Все вокруг остановилось. Даже земля и солнце, звезды и луна. Все замерло в ожидании.
Что-то подсказывало Ремингтону, что он слишком торопит события, что ему следует сказать Либби, кто он такой, прежде чем его прикосновения станут слишком сокровенными, а поцелуи более настойчивыми. Но он любит ее и не позволит никому и ничему встать между ними. Даже правде.
Он почувствовал, как Либби задрожала от страстного желания, и от этого его собственная страсть стала только горячее. Ему безумно хотелось сорвать с Либби одежду и заняться с ней любовью.
Здесь.
Сейчас.
Быстрым, ловким движением Ремингтон подхватил Либби на руки и понес ее в дом. Последние капли рассудка оставили его. Он желал ее. Она была ему нужна. Он должен был обладать ею. Он сгорал от страстного желания обладать ею, полностью погрузиться внутрь нее, сделать ее своей.
Едва осознавая, что Сойер, к счастью, уже лег в кровать и заснул, Ремингтон внес Либби в свою спальню и закрыл дверь. Он осторожно опустил ее на ноги, целуя и лаская, прислушиваясь к слабым стонущим звукам, которые невольно вырывались из ее горла.
Приподняв лицо, он прошептал:
– Я не хочу сделать тебе больно, дорогая моя.
В темной комнате он едва различил устремленный на него взгляд.
– Я верю тебе, Ремингтон. Я знаю, ты не сделаешь мне больно.
Либби верит ему!
Она прикоснулась кончиками пальцев к его щеке.
– Я люблю тебя, – нежно добавила она. Либби любит его!
Именно в этот момент он понял, что должен остановиться. Именно в этот момент он понял, что не может заниматься с ней любовью этой ночью.
Она верит ему. Она любит его. И именно поэтому он не мог уложить ее в постель. Не сейчас. Только после того, как все будет улажено. И для того, чтобы придумать, как этого добиться, ему необходима абсолютно ясная голова.
Он обнял Либби за плечи и огорченно вздохнул.
– Думаю, тебе лучше уйти, пока еще ты можешь это сделать, – через силу проговорил он.
И, хотя он не мог увидеть ее лицо, Ремингтон ощутил, что она смутилась.
– Но я не хочу уходить. Я не хочу останавливаться.
– Либби…
– Я не хотела влюбляться в тебя, Ремингтон. Я боялась любить, боялась верить. Не только тебе. Я боялась доверять любому мужчине, – голос ее смягчился. – В моей жизни так много такого, чего ты не знаешь. Такого, чего ты, может быть, не поймешь.
"Гораздо больше ты не знаешь обо мне", – подумал он. Если повезет, она никогда этого и не узнает.
– Но я люблю тебя по-настоящему, Ремингтон. Я хочу остаться с тобой. Я хочу, чтобы ты любил меня.
Ремингтон почувствовал: еще немного – и он полностью потеряет над собой контроль. Молодой человек отступил назад, и холодный ночной воздух прошел между их отделившимися друг от друга телами. Ремингтон повернулся и открыл дверь. Обхватив Либби за талию, он вывел ее в холл и не позволил ей остановиться до тех пор, пока они не подошли к дверям ее спальни.
Собрав воедино остатки своей воли, он нежно поцеловал Либби.
– Спокойной ночи, Либби.
Ремингтон пошел прочь и скрылся в своей комнате; ночь наполнилась ощущением несбывшихся желаний. Он даже припомнить не мог, чтобы ему приходилось сталкиваться с более трудным делом.
Но только так он и должен был поступить.
17
Закинув руки за голову, Ремингтон лежал в постели и наблюдал, как солнечный свет раннего утра скользит по потолку. Он не спал большую часть ночи, слишком растревоженный происшедшим, чтобы заснуть. Тело его все еще мучилось от истомы, вызванной неудовлетворенным желанием.
Можно было принести Либби прямо на руках к себе в спальню и заниматься с ней любовью всю ночь напролет. Она доверяет ему. Она любит его. В ней столько страсти и желания! Ремингтон не сомневался: он получил бы огромное удовольствие, обучая ее восхитительным секретам интимной близости и любви.
Но именно поэтому он только поцеловал Либби в лоб и пожелал ей спокойной ночи прямо у порога ее комнаты, хотя его тело требовало совершенно другого. Ее доверчивость, ее полная и абсолютная вера заставили его поступить так, чтобы не оскорбить эти чувства.
Прежде чем он займется с ней любовью, прежде чем он женится на ней, он обязан уладить кое-какие дела там, на Востоке. Он должен закрыть дверь в прошлое. Ремингтон намеревался вернуть то, что уже заплатил ему Нортроп. Сделать это будет весьма непросто. Придется распродать значительную часть своей собственности, чтобы собрать нужную сумму. Но ему больше нет нужды в агентстве или в доме в Манхэттене, ведь он женится на Либби. Уокер понял, что ему вообще не нужна вся его прежняя жизнь. Он хотел жить здесь, в "Блю Спрингс", хотел, чтобы именно здесь родились и выросли их дети.
Он продаст акции "Пароходной компании Вандерхофа", которые приобрел, живя в Нью-Йорке. Они больше ему не пригодятся. Нортроп мог делать все что угодно, мог стать самым богатым человеком в мире. Но если Либби станет женой Ремингтона, Ремингтон станет самым счастливым. Как только он вернет деньги, выданные на поиски Либби, он сможет жениться на ней с чистой совестью; Сразу же после того, как они обвенчаются, Оливия Вандерхоф перестанет существовать. Они с Либби начнут совершенно новую жизнь.
Ремингтон вспомнил своего отца и впервые за последние годы не ощутил при этом щемящей тоски. Пришло время отпустить душу Джефферсона Уокера, позволить ему покоиться в мире. Молодому человеку вдруг показалось, что он слышит, как отец говорит ему: "Любовь к Либби важнее, чем месть. Гораздо важнее!"
Вот бы отправиться в Нью-Йорк прямо сегодня! Чем скорее он уедет, тем скорее вернется и женится на Либби. Но прежде необходимо очень многое сделать здесь, на ранчо. Во-первых, Ремингтон хотел нанять нескольких работников. Он не мог оставить Либби и Сойера в одиночестве. Казалось, никто не считал, что Бэвенс представляет реальную угрозу, даже после того, что случилось в начале этой недели, но Ремингтон не собирался полагаться на волю случая.
Сначала он проследит, чтобы рабочие проредили деревья вокруг дома и прилегающих к нему построек. Он не хотел, чтобы кому-нибудь еще раз удалось застать Либби врасплох.
Потом Ремингтон хотел познакомиться с Мак-Грегором. Может, старый пастух даст дельный совет, что необходимо предпринять, чтобы снова поставить "Блю Спрингс" на ноги. Возможно, Ремингтону следует привезти с Востока овец или какое-нибудь полезное оборудование.
Но сегодня он не станет мучиться такими вопросами, решил молодой человек, отбрасывая в сторону простыню и спуская ноги с постели. Сегодня он спросит у Либби, выйдет ли она за него замуж. Обо всем остальном они могут поговорить позже.
Тихо насвистывая, Ремингтон оделся, вышел из спальни и направился на кухню. Через минуту он уже подошел к плите, нашел сковороду, срезал тонкие ломтики бекона с бока поросенка, висящего на крюке в коптильне, и направился в курятник собрать свежие яйца.
Либби всю ночь видела во сне только Ремингтона. Ей снилось, что она лежит в его объятиях и он ласкает ладонью ее груди. Тело ее сжигало желание принадлежать ему, ей слышалось, как он говорит ей "дорогая". Ей снилось, что он сказал, что любит ее и хочет остаться.
Это был прекрасный сон, и Либби не давала ему закончиться.
Она проснулась только тогда, когда уловила запах шипящего на огне бекона. Еще пара секунд ушла на то, чтобы Либби наконец осознала, что это уже не сон.
Она села на постели и уставилась на дверь: кто-то готовил здесь завтрак.
Девушка откинула одеяло и потянулась за халатом. Быстро сунув ноги в домашние туфли, она поспешила из спальни вниз, на кухню, и замерла в дверях, пораженная непривычной картиной.
Сойер расставлял на столе тарелки из лучшего сервиза тетушки Аманды, а Ремингтон стоял у плиты, обваливая куски бекона в сухарях, укладывая их на сковороду и глядя за тем, чтобы брызги масла не разлетались во все стороны.
Первым девушку заметил Сойер.
– Привет, Либби.
Ремингтон повернулся и подарил ей одну из своих улыбок, от которых у Либби замирало сердце.
– Доброе утро, Либби. – Он кивнул головой в сторону стола. – Садись. Кофе уже готов. – Ремингтон перевел взгляд на мальчика. – Сойер, выдвини стул, поухаживай за дамой.
– Слушаюсь, сэр, – с радостной улыбкой согласился паренек.
Может, это все-таки сон, подумала Либби, входя в кухню.
– Что у нас происходит? – шепнула она Сойеру, усевшись на выдвинутый для нее стул.
Мальчуган пожал плечами.
– Мистер Уокер не сказал мне, – прошептал он в ответ.
Ремингтон поставил перед Либби на стол чашечку дымящегося кофе.
– Ваш завтрак скоро будет готов.
– Ремингтон, ради всего святого…
Он шутливо погрозил Либби пальцем.
– Могу поспорить, ты считала, что я ничего, кроме простейшего тушеного мяса, приготовить не сумею.
– Ну, я…
– В "Солнечной долине" мы всегда ели на завтрак овсянку, но я заметил, что в кладовой "Блю Спрингс" такой крупы не держат. – Он прищелкнул языком. – Существенное упущение, мисс Блю. Придется исправлять положение, хотя не думаю, что это есть в обычном магазине.
Она никогда еще не видела его таким и не знала, как отвечать ему.
– Надеюсь, тебе понравится яичница-болтунья.
– Да, я… – Либби так и не закончила фразы, наблюдая, как он разбивает яйца над горячей сковородой и энергично взбивает их вилкой.
Либби готова была ущипнуть себя, чтобы убедиться, что не спит. Если это сон, она предпочла бы не просыпаться. Происходящее доставляло ей такое удовольствие, что она не желала сама положить этому конец. Ей нравилось наблюдать за тем, как Ремингтон работает. Нравилось слушать, как он насвистывает. Нравились задорные искорки в его глазах. Она не знала, чем все это вызвано, но была готова радоваться происходящему до тех пор, пока имеет такую возможность.
– Ваш завтрак, мадемуазель, – сказал он через несколько минут, широким жестом подавая тарелку на стол.
Либби внимательно смотрела на пышную мешанину желтых яиц и тоненьких кусочков бекона, на теплый хлеб, густо намазанный черничным вареньем, и чувствовала, что у нее текут слюнки.
– Восхитительно! – сказала девушка, снова подняв радостный взгляд на Ремингтона и ожидая хотя бы каких-то объяснений.
Он хранил молчание и только кивнул головой, предлагая Сойеру сесть за стол. Потом сел сам и указал Либби вилкой на ее тарелку.
– Давай ешь.
С удивленным вздохом Либби приступила к еде, подхватив яичницу на вилку.
– Ну и?.. – нетерпеливо поинтересовался Уокер.
Либби проглотила кусочек.
– Очень вкусно. – Она улыбнулась. – Правда-правда, так вкусно, мистер Уокер, что я готова предложить вам должность повара в "Блю Спрингс".
Ремингтон заулыбался еще шире.
– Очень любезно с вашей стороны, мисс Блю, но, думаю, здесь немало дел, с которыми я справлюсь гораздо лучше.
Сердце Либби бешено забилось в груди. Неужели он собирается остаться? Неужели он действительно собирается остаться?
Она снова хотела сказать, что любит его, но почувствовала внезапное смущение. Это были слишком интимные слова, чтобы произносить их при свете дня, особенно в присутствии Сойера.
Однако скоро Либби позабыла о смущении и неуверенности, потому что Ремингтон принялся развлекать их с Сойером историями из своего детства. Она просто купалась в ощущении радости, наполнившем кухню. Либби хохотала над подробным описанием розыгрышей, которые Ремингтон устраивал старому слуге, вырастившему его, и осуждающе качала головой, услышав рассказ о школьных проделках.
Либби не успела и глазом моргнуть, как кухня оказалась полностью залита солнечным светом. Вдруг она спохватилась, поняв, который теперь час.
– О Боже! – громко воскликнула девушка. – Мелли, наверное, измучилась. Я совершенно о ней забыла.
Она попыталась подняться со своего места.
– Подожди, Либби. Пусть сегодня Сойер подоит Милли. Нам надо поговорить.
Смех улетучился, словно его и не бывало, сердце Либби забилось тревожно и глухо, она откинулась на спинку стула. Что он собирается ей сказать? Неужели все это было своеобразным прощанием?
Ремингтон кивнул головой в сторону задней двери.
– Иди, Сойер.
– Слушаюсь, сэр.
Либби, глядя вслед Сойеру, чувствовала, как кровь стучит у нее в висках. Когда мальчик с ведром в руках закрыл за собой дверь, ей уже казалось, что этот звук разносится по всей кухне подобно грому.
Она нервно поправила волосы, вспомнив с некоторым опозданием, что до сих пор не причесалась и по-прежнему одета в халат и домашние шлепанцы. Заметив, что Ремингтон внимательно на нее смотрит, Либби вспыхнула, и веселые искорки исчезли из ее глаз.
– Я… Я, наверное, представляю собой странную картину, да? – смущенно пробормотала она.
– Ах, – на губах Ремингтона на секунду появилась улыбка, – ты настоящая картинка, Либби.
В душе у девушки все затрепетало.
– Ты – картинка, на которую я хотел бы смотреть всю оставшуюся жизнь.
Либби показалось, что она вот-вот задохнется и ничто не сможет ее спасти.
Ремингтон печально усмехнулся.
– Думаю, я мог бы получше все это обставить. – Он окинул взглядом стол, заваленный грязными тарелками. – Мне следовало хотя бы собрать букет полевых цветов.
– Полевых цветов? – смущенно прошептала она.
– Когда мужчина делает предложение, он должен преподнести своей избраннице букет цветов, разве нет?
– Делает предложение? – эхом повторила Либби, не уверенная, что не ослышалась.
Как же это так? Только вчера она мечтала о гораздо меньшем чуде, просила Бога дать ей веру в возможность чуда. Она была бы счастлива, даже если бы он просто задержался еще на некоторое время, сделал ее своей любовницей. На большее Либби надеяться не отваживалась.
Неужели теперь он предлагал ей руку и сердце?
Ремингтон поднялся со стула и подошел к девушке. Почти не обращая внимания на раненую ногу, он опустился на одно колено и взял ее за правую руку, глядя прямо в лицо.
– Ты выйдешь за меня замуж, Либби Блю?
Она посмотрела на их сплетенные пальцы. Неужели это не сон? Может ли происходящее быть правдой?
– Я не; богат, Либби, но я и не нищий. Я смогу обеспечить тебя. Вместе мы сможем снова поставить на ноги "Блю Спрингс". У меня есть определенные… долги и… обязательства, с которыми я должен разобраться. Мне придется вернуться на Восток и уладить кое-какие дела, прежде чем мы поженимся. – Он крепче сжал ладонями ее руки. – Но, если скажешь "да", ты сделаешь меня счастливейшим человеком. Ты можешь на меня положиться.
Это было слишком прекрасно, чтобы быть правдой. Либби боялась, что вот-вот очнется от волшебного сна.
Ремингтон притянул девушку к себе, и она наконец опустилась рядом с ним на колени. Он запустил пальцы в ее разлохмаченные волосы и прошептал:
– Выходи за меня замуж, Либби.
"Боже праведный, не давай мне проснуться никогда!" – молилась девушка.
– Выходи за меня, – повторил он.
– И мы будем жить здесь? В "Блю Спрингс"?
– Если только ты не хочешь уехать. Она отрицательно покачала головой.
– Нет-нет, я хочу остаться. – Она проглотила стоящий в горле комок и попыталась глотнуть хотя бы немного воздуха – А как же Сойер?
– Мы будем одной семьей, Либби. Все мы трое. Если ты хочешь этого.
– Да. Конечно да, Ремингтон! Я очень этого хочу. Да, я выйду за тебя замуж.
Их губы слились в поцелуе, и Либби поняла, что никогда в жизни не была столь счастлива. Она никогда не мечтала найти любовь. Она никогда даже не решалась надеяться, что познает такую радость, которую ей подарил Ремингтон.
Конечно, никто на свете не сможет разорвать нить доверия, связавшую их навеки.
Анна опустилась на колени на пышный ковер газона и принялась старательно рыхлить землю садовой лопаточкой, выпалывая сорняки. Ей приятно было ощущать лучи ласкового солнца, чувствовать запах свежевскопанной земли, слушать жужжание пчел, собирающих нектар с распустившихся цветов.
В следующем месяце станет гораздо жарче и из-за высокой влажности будет почти невозможно находиться на улице. Больше всего Анна любила работать в саду в июне. Именно в это время она могла наблюдать, как все постепенно возвращается к жизни. Сияющие краски. Обещание новой жизни. Обновление надежды.
В полдень привезли желтое шелковое платье. Анна, не вынимая обнову из коробки, спрятала ее под кроватью. "Ну что теперь с ним делать?" – недоумевала она, сидя на корточках и рассматривая синеву над головой.
По небу плыли пышные облака.
"Словно гигантская цветная капуста", – подумала Анна.
Улыбнувшись своим мыслям, она вернулась к работе. Они с Оливией часто играли, пытаясь придумать, на что похоже каждое облако. Обе обычно лежали на лужайке, не боясь, что на платьях останутся пятна от зеленой травы, смотрели в небо, и головка Оливии удобно покоилась на руке матери. Оливия показывала ей облако и выкрикивала название животного, птицы или страны, а Анна всегда с ней соглашалась, даже если не могла рассмотреть ничего похожего.
Конечно, они никогда не играли в эту игру, если рядом оказывался Нортроп. Он не считал нужным забивать детские головки подобной чепухой.
Оливии понравилось бы новое желтое платье матери.
"Оно очень подходит к цвету твоих волос", – сказала бы ее дочь.
– О Оливия, как же я по тебе соскучилась!
Анна с неожиданной злостью швырнула лопатку на взрыхленную землю. Ну как она могла так глупо себя вести все эти годы? Почему позволяла Нортропу быть таким жестоким по отношению к их дочери? Она могла оставить мужа, когда Оливия была еще ребенком. Ей следовало забрать дочь и вернуться к родителям. Они приняли бы ее.
Но, конечно, гордость мешала ей признаться, как отвратительно сложились ее отношения с мужем. Она даже себе в этом не признавалась, по крайней мере до тех пор, пока не сбежала Оливия. Только тогда Анна позволила себе обратить внимание на то, во что превратилась сама.
– Такой я осталась до сих пор, – пробормотала женщина, снова приостанавливая работу.
Правда, когда Оливия исчезла, уходить было поздно. Она уже потеряла дочь. Родители ее давно умерли и покоились в земле. У нее не было собственных денег, не было никого, к кому можно было бы поехать. Да и привычки, сложившиеся в течение целой жизни, было нелегко переломить. Она по-прежнему оставалась супругой, которую Нортроп вылепил по своему усмотрению.
Анна резко швырнула садовые инструменты и испачканные землей перчатки в корзинку, потом растянулась на травке, вытянув вверх руки, и уставилась в небо.
– Вон лошадка! – закричала она. – А вон огромная клубника! – Она рассмеялась, но это был смех с печалью в сердце.
У Анны мелькнула мысль, что, если ее сейчас увидит Нортроп, он, пожалуй, попытается упечь ее в психушку. Может, именно этого он и добивается после стольких лет брака? Превратить ее в сумасшедшую. Может, он мечтает отделаться от нее и именно таким образом собирается это сделать?