Джек сделал паузу и сорвал с дерева лист, так, без всякой причины, только из прихоти. Он решил, что лист не такой зеленый как дома. Конечно, это не имело значения, за исключением того, что странным было то, что он делает.
Он бросил лист на землю и, фыркнув от нетерпения, пришпорил лошадь. Это же смехотворно, что он изводится чувством вины, собираясь просто увидеть замок. Боже, он же не собирался представляться. Он не хотел найти новую семью. Он обязан семье Одли намного больше, чем этой.
Он только хотел увидеть дом. Издалека. Увидеть, то что он мог бы иметь, но чего был рад не иметь.
Но возможно должен был иметь.
Джек пустил коня в галоп, позволяя ветру выдуть все воспоминания. Скорость давала очищение, почти прощение, и прежде, чем он понял это, он прибыл на место. И все, о чем он смог подумать, было...
Господи.
***
Грейс была измучена.
Ночью она спала, но немного, и не очень хорошо. И даже притом, что вдова захотела провести утро в постели, Грейс такую роскошь не предоставили.
Герцогиня бесконечно требовала помочь ей сменить положение: она то садилась, то ложилась, то откидывалась полулежа.
И даже когда она все бросила, отвернулась и отказалась поднять голову от подушки, ей все равно удалось вызвать Грейс шесть раз.
Первый час.
Наконец, она с головой ушла в пачку писем, которые Грейс откопала для нее в глубине старого стола ее покойного мужа, сложенных в коробку с надписью:
ДЖОН, ИТОН.
Спасена школьными бумагами. Кто бы мог подумать?
Однако отдых Грейс был прерван менее чем через двадцать минут, прибытием леди Элизабет и Амелии Уиллоуби, симпатичных, белокурых дочерей графа Кроуленда, давних соседей и, Грейс всегда была рада это отметить, друзей.
Особенно Элизабет. Они были одного возраста, и до того, как положение Грейс резко изменилось со смертью ее родителей, считались подходящими компаньонками. О, все знали, что Грейс не составит конкуренцию девочкам Уиллоуби - в конце концов, у нее никогда не было бы Лондонского сезона. Но здесь в Линкольншире, они были, если не ровня, то, по крайней мере, приблизительно одного уровня. В Линкольнширском Собрании люди не были настолько разборчивы.
И когда девочки были одни, социальное положение никогда не стояло между ними.
Амелия была младше Элизабет. Всего лишь на год, но когда все они были моложе, это казалось огромной пропастью, поэтому Грейс не знал ее так уж хорошо. Но она предполагала, что скоро это изменится. Амелия была обещана Томасу, и обещана с самой колыбели. Это была бы Элизабет, но ее обещали другому молодому лорду (также в младенчестве; лорд Кроуленд не желал пускать дело на самотек). Однако суженый Элизабет умер очень молодым. Леди Кроуленд (которая не была таковой фактически) объявила все это весьма неудобным, но бумаги, связывающие Амелию с Томасом, были уже подписаны, и все посчитали за лучшее оставить все как есть.
Грейс никогда не обсуждал этого с Томасом - они были друзьями, но он никогда не стал бы говорить с нею о чем-то настолько личном. Однако она давно подозревала, что он находил данную ситуацию довольно удобной. Действительно, наличие невесты ставило мечтающих о замужестве мисс (и их мамаш) в безвыходное положение. Отчасти. На самом деле, было очевидно, что английские леди верили в свой шанс, и где бы не появился бедный Томас, женщины начинали выставлять себя в самом лучшем свете, на всякий случай, а вдруг Амелия, ох, исчезнет.
Умрет.
Решит, что она не желает быть герцогиней.
Действительно, подумала Грейс с усмешкой, как будто у Амелии был какой-то выбор в данном вопросе.
Но даже притом, что жена была бы намного более эффективным сдерживающим средством, чем невеста, Томас продолжал тянуть со свадьбой, из-за чего Грейс считала его совершенно бесчувственным. Ради Бога, Амелии шел уже двадцать первый год. И, если верить леди Кроуленд, то по меньшей мере, четверо мужчин в Лондоне сделали бы ей предложение, если бы она не считалась будущей герцогиней Виндхэм.
(Элизабет, чьей сестрой она была, сказала, что число было ближе к трем, но, тем не менее, в течение многих лет бедная девочка была в подвешенном состоянии).
- Книги! - объявила Элизабет, как только они вошли в зал. – Как и было обещано.
По просьбе Элизабет ее мать позаимствовала у вдовствующей герцогини несколько книг. Не то чтобы леди Кроуленд действительно читала книги. За исключением страниц со сплетнями леди Кроуленд читала очень немного, но возвращение книг было прекрасным предлогом, чтобы посетить Белгрейв, и она хваталась за любой повод, который помог бы Амелии побыть с Томасом.
Ни у кого не находилось смелости сказать ей, что Амелия редко даже видела Томаса, когда бывала в Белгрейве. Большую часть времени она вынуждена была выносить компанию герцогини - компанию, возможно, слишком сильно сказано, чтобы описать Августу Кэвендиш, стоящую перед молодой леди, предназначенную для того, чтобы продолжить род Виндхэм.
Вдова прекрасно умела находить какие-либо недостатки. Можно было даже сказать, что это был ее самый большой талант.
И Амелия была ее любимым объектом.
Но сегодня она была занята. Герцогиня все еще находилась наверху за чтением латинских спряжений своего мертвого сына, и потому Амелия имела возможность потягивать чай, пока Грейс и Элизабет болтали.
Или скорее это Элизабет болтала. Все, что удавалось делать Грейс, это кивать и бормотать в подходящие моменты. Можно было бы подумать, что ее усталый ум совершенно ни на чем не может сосредоточиться, но верно было обратное. Она не могла прекратить думать о разбойнике. И его поцелуе. И его личности. И его поцелуе. А если бы она встретила его снова. И он поцеловал бы ее. И...
Она должна была прекратить думать о нем. Это безумие. Она посмотрела на поднос с чаем, задаваясь вопросом, будет ли неприлично съесть последнюю булочку.
- ... тебе точно хорошо, Грейс? - сказала Элизабет, подавшись вперед, чтобы сжать ее руку. - Ты выглядишь очень усталой.
Грейс заморгала, пытаясь сосредоточиться на лице своей дорогой подруги.
- Извини, - механически ответила она. - Я действительно устала, хотя это не оправдание моего невнимания.
Элизабет понимающе взглянула на нее. Она знала вдову. Они все знали.
- Она держала тебя допоздна вчера ночью?
Грейс кивнула:
- Да, хотя, по правде говоря, это была не ее вина.
Элизабет посмотрела на дверь, чтобы удостовериться, что никто их не подслушивает, прежде чем ответила:
- Это всегда - ее вина.
Грейс криво улыбнулась:
- Нет, на сей раз это действительно не так. На нас... - Да, интересно, существует ли причина не говорить об этом Элизабет? Томас уже знает, и, наверняка, до сумерек это будет известно всей округе. - На самом деле, на нас напали разбойники.
- О, Боже мой! Грейс! - Элизабет торопливо поставила свою чайную чашку. - Неудивительно, что ты выглядишь такой расстроенной!
- Хммм? - Амелия смотрела куда-то в пространство, она часто так делала, пока Грейс и Элизабет болтали, но это сообщение привлекло ее внимание.
- Я совершенно оправилась, - уверила ее Грейс. - Боюсь, что только немного устала. Я плохо спала.
- Что случилось? - спросила Амелия.
Элизабет раздраженно кинула ей:
- На Грейс и вдову напали разбойники!
- Правда?
Грейс кивнула.
- Вчера вечером. По пути домой из собрания. - И затем она подумала - О, Господи, если разбойник - действительно внук вдовы, и вполне законный, что будет с Амелией?
Но он не законный. Не может им быть. В нем может быть кровь Кэвендишей, но, конечно, не происхождение. Сыновья герцогов не оставляли законное потомство от случайных связей. Этого просто никогда не случалось.
- Они что-нибудь забрали? - спросила Амелия.
- Как ты можешь быть такой спокойной? - Возмутилась Элизабет. - Они угрожали ей оружием! - Она повернулась к Грейс. - Так?
Грейс снова представила себе - холодное круглое дуло пистолета, пристальный, неторопливый, обольстительный взгляд разбойника. Он не выстрелил бы в нее. Теперь она это знала. Но, тем не менее, она пробормотала:
- Действительно, угрожали.
- Ты испугалась? - Спросила Элизабет, затаив дыхание. - Я бы точно. Я упала бы в обморок.
- Я не стала бы падать в обморок, - заметила Амелия.
- Ну да, конечно, ты не упала бы, - сказала Элизабет раздраженно. - Ты даже не задохнулась, когда Грейс сказала тебе об этом.
- На самом деле, это кажется довольно захватывающим. - Амелия смотрела на Грейс с большим интересом. - Не так ли?
И Грейс, о боже, она почувствовала, что краснеет.
Амелия наклонилась вперед, ее глаза сияли.
- Значит, он был красив?
Элизабет посмотрела на свою сестру так, словно та была безумна.
- Кто?
- Разбойник, конечно.
Грейс, запинаясь, что-то пробормотала и принялась пить свой чай.
- Он был красив, - торжествующе сказала Амелия.
- Он был в маске, - вынуждена была сказать Грейс.
- Но все же ты можешь сказать, что он был красив.
- Нет!
- Тогда его акцент был ужасно романтичен. Французский? Итальянский? - Глаза Амелии все более расширялись. - Испанский.
- Ты сошла с ума, - сказала Элизабет.
- У него не было акцента, - парировала Грейс. Тогда она подумала о тех небольших дьявольских переливах его голоса, которые не могла точно описать. - Хорошо, совсем чуть-чуть. Возможно, шотландский? Ирландский? Не могу сказать точно.
Амелия уселась на место со счастливым вздохом.
- Разбойник. Как романтично.
- Амелия Уиллоуби! - Возмутилась Элизабет. - Грейс только что подверглась нападению с оружием, и ты называешь это романтичным?
Амелия открыла рот, чтобы ответить, но именно в это время они услышали шаги в зале.
- Герцогиня? - прошептала Элизабет, было видно, как она хотела, чтобы это было не так.
- Я так не думаю, - ответила Грейс. - Она все еще была в постели, когда я уходила. Она была скорее... хм... не в себе.
- Я так и подумала, - заметила Элизабет. Затем она прошептала: - Они забрали ее изумруды?
Грейс покачал головой:
- Мы спрятали их. Под подушками сиденья.
- О, как умно! - сказала Элизабет одобрительно. - Амелия, разве ты не согласна? - Не ожидая ответа, она повернулась к Грейс. - Это была твоя идея, не так ли?
Грейс открыла рот, чтобы возразить, что она была счастлива спрятать их, но именно в это время мимо открытой двери гостиной прошел Томас.
Беседа прервалась. Элизабет смотрела на Грейс, Грейс - на Амелию, а Амелия продолжала смотреть на теперь уже пустой дверной проем. Переведя дыхание, Элизабет повернулась к Амелии и заговорила:
- Я думаю, что он не знает, что мы здесь.
- Мне все равно, - объявила Амелия, и Грейс ей поверила.
- Интересно, куда он пошел, - пробормотала Грейс, хотя и не думала, что кто-нибудь ее услышит. Они все еще наблюдали за дверью, ожидая, не возвратится ли он.
Сначала Грейс услышала ворчание, затем звук от падения. Она стояла, задаваясь вопросом, должна ли пойти и узнать в чем дело.
- Черт побери, - услышала она возглас Томаса.
Грейс вздрогнула, посмотрев на остальных. Они тоже вскочили на ноги.
Она услышала, как Томас сказал:
- Осторожней с этим.
И затем, в то время как три леди молча стояли и смотрели, портрет Джона Кэвендиша появился в открытом дверном проеме, два лакея изо всех сил пытались удержать его в вертикальном положении.
- Кто это был? - спросила Амелия, как только портрет скрылся.
- Средний сын вдовы, - пробормотала Грейс. - Он умер двадцать девять лет назад.
- Почему они его переносят?
- Вдова хочет его к себе, - ответила Грейс, думая, что такого ответа достаточно. Кто знает, почему вдовствующая герцогиня что-либо делает?
Амелия, очевидно, была удовлетворена этим объяснением, потому что не стала расспрашивать дальше. Или, возможно, потому, что в этот момент в дверях вновь появился Томас.
- Леди, - сказал он.
Они все три присели в реверансе.
Он кивнул с таким видом, что было ясно - это всего лишь вежливость.
- Прощайте. - И затем вышел.
- Прекрасно, - сказала Элизабет, и Грейс не была уверена, пыталась ли та выразить возмущение его грубостью или просто заполнить тишину. Если последнее, то это не сработало, потому что никто больше не сказал ни слова, пока, наконец, Элизабет не добавила: - Возможно, нам пора ехать.
- Нет, Вы не можете, - ответила Грейс, чувствуя себя ужасно из-за необходимости доставлять такие дурные вести. - Еще нет. Вдова хочет видеть Амелию.
Амелия застонала.
- Я сожалею, - сказал Грейс. И думала она именно это.
Амелия села, посмотрела на поднос с чаем и объявила:
- Я ем последнюю булочку.
Грейс кивнула. Амелии необходимо подкрепиться для предстоящего испытания.
- Может мне заказать больше?
Но тут снова вернулся Томас.
- Мы почти потеряли его на лестнице, - сказал он Грейс, качая головой. - Портрет качнулся вправо и почти наткнулся на перила.
- Ох.
- Он был бы пронзен стойкой прямо в сердце, - сказал он с мрачным юмором. - Это стоило бы сделать только для того, чтобы увидеть ее лицо.
Грейс приготовилась встать и подняться наверх. Если вдова бодрствовала, это означало, что ее общение с сестрами Уиллоуби было закончено.
- Значит, Ваша бабушка поднялась с кровати?
- Только чтобы наблюдать за транспортировкой. Пока Вы в безопасности. - Он покачал головой, закатив глаза. - Я не могу поверить, что она имела безрассудство предположить, что Вы доставите его ей прошлой ночью. Или, - добавил он весьма многозначительно, - Вы сами думали, что сможете это сделать.
Грейс подумала, что должна объяснить.
- Вдова просила, чтобы я принесла ей картину вчера вечером, - сказала она Элизабет и Амелии.
- Но она же огромная! - воскликнула Элизабет.
- Моя бабушка всегда предпочитала своего среднего сына, - сказал Томас, губы его скривились, Грейс не стала бы называть это улыбкой. Он оглядел комнату, и затем, как будто внезапно осознав, что здесь присутствует его невеста, сказал:
- Леди Амелия.
- Ваша милость, - ответила она.
Но он, возможно, не услышал ее. Он уже повернулся к Грейс, говоря:
- Вы, конечно, поддержите меня, если я запру ее?
- Том... - начала Грейс, тут же оборвав себя. Она предполагала, что Элизабет и Амелия знали, что он дал право называть его по имени в то время, когда они в Белгрейве, но, тем не менее, казалось непочтительным делать это в присутствии других.
- Ваша милость, - сказала она, произнося каждое слово с осторожной решительностью. - Сейчас Вы должны проявить к ней чуть больше терпения. Она немного не в себе.
Грейс вознесла молитву, прося прощения, поскольку она позволяла всем думать, что вдова была расстроена не чем иным, как обычным грабежом. Она, строго говоря, не лгала Томасу, но она подозревала, что в этом случае грех умолчания мог оказаться не менее опасным.
Она заставила себя улыбнуться. Она чувствовала себя притворщицей.
- Амелия? Вам нехорошо?
Грейс повернулась. Элизабет с беспокойством наблюдала за своей сестрой.
- Со мной все хорошо, - проговорила Амелия, по которой было видно, что это не совсем так.
Пару минут сестры препирались, голоса их были достаточно тихими, поэтому Грейс не могла разобрать их слов, а затем Амелия поднялась, сказав что-то о необходимости подышать свежим воздухом.
Томас продолжал стоять, Грейс тоже встала. Амелия дошла до двери, и тут Грейс поняла, что Томас не намерен следовать за ней.
О боже, для герцога, его манеры были отвратительны. Грейс толкнула его локтем в бок. Кто-то же должен это сделать, сказала она себе. Никто никогда не противостоял этому человеку.
Томас бросил на нее тяжелый взгляд, но, очевидно, понял, что она была права, потому что повернулся к Амелии, едва заметно кивнул головой и сказал:
- Разрешите мне сопровождать Вас.
Они вышли, а Грейс с Элизабет сидели тихо в течение, по крайней мере, минуты прежде, чем Элизабет тихо сказала:
- Они не составят хорошую пару, не так ли?
Грейс кинула быстрый взгляд на дверь, даже зная, что они давно скрылись, и покачала головой.
***
Он был огромен. Это был замок, конечно, это означало, что он должен быть внушительным, но чтобы настолько.
Джек стоял с открытым от удивления ртом.
Он был огромен.
Забавно, что никто не упоминал, что его отец был из герцогской семьи. Знал ли кто-нибудь? Он всегда предполагал, что его отец был сыном некоего веселого старого сельского сквайра, возможно, баронета или, возможно, барона. Ему всегда говорили, что он был произведен на свет Джоном Кэвендишем, не лордом Джоном Кэвендишем, как его должны были бы именовать.
А что касается старой леди... Джек понял этим утром, что она никогда не называла своего имени, но, конечно, она была герцогиней. Она была слишком властной, чтобы быть незамужней тетей или овдовевшей родственницей.
Господи. Он был внуком герцога. Как это было возможно?
Джек уставился на здание перед ним. Он не был настолько провинциальным. Он много путешествовал, пока был в армии, и ходил в школу с сыновьями самых известных семей Ирландии. Он был знаком с аристократами. Он не чувствовал себя неудобно в их среде.
Но этот дом...
Он был огромен.
Сколько в нем комнат? Должно быть более ста. И каково его происхождение? Он не выглядел совершенно средневековым, несмотря на зубчатые окончания стен, он был, несомненно, предтюдоровским. Должно быть, в нем происходило что-что важное. Не существовало таких больших зданий, которые не были бы связаны с каким-либо историческим событием. Может быть, переговоры? Возможно, королевский визит? Похоже было, что о таком событии должны были упоминать в школе, однако он не помнил этого.
Он не был хорошим учеником.
Представление о замке, пока он не приблизился, было обманчиво. Местность была усажена деревьями, и башни и башенки, казалось, мелькали перед глазами, уносясь прочь, пока он пробирался сквозь листву. Только, когда он достиг конца дорожки, он смог полностью оценить вид - основательный и ошеломляющий. Камень был серого цвета, с намеком на желтый оттенок, и хотя углы дома были главным образом прямыми, в его фасаде не было ничего скучного. Он опускался и поднимался, выступал и изгибался. Не было длинной георгианской стены из окон.
Джек не мог даже вообразить, как долго вновь прибывший будет искать вход внутрь здания. Или сколько времени понадобится, чтобы найти беднягу, если тот заблудится.
Так он стоял и смотрел, пытаясь принять это. На что бы это походило, если бы он рос в этом доме? Его отец здесь вырос, и по всем отзывам он был достаточно хорошим человеком. Хорошо, по одному отзыву, подумал он - его тетя Мэри была единственной из его знакомых, кто знал отца достаточно хорошо, чтобы поведать историю или две.