики, я решил, что вам пришло время покинуть этот дом и поступить в закрытую школу… Как вам известно, вы мои сыновья, но я не женат на вашей матери. Ваши, школьные приятели, без сомнения, уже дразнили и обзывали вас из-за этого. Обстоятельства вашего рождения – не ваша вина, это правда, но вы знаете, что люди постараются заставить вас страдать именно по этой причине. Однако деньги позволяют заставить людей забыть о многом, даже об обстоятельствах вашего рождения и незамужнем положении вашей матери. Вы, может быть, и незаконнорожденные дети, но станете очень богатыми людьми, если будете поступать, как я вам велю.
Корнелиус внезапно побледнел, а к щекам Варда прилила кровь.
– Мои сыновья не могут расти, держась за юбку матери. Вам пора выйти навстречу этому миру, самим сражаться за свою жизнь. – Нортроп тяжелым взглядом посмотрел на Варда. – Но я имею в виду – сражаться с умом, – он приложил указательный палец к виску, – а не кулаками. Вы меня поняли?
Корнелиус тяжело сглотнул, так что у него подпрыгнул кадык, и согласно кивнул. Глазки Варда сузились, губы его сжались в упрямую тонкую линию.
– Вард? – требовательно спросил Нортроп.
– Мы не оставим маму одну.
– Вы сделаете, как я вам говорю.
Мальчуган вскочил на ноги.
– Вы не сможете нас заставить!
Нортроп едва не вышел из себя, но сумел сдержаться. Похоже, мальчику следовало бы почувствовать на спине мужской ремень. Именно так будут обходиться с ним в случае непослушания в школе, которую Нортроп выбрал для своих сыновей.
В этот момент распахнулась дверь гостиной, и на пороге появилась раскрасневшаяся Эллен.
– Нортроп, извини, что заставила тебя ждать. Мне пришлось убежать по делам, но я надеялась вернуться до…
– Думаю, речь идет об очередном платье, – оборвал он женщину.
Эллен посмотрела на сыновей и снова перевела взгляд на Нортропа, развязывая ленту шляпы и снимая ее с безупречно уложенных волос.
– Миссис Дэйвенпорт сообщила, что готово мое платье. То, которое я заказала месяц назад. Из голубой ткани, которая тебе так понравилась. – Она улыбнулась Нортропу, стараясь скрыть свое смущение. – Я скажу Куку, чтобы он накрыл для обеда?
– Через минуту, Эллен. Во-первых, я должен сообщить о моем решении относительно мальчиков. Я решил отправить их в школу. У меня есть на примете несколько хороших школ-пансионов. Дети должны быть готовы к отъезду на следующей неделе.
– На следующей неделе? Но, Нортроп…
– Во-вторых, прикажи Куку немедленно накрывать на стол. Я еще должен вернуться в контору.
– Нортроп, пожалуйста… – тихо сказала она. – Не можем ли мы обсудить этот вопрос? – Она подошла к Вандерхофу, положила ладонь ему на грудь и посмотрела снизу вверх сквозь густые, длинные ресницы, кокетливо склонив голову.
Казалось, Эллен никогда не поймет, что подобные женские уловки абсолютно недейственны, если речь идет о попытке склонить Нортропа к чему-либо. Эллен – его любовница. Она полностью ему принадлежит. Он может обладать ею в любой момент, когда только пожелает. Поэтому то предложение без слов, которое она только что ему сделала, совершенно лишено всякого смысла!
Нортроп схватил женщину за запястье и сжимал до тех пор, пока не заметил боль в ее глазах.
– Нет, моя дорогая Эллен, мы не можем обсуждать эту тему. Если хочешь, чтобы твои сыновья унаследовали "Пароходную компанию Вандерхофа", ты не должна вмешиваться в то, как я выбираю школы для образования мальчиков. Это ясно?
Он отпустил ее руку и направился в столовую.
– А теперь скажи Куку, что мы готовы обедать. Мне еще предстоит поработать в конторе, поэтому я не могу терять здесь время.
16
Пит Фишер оказался дружелюбным парнем, который с удовольствием вел беседу, несмотря на односложные ответы Ремингтона. Уокер был очень рад возможности развеяться, к тому же разговор отвлекал его от размышлений о выполнении предстоящей задачи. К тому времени, когда двое мужчин прибыли в Вейзер, Ремингтон знал гораздо больше о Пите и его жене, об Аманде Блю и ранчо "Блю Спрингс", о Тимоти Бэвенсе и о живущих в Пайн Стейшн, чем ему было известно утром, когда они выехали за ворота ранчо.
– Тпр-фу-у, – остановил лошадей Пит, натянув вожжи и притормаживая около телеграфа. Он повернулся к Ремингтону. – Я поеду в магазин и потом там вас подожду.
Ремингтон кивнул.
– Я не задержусь. – Он выбрался из повозки, чувствуя, что от длинного путешествия затекли и побаливают ноги и все тело. Он подождал, пока повозка Пита исчезнет за поворотом, и направился к зданию телеграфа, перед которым снова остановился, задумавшись. Именно так следует поступить. Покончить со всем этим.
Тяжело втянув в легкие воздух, Ремингтон дотянулся до звонка, нажал на кнопку и вошел в дверь.
Служащий телеграфа взглянул на посетителя из-под зеленого козырька.
– Здравствуйте. Чем могу быть полезен, сэр?
– Мне нужно отправить телеграмму.
Служащий протянул через прилавок карандаш и листок бумаги.
– Напишите текст так, как вы хотели бы, чтобы это читалось.
Ремингтон взял карандаш и уставился на пустой бланк. Затем он начал писать:
"Обнаружил вашу дочь. Сообщите о дне вашего приезда в…"
Он остановился, зачеркнул написанное и начал снова:
"Обнаружил Оливию. Ждите меня в г. Вейзер, Айдахо, в июле…"
Он снова зачеркнул написанное.
– Некоторым бывает весьма непросто изложить свои мысли на бумаге… – заметил служащий и протянул Ремингтону чистый бланк.
Уокер кивнул и предпринял еще одну попытку.
"Обнаружил Оливию. У нее все в порядке, она счастлива".
У Либби все в порядке, и она счастлива… но все это исчезнет, как только за ней приедет отец.
Он вспомнил, как она выглядела две ночи тому назад при свете огня в камине. И снова услышал ее признание: "Он хотел, чтобы я вышла замуж за человека, которого я не любила… Это была сделка".
Неужели ее вынудят выйти замуж, как только она вернется в Нью-Йорк? Сделает ли Нортроп еще одну попытку обменять свою дочь на товар?
Мысль о том, что Либби могут насильно выдать замуж, заставила его сердце сжаться от боли. Она так старательно боролась за свою свободу. Имеет ли он право лишать ее этой победы? Может ли он вернуть ее отцу за какие-то тридцать сребреников?
Тридцать сребреников – плата за предательство, вошедшая в библейскую легенду. Ремингтон получит не тридцать сребреников, гораздо больше. Уокер наконец в полной мере осознал собственное вероломство. Он предаст ее. После того, как сжимал ее в своих объятиях, испробовал сладость ее губ и почувствовал…
Ремингтон скомкал в руке бумагу, превратив ее в плотный шарик.
– Извините, – обратился он к наблюдающему за происходящим служащему почты, – мне необходимо сделать еще одну попытку.
Получив чистый листок и положив его перед собой на прилавок, Ремингтон быстро написал:
"Обнаружить Оливию не удалось. Если ваша дочь и была когда-то на территории Айдахо, теперь ее здесь нет. Никаких признаков, указывающих на ее местопребывание, не обнаружил. Считаю, что продолжать поиск бесполезно. Советую вам экономить время и деньги и согласиться с тем, что она исчезла навсегда. Р. Дж. Уокер".
Он протянул листок через прилавок.
– Отправьте это немедленно, – сказал он, заплатив почтальону, и торопливо покинул телеграф, все же сомневаясь в правильности принятого решения.
Гил О’Рейли терпеливо ждал, пока гостиничный служащий изучал фотографию Ремингтона Уокера. Наконец положив снимок на столик, он поднял глаза и встретился взглядом с ирландцем.
– Да, я его помню. Он останавливался у нас в "Оверленде", но, по-моему, довольно давно. Не меньше двух месяцев тому назад.
– Он говорил, что за дела привели его в Бойз? И куда он собирался поехать отсюда?
– А вы что, собираетесь получить большое вознаграждение? Он убийца или что-то в этом роде?
О’Рейли отрицательно покачал головой и усмехнулся.
– Ничего общего, можете мне поверить, сэр. Мистер Уокер – мой друг. У меня для него важнейшие новости. Беда в том, что этот человек обожает путешествовать, но зато не любит писать письма. Вот я и не знаю, где его найти.
– Знаете, можете попробовать поговорить с мистером Вайленом из нашего банка. Кажется, я припоминаю, что мистер Уокер как-то с ним ужинал в ресторане.
– Очень благодарен вам за совет, сэр. – О’Рейли забрал фотографию и опустил ее в карман. – Я так и сделаю.
Ремингтон был очень рад, что у Пита на обратном пути исчезло желание беседовать. Уокер пытался разобраться в самом себе: почему он вдруг швырнул на ветер двести пятьдесят тысяч долларов? Это ведь целое состояние! Ремингтон вполне мог отомстить Вандерхофу, имея эти деньги. Он мог сдержать слово, данное на могиле отца. С такими деньгами можно было выкупить "Солнечную долину", снова стать ее хозяином. Как много мог он сделать с этими деньгами! И все-таки отказался от них. Почему? Ответ, безусловно, был весьма прост.
Он не мог ее предать. Он не мог отправить ее назад к отцу ни за какие деньги.
Он ее любил.
Подобное казалось невозможным, ведь она – дочь его врага, но тем не менее это произошло. Ремингтону всегда казалось, что он вообще не способен влюбиться. И, хотя он все последние годы с удовольствием проводил время в обществе многочисленных женщин, ни одна из них так и не заставила его даже задуматься о любви. Может, потому, что его слишком переполняли злость и горечь.
Либби пробилась через злость и через горечь. Либби не только заставила его задуматься о любви, она заставила его почувствовать любовь.
Но что же это означало для них обоих? На самом деле она не была Либби Блю. Ее настоящее имя – Оливия Вандерхоф. У нее могущественный, богатый отец, который повсюду ее разыскивает. Ремингтон никак не может забрать ее с собой в. Нью-Йорк. Если, вернее, когда Нортроп узнает правду, с репутацией Ремингтона-детектива будет покончено. Какое будущее ждет семью Уокера, если он не сможет обеспечить ее? Он слишком хороню знал, что может сделать с человеком отсутствие средств к существованию. Он видел, что произошло с Джефферсоном Уокером, и Ремингтон не собирался допускать, чтобы это случилось и с ним.
К тому же между ними стояла целая стена лжи. Сможет ли он когда-нибудь рассказать ей правду? Как она поступит, если узнает, что именно привело его в "Блю Спрингс"?
Молодой человек не удержался и усмехнулся. "Не исключено, что она снова попытается меня пристрелить", – подумал он.
Однако улыбка быстро исчезла с его лица. Он не мог сказать Либби правду. Он боялся. Боялся ее презрения, боялся ее потерять. Только не теперь, когда он ее нашел. Не теперь. Может, когда-нибудь, когда они уже будут женаты……
На губах Ремингтона вновь промелькнула улыбка. Жениться на Либби… Он вспомнил ее порывистый темперамент, ее страстные поцелуи, смешинки в зеленых глазах, ее мужские костюмы, ее нежную заботу о Сойере. Внезапно сердце Ремингтона преисполнилось оптимизма. Он не знал каким образом, но ему обязательно удастся все уладить.
Ремингтон смотрел на летящую навстречу повозке дорогу, мысленно подгоняя лошадей. Ему не терпелось увидеть Либби.
Наблюдая за тем, как Либби машет на прощанье рукой Питу и Лайнет, Ремингтон вдруг задумался над тем, о чем почему-то не думал никогда прежде: какая трогательная беззащитность скрывалась за независимым видом этой девушки. Именно беззащитной оказалась Либби, и ему захотелось понять, почему она так упорно пряталась за личиной независимости, и помочь ей стать самой собой.
Правда, Ремингтону хотелось гораздо большего. Он хотел делить с ней надежды и мечты. Он хотел взять на себя груз ответственности, который столько времени лежал на плечах Либби. Он хотел видеть ее улыбку и утром, когда она просыпается, и вечером, когда она ложится спать. Он хотел очень многого…
Либби посмотрела на Ремингтона и отвела взгляд.
– Они ни за что не доберутся до дома до темноты. Посмотри, как уже поздно.
– Пит, похоже, не слишком торопился на обратном пути. Видимо, темнота его не волнует. К тому же скоро взойдет луна.
Они долго молчали.
– Так приятно было посидеть и поболтать с Лайнет.
– Они чудесная пара. Снова воцарилась тишина.
Наконец Либби спросила тихим голосом:
– Ты послал телеграмму?
– Да.
Девушка чуть слышно вздохнула.
– Думаю, это означает, что ты скоро уедешь.
– Я не тороплюсь.
Она снова взглянула на Уокера – на сей раз ее взгляд на нем задержался, и Ремингтон заметил, что в глазах девушки засветилась надежда.
Что он может придумать, чтобы объяснить, почему он не возвращается в "Солнечную долину"? Какую новую ложь он должен изобрести, чтобы оправдать то, что придумал раньше? Однако, как ни отвратительно было ему обманывать Либби, он не мог сказать правду. Только не сейчас. А может быть, никогда.
Он направился к ограде загона для лошадей, облокотился на нее и принялся рассматривать густые заросли деревьев, намереваясь не касаться этой темы до тех пор, пока не обдумает все как следует.
– Думаю, нужно обрезать некоторые деревья. Так будет лучше видно дорогу. Учитывая неприятности прошлого, я считаю, что это неплохая идея. – Он обернулся и посмотрел на Либби. – Не возражаешь, если я возьмусь немного проредить деревья? Пройдет пара недель, и мы убедимся, как это удобно – иметь из окна вид на дорогу.
Сердце Либби забилось быстрее. "Пара недель! По крайней мере еще две недели он не уедет".
– Нет, – прошептала она и остановилась за его спиной. – Нет. Я не возражаю.
Он медленно повернулся и посмотрел на нее сверху вниз, а она пожалела о том, что уже начали сгущаться сумерки. Либби очень хотелось увидеть сейчас синеву его глаз. Ей хотелось, чтобы он заметил ее чувства. Она хотела, чтобы он понял, как она его любит.
Он перекинул за спину девушки тяжелые пряди ее волос и нежно обхватил ладонями ее лицо. Либби закрыла глаза, замерев от его прикосновения, позволив чувствам полностью захлестнуть ее, словно атлантическому шторму.
– Из всех женщин на свете, – нежно спросил он, – почему мне оказалась нужна именно ты?
Она открыла глаза. Она нужна ему!
– Верь мне, Либби.
Его слова едва достигали ее слуха, заглушаемые стуком сердца.
Ремингтон ласково провел губами около мочки уха Либби. От этого прикосновения по рукам девушки пробежали мурашки. Сердце ее сильно забилось, но Либби вдруг подумала, что все опять может измениться, что возлюбленный опять может отвернуться от нее.
Однако долго размышлять ей не пришлось. Все мысли исчезли, как только он коснулся губами ее губ. Либби почувствовала слабость в ногах и вытянула руки, обхватив Уокера за шею и надеясь устоять. Их тела сблизились, и из-за горячей волны, прокатившейся по всему телу, Либби почувствовала еще большую слабость.
"Я люблю тебя, Ремингтон. Останься со мной навсегда".
Она ощущала, как его пальцы перебирают пряди ее волос, расплетают тяжелую косу и распускают волосы по спине. Его губы ни на секунду не оторвались от ее рта, впиваясь в него глубоким долгим поцелуем, и от этого Либби казалось, что ее сжигает огонь, что она вот-вот ристает.
"Я верю тебе. Всем своим существом я верю тебе, Ремингтон".
Он нежно провел рукой по ее спине, обнял за талию. Либби почувствовала легкий рывок – Уокер выдернул хлопчатую рубашку из-под ремешка ее брюк. По коже пробежала легкая прохлада, ладонь молодого человека скользнула под одежду Либби, и она едва не задохнулась от этого удивительного прикосновения.
Ремингтон обхватил ладонью ее грудь и начал большим пальцем ласково поглаживать розовый сосок. Он оторвал губы от ее рта и заглянул в глаза девушки. Дыхание ее полностью оборвалось.