Перед ними появилась вдова, и если она и обеспокоилась, что разбойник ласкал ее компаньонку, она ничего об этом не сказала. Вместо этого она показала маленький предмет.
- Пожалуйста, - попросила она его. - Возьмите это.
Он выпустил руку Грейс, его пальцы неохотно покинули ее кожу. Как только он дотянулся до предмета, Грейс поняла, что вдова держала живописную миниатюру. Это был портрет ее второго давно умершего сына.
Грейс знал эту миниатюру. Вдова всегда носила ее с собой.
- Вы знаете этого человека? - прошептала вдова.
Разбойник посмотрел на портрет и покачал головой.
- Посмотрите поближе.
Но он только снова покачал головой, пытаясь возвратить портрет вдове.
- Может он чего-то стоит, - сказал один из его компаньонов.
Он вновь покачал головой и пристально вгляделся в лицо вдовы.
- Он никогда не будет для меня столь же ценен, как для Вас.
- Нет! - воскликнула вдова, вновь протягивая ему миниатюру. - Смотрите! Я прошу Вас, смотрите! Его глаза. Его подбородок. Его рот. Они Ваши.
Грейс с силой втянула воздух.
- Я сожалею, - мягко сказал разбойник. - Вы ошибаетесь.
Но ее нельзя было отговорить.
- Его голос - Ваш голос, - настаивала она. – Ваша интонация, Ваш юмор. Я знаю это. Я знаю это так же, как я знаю, как дышать. Он был моим сыном. Мой сын.
- Мэм, - вмешалась Грейс, по-матерински обвивая руку вокруг нее. Обычно вдова не позволила бы такую близость, но не было ничего нормального во вдове этим вечером. - Мэм, здесь темно. Он носит маску. Это не может быть он.
- Конечно это не он, - крикнула она, с яростью отталкивая Грейс. Она бросилась вперед, и Грейс почти упала, с ужасом заметив, что все мужчины подняли свое оружие.
- Не причиняйте ей боль! - выкрикнула она, но ее просьба была не нужна. Вдова уже схватила свободную руку разбойника и сжимала ее, как будто он был ее единственным средством спасения.
- Это - мой сын, - сказала она, ее дрожащие пальцы показывали миниатюру. - Его звали Джон Кэвендиш, и он умер двадцать девять лет назад. У него были каштановые волосы, и синие глаза, и родинка на плече. - Она судорожно сглотнула, ее голос снизился до шепота. - Он обожал музыку, и он не мог есть землянику. И он мог... он мог...
Голос вдовы сломался, но все молчали. Воздух был густым, тишина напряженной, все глаза были устремлены на старуху, пока она, наконец, не продолжила, шепча едва слышно:
- Он мог любого заставить смеяться.
И затем, чего Грейс никак не могла вообразить, вдова обратилась к ней и добавила:
- Даже меня.
Время словно остановилось, чистое, тихое и тяжелое. Никто не произнес ни слова. Грейс не была даже уверена, дышал ли кто.
Она смотрела на разбойника, на его рот, на этот выразительный, дьявольский рот, и она знала, что что-то было не так. Его губы были приоткрыты, но не только это, было что-то еще. Впервые, его рот был без движения, и даже в серебристом свете луны она могла сказать, что он побелел как полотно.
- Если для Вас это что-нибудь значит, - продолжала вдова с тихой решимостью, - Вы можете найти меня в замке Белгрейв. Я буду ждать Вас.
И затем, сгорбленная и дрожащая, какой Грейс никогда ее не видела, она повернулась, продолжая сжимать миниатюру, и поднялась назад в карету.
Грейс стояла, не совсем уверенная в том, что сделать. Казалось странным, что она больше не ощущала опасности под тремя дулами пистолетов, все еще направленными на нее, и одним дулом - разбойника, ее разбойника, безвольно опущенном. Но они добыли всего лишь одно кольцо, конечно, это не достаточный трофей для опытной группы грабителей, и она не чувствовала, что может вернуться в карету без разрешения.
Она откашлялась.
- Сэр? - сказала она, не зная точно, как к нему обратиться.
- Меня зовут не Кэвендиш, - сказал он мягко, его голос был слышен только ей. – Но так меня звали когда-то.
Грейс задохнулась.
И затем одним резким и быстрым движением он вскочил на свою лошадь и рявкнул:
- Здесь мы закончили.
И Грейс осталась одна, уставившись на его спину, пока он не скрылся вдали.
Глава вторая
Несколько часов спустя Грейс сидела на стуле в коридоре около спальни вдовы. Она была так утомлена и ничего так не хотела, как заползти в свою собственную кровать, где, она была совершенно уверена, будет метаться и ворочаться, не в состоянии заснуть, несмотря на изнеможение. Но вдова была так расстроена и звонила столь часто, что Грейс, наконец, сдалась и принесла стул к ее спальне. За прошлый час она принесла вдове (которая не поднималась с постели) связку писем, спрятанных в глубине запертого ящика, стакан теплого молока, стакан бренди, другую миниатюру ее давно умершего сына Джона, шейный платок, который явно обладал своего рода сентиментальной ценностью, и другой стакан бренди, чтобы заменить тот, который вдова опрокинула, с тревогой отправляя Грейс за шейным платком.
Прошло примерно десять минут с последнего вызова. Десять минут бездействия, когда она сидела на стуле и ждала, размышляя, размышляя...
О разбойнике.
О его поцелуе.
О Томасе, нынешнем герцоге Виндхэме, которого она считала другом.
О давно умершем среднем сыне вдовы и человеке, который, очевидно, имел с ним сходство. И его имя.
Его имя. Грейс протяжно, беспокойно вздохнула. Его имя.
Боже милостивый!
Она не сказала этого вдове. Она стояла неподвижно посреди дороги, наблюдая, как разбойник мчался прочь в свете неполной луны. Только когда он скрылся, она, наконец, подумала, что ее ноги вполне способны передвигаться, и пора направить их домой. Нужно было развязать лакея и позаботиться о кучере, а что касается вдовы - она была так явно расстроена, что даже не жаловалась, когда Грейс размещала раненого кучера с нею в карете.
Затем она присоединилась к лакею на месте кучера и повезла всех домой. Она не имела большого опыта управления лошадьми, но вполне могла справиться.
Она должна была справиться. Не было никого, кто сделал бы это за нее. Это было то, на что она была способна.
Управлять. Что-то делать.
Она привезла их домой, нашла того, кто позаботится о кучере, затем занялась вдовой, и все время думала: "Кто это был?"
Разбойник. Он сказал, что его когда-то звали Кэвендиш. Мог ли он быть внуком вдовы? Ей сказали, что Джон Кэвендиш умер, не оставив потомства, но он был бы не первым молодым дворянином, который засоряет местность внебрачными детьми.
Если исключить то, что он сказал, что его зовут Кэвендиш. Или скорее звали Кэвендиш. Это означает...
Грейс в смятенье покачала головой. Она так устала, она едва соображала, и все же единственное, что она еще могла делать, это думать. Что это значит, если имя разбойника было Кэвендиш? Может незаконный сын взять имя отца?
Она понятия не имела. Она никогда прежде не встречала бастарда, по крайней мере, не такого благородного происхождения. Но она знала других, которые изменили свои имена. Сын викария, например, жил с родственниками, будучи маленьким, а когда в последний раз приезжал навестить их, он взял себе другую фамилию. Таким образом, наверняка, незаконный сын мог назвать себя любым именем, которым ему бы захотелось. И даже если это не было бы юридически обосновано, то разбойник не посчитался бы с такой мелочью, не так ли?
Грейс коснулась своего рта, пытаясь притвориться, что она не дрожит от волнения при воспоминаниях, промчавшихся в ее памяти. Он поцеловал ее. Это был ее первый поцелуй, а она не знала, кем он был.
Она помнила его аромат, она помнила теплоту его кожи и бархатную мягкость его губ, но она не знала его имени.
По крайней мере, не полностью.
- Грейс! Грейс!
Грейс поднялась. Она оставила дверь приоткрытой так, чтобы лучше слышать вдову, и быть достаточно уверенной, что ее снова вызывают. Вдова явно все еще расстроена - она редко использовала имя Грейс. Так тяжелее было обращаться к ней в требовательной манере, в отличие от мисс Эверсли.
Грейс помчалась назад в спальню, пытаясь не выглядеть утомленной и обиженной, в то время как произносила:
- Чем могу быть полезна?
Вдова сидела в кровати, точнее, не совсем сидела. Она, практически, лежала, только ее голова опиралась на подушки. Грейс подумала, что так ужасно неудобно, но в последний раз, когда она попыталась улучшить ее положение, та едва ее не покусала.
- Где Вы были?
Грейс не думала, что вопрос требовал ответа, но, тем не менее, сказала:
- Возле Вашей двери, мэм.
- Вы мне понадобились, чтобы кое-что мне принести, - сказала вдова, выглядевшая не столько властной, сколько взволнованной.
- Что Вы хотите, Ваша милость?
- Я хочу портрет Джона.
Грейс уставился на нее непонимающе.
- Да не стойте же там! - вдова практически кричала.
- Но, мэм, - возразила Грейс, отступив назад, - я принесла Вам всем три миниатюры, и...
- Нет, нет, нет, - выкрикивала вдова, ее голова качалась взад и вперед на подушках. - Я хочу портрет. Из галереи.
- Портрет, - эхом отозвалась Грейс, была половина третьего утра, и, возможно, она заболела от истощения, но ей показалось, что ее только что попросили снять портрет в натуральную величину со стены и пронести его два лестничных марша в спальню вдовы.
- Вы знаете его, - сказала вдова. - Джон стоит рядом с деревом, и его глаза искрятся.
Грейс мигала, пытаясь осознать это.
- Я думаю, такой только один.
- Да, - сказала вдова, ее голос почти сорвался от нетерпения. – У него блестящие глаза.
- Вы хотите, чтобы я принесла его сюда.
- У меня нет другой спальни, - огрызнулась вдова.
- Очень хорошо. - Грейс сглотнула. О господи, как она собирается это сделать? - Это займет немного времени.
- Только подставьте стул и сдерните проклятую картину вниз. Вам нет необходимости...
Грейс рванулась вперед, поскольку тело вдовы забилось в судорогах кашля.
- Мэм! Мэм! – говорила она, обвивая вокруг нее свою руку, чтобы усадить ее вертикально. - Пожалуйста, мэм. Вы должны попытаться быть более спокойной. Вы сделаете себе больно.
Вдова несколько последних раз кашлянула, сделала большой глоток теплого молока, затем выругалась и выпила вместо него свое бренди. И она полностью пришла в себя.
- Я сделаю больно Вам, - она с трудом дышала, поставив стакан назад на ночной столик, - если Вы не принесете мне этот портрет.
Грейс сглотнула и кивнула.
- Как пожелаете, мэм. - Она выбежала, опустившись по стене коридора, как только оказалась вне поля зрения вдовы.
Вечер так прекрасно начинался. А теперь посмотрите на нее. Ей целились пистолетом в сердце, ее поцеловал человек, чье место, уж точно, на виселице, и теперь вдова хотела, чтобы она вступила в схватку с портретом в натуральную величину на стене галереи.
В половине третьего утра.
- Она платит мне явно не достаточно, - бормотала Грейс в такт своему дыханию, спускаясь вниз по лестнице. – Не может существовать достаточно денег...
- Грейс?
Она резко остановилась, споткнувшись на нижней ступеньке. Большие руки немедленно нашли ее плечи и поддержали. Она осмотрелась, даже притом, что знала, кто это может быть. Томас Кэвендиш был внуком вдовы. Он был также герцогом Виндхэмом и, таким образом, несомненно, самым влиятельным человеком в округе. Он жил в Лондоне почти так же часто, как и здесь, но Грейс, на самом деле, очень хорошо его узнала за те пять лет, что была компаньонкой вдовы.
Они были друзьями. Это была странная и совершенно неожиданная ситуация, учитывая различие в их положении, но они были друзьями.
- Ваша милость, - сказала она, несмотря на то, что он давно просил называть его по имени, когда они были в Белгрейве. Она устало кивнула ему, он отстранился и опустил свои руки. Было слишком поздно, чтобы задумываться над титулами и обращениями.
- Почему, черт возьми, Вы так активны? - спросил он. – Сейчас уже более двух часов ночи.
- На самом деле, более трех, - рассеянно поправила она, и затем... святые небеса, Томас!
Ее застали врасплох. Что она должна сказать ему? Должна ли она вообще что-нибудь говорить? Она бы не скрыла тот факт, что на нее и вдову напали разбойники, но она не была уверена, должна ли рассказать, что у него может быть двоюродный брат, разгуливающий по дорогам, лишая местное дворянство их ценностей.
Однако если подумать, этого не могло быть. И, конечно же, не имело смысла напрасно его беспокоить.
- Грейс?
Она встряхнула головой.
- Я сожалею, что Вы сказали?
- Почему Вы блуждаете по дому?
- Ваша бабушка нехорошо себя чувствует, - сказала она. И затем, так как она отчаянно хотела изменить тему разговора: - Вы поздно вернулись.
- У меня были дела в Стэмфорде, - сказал он резко.
Его любовница. Если было бы что-то еще, он не был бы так уклончив. Это странно, тем не менее, сейчас он был здесь. Обычно он отсутствовал всю ночь. Грейс, несмотря на свое респектабельное происхождение, была прислугой в Белгрейве, а потому была посвящена почти во все сплетни. Если герцог отсутствовал всю ночь, она обычно знала об этом.
- У нас был … захватывающий вечер, - сказал Грейс.
Он смотрел на нее выжидающе.
Она колебалась, и затем... действительно, ничего не случится, если она расскажет об этом.
- На нас напали разбойники.
Его реакция была моментальной.
- Боже милостивый, - воскликнул он. - Вы в порядке? А моя бабушка?
- Мы обе целы, - заверила его Грейс, - хотя наш кучер получил удар по голове. Я взяла на себя смелость предоставить ему три дня, чтобы поправиться.
- Конечно. - Он на мгновение закрыл глаза, выглядя очень огорченным. - Я должен извиниться, - сказал он. – Мне следовало бы настоять, чтобы Вы взяли более чем одного слугу для эскорта.
- Не глупите. Это не Ваша ошибка. Кто бы подумал... - Она прервала себя, так как действительно, не было никакого смысла в поисках виновного. - Мы невредимы, - повторила она. - Это - все, что имеет значение.
Он вздохнул.
- Что они взяли?
Грейс сглотнула. Она не могла сказать ему, что они украли только кольцо. Томас никогда не был идиотом, он задался бы вопросом почему. Она широко улыбнулась, решив, что неопределенность – это то, что надо.
- Немного, - сказала она. – У меня вообще ничего. Я полагаю, что было очевидно, что я женщина без средств.
- Бабушка должна быть безумно зла.
- Она немного расстроена, - сказала Грейс уклончиво.
- На ней были ее изумруды, не так ли? - Он покачал головой. - Старая летучая мышь нелепо привязана к этим камням.
Грейс не стала ругать его за характеристику его бабушки.
- Она, действительно, была в изумрудах. Но спрятала их под подушкой сиденья.
Он выглядел пораженным.
- Она спрятала?
- Я спрятала, - поправила Грейс, несклонная разделять славу. - Она кинула их мне прежде, чем они ворвались в карету.
Он слегка улыбнулся, затем, после минуты несколько натянутой тишины, сказал:
- Так Вы не сказали, почему Вы все еще на ногах так поздно. Вы заслуживаете отдыха.
- Я … э … - Казалось, не было никакого способа избежать с ним разговора. К тому же, на следующий день он, наверняка, заметил бы массивное пустое пятно на стене галереи. - У Вашей бабушки странное желание.
- Все ее желания странные, - немедленно ответил он.
- Нет, это... хорошо... - Грейс смотрела раздраженно. Как она до этого дошла? - Я полагаю, что Вы захотите помочь мне вынести картину из галереи.
- Картину.
Она кивала.
- Из галереи.
Она снова кивнула.
- Я полагаю, что она просит один из тех небольших квадратных натюрмортов.
- С вазами с фруктами?
Он кивнул.
- Нет. - Когда он не ответил, она добавила: - Она хочет портрет Вашего дяди.
- Которого?
- Джона.
Он кивнул, слегка улыбаясь, но без тени юмора.
- Он всегда был ее любимцем.
- Но Вы никогда не знали его, - сказала Грейс, потому что то, как он это произнес – почти провозгласил, звучало так, словно он был этому свидетелем.
- Нет, конечно, нет. Он умер прежде, чем я родился. Но мой отец рассказывал о нем.
По выражению его лица было видно, что он не желал более обсуждать этот вопрос. Грейс не могла представить, что еще сказать, тем не менее, она продолжала стоять, ожидая, когда он соберется с мыслями.
Что он, очевидно, и сделал, потому что повернулся к ней и спросил:
- Это портрет в натуральную величину?
Грейс представила себя снимающей его со стены.
- Боюсь, что так.
Мгновение казалось, что он может пойти в галерею, но затем лицо его отвердело, и он превратился в грозного, неприступного герцога.
- Нет, - сказал он твердо. - Вы не получите ее для нее этим вечером. Если она хочет перетащить эту чертову картину в свою комнату, она может утром попросить лакея.
Грейс хотела улыбнуться его защите, но она была слишком утомлена. И помимо этого, с тех пор, как она поселилась у вдовы, она давно научилась следовать по пути наименьшего сопротивления.
- Уверяю Вас, сейчас я ничего так не хочу, как удалиться, но легче сразу же выполнить ее приказ.
- Абсолютно нет, - сказал он властно, и не ожидания возражений, повернулся и пошел вверх по лестнице. Грейс наблюдала за ним одно мгновение, а затем, пожав плечами, отправилась в галерею. Не может же быть, что так трудно снять картину от стены?
Но она успела сделать всего десять шагов до того, как услышала, что Томаса окликнул ее.
Она вздохнула, останавливаясь. Она должна была знать его лучше. Он был столь же упрям, как и его бабушка, хотя он и не ценил бы сравнение.
Она развернулась и пошла назад той же дорогой, когда услышала, что он снова ее зовет.
- Я уже здесь, - сказала она раздраженно. – Будьте любезны, не разбудите весь дом.
Он закатил глаза.
- Не говорите мне, что Вы собирались снять картину.
- Если я этого не сделаю, то она будет звонить мне всю ночь, и тогда сегодня заснуть мне не удастся.
Он сощурил глаза.
- Смотрите на меня.
- Зачем? - спросила она, сбитая с толку.
- Сорвите шнур ее звонка, - сказал он, устремляясь наверх с вновь обретенной решимостью.
- Сорвать ее … Томас! - Она бежала позади него, но конечно не могла поспеть за ним. - Томас, Вы не можете!
Он обернулся. Затем усмехнулся, и было в этом что-то тревожное.
- Это - мой дом, - сказал он. - Я могу делать все, что хочу.
И пока Грейс переваривала услышанное своим измученным сознанием, он зашагал через зал в комнату его бабушки.
- Что, - она услышала, что он оборвал шнур, - Вы думаете, что Вы делаете?
Грейс испустила вдох и поспешила за ним, входя в комнату в то время, когда он говорил:
- О боже, с Вами все в порядке?
- Где мисс Эверсли? - спросила вдова, ее глаза отчаянно метались по комнате.