Теплое отношение Энни к животным вернулось к ней с лихвой, когда однажды в лесу они с дочерью собирали ягоды и из-за кустов на них выскочил дикий кабан. Грэйн никогда не забудет той минуты: страх не позволил ей ни крикнуть, ни попытаться убежать. Она так и стояла, прикованная страхом к тому месту, куда стремительно летел кабан. В ее глазах застыл ужас, а в глазах кабана она прочитала тупую ярость. Ярость, которая была направлена не против нее, а против всего движущегося, живущего. Но больше всего потрясла девочку реакция матери. Энни не стала кричать, звать на помощь - это было бы бесполезно, - она спокойно встала между кабаном и Грэйн и попросила кабана остановиться… Так, словно дикое животное понимало человеческую речь. Но, что самое удивительное, кабан остановился. Он окинул Энни оторопевшим взглядом, и Грэйн увидела, что слепая ярость исчезла из его глаз, уступив место чему-то, похожему на удивление. Кабан постоял несколько секунд, словно вслушиваясь в то, что говорила ему Энни, а потом мелькнул бурым крючкохвостым задом и скрылся в кустах. Грэйн, оглушенная страхом, не слышала ничего из того, что мать говорила кабану, поэтому, придя в себя, спросила Энни, как ей удалось остановить животное. Ответ был поразительно прост: Энни обещала кабану, что никогда не будет есть кабаньего мяса и причесываться щеткой из кабаньей щетины. Грэйн от души бы посмеялась над этим детским обещанием, если бы только что оно не спасло ей жизнь. Часто, вспоминая об этом жутком эпизоде, девушка задавалась вопросом: а не обладала ли ее мать сверхъестественными способностями, не была ли она той, о ком так часто шептались жители Гоннуэя, боявшиеся, что нашлют на них порчу, "испортят" их стадо, заколдуют их пудинги? Слишком уж странной была Энни Норфилд, слишком уж часто она удивляла дочь своей невероятной способностью справляться с самыми серьезными трудностями. И слишком уж загадочной была ее смерть…
Положив в деревянную миску несколько больших картофелин и краюху хлеба, Грэйн завязала этот нехитрый обед в узелок. Они с Осгардом долго будут блуждать по лесу, а на пустой желудок много не пройдешь… Грэйн надела грубые башмаки на толстой подошве (в них-то ноги точно не вымокнут), натянула плащ поверх теплого свитера и вышла на крыльцо.
- Мэлфи! - крикнула она псу.
Здоровенный пушистый ком пулей вылетел из деревянной будки, сразу же позабыв о вкусной, еще не совсем сгрызенной косточке. Мэлфи жил в будке, однако Грэйн никогда не сажала собаку на цепь. Она была уверена: верный и благодарный пес никуда не убежит, да и на человека не кинется - разве что на того, кто в гости не с добром пришел… А если так, то зачем мучить собаку, заставляя ее целый день таскать на себе тяжеленную ношу?
- Ну что, Мэлфи, пора на прогулку. - Грэйн ласково потрепала пса по загривку. - Ос, наверное, уже нас ждет. А мне совсем не хочется опаздывать…
Грэйн была права - Осгард уже стоял, опираясь спиной на то, что когда-то было обычным дубом, а ныне носило название Проклятый дуб. Гоннуэйцы, как и все шотландцы-хайлэндеры, были людьми, убежденными в непререкаемом авторитете примет. Все, что хотя бы мало-мальски походило на сверхъестественное, тут же вписывалось в толстенную книгу древних поверий. Если дым от костра в определенный праздник падал на поле, - значит, следующий год будет урожайным. Если в дерево ударила молния, - значит, быть тому дереву проклятым и не следует стоять под ним, сидеть или о чем-то договариваться. Но Осгард Флинной, как человек бывалый, не очень-то верил во всемогущую силу примет. Поэтому не только договаривался о встрече под Проклятым дубом, но и спокойно прислонился к этому "зловещему" дереву.
Грэйн, увидев такое абсолютно наплевательское отношение к приметам, укоризненно покачала головой.
- Каким ты был, Осгард Флинной, таким и остался. Правду говорят, что время не властно над людскими характерами. Мало того, что ты вечно договариваешься о встречах под этим дубом, так ты еще и укладываешься на него, как будто это кровать… Любишь ты испытывать судьбу!
- Может быть, Грэйн. Может, и люблю, - задумчиво произнес Осгард. - А может, попросту хочу избавить себя от суеверий, которые до смерти мне надоели в деревушке Гоннуэй.
- Между прочим, суеверны не только гоннуэйцы, - заметила Грэйн. - На свете есть множество людей, которые…
- Мне ли не знать, - мягко прервал ее Осгард. - Пойдем.
Они двинулись по тропинке, ведущей вверх, к холму. По ту сторону холма находился лес, в котором Осгард во время своих редких наездов на остров Скай любил поохотиться. Мэлфи, довольный, что ему оказали честь и взяли с собой на охоту, бежал рядом с хозяйкой, не отставая ни на шаг и не обгоняя ее.
- Ну хорошо, - не унималась Грэйн. - Тогда почему?
- Совсем как ребенок! - засмеялся Осгард. - Откуда я знаю? Потому что я такой. В иные приметы я верю, иные меня просто раздражают. То же самое и с обычаями. Одни мне близки, о других даже думать не хочется, не то что соблюдать… Как я могу объяснить тебе почему? Может быть, потому что некоторые мысли и страхи заложены в нас еще до рождения - как память предков. О них думаешь спокойно, как о непреложной истине. А о других… Вот с этим дубом… В него ударила молния, поэтому он проклятый. Так? - Грэйн кивнула головой. - А есть еще примета, что в одно и то же дерево молния два раза не ударит. Так?
- Так-то оно так, - согласилась Грэйн. - Вот только к чему…
- Сейчас объясню! - Разгорячившись, Осгард начал жестикулировать - размахивать руками перед самым носом Грэйн. Мэлфи удивленно смотрел на мужчину. Что этот человек делает, зачем так машет передними лапами? - Представь себе: сейчас разразится гроза. Страшная, с громом и молнией. Правильно было бы бежать и становиться под Проклятым дубом, потому что едва ли молния ударит в него дважды. Но, по мнению гоннуэйцев, дуб этот - проклятый и вставать под ним нельзя. И как прикажешь относиться к этим противоречиям? Тешу себя надеждой, что я разумный человек. Потому-то я и пытаюсь отсеять зерна от плевел… - Несколько секунд Осгард шел молча, а потом, повернув к Грэйн задумчивое лицо, спросил ее: - Помнишь о том, что рассказывал прадед Эсси, Гирли Макшин?
Грэйн пожала плечами.
- Этот старик рассказывал столько всего…
- Я напомню тебе. Праздник сбора урожая… Помнишь, Гирли жил на каком-то из Шетландских островов?
- Да.
- Так вот, он рассказывал о тамошнем обычае срезать последние колосья.
- Он есть и в Гоннуэе.
- Да. Только у нас он гораздо более гуманен. И у них, и у нас считается, что в этих пресловутых последних колосьях живет дух хлебного колоса.
- Угу. Когда ты срезаешь последние колосья, ты убиваешь его.
- Верно, - продолжил Осгард, - и на Шетландских островах, и на острове Скай от этой обязанности - срезать последние колосья - все пытаются откреститься, потому что срезавшего потом ожидают серьезные неприятности и болезни. И вот до чего там додумались местные крофтеры: из последних колосьев они делают соломенную собаку, - Мэлфи тут же поднял острые ушки и с любопытством посмотрел на Осгарда, - а потом подбрасывают ее тому крофтеру, который последним закончил жатву.
- Ну и что?
- Погоди, я еще не рассказал самого главного. Потом, сделав свое черное дело, переложив на ближнего своего болезни и прочие неприятности, они вдобавок начинают травить этого несчастного соседа. Издеваются над ним, бросают в него тухлыми яйцами, караулят в его же собственном сарае, а когда он приходит, заворачивают в парусину, обливают грязной водой и сажают в мусорную кучу.
- Да… Добрые соседи на Шетландских островах. А ведь там когда-то работала моя мать…
- Может, этот обычай уже исчез, не знаю. Но то, что он был, - это верно. Старый Гирли никогда не обманывал. И, кстати, к вопросу о противоречиях: в отличие от нас, лоулэндеры, жители равнин, считают почетным срезать последние колосья и спорят между собой о том, кому достанется эта обязанность. А все потому, что для них эти колосья наделены особой жизненной силой… Поэтому мне, жителю Хайлэнда, ближе по духу этот обычай. Всем этим я пытаюсь ответить на твое "почему". Потому что я не могу слепо верить всему, что мне скажут. Вот почему.
- Не знаю, Ос. Наверное, повидав с твое, я рассуждала бы так же. Но кроме острова Скай я ничего не видела. Только книги читала… Но что толку от книг, когда ничего не можешь увидеть своими глазами… Поэтому над моей кроватью висит зверобой, а в праздник Лугнаса я лезу в горы… - Грэйн грустно улыбнулась. - Так-то вот.
- Только не вешай нос. Ты еще так молода. Успеешь повидать мир. Просто найди в себе силы вырваться отсюда, а потом будет легко. Мне, во всяком случае, было. А мы с тобой так похожи…
- Возможно. - Голос Грэйн потеплел, в глазах мелькнула шальная искорка. - Знаешь, у меня есть одна задумка. Точнее, мечта. Правда, я очень сильно сомневаюсь в том, что она осуществится, - слишком уж дорогая…
- Выкладывай. - Во взгляде Осгарда читалось любопытство. Что еще задумала эта девушка, которой никогда не сиделось на месте?
В нескольких словах Грэйн рассказала ему о том, как было бы здорово, если бы Гоннуэй превратился во вторую Портри. Осгард увлеченно слушал, кивал головой, а потом, когда Грэйн закончила, спросил:
- Ты, случайно, не спрашивала мнения на этот счет наших соседей-крофтеров?
- Только Эсси. Но она считает, что денег мне не достать, что Гоннуэй слишком маленькая деревня, что Портри гораздо более развитое селение и прочее, прочее…
- Не знаю, Грэйн, удастся ли тебе найти деньги, но затея интересная. Туризм в Гоннуэе, - усмехнулся Осгард, - а что? Между прочим, звучит. Правда, с учетом того, что наши крофтеры даже не имеют представления о том, как можно жить в доме, который не крыт соломой…
- Это-то и интересно! - с жаром возразила Грэйн. - Национальный быт и прочее… Думаю, что сытым и обеспеченным туристам в диковинку такая жизнь. Я тоже видела нормальное жилье только издалека - в Портри. Но никто не мешает построить в Гоннуэе несколько приличных домов…
- Знаешь… Пожалуй, ты права. Только вот деньги…
- Денег не будет, - вздохнула Грэйн. - В этом-то и загвоздка. Даже самые кошелькастые крофтеры только махнут рукой, выслушав все это. Никому не захочется выкладывать свои кровные за призрачную идею.
- Пожалуй, ты права, - кивнул Осгард. - Если бы я мог хоть чем-нибудь помочь… Но помощник из меня никудышный. Тратить деньги я умею, но зарабатываю совсем немного…
Они поднялись на холм. Внизу, под ними раскинулось полотно леса, которое совсем недавно весна перекрасила из бурого в зеленый цвет. От свежего, хрустального воздуха высоты у Грэйн закружилась голова, и девушка слегка пошатнулась. Осгард поддержал ее за талию и прижал к себе худенькую фигурку.
- Осторожно, Грэйн! Что с тобой?
Но Грэйн молчала, потому что не могла ответить. В ее голове крошечным зверьком крутился вопрос: почему никогда раньше она не чувствовала того тепла, той силы, что исходит от рук и тела Осгарда? Смутное чувство зашевелилось внутри нее, и пока Грэйн не могла понять, объяснить себе его природу. Что было в этом чувстве? Воздух гор, дымное сияние озера, бликующего где-то внизу, в другом мире, в другой жизни; солнце, залившее золотым молоком весь холм: странная, щекочущая дрожь внутри, перекатывающаяся маленьким стеклянным шариком из одного места в другое… В этом чувстве была вся радуга этого дня, заключенная в лабиринты души и тела Грэйн. Только имени ему все же не было…
- Грэйн! Грэйн! Да очнись же ты! - Осгард тряс ее так, будто пытался вытрясти душу. - Что ж ты смотришь на меня и молчишь? Грэйни, ну прекрати же пугать меня!
Грэйн с трудом заставила себя отстраниться от Осгарда. Странное чувство потихоньку уходило, оставляя после себя небольшой горьковатый осадок. Девушка по-прежнему не могла понять, что было в этой щекочущей, томительной тоске, но уже сознавала, что Осгарду Флинною знать о нем не нужно. Она попыталась сконцентрироваться, собрала воедино все рассыпавшиеся чувства и благодарно улыбнулась Осгарду.
- Спасибо, что поддержал. Не будь тебя, я бы свалилась - костей не собрать. Чем выше, тем чище воздух… Голова закружилась, я не сразу поняла, в чем дело.
- Ну и напугала ты меня, - с облегчением вздохнул Осгард. - Я уж подумал, тебе совсем плохо.
- Ничего, теперь я в порядке.
Так ли уж она в порядке? У Грэйн не было уверенности в этом. Прикосновения Осгарда пробудили в ней чувства, которые раньше мирно спали где-то в закоулках души. Девушка старалась думать только о предстоящем спуске с холма, но ей это не очень удавалось, потому что после тех странных мгновений в голове звучала заунывная мелодия волынки, а перед глазами маячили темные, густо-карие глаза Осгарда. Что бы это значило?
Осгард спускался первым и периодически поглядывал на Грэйн, идущую следом. Рядом с Грэйн бежал верный Мэлфи, размахивая своим пышным, как веер, хвостом. Как бы у Грэйн опять не закружилась голова… Холм, конечно, не гора, но спуск довольно крутой. Странно, раньше она легко бегала по горным тропам и ничего подобного с ней не случалось…
- Скажи мне, крошка Грэйни, что ты ела на завтрак? - спросил Осгард, когда они наконец преодолели спуск и оказались внизу, у самой границы леса.
- На завтрак? - переспросила Грэйн и, к своему удивлению, вспомнила о том, что позавтракать-то она и забыла. Накормила животных, собрала в узелок еду, а сама и хлебной крошки не проглотила… - Ничего, Ос. Я забыла поесть. Так суетилась, чтобы успеть вовремя, - начала она было оправдываться.
- Молодец, крошка Грэйни, - ехидно улыбнулся Осгард. - А я-то, дурак, никак не могу понять, почему у тебя, превосходно лазающей по горам, кружится голова на каком-то там холме… Теперь все ясно. Я тут кое-что собрал, - он ткнул пальцем в свою холщовую сумку, где вчера лежала волынка, - да и ты, я вижу, не с пустыми руками. Так что давай-ка сядем и перекусим чего-нибудь.
- Согласна!
Грэйн сбросила с себя плащ и расстелила его на мягкой, совсем недавно пробившейся траве. Осгард проделал то же самое со своей курткой. Рассевшись на импровизированном ложе, парочка принялась потрошить узелки с провизией. Мэлфи уселся рядом с ними, предвкушая, что лакомые кусочки, как обычно, полетят к нему в пасть. Уж хозяйка-то точно подбросит ему чего-нибудь вкусненького. Да и ее приятель вряд ли устоит перед ласковым взглядом карих собачьих глаз… У самого-то глаза тоже карие…
Надежды Мэлфи оправдались. Осгард с аппетитом уминал картошку, но не забывал подбрасывать куски собаке. Мэлфи не относился к разборчивым собакам, питающимся лишь мясом. К великому счастью Грэйн, пес был всеяден. Поэтому и картошка, и хлеб, и яйца мгновенно исчезали в бездонной песьей глотке. Осгард с набитым ртом продолжил старую тему о поверьях, обычаях и приметах. Он считал, что вера людей в сверхъестественное никогда не изживет себя, потому что человек не может жить без веры, но, что самое главное, человеку всегда нужно на кого-то рассчитывать и на кого-то пенять. Пусть даже этот кто-то будет жить лишь в человеческом воображении. Вот он и пеняет - на тени от костра, на молнию, на последние стебли хлебных колосьев…
Грэйн и слушала, и не слушала Осгарда. Девушка понимала все, о чем он говорил, и даже соглашалась с ним, но какая-то часть ее по-прежнему была там, на холме, в его объятиях. Грэйн смотрела в его глаза и не могла понять, почему раньше не замечала, какие они глубокие, умные, немного грустные и очень добрые. Точнее, добрыми глаза Осгарда казались ей и раньше, но никогда она с такой острой нежностью не чувствовала эту бесконечную доброту. Может, все-таки стоило сказать ему об этом? Но что-то подсказывало Грэйн, что едва ли Осгард обрадуется ее странным чувствам. Лучше забудь об этом происшествии, шептал ей внутренний голос. Лучше забудь и живи спокойно - так, как раньше. Кажется, тебе это неплохо удавалось…
Позавтракав, а заодно и пообедав, Осгард и Грэйн продолжили свой поход. На этот раз их ожидал лес, но не сумрачные заповедные гущи, а самый обычный лес из серебряных берез, дубов и деревьев ольхи. За лесом находилась вересковая пустошь, куда им и нужно было попасть, - именно в ней водились тетерева.
Лучи солнца с легкостью пробивали себе дорогу через ветви деревьев, которые только-только начали покрываться зеленой листвой. Листва была нежной, клейкой и какой-то прозрачно-янтарной, насквозь просверленной солнечным светом. Шаги Осгарда и Грэйн, хрустящие от валяющихся тут и там веток, звучали странно и весело в застывшей тишине леса. Одинокие путники в весеннем лесу, залитом золотыми лучами… Она - только что распустившийся голубой колокольчик, и он - дуб, еще молодой, но уже закаленный холодом и ветром… Они шли молча, словно боясь нарушить эту хрупкую, ласковую тишину, которая обволокла их со всех сторон и наполнила сердца трепетным весенним звоном.
Мэлфи неотступно следовал за ними, словно боясь заблудиться, потеряться в лесу, полном самых разнообразных и странных запахов. Он бежал за хозяйкой, задрав пушистый хвост, то и дело обнюхивая подозрительно пахнущий ствол ольхи или березы. Здесь по стволу пробежала белка, а вот под этим деревом лежал совсем уж непонятный зверь…
Осгард изредка оборачивался на Грэйн, идущую позади. Нет, он не боялся, что девушка отстанет или заблудится, - он прекрасно знал, что лес для Грэйн почти что дом родной. Просто ему было приятно смотреть на ее нежное лицо, обрамленное выбившимися из-под синего платка пепельными локонами, какое-то особенно одухотворенное сегодня. Как будто солнечный день наполнил ее глаза новым светом, искрящимся сиянием. Растопил в них льдинки, еще вчера плавающие вокруг черного зрачка. Сейчас ее серые глаза казались почти синими, такими яркими, словно их покрасили акварелью или гуашью. Осгард любовался ее лицом и думал о том, что будь он художником, непременно написал бы с нее картину. При этом он не стал бы одевать Грэйн в нарядное платье, сажать на красивый диван. Он написал бы ее в этом потертом плащике и старом вылинявшем платке, который удивительно подходил к ее глазам… Написал бы ее в лесу, между пятнистых стволов деревьев, озаренную солнцем, словно каким-то высшим светом. Написал бы ее глаза, искрящиеся и задумчивые, томные и ласковые, светлые и темные. Их взгляд, устремленный куда-то вдаль, на призрачный силуэт мечты…
Возвращаясь в Гоннуэй, Осгард был уверен, что, постучав в дверь старого дома Энни Норфилд, увидит на пороге худенькую девочку, а увидел настоящую красавицу, сероглазую, длинноволосую, от которой пахло хлебом и весенним ветром. Осгард пытался забыть это впечатление, это удивление, порожденное ее изменившейся внешностью. Пытался подавить те чувства, которых не поняла бы Грэйн, привыкшая видеть в нем, Осгарде, друга и брата. Но, несмотря на тщетные усилия забыть об этом, волна желания и тепла, захлестнувшая Осгарда в момент их встречи, не хотела отступать, дать ему возможность подумать о чем-нибудь другом. Изредка Осгард отвлекался от этих мыслей. Ему удавалось увести себя и Грэйн в мир своих путешествий, в мир тех знаний и чувств, которые пока были Грэйн недоступны. Но кто знает, что ждет ее впереди…