Его собственное появление, однако, не осталось незамеченным. Глава могущественного и богатого клана роксбург-ских Кэрров неизменно привлекал к себе внимание окружающих. Взоры большинства женщин немедленно устремились на стройную затянутую в шелк фигуру нового гостя. Дам неудержимо притягивали его красота и ходившая о нем весьма своеобразная молва. Мужчины также заметили Джонни Кэрра. Будучи богатым человеком, он представлял собой весьма заметную фигуру в политической жизни Шотландии и сыграл заметную роль в последних парламентских дебатах. Сейчас они недоумевали, что заставило его приехать из Эдинбурга в такую даль во время короткого перерыва в слушаниях.
В то время как мужчины шептались о причинах, погнавших лэйрда Равенсби прочь из столицы, женщины прилагали все усилия, чтобы привлечь его внимание. По залу пошел шумок, который временами даже перекрывал звуки скрипок.
- Среди танцующих ее нет. Ты уверен, что она приехала? - лаконично обратился Джонни к своему кузену, не переставая разглядывать танцевальную залу.
- Элизабет здесь. Мажордом запомнил ее. Возможно, она находится в игральном зале или в саду.
- А с какой стати ей слоняться по саду! - Реплики Джонни звучали грубовато и коротко, словно он был часовым, допрашивающим незваного гостя.
- Ради всего святого, Джонни! - напряженным шепотом взмолился Монро. - Ты говоришь о ней, как хозяин о своей собаке. Она же не является твоей собственностью! Может, ей захотелось насладиться летней ночью.
- В таком случае я тоже пойду и погляжу, чем и с кем она наслаждается. - запальчиво проговорил Джонни, поворачиваясь к двери. Он уже был на взводе. Монро поспешил вслед за своим кузеном. Он знал, что от этого необузданного человека, который к тому же уже успел влить в себя три бутылки бренди, можно ожидать чего угодно. Вот только как остановить его в случае чего?
Словно раздвигаемая исполненным решимости взглядом Джонни, толпа расступилась, освобождая проход для главы роксбургских Кэрров, и он двинулся по этому коридору, время от времени кивая, улыбаясь или поднимая руку в ответ на слышавшийся отовсюду хор приветствий. Однако он ни разу не остановился и не перекинулся ни с кем ни словом.
Куда он шел? Кого искал? Видимо, он уже успел выпить, поскольку за ним шлейфом тянулся аромат, который может дать только хорошее бренди. Что заставило Джонни Грэма приехать в такую даль на церемонию бракосочетания при том - и это знали все, - что он никогда не посещал никакие свадьбы? Любопытный шепоток, подобно легкой волне, бежал вслед за Джонни, продолжавшим уверенно вышагивать между двумя шеренгами гостей, которые не сводили с него взглядов.
Внезапно он остановился.
Он увидел ее.
Великолепная, в платье из вишневого жоржета с кружевами и украшенной драгоценностями тесьмой, Элизабет вошла в зал для танцев с террасы. Рядом с ней шел молодой человек, не спускавший с нее заинтересованного взгляда.
В тот же миг танец прекратился.
Лэйрд Равенсби как вкопанный замер перед Элизабет Грэм, и в зале повисло гнетущее, выжидающее молчание. Теперь каждый из присутствующих в зале понял, что заставило Джонни Кэрра забраться так далеко на юг.
- Не хотите ли потанцевать, леди Грэм? - тихо спросил Джонни, чуть наклонившись в учтивом полупоклоне.
Элизабет подняла ошеломленный взгляд на лицо возвышавшегося над нею мужчины. Не в силах прийти в себя от удивления, почувствовав, как бешено заколотилось сердце и горячая волна прокатилась по всему ее телу, она изо всех сил пыталась сохранить самообладание перед этим лощеным лэйрдом. Он был даже прекраснее, чем сохранился в ее воспоминаниях. Красоту его подчеркивал великолепный парчовый кафтан, руки его казались еще больше, плечи - шире, а в глазах читалась просьба о чем-то гораздо большем, нежели один танец.
Элизабет бросила быстрый взгляд на своего спутника, но тот, словно поняв бессмысленность конкуренции, уже отступил в сторону.
- Может, чуть позже, милорд, когда вновь заиграет музыка, - тихо ответила Элизабет. Ей нужно было время, чтобы окончательно взять себя в руки. Любой джентльмен воспринял бы ее отказ с пониманием, но не таков был Джонни Кэрр.
- Мы начнем танцевать сейчас же, - проронил он и взмахнул рукой, давая знак музыкантам. - Вот видите, - любезно проговорил он, - музыка снова играет.
"Какому другому мужчине было бы наплевать на то, что глаза всех присутствующих в зале устремлены на него. - подумалось Элизабет. - Какой другой мужчина мог бы так властно - и без единого слова - приказать целому оркестру? Никто, кроме лэйрда Равенсби, смотревшего на весь мир как на свою вотчину". Испытывая непреодолимое физическое влечение к этому человеку, Элизабет все же старалась соблюдать между ними некоторую дистанцию. За всю жизнь ни один мужчина, кроме этого, не заставлял ее испытывать возбуждение, и теперь она размышляла, кого в этом надо винить - его или саму себя. В последнее время бывало даже такое, что Элизабет оценивающим взглядом окидывала своих телохранителей. Она думала: а случись ей оказаться в постели с кем-нибудь из них, может, хотя бы это поможет ей прогнать от себя образ Джонни и избавиться от воспоминаний той ночи?
И вот он здесь. Элегантный, мужественный, ждущий.
Встревоженная, растерянная, испытывая непреодолимое влечение, Элизабет отчаянно боролась со своей природой, желающей немедленно пасть жертвой великолепной мужественности этого человека. Каким образом у него это получалось? Как ему удавалось без всяких видимых усилий разжигать в ней такое неудержимое пламя желания? Ведь стоит ему всего лишь улыбнуться - вот так, и…
И все же трезвая натура Элизабет в итоге одержала верх. Нет, твердо решила девушка, после месяцев беспрестанных и опустошительно тоскливых воспоминаний о Джонни Кэрре она не подпадет снова и так поспешно под его чары. Она не имеет на это права, если только на самом деле ценит свою с таким трудом завоеванную независимость.
Но его сильные руки уже сомкнулись вокруг ее талии, и он усмехнулся, взглянув на нее с высоты своего роста.
- Мы не должны разочаровывать этих бедных зевак, - коротко бросил Джонни и увлек Элизабет на середину зала.
Отдаваясь сладкой греховной волне, Элизабет закрыла глаза и крепко прижалась к его широкой груди, чтобы устоять на ногах. Она обнимала его, и их тела начинали вспоминать друг друга, наливаясь теплой тяжелой истомой. Крепко прижавшись друг к другу, они кружились в танце - одни, и глаза всех остальных гостей были прикованы к этой танцующей паре. Сдерживая дыхание, толпа не отрываясь глазела на танец, который являл собою олицетворение чувственности, а они кружились по сияющему полу, не замечая ничего и никого вокруг себя - стройная бледная женщина в объятиях темноволосого полуразбойника - знаменитого воина и лэйр-да Приграничья, бесстыдного, соблазнительного и неотразимого.
- Откуда он знает вдову Хотчейна? - обратилась одна из местных матрон к своей подруге. Обе дамы пристально следили за танцем молодой пары, расположившись возле дверей, откуда открывался наилучший обзор. Первая, жена министра, выпрямилась в своем кресле, приложив к губам закрытый веер и застыв так, она была явно шокирована столь откровенным проявлением страсти.
- А разве вы не слышали о том, как он похитил ее? - откликнулась ее менее напыщенная собеседница, с улыбкой глядя на танцующих. - Я полагала, об этом знает все Приграничье.
- О-о! - воскликнула министерша. Услышав слово "похитил", она выронила свой веер и округлила от удивления глаза. - Как же она может общаться с этим дьяволом? - прошептала она, охваченная неподдельным ужасом.
- А разве было такое, чтобы кому-то из мужчин Ра-венсби отказывали? - Второй вопрос был исчерпывающим ответом на первый и утонул в возбужденном шепоте собравшихся вокруг сплетников. Еще более доходчивый ответ можно было прочесть в восхищенном взгляде только что говорившей кумушки, которая не отрывала глаз от могучей, затянутой в синий шелк фигуры Джонни Кэрра.
- А я и не знал, что вы умеете танцевать, - заметил Джонни, давно привыкший к скандалам и посему равнодушный к десяткам жадно следивших за ними глаз. - Выходит, Хотчейн все же позволял вам время от времени развлечься. Вы танцуете просто великолепно. - И в самом деле, Элизабет весьма умело выделывала сложные па танца. - Впрочем, вы великолепны и во многих других вещах… - шепотом добавил он.
Элизабет почувствовала, как жаркая волна побежала вверх по ее позвоночнику, а затем обдала всю ее. Ей потребовалось несколько секунд, чтобы восстановить дыхание и быть в состоянии хоть что-нибудь ответить. Впрочем, пройдя школу бесцеремонности у своего отца и в браке с Хотчейном, она была в состоянии противостоять даже вызывающему поведению Джонни Кэрра.
- Благодарю вас, - ответила она с нарочитой медлительностью, свойственной обычно старым девам, - танцы были одним из немногих доступных для меня развлечений.
Смущенный сухостью ее тона ничуть не больше, чем назойливым вниманием гостей, Джонни мягко осведомился:
- А сейчас, будучи вдовой, вы позволяете себе разнообразные развлечения?
В его сладком, как мед, голосе слышался легко читаемый намек, и только сейчас Элизабет поняла, почему женщины так безоглядно бросались в его объятия, - этот человек умел дарить обещания счастья, как никто другой.
- Сейчас моя жизнь занята одной только работой, милорд, и лишена каких бы то ни было развлечений, - осторожно ответила она. Вежливая улыбка, которой Элизабет сопроводила свои слова, не выдала владевших ею чувств.
- В таком случае вам полагается отпуск. - Высокое искусство обольщения, которым в совершенстве владел Джонни Кэрр, предусматривало также и умение быть беспредельно вежливым.
- Для этого у меня нет времени.
- А он и не займет у вас слишком много времени.
- Об одном ли и том же мы говорим с вами, милорд? - Элизабет уже стала получать своеобразное удовольствие, сохраняя самообладание в таком рискованном диалоге.
- Я полагаю - да.
- Какая самоуверенность, Равенсби!
Ответом ей была обаятельная и - на самом деле - уверенная улыбка.
- С вами никогда нельзя быть ни в чем уверенным, леди Грэм, ибо вы - женщина удивительной твердости и выдержки.
- Вот и не забывайте об этом, Джонни.
То, что Элизабет произнесла его имя, было ошибкой с се стороны. Прозвучав приглушенно и интимно, оно тут же всколыхнуло в них обоих самые сокровенные воспоминания. Джонни и Элизабет одновременно припомнили, когда и при каких обстоятельствах она в последний раз произнесла его имя, и обоих захлестнуло горячее чувство.
- Я думаю, не заставит ли вас изменить свое решение перспектива полюбоваться видами Эдинбурга, - низким приглушенным голосом заговорил Джонни Кэрр. - Это отвлечет вас от ваших строительных забот всего на несколько дней. И… вам это понравится.
- Я знаю, что мне это непременно понравится, - честно отвечала Элизабет, мечтая только об одном: обвить его шею руками и целовать - дни и ночи напролет, не обращая внимания на глазеющую толпу. - Однако вы потом снова исчезнете, Джонни, а моя жизнь будет продолжаться. И, признаюсь, мне не хочется перенимать свойственное вам непостоянство. Так что благодарю вас за приглашение, но я вынуждена отказаться.
- Вы, по-моему, не страдаете от излишней застенчивости. Так, может, вы все же передумаете, и тогда мне удастся убедить вас в том, что вы не правы относительно моего непостоянства?
- Да, у меня не было возможности познать тайны искусства застенчивости, поскольку на протяжении всей моей жизни я была лишена женского общества. И все же я не передумаю, поскольку в противном случае, учитывая вашу репутацию, стала бы последней дурой. Вы не согласны? - спросила она, с полуулыбкой поднимая на него глаза.
- Вас и впрямь невозможно соблазнить, - с грустью признался Джонни, смущенный ее прямотой. - Монро был прав.
- В отношении чего?
- В отношении того, что вы, видимо, действительно не развлекаетесь со своими телохранителями.
- Вот тут вы правы, милорд. Что бы вы обо мне ни думали, я оставалась достаточно целомудренной.
Никакая - даже самая изощренная - женская уловка не могла сравниться по своей сексуальности с этим простым и бесхитростным признанием. Джонни с огромным трудом удалось сдержаться, чтобы тут же не схватить Элизабет на руки и не унести ее в комнату на втором этаже. Черт бы побрал этих гостей!
- А вот у меня с целомудрием отношения складываются гораздо сложнее, - полушепотом проговорил Джонни, одновременно размышляя, насколько велик будет ущерб Для его чести, если ему все же не удастся выполнить свое обещание и вести себя по-джентльменски.
- В этом я ни на секунду не сомневаюсь, милорд, но, в конце концов, мы живем в мире, где мужчину и женщину судят по разным критериям. - В этом Элизабет убеждалась на протяжении всей своей жизни.
- Вдовы, однако, пользуются гораздо большей свободой, - заметил Джонни. Он был прекрасно осведомлен о двойной морали, существовавшей в их обществе, но ему все же хотелось, чтобы были расставлены все точки над "i".
- Возможно, но все же и эта свобода не безгранична.
- С тех пор как вы уехали из Голдихауса, вы стали чересчур благонравны, - пробормотал Джонни, снова вспомнив ночь безумной страсти, что предшествовала отъезду Элизабет из его дома.
- Нет, я думаю, что расстояние научило меня лучше чувствовать.
- Расстояние, отделившее вас от меня.
- Да, - ответила Элизабет, но в ее улыбке Джонни почудилось некоторое лукавство.
- Я умею быть настойчивым, - подыграл он ей. Улыбка Элизабет воодушевила его, и, ощутив себя в привычной атмосфере любовной игры, он начисто забыл о любых соображениях здравого смысла, которыми могла руководствоваться его собеседница.
- А я прекрасно переношу воздержание.
- Воздержание от секса?
- А разве мы говорим о сексе? - улыбнулась Элизабет.
- Нет, конечно же, нет, - рассмеялся Джонни в ответ. Он еще крепче прижал к себе Элизабет. Теперь, когда они двигались в танце, их бедра касались друг друга, а его руки, лежавшие на спине Элизабет, слегка гладили неровный контур ее корсета. - Если мне не изменяет память, мы говорили о том, найдется ли у вас свободное время для короткого отдыха.
- Как гладко у вас все получается, милорд. Это приходит с практикой?
- Все приходит с практикой, моя милая Битси.
- Кому, как не вам, знать об этом… мой беспутный Равенсби.
- Зато у вас, леди Грэм, изумительно получается кокетничать с неотразимой искренностью.
- На самом деле? Вы действительно так считаете? - Элизабет казалась польщенной.
- На самом деле.
- Но, наверное, с вами я не должна этого делать?
- Нет, если вы сейчас говорите всерьез. Цивилизованность, доставшаяся мне от предков и хорошего воспитания, тоже имеет свои пределы.
- Стало быть, мне следует предпринять меры предосторожности?
- Если бы речь шла о ком-то другом, у вас бы не было такой необходимости, но поскольку дело касается меня - да, думаю, вам следует поступить именно так.
- Благодарю за искренность, милорд.
- Я сам удивляюсь собственной откровенности, - усмехнулся Джонни. - Видимо, причиной тому три выпитые мною бутылки бренди.
- Для человека, выпившего три бутылки, вы неплохо танцуете.
- Во всем виновата лошадь Монро. Она захромала, и мне пришлось пить, чтобы хоть как-то скоротать время. А вы пьете? - задал он давно интересовавший его вопрос.
- Изредка.
- Что вы думаете о винах, которые госпожа Рейд посылала вам из Голдихауса?
- Благодарю вас, они были просто великолепны.
Ну разве могла Элизабет сказать ему, что не осмеливалась прикасаться к его винам после первого раза, когда, попробовав шампанского, она испытала такую тоску по Джонни, что едва не вскочила в седло, чтобы немедленно скакать в Равенсби!
- В таком случае давайте выпьем по стакану вина, и вы расскажете мне о строительстве, которое затеяли, - вдруг предложил Джонни, как будто только что они не беседовали об искусстве обольщения, а были всего-навсего старыми друзьями, которые встретились после недолгой разлуки. С этими словами Джонни перестал танцевать.
- Мне не следует этого делать.
- Что же тут плохого?
Откровенный ответ тут не годился - нельзя было допустить, чтобы Джонни воспользовался преимуществом, которое дала бы ему ее впечатлительность.
- Ну, разве что один бокал… - проговорила Элизабет - только потому, что ни за что не хотела расставаться с ним ни на одну минуту.
Раньше Джонни Кэрру приходилось слышать эти слова тысячу раз, и они неизменно означали первую - пусть маленькую - капитуляцию. Удовлетворенный тем, как продвигается процесс обольщения, он одарил Элизабет широкой мальчишеской улыбкой.
- Один так один, - согласился он, беря ее под руку. - Какое вино предпочитает миледи: рейнское или французское?
Когда Джонни подал знак лакею, чтобы тот вновь наполнил их бокалы, подошел его надзиратель - Монро, будто и его заботило, не слишком ли увлекается спиртным Элизабет.
После этого разговор перешел на темы, связанные с архитектурой и стал гораздо более серьезным. Монро истово выполнял обязанности дуэньи, которые добровольно принял на себя чуть раньше, и отделаться от него не было никакой возможности. Ближе к полуночи, осознав и примирившись с этим фактом, Джонни прекратил все попытки спровадить кузена и, потребовав для себя новую бутылку, принялся терпеливо слушать беседу Элизабет и Монро, которые в мельчайших деталях обсуждали затеянное ею строительство. За этим занятием он осушил еще одну бутылку кларета. Но, в конце концов, была еще только суббота.
Гораздо позже, когда Элизабет ушла в отведенные ей комнаты, он добродушно заметил, обращаясь к кузену:
- Ну и силен же ты болтать, зануда!
- Я предупреждал, что буду держать тебя на коротком поводке.
- Она великолепна!
- И не только в кровати - ты это имеешь в виду?
Джонни кивнул.
- Она настоящая умница.
- Если бы ты провел с нею побольше времени, ты понял бы это гораздо раньше.
- Я избегал ее из-за Робби и сложившихся тогда обстоятельств. Вот почему у тебя было больше возможностей узнать ее.
- Не из-за того ли, что я не пытаюсь затащить в постель каждую симпатичную женщину, которую вижу?
- Извини… Привычка - вторая натура.
- Дело не в привычке, а в том, что ты никогда не пытался себя обуздать.
- Если не считать вчерашнего вечера, - ухмыльнулся Джонни.
Монро застонал.
- Да-а, похоже, меня ожидают три очень долгих дня!
Джонни поднял свой бокал в приветственном жесте.
- Три долгих, но очень интересных дня, братишка. Я уже жду не дождусь утра.
В течение двух последующих дней приготовления к свадебным торжествам шли полным ходом, Джонни преследовал Элизабет, Монро вдохновенно изображал из себя дуэнью, и при этом все трое испытывали растерянность. Для развлечения гостей Грэмы устраивали пикники на свежем воздухе, лодочные прогулки по озеру, импровизированные скачки, танцы, которые продолжались до утра, а венцом всех этих увеселений должна была стать церемония бракосочетания, назначенная на середину понедельника.