Филиппу, за которого я болела душой, на меня наплевать. И для него я - пересадочная станция. И как больно, как обидно, что он так легко отправился дальше! "Нравится! Интересно!" Какая же я дура! Настоящая идиотка. До каких пор я буду жить дурацкими иллюзиями?! Ах,
он неприспособленный! Ах, я ему помогу! Да это я неприспособленная неудачница! Всегда на обочине! Всегда на бобах!
Глаза Санди наполнились слезами, она уткнулась в подушку и разрыдалась.
Глава вторая
Кармен
Наплакавшись вволю, Санди уснула, а когда открыла глаза, было уже темно. Из приоткрытой двери пахло лавандой, и на секунду ей почудилось, что она в своей комнате, в родительском доме. Потом вспомнила: Филипп... Но жалость к себе успела притупиться и сменилась досадой на неизбывные и дурацкие мечты...
Шел одиннадцатый час ночи. Понятно, что теперь не уснуть. Да и не ложилась она никогда в такое время. Нужно чем-то заняться, только вот чем? Позвонить кому-нибудь из друзей, сообщить о приезде и отправиться ужинать? Но тогда придется что-то врать. Одной пойти?
Из-за закрытых ставен с улицы доносились звуки кипящей вечерней жизни. Беззаботно хохотали молодые люди, весело щебетали девушки, кто-то кому-то назначал свидание.
Нет, выходить решительно не хотелось. Санди босиком лениво отправилась к холодильнику. Что у меня там? Клубника, сыр, минералка. Вот и прекрасно, можно остаться дома. А это что за пакет? Ах да, это же рукопись, которую просила прочитать Элен! У ее кузена депрессия и неврастения. У меня самой и депрессия, и неврастения. Если первые пять страниц не понравятся, дальше читать не буду. Верну, и дело с концом, у меня своих неприятностей хватает.
Ночная уличная жизнь только добавляла Санди раздражения. Воинственно хлопнув дверью, она удалилась с клубникой и рукописью в спальню. Тихо, и в тишине слышно только мерное тиканье стенных часов. Санди поёжилась - будто казнить собираются. Она вытащила из часов батарейку, отправила в рот самую большую клубничину, потом легла на живот поперек широкой кровати и принялась за чтение.
Первая страничка: "Поль Кремер, Валье, улица Клема, 4. Телефон...".
Абзац, другой, третий. Мало-помалу она увлеклась и уже быстро переворачивала страницу за страницей.
Роман? Да нет, скорее дневник. А точнее - исповедь страстно влюбленного мужчины. Но возлюбленная не разделяет его любви, хотя они почти все время вместе. Хрупкая смуглянка Лола лишь позволяет себя любить, не отвечая взаимностью. Он страдает, желая добиться отклика, разговаривает с ней, но она молчит или роняет пустые, ничего не значащие слова. Когда он особенно неистовствует, Лола исчезает. Что таится за ее отлучками, за заурядными отговорками? С кем она доверительно беседует, кому открывает душу? Кого же любит прекрасная Лола?
Герой пытается поймать свою вечно ускользающую возлюбленную, протягивает к ней руки, но с ним рядом не она сама - ее тень. Она дразнит его, то разрастаясь и заслоняя собой весь мир, то сжимаясь в крошечный комочек боли, вечно манит и вечно обманывает, всегда недостижимая, всегда чужая. Сжимая Лолу в объятиях, он тоскует об иной Лоле, открытой, доверчивой, доверившейся.
Худобой, смуглой кожей, черными глазами Лола напоминает герою Кармен: тот же сумрачный взгляд, тяжелые смолистые косы, безвкусный нелепый наряд... Кармен, настоящая Кармен. Ему показалось, что судьба расщедрилась на королевский подарок, он потерял покой, признался в любви, ходил по пятам, и через неделю Лола уже переехала к нему.
Нося по комнате на руках свою миниатюрную возлюбленную, он декламировал: "Она все маленькое тело, раздевшись, прячет в плащ волос", - и продолжал, вглядываясь:
Она лицом бледна, но брови
Чернеют, и алеет рот:
Окрашен цветом страстной крови,
Цветок багряный, красный мед!
Звук низкого хрипловатого голоса Лолы повергал его в дрожь, но когда он пытался вспомнить, что же она сказала, то не мог припомнить ни слова.
Он стал ее писать. Художник, он понадеялся на свое искусство, поверив, что оно станет той волшебной сетью, которая опутает ускользающую беглянку. Наброски, портреты получались яркими, но холодными. И на полотне Лола не желала делиться тем огнем, что таился в ней, тек по жилам, дразнил и манил. Огонь. Где он, этот огонь?
В ее прельстительности скрыта,
Быть может, соль пучины той,
Откуда древле Афродита
Всплыла, прекрасной и нагой!
Жадно и неустанно искал художник эту жгучую соль. И писал, писал, писал...
Знатоки оценили его нервную стильную живопись. О нем заговорили в богемных кругах. Стало модным ходить к нему в мастерскую. Ему предложили выставиться. Но он, одержимый своей погоней, пренебрег стучащейся в двери славой и отказался. Ему чудилось, что еще немного, и он поймет, поймает дразнящий язычок пламени, пленит свою чаровницу, свою Кармен. Что ему лавры популярности? Он хотел запечатлеть пламя души. Прогнав из своей мастерской докучливых посетителей, он вновь стал вглядываться в ту, которая была его музой и мукой.
Вновь близилось Рождество, и герой решил сам выбрать наряд для своей возлюбленной. Ему доставляло несказанное удовольствие служить красоте своей королевы. Но когда он увидел Лолу в бирюзовом струящемся платье, когда сам перевил ее темные волосы серебристыми сверкающими нитями и уложил в корону, то понял, что она - морская дева, наяда, что жжет таящийся в ней лед, а не пламя. Ему не терпелось запечатлеть это открытие, но... Лола исчезла. Растаяла. Бросила его.
А что же герой? Он зашвырнул в дальний угол кисти, покинул Париж, распрощался с прежней жизнью, вот только никак не мог распрощаться с зияющей сосущей пустотой в душе...
За окном светало, когда Санди закончила читать. Она вышла в свой садик. И, будто обещанием дождя, на нее повеяло влажной свежестью. Цветы пахли сильнее, где-то глухо ворковала горлица, и ее воркование напомнило ей низкий, хрипловатый голос Кармен. Странное утешение коснулось сердца Санди. Как богата жизнь любящего сердца, подумала она, уже не коря себя за то, что так спешила к Филиппу. Она не могла иначе и была рада, что помогла ему. Для него и
вправду началась новая жизнь, так стоит ли обижаться? Возможно, он преодолеет свою скованность, разговорится. Вот только как сложатся у него отношения с Треньяном? От общения с этим тираном на коротких ножках, то и дело поправляющим свою львиную гриву, у кого угодно разовьются комплексы...
Санди сделалось зябко, она присела, натянув на колени ночную рубашку.
Любовная история кузена Элен ее растрогала. Оригинальной она не была, но жизнь и не гонится за оригинальностью, из века в век задавая людям одну и ту же задачу: как поладить друг с другом, как найти общий язык? И люди бьются над ней, и разрешают каждый по-своему.
Что же до Поля Кремера, то, если он будет писать и дальше, вполне может рассчитывать на успех. Он не бездарен, начитан, наблюдателен. В его исповеди много искреннего чувства, тонко подмеченных деталей. И прочитанных книг, разумеется: сердце Поля Кремера говорило вполне литературным языком, и даже порой излишне красиво. Он может, например, попробовать свои силы в мелодраме, в любовном романе. Сейчас именно они пользуются спросом. Одна читательница уже ему благодарна, и не только за то, что помог ей скоротать бессонную ночь.
Невольно Санди задумалась о роковых женщинах. Они сводят мужчин с ума, но сами несчастливы. Сбежала же Лола-Кармен от своего художника, значит, ей было плохо. Да и может ли быть счастлив кинжал, наносящий раны? Санди всегда пыталась их врачевать, и тоже была несчастна. Почему?
Почувствовав, что ноги затекли и замерзли, она распрямилась, потянулась и, почувствовав, что ее клонит в сон, вернулась в спальню, улеглась в постель, укрылась одеялом, пригрелась и заснула.
Ей снился Филипп. Он называл ее своей музой, а Санди танцевала и била в звенящий бубен. Звон становился все громче, громче... Она открыла глаза. Кто-то трезвонил в дверь и, похоже, давно.
Накинув халат, Санди бросилась в прихожую.
- Кто там? - недоуменно спросила она.
- Неужели ты до сих пор дрыхнешь, Ди?!
Филипп? В одно мгновение Санди распахнула дверь. Вот счастье-то! Он шагнул к ней, прижал к себе, стал целовать, и она почувствовала, что и Филипп ужасно соскучился.
- У тебя вчера был расстроенный голос, - говорил он между поцелуями, - мы с тобой так давно не виделись. - Хотя прошла всего неделя, им обоим казалось, что минула вечность: так много произошло событий. - И какая победа, а?
Печали Санди таяли, как тает снег под первыми лучами весеннего солнышка.
- А как же работа с актрисой? - пролепетала она.
- Поработали. Сегодня Роже решил, что будет работать с ней сам. Ключевые моменты мы обсудили все вместе и прекрасно поняли друг друга.
Санди отметила, что Филипп уже называет Треньяна по имени и говорит с нарочитой небрежностью.
Взгляд Филиппа обежал спальню: смятая постель, листки на полу.
- Работала до утра? Ну ты даешь! Трудоголик, что ли? - Его рот растянулся в улыбке, и Санди невольно потянулась к нему.
- Я же говорила, срочная рукопись, - пробормотала она и приникла теплыми нежными губами к его - сухим и жестким.
Филипп подталкивал ее к кровати, торопил с халатом, рубашкой. Санди и сама спешила их снять, думая: почему же я себя мучила? Он так любит меня, так любит...
В любви Филипп был жаден и тороплив. Санди не всегда успевала получить удовольствие, но никогда не ставила этого ему в вину, ей нравилось быть щедрой. Но сегодня волнение, разлука сыграли положительную роль, и они, одновременно застонав, одновременно улыбнулись.
- По-моему, стоит еще поспать, Ди, - деловито предложил Филипп, глядя в ее затуманенные счастливой истомой глаза. - Ты совсем сонная.
- Ты тоже, - ответила она, благодарно прижимаясь к нему.
- Еще бы, я ведь почти не спал сегодня, выехал на рассвете.
Он обнял ее и заснул. Немного погодя сморило и Санди. Ей снилась Кармен с большими черными усами. В конце концов она поняла, что это переодетый Филипп.
Одеваясь, она со смехом рассказывала про усатую Кармен. Полуголый Филипп, опершись на подушку, слушал. Уже томила жара, проникавшая в открытую дверь из садика.
- Может, никуда не пойдем? - спросил он. - У тебя наверняка найдется что-то перекусить. А попозже поедем в какой-нибудь роскошный ресторан праздновать. Согласна?
- Конечно. - Санди отложила платье и накинула халат. - Сейчас посмотрим, чем мы богаты.
Она метнулась в кухню, и Филипп проводил ее снисходительным взглядом. Купить ей, что ли, таблетки для похудания, теперь их рекламируют на каждом шагу...
Хлеб, масло, сыр, джем, кофе, минералку и остатки клубники Санди умудрилась уместить на подносе вместе с чашками, сахарницей, молочником - и отнесла в спальню.
- А выпить за успех?
- Загляни в буфет. Может, там найдется что-нибудь. Я не помню.
Филипп нехотя встал и двинулся к буфету. Санди любовно обняла взглядом его широкие плечи, мускулистую спину, узкий таз - настоящая мужская фигура! И двигается слегка вразвалочку, по-хозяйски.
В буфете нашлась бутылочка любимого Санди розового вина, и, полулежа на широкой кровати, они принялись пировать.
- Чин-чин! - Подняв бокалы, они посмотрели друг на друга. - За наш успех!
Выпив и поставив бокал на поднос, Санди рассмеялась.
- Чего ты? - готовясь тоже улыбнуться, спросил Филипп.
- Я уверена, что месье Треньян с актрисой работают точно так же, как мы с тобой, - со смехом сказала Санди.
Губы Филиппа зло поджались, такого от Санди он не ожидал. Ну и цинизм! Надо же такое сморозить - коротконогий толстяк Треньян и хорошенькая молоденькая Маргарита! Да она ему в дочери годится!
- Ты что, забыла, сколько Треньяну лет? - сухо осведомился он. - А Маргариту ты видела?
Санди мгновенно отметила и злобу, с какой говорит Филипп, и то, что актрису назвал по имени... С вновь вспыхнувшей обидой она ответила:
- Не так уж много! А Маргариту, - она нажала на имя, - я в глаза не видела. Но, судя по твоему возмущению, она очень и очень хорошенькая.
- Какому еще возмущению? - вконец разозлился Филипп. - Я возмущаюсь глупостью, какую ты сморозила. Мадемуазель Дюваль совсем еще юная девушка, а твой Треньян - урод и старикашка.
- Мой Треньян необыкновенно талантливый режиссер. Да, за месяц я узнала его, он не слишком приятный, но одаренный и интересный человек. А что касается глупости, то я не имею обыкновения их морозить, - холодно отчеканила Санди, - Да будет тебе известно, что в кино свои законы. Там так положено, вот и все! А если ты этого не знаешь, ты дикарь. Впрочем, я всегда забываю, из какого глухого угла ты приехал.
О последней фразе она сразу же пожалела: при комплексах Филиппа это удар ниже пояса.
- Да, я дикарь и не хочу изучать мерзкие законы богемы! Не знаю и знать не хочу!
Филипп кипел от возмущения. Перед его мысленным взором стояла тонюсенькая Маргарита Дюваль и, глядя снизу вверх кроткими шоколадными глазами, словно молила о защите. Она была из тех малышек, которые любого мужчину делают Голиафом, призывая его на помощь своей женской слабости.
Видя, что Филипп разозлился не на шутку, Санди остыла. Ей совсем не хотелось ссориться. Поддавшись обиде, она и сама наговорила обидных вещей. Хотя задело ее многое, и в первую очередь то, что, защищая какую-то едва знакомую актрису, Филипп не щадил ее, Санди, и бил наотмашь. Но она не собиралась с ним сражаться. Глупостью было уже то, что она поддалась обиде, но ошибку повторять не собирается.
- Прости, Филипп, если задела тебя. Я этого не хотела, - сказала она примирительно. - Ты по-рыцарски бросился отстаивать честь женщины, а мы, шотландцы, ценим добродетель, какой бы старомодной она ни выглядела. Другое дело, что ты очень скоро поймешь: копья тут ломать не из-за чего.
Филипп усмотрел в ее словах скрытую насмешку и выпад против мадемуазель Дюваль, но пошел на мировую. Он был крайне недоволен собой. Недоволен, что едва не поссорился с Санди, показав, насколько увлечен девочкой с шоколадными глазами.
А девочка заинтересовала его, и даже очень. Робость и почтение, с какими она смотрела на Филиппа, сразу его расположили, и он взял Маргариту под свое покровительство. Состояние для него новое, лестное, оно мгновенно раскрепостило Филиппа. Почувствовав себя искушенным в жизни многоопытным зубром, он непринужденно шутил, удивляясь сам себе. Он и не знал, что может быть настолько галантен, так остроумен...
А с Санди... Самолюбивый Филипп не любил оказываться в уязвимом положении, а сейчас стал уязвим вдвойне. Есть от чего прийти в раздражение. Раздражение не проходило, но он постарался его скрыть.
- Это ты меня извини, Ди, - криво усмехнулся Филипп, - сам не знаю, с чего я так раскипятился. Ты, наверное, права, я настоящий дикарь.
- Нет, ты настоящий рыцарь без страха и упрека.
Санди прильнула к нему, и он поцеловал ее.
- Давай одеваться, - потянувшись, предложил Филипп. - Куда поедем ужинать? Может, прокатимся до набережной? - Настроения праздновать у него уже не было, и он прибавил: - Мне ведь надо еще домой заехать собраться. Я махнул в Бужи даже без зубной щетки.
Санди мгновенно поняла, что праздник на сегодня отменяется, и подумала, что, может быть, Филипп и не приехал бы, если б отправился в Бужи с вещами.
- Знаешь, давай лучше пройдемся, - предложила она, - поужинаем в китайском ресторане за углом, потом ты проводишь меня и поедешь домой.
- Годится, - одобрил Филипп, натягивая джинсы.
А Санди опять обиделась: она-то надеялась, что Филипп попросит ее помочь собраться.
Они вышли, когда уже сгущались сумерки, и двинулись вниз к бульварам в толпе праздных зевак: высокая крупная Санди и Филипп, чуть ниже нее, широкоплечий, поджарый.
За ужином шутили, смеялись, стараясь растворить неприятный осадок, оставшийся после размолвки, выпили бутылку шампанского и действительно развеселились.
Потом Филипп проводил Санди, у двери чмокнул в щеку.
- Пока! Скоро увидимся! - И, махнув рукой, торопливо пошел к машине. Садясь в нее, помахал еще раз.
Помахала и Санди, посмотрела, как он уехал, и вернулась к себе.
Неприбранная постель, остатки пиршества... Она переоделась и нехотя принялась за уборку. Почему-то она чувствовала усталость и опустошенность, хотя все вроде хорошо: Филипп по-
прежнему с ней и любит ее. Прислушивается к ее советам. Уважает. Ценит.
И все же что-то ее беспокоило.
Глава третья
На съемочной площадке
По пустынной предрассветной дороге Филипп гнал машину, торопясь в Бужи. Он мог выехать и позже, но вчерашний разговор с Санди не выходил у него из головы. Он спешил убедиться в ее неправоте, летел будто на крыльях. Перед глазами мягко серебрилась нескончаемая лента шоссе. Пробки рассосались вчера, а машины, если и попадались, то шли навстречу, в город, и не легковые, а мощные рефрижераторы, грузовики, автофургоны.
Он вырвался из Парижа и ехал навстречу солнцу, которое медленно выплывало из-за горизонта, окрашивая все вокруг в розовый цвет. На душе у Филиппа вдруг стало радостно и тревожно. Санди осталась позади, затерявшись в суетливом Париже, а его манило будущее, манила новая неизведанная жизнь - ослепительная, яркая, похожая на встающее солнце, которое и рассмотреть-то нельзя, до того оно слепит глаза.
Самолюбивый, неуверенный в себе Филипп всегда искал, кто его поддержит. Отзывчивых людей немало, и он непременно находил благодетеля, но благодарности к тому не испытывал, наоборот, вступал в тайную борьбу.
Филипп искренне восхищался Санди, ее умом, общительностью, умением найти общий язык с самыми разными людьми. Рядом с ней он самому себе казался угрюмым тугодумом и невольно мстил ей: отыскивал ее слабые места, недостатки, ставил на место, стремился восторжествовать даже по пустякам. Свое болезненное самолюбие Филипп лечил победами, а Санди лишала его бодрящей радости завоеваний. Конечно, как всякий мужчина, он ценил ее преданность, гордился, что им дорожат, считал, что по заслугам, но ее постоянство наводило на Филиппа скуку, а податливость в постели расхолаживала.
Сейчас он летел по следу иной, недоступной пока добычи, мечтая подстеречь ее, пленить, закогтить. Поначалу у Филиппа и в мыслях не было добиваться внимания Марго. Она показалась ему слишком юной, слишком невинной, и пленила-то его не она сама по себе, а собственная непривычная раскованность. Но циничная реплика Санди, соединившая хорошенькую нежную девочку с седеющим толстяком режиссером, разбудили дремлющего охотника, навели на след. Филиппу захотелось опередить Треньяна и самому сорвать приветливый первоцвет. Придирчиво оглядев себя в зеркале, он убедился, что шансов у него куда больше, чем у коротконогого толстяка.
Начав охотничью гонку, Филипп выжимал предельную скорость из старенького "рено". В гостиницу он приехал около шести утра, думая застать сонное царство, собираясь смыть в душе усталость полубессонной ночи и отправиться завтракать с Маргаритой.