- То есть?
- Убегаешь. Прячешься. Стараешься скрыть свою ложь, когда падаешь в вырытую тобой же яму.
- Слушай, не делай из мухи слона. Я сказала правду. Многие женщины могли бы сказать тебе, что лучший секс был у них, когда они молоденькими девушками могли часами целоваться взасос со своими дружками.
- Взасос?
Рейн вздохнула, поняв, что попала в ловушку, которую сама и соорудила.
- Это просто поцелуи, но каждый - невинный, глубокий, влажный, с языком… Знаешь, это сильно действует. Можно сравнить с петтингом, который включает прикосновения, обычно в одетом виде, но никаких половых сношений.
- С языком? - выдохнул Селик.
- Да, французский поцелуй.
- Французский? Ха! Эти проклятые французы отваживаются врать, что изобрели глубокие поцелуи? Норвежцы целовались с языком задолго до них.
Рейн усмехнулась про себя. Все мужчины всех национальностей и во все времена не умирали от скромности.
Селик неодобрительно фыркнул.
- И эти поцелуи нравятся тебе больше, чем настоящий секс?
- Возможно. В идеале, секс - это завершение. Но, как я уже говорила, спроси любую женщину, что она предпочтет - наслаждаться часами поцелуями или принять участие во встрече по принципу "трах-бам-спасибо-мадам"?
Селик не ответил, и Рейн сообразила, что говорит сумбурно. Может, она надоела ему до смерти. Или шокировала до онемения.
- Ты спишь?
После долгого молчания он ответил:
- Нет.
- А что ты делаешь? Он гортанно усмехнулся.
- Облегчаюсь.
Рейн чуть не задохнулась от его вульгарности и, повернувшись, чтобы пристыдить его, увидела в тусклом свете факела, что он лежит на спине, закинув руки за голову. Его губы скривились в усмешке, он хитро подмигнул ей.
Мерзкий насмешник! Она обиженно повернулась к нему спиной.
- Рейн!
- Ну?
- А что такое орга-азм?
Рейн почувствовала, что краснеет в замешательстве, и не стала ничего говорить. Наверно, он сам знает и просто продолжает изводить ее.
Селик привстал, погасил факел и улегся, накрыв их обоих шкурой.
- Спи, милая.
Милая! Сердце Рейн запело от нежности. Он, вероятно, имел в виду Дождик. Как хорошо. Уже полусонная, она тихо позвала:
- Селик!
- Х-м-м?
- Я счастлива, что Бог послал меня спасти тебя.
Ей показалось, что он чертыхнулся и сказал что-то вроде "у твоего Бога, должно быть, странное чувство юмора", но она слишком устала, чтобы переспрашивать.
Рейн проснулась поздно, совершенно отдохнувшая - и одна. Она лениво вытянулась под теплыми шкурами, недоумевая, куда делся Селик.
Внезапно она поняла, что крепко проспала всю ночь. Никаких видений. Никаких кошмаров. Она улыбнулась.
А чего же можно ожидать, сказала она себе печально. Она ведь живет внутри своих видений.
Тайкир. Память неожиданно напомнила Рейн о нем, и она вскочила, сгорая от желания увидеть своего пациента. Найдя маленький ковшик с водой, она умыла лицо и прополоскала рот. Без зеркала она могла только переплести косу.
Ее единокровный брат лежал там, где она оставила его вечером. Молодой воин, который охранял его, ответил на ее вопросы. Рейн, дотронувшись до лба Тайкира, поняла, что жара нет, и облегченно вздохнула. Слава Богу, обошлось без лихорадки. Пульс был слабым, но ровным - а что может быть лучше после операции - и сердцебиение отчетливо прослушивалось.
Когда она снимала повязку, Тайкир проснулся.
- Я жив? Или умер? Ты посланница богов?
Рейн тихо рассмеялась.
- Ты абсолютно живой, милый юноша, и, я надеюсь, таким и останешься. Хотя Селик принял меня за ангела, я такая же смертная, как ты.
Тайкир попытался улыбнуться побелевшими от боли губами.
- Возьми, - сказала Рейн, доставая пузырек с дарвоном. - У меня их только шесть, поэтому постарайся их растянуть. Это облегчит боль.
- Нет, мне не нужны магические шарики от боли.
- Выпей, - строго сказала Рейн.
Она положила таблетку ему в рот, потом осторожно приподняла ему голову и дала напиться из деревянной чаши.
- Ты волшебница? Я помню, ты колола мою рану вчера, и я не чувствовал боли.
- Нет, я лекарь. Хирург, - ответила Рейн, рассматривая рану и меняя повязку.
- Правда? Я никогда не слышал, чтобы женщины этим занимались. А иглы? Нет, это волшебные инструменты.
- Даже в древности акупунктура была обычной практикой у врачей. Должна признаться, что это не моя специальность, но у меня не было выбора.
Тайкир нахмурил брови.
- Ты говорила вчера, что ты моя сестра, или мне почудилось?
Рейн закончила перевязку и с улыбкой повернулась к симпатичному юноше.
- Я твоя единокровная сестра, Торейн Джордан. Вообще-то, меня зовут Рейн.
Тайкир покачал в недоумении головой.
- Как это может быть?
- У нас был один отец, - объяснила она, скрестив пальцы при этих полуправдивых словах. - Моя мать - Руби Джордан. Ты помнишь ее?
Рейн сама удивлялась, почему после того как тридцать лет не верила матери, сейчас охотно приняла ее историю. В самом деле, а какое еще может быть объяснение? Только путешествие во времени или чертовски яркая галлюцинация.
- Нет, невозможно!
Тайкир очень разволновался и даже попытался сесть, но она вместе со стражником уложила его обратно.
- Нельзя так обманывать. Это жестоко, - нерешительно заявил Тайкир.
- О нет, я не могу говорить неправду о таких вещах.
Слезы навернулись на глаза ее брата.
- Я любил Руби, но она покинула нас прежде, чем я сказал ей об этом. Мне было только восемь лет. Почему она нас оставила?
- У нее не было выбора. Ей пришлось вернуться в свой мир после того, как Торк… наш отец… умер. Но она, знала, Тайкир, что ты любил ее. Она часто говорила о тебе.
- Но Руби и мой отец поженились всего двенадцать лет назад. Как у них мог быть ребенок твоего возраста?
- Я сама этого не понимаю, но, должно быть, в будущем время движется быстрее.
У Рейн не было другого объяснения, почему тридцать лет в будущем равны здешним двенадцати годам.
- Ты должна рассказать мне побольше… но позднее… не сейчас, - чуть слышно пробормотал Тайкир. - Твои шарики действительно волшебные. Я чувствую себя великолепно, как…
Он тихо засопел, и Рейн, улыбнувшись, заботливо убрала с его лица волосы цвета темного золота.
Выйдя из палатки, она заметила, что за ночь народу стало много больше. Около пяти сотен воинов построились на лугу, и они принадлежали разным кланам. Полудюжина вождей выкрикивала команды. Каждый был одет по-своему, представляя свой народ и культуру. Рейн была слишком далеко, чтобы слышать их, и направилась к кострам, на которых женщины торопливо готовили завтрак.
Она приблизилась к тому костру, на котором в огромном котле разогревалась какая-то еда, распространявшая в холодном утреннем воздухе аппетитный запах.
- Что происходит? - спросила Рейн у одной из женщин средних лет со светлыми волосами, заплетенными в косу и закрученными вокруг головы.
Ее туника, похожая на передник и надетая поверх нижней рубашки в складку, была скреплена на плечах двумя медными брошками. Женщина выглядела на удивление опрятной и чистой, несмотря на окружающие условия.
Она отпрыгнула от неожиданности, и, уронив ковшик, обменялась быстрым, осторожным взглядом с соседкой, молодой женщиной, одетой почти так же, разве что на талии у нее был повязан красно-белый шнурок.
Кто они? Просто женщины, следующие за лагерем? Или жены воинов?
- Меня зовут Рейн Джордан.
- Я - Сигрид, жена Кнута, - смущенно сказала старшая женщина, приложив руку к груди. Потом показала на молодую женщину. - А это моя дочь Ганвор.
- Я голодная, - сказала Рейн. - Можно мне немного похлебки?
Старшая женщина протянула ей деревянный ковш с густым бульоном, в котором плавали куски мяса вперемешку с луком и морковью. Рейн попробовала его грубой деревянной ложкой, и закрыла глаза от наслаждения. Она больше суток почти ничего не ела, и даже помои показались бы ей сейчас райской пищей.
Ганвор уставилась на нее, открыв рот.
- Ты, правда, спала вчера с Изгоем?
Она заметно содрогнулась от отвращения.
- Как?
Рейн думала, что они так смотрят на нее из-за роста, хотя она не особо выделялась среди этих рослых женщин, или из-за ее странной одежды, или, может быть, из-за ее необычных медицинских познаний. Но нет, их пугала ее связь с Селиком. Она с трудом вспомнила, что Селик тоже называл себя Изгоем.
Покраснев, Рейн вернула пустой ковш Сигрид. Подошли другие женщины, заинтересовавшись разговором.
- Да, я спала рядом с ним, - подтвердила Рейн, не желая больше ничего объяснять.
- Как ты выносишь прикосновения этого зверя? - воскликнула Ганвор. - Говорят, он ведет себя в постели как берсерк в битве.
- Берсерк?
- Сходит с ума от похоти.
От удивления Рейн наморщила лоб. Он определенно не пылал страстью к ней.
- От одного его имени меня выворачивает наизнанку, - добавила другая женщина. - Как ты можешь смотреть на него? Он же безобразен.
- Селик? Безобразен? - недоверчиво переспросила Рейн. - Мы, должно быть, говорим о разных людях. Селик жестокий, и он слишком привык к войне и убийствам, но безобразный? Ни в коем случае! Честно говоря, он, наверное, самый привлекательный мужчина, какого я встречала в жизни-Женщины отпрянули от нее, словно она сошла с ума.
- Шрамы, сломанный нос, жестокость в глазах. Говорят, он не выносит детей и разгоняет их, как паразитов. Разве это не отталкивает тебя? - недоуменно спросила Ганвор.
Рейн постаралась припомнить Селика. Да, у него было много шрамов, кривой нос, но это не портило ни его лица с правильными чертами, ни его хорошо развитого мускулистого тела. И жестокость в его глазах - да, это так, но разве эти женщины не видят, какая за ней страшная боль? Конечно, она никогда не полюбит такого, как Селик. Он слишком вульгарен, слишком упрям, слишком любит воевать, но она не могла не признать, что он красив собой.
Рейн начала было объяснять все это глупым женщинам, но тут неожиданно возник Селик, бормоча ругательства, и женщины разбежались, как испуганные мыши.
- Зачем ты так?
- Бесхарактерные полудуры, - проворчал он. Наклонившись над котлом, он принюхался, потом налил себе полный ковш похлебки и, усевшись рядом с ней на большой валун, начал жадно есть, не обращая на нее внимания.
Рейн стало его жалко. Он был все в той же легкой тунике, но Рейн заметила, что он причесался и побрился. Его светлые волосы, блестевшие как серебро, падали на плечи. Рассматривая его внимательнее после резких слов женщин, Рейн заметила много старых и не очень старых шрамов. Самым ужасным был один, от правого глаза к подбородку, который особенно выделялся на загорелом лице. И еще белый шрам на предплечье, который складывался в слово "месть". Рейн вздрогнула при мысли о том, какой ужасный случай побудил Селика вырезать буквы на собственном теле. Она, видимо, злоупотребила своим пристальным вниманием к его шрамам.
- Хватит меня разглядывать, Дождик.
- Что? - дернулась Рейн, смущенная тем, что он поймал ее за изучением его лица. - Я восхищена твоими боевыми шрамами.
- Лгунья. - Он окинул ее презрительным взглядом, потом с отвращением отвернулся. - У меня неподходящее настроение сегодня для шуток. Уйди и оставь меня одного.
Он устало потер глаза.
Резкость Селика обидела Рейн, и она продолжала, понимая, как это глупо, упорствовать.
- Откуда у тебя шрам на лице? Ты получил его в каком-нибудь дурацком сражении, где рубил людей направо и налево? Или муж одной из женщин, с которыми ты развлекался, пришел не вовремя? Нет, дай мне подумать. Наверно, ты бежал, споткнулся и…
- Ты не угадала.
Ледяные серые глаза Селика испугали Рейн, и она внезапно поняла, что в них прячется тот кошмар, о котором она не хотела ничего знать. Она встала, собираясь уйти, но Селик грубо толкнул ее обратно на валун.
- Ты спросила, глупая. Теперь оставайся и слушай. Твой отец Торк и я были рыцарями в Йомсвикинге. Когда Торк был ребенком, его брат Эрик - его называли Кровавый Топор - беспощадно преследовал его. Он даже отрубил ему мизинец на правой руке, когда Торку было всего пять лет. В конце концов Торк ушел в рыцари Йомсвикинга. Это был единственный способ скрыться от его безжалостного честолюбивого брата.
- Селик, прекрати. Извини меня. Я не хотела напоминать тебе об этих печальных временах.
Но Селик продолжал свой ужасный рассказ:
- В конце битвы в Йомсвикинге, перед смертью твоего отца, наш враг Айвар - Айвар Безжалостный - отрубил ему оставшиеся Пальцы на руке и смертельно ранил мечом в бок. И это было после того, моя миролюбица, как Айвар срубил головы дюжине наших друзей.
Слезы покатились по щекам Рейн. Она не хотела знать этих кошмарных подробностей из жизни ее отца и Селика. Она не хотела соглашаться, что есть оправдание насилию в их жизни. Нет оправдания битвам и войнам. Она всегда в это верила. И все еще продолжала верить.
Губы Селика цинично искривились, хотя он должен был заметить, как изменилось ее лицо.
- В тот день мне повезло больше других. Айвар хотел вырвать мне глаза, но оставил на память только это. - Он прикоснулся к длинному шраму.
Рейн протянула руку, чтобы погладить его, но он оттолкнул ее.
- Побереги свою жалость для других.
- Я только стараюсь понять тебя и то странное время, где я оказалась, Селик. Я знаю, что все время, вроде, обвиняю, но…
- Избавь меня от объяснений, женщина. Меня не волнует, что думаешь ты или кто-нибудь еще. Моя голова лежала на плахе в тот день, и с тех пор я никогда не боялся глядеть в лицо смерти. Я приветствую ее.
- Твоя голова лежала на плахе? - задохнулась Рейн.
- Да. - Жесткая усмешка скривила его губы. - Ты хочешь послушать об этом?
Рейн в ужасе смотрела на него, а он беспощадно продолжал:
- Я был чертовски красив в те дни, твоя мать так говорила, и тщеславен, как петух. Когда пришла моя очередь, я смеялся над Айваром, прося, чтобы мне подняли мои красивые волосы во время казни и не запачкали их кровью.
Вспоминая, он провел рукой по своим длинным волосам.
- Селик, я не хочу больше ничего слушать. Остановись.
Он не обратил внимания на ее мольбу.
- Толпе, которая наблюдала за казнью известных рыцарей Йомсвикинга, понравилась моя дерзость, и они уговорили Айвара удовлетворить мое желание. Он вызвал вперед воина из дворян, одного из своих самых храбрых рыцарей, и приказал ему встать впереди и держать мои сплетенные волосы, освобождая шею для палача. В последний момент я вполне обдуманно рванулся назад, и меч отрубил рыцарю руки.
У Рейн перехватило дыхание, и она в ужасе закрыла рот ладонью. Ее вскрик, как эхо, повторили те женщины, которые подошли поближе послушать рассказ Селика. Селик, казалось, не замечал никого, погрузившись в страшные воспоминания.
- Несмотря на злость, народ приветствовал мою храбрость и потребовал от Айвара сохранить жизнь мне и остававшимся в живых рыцарям, в том числе и твоему отцу. - Вернувшись в настоящее, Селик гордо задрал голову, и голос у него звучал язвительно. - Теперь ты знаешь историю моего шрама. Ты счастлива, Дождик, что твои ехидные вопросы разбудили мою кровавую память?
- Нет, Селик не счастлива. Иногда я говорю не подумав, - устало сказала она, но не удержалась и коснулась слова "месть" на его мускулистом предплечье. - А когда ты сделал себе этот шрам?
Глубокое рычание, похожее на рев разъяренного медведя, родилось в груди Селика, прокатилось по гортани и вырвалось яростным криком. Он прыгнул вперед, схватил Рейн за плечи, оторвал от земли и поднял так, что ее глаза оказались на уровне его глаз. Она почувствовала его дыхание, когда он яростно прорычал:
- Никогда, никогда не спрашивай меня об этом. Если тебе дорога жизнь, презренное отродье Локи, не пытайся об этом узнать, или, клянусь, я сверну тебе шею, как жалкому цыпленку. - Он встряхнул ее так, что, казалось, все мозги должны были вылететь у нее из головы. - Ты поняла, женщина?
Рейн не могла выдавить ни звука сквозь сжатые зубы, но все-таки нашла в себе силы кивнуть.
- Хозяин, хозяин!
Селик замер, когда резкий окрик проник в его затуманенное яростью сознание.
- Проклятый, вонючий ад! - выругался он, осторожно опуская Рейн на землю и поворачиваясь к человечку, похожему на гнома, который спешил к нему на кривых ножках. Его скрюченные руки и сутулые плечи совершенно определенно говорили Рейн о том, что у него артрит. Ему было лет сорок, не большее, несмотря на такой внешний вид.
- Слава Богу, наконец-то я догнал тебя, хозяин, - проговорил человечек, с трудом переводя дух.
- Убби, какого черта ты здесь делаешь? Разве я не приказал тебе оставаться в Йорвике?
- Ю-би, Ю-би. Рейн тихонько покатала языком странное имя.
- Но, хозяин, я услышал о битве и подумал, что могу понадобиться тебе.
- Я не твой хозяин, Убби. Сколько раз тебе говорить.
- Да, хозяин, то есть, да, мой лорд. О, ты знаешь мое мнение, - запинаясь, пробормотал Убби.
Селик застонал и устало поднял глаза к небу.
- Мне не хватало только слуги, которого я не хотел и не звал, и ангела-хранителя.
Убби в первый раз посмотрел на Рейн, и его глаза широко открылись в изумлении.
- Хозяин, это и есть твой ангел-хранитель? Глаза Селика, уже не бешеные, а блестевшие усталостью, встретились с глазами Рейн.
- Да, она говорит, что послана христианским богом спасти меня.
Убби перевел взгляд с Рейн на Селика, потом обратно на Рейн.
- От чего? - удивленно спросил он, ясно понимая, что женщина не очень-то поможет Селику в битве.
- От самого себя, - вяло ответил Селик.
Тут Убби удивил их обоих, важно заметив:
- Давно пора.
Селик воздел руки к небу, словно капитулируя перед этой парочкой. Потом он повернулся к Рейн.
- Покажи ему мой шатер.
- А куда мне девать Яростного? - робко спросил Убби.
- Яростного? Ты привел его сюда?
- Да. Я подумал, что, может быть, тебе понадобится твой конь.
- Яростный! Это на тебя похоже. Только ты мог дать своему коню такое имя, - заметила Рейн.
Селик презрительно махнул рукой, окинув ее негодующим взглядом.
- Иди и втыкай свои иголки в чьи-нибудь другие глаза - лучше бы в глаза саксов.
- Я не втыкала Тайкиру иглы в глаза, - сказала она, защищаясь, - но я с удовольствием воткнула бы одну тебе в глаз. И еще кое-куда. Ты что-нибудь слышал о вазэктомии? - спросила она невинно.
В ответ на его ошарашенный взгляд Рейн объяснила, к чему ведет вазэктомия. Она с удовольствием отметила, как побледнело лицо Селика при мысли об иглах, втыкающихся в него.
- Иголки? Глаза? - прошептал Убби, вертя головой то в одну, то в другую сторону.
- Ты воткнула их всюду, кроме глаз, - обвинил ее Селик.
- Он ведь жив, не так ли?
- Гм! Ты, несомненно, махала над ними своими проклятыми ангельскими крыльями.
- Ты просто не хочешь признать, что обыкновенная женщина может быть лекарем.
- Не будь смешной.