Она трепетала, потрясенная собственным бесстыдством. Глубиной своей потребности в этом человеке.
– Чуть подальше будет лес, – неожиданно предупредил он. – Нужно быть настороже.
Оливия кивнула, боясь вымолвить слово. Потревоженные вороны шумно хлопали крыльями и громко каркали. Пришлось придержать лошадей. Теперь они шли шагом. Оливия и Льюис ехали рядом. Ей достаточно было протянуть руку, чтобы коснуться его. Под белым полотном сорочки напрягались могучие мускулы, особенно это было заметно, когда он отводил очередную низко нависшую ветку. Даже в темноте она видела завитки волос на его затылке. Ей хотелось с любовью произнести его имя. Всего один раз.
Китайцы держались позади, ведя запасных пони. Когда они доберутся до Чансынтеня, у Оливии и Льюиса не будет возможности побыть наедине.
Лес заметно поредел. Льюис повернул голову и снова улыбнулся. И все тревоги и опасения мигом куда-то подевались. Оливия больше не могла противостоять силе нахлынувшей на нее любви.
– Льюис! – со стоном вырвалось у нее словно из самых глубин сердца.
Он рывком остановил лошадь, так что каждая мышца, каждое сухожилие снова напряглись. Оливия не смогла разглядеть выражение его глаз: луна зашла за тучи, и в темноте был виден только силуэт. Волосы, падавшие на лоб. Руки, крепко сжимавшие поводья.
– Льюис, я…
Она сама не знала, что собиралась сказать. В ушах стучала кровь, сердце так болезненно колотилось в груди, что она почти не могла дышать. Но тут со всех сторон раздались крики, и Льюис шлепнул по крупу ее пони и вонзил каблуки в бока лошади.
– "Боксеры"! – громко бросил он, когда они вырвались из леса.
Позади слышались вопли перепуганных слуг.
Оглянувшись, Оливия увидела летевших за ними всадников с горящими факелами в руках. Воздух снова наполнился визгом, который она уже слышала, когда тетка и дядя оказались запертыми в горящей вилле.
– Sha! Sha! Убей! Убей!
Оливия, охнув, пришпорила пони.
– Скорее! Скорее!
Она не знала, что способна скакать в темноте во весь опор! В любую минуту животное могло споткнуться и упасть!
Но пони уверенно мчался вперед, словно наслаждался обычной скачкой по холмам юго-восточной Англии.
– Стрелки из них никудышные! – заорал Льюис. – Когда я натяну поводья, скачите дальше. И не останавливайтесь, что бы ни услышали! Только не останавливайтесь!
Времени спорить не было. Не может же она сказать, что не собирается бросать его в беде!
Комья земли фонтаном разлетались из-под копыт, когда Льюис круто развернул животное и соскользнул на землю. Слуги во весь опор помчались прочь, уводя пони, бока которых уже покрылись пеной.
Первый выстрел прогремел еще до того, как она попыталась сдержать пони. Дрожа от страха, Оливия, подражая Льюису, повернула животное. Если "боксеры" не отстреливаются, это еще не значит, что у них нет оружия! Может, они хотят подобраться ближе? Может, они ранили или убили Льюиса?
Последовал второй выстрел. Третий. Факелы беспорядочно заметались. В руках одного из нападавших блеснула сталь. "Боксер", высоко подняв неуклюжий старинный меч, вращал им над головой, готовясь напасть на врага.
Револьвер! Нужен револьвер!
Оливия скатилась с седла и, спотыкаясь в темноте, побежала к растянувшемуся на земле Льюису. Тот уже снова целился, готовясь стрелять. Почему он не отдал ей револьвер?
Страшный меч уже навис у него над головой. Но Льюис успел вовремя откатиться, прицелиться и спустить курок.
Все это время она не слышала даже собственного дыхания. Вопли, визг и топот поистине оглушали. Оливия упала рядом с Льюисом и потянулась к кобуре.
– Я велел тебе уезжать, черт возьми! – заорал он. Она еще успела увидеть острый меч, разрезавший воздух над ней, и ощутила тяжесть тела Льюиса, прижавшего ее к земле. Окружающий мир исчез. Остался один шум. Выстрелы, конский топот, вопли атакующих "боксеров". А потом… потом струйка липкой горячей жидкости, впитавшейся в ткань платья и полившейся поруке.
Земля под ней задрожала, и стало тихо. Может, потому, что она впала в забытье?
Но тут Льюис откатился от нее, и она смутно осознала, что "боксеры" исчезли также внезапно, как появились.
– Вы ранены? – спросил он.
В лунном сиянии его лицо выглядело таким же обезумевшим, как освещенные факелами физиономии "боксеров".
– Не знаю. Кровь идет, но совсем не больно.
Она нерешительно коснулась окровавленного плеча и отдернула руку. Кровь не ее! Это Льюиса ударили мечом!
Она присмотрелась и увидела распоротое плечо Льюиса. Ткань сорочки висела лохмотьями.
– Не я! – выдавила она. – Это вы ранены.
Он опустил глаза и поморщился.
– Не могли бы вы оторвать рукав от сорочки и перевязать рану?
– Этого недостаточно.
Кровь текла рекой. Даже в темноте глубокая рана выглядела ужасно.
– Не могли бы вы совсем снять сорочку?
– Если поможете, – ответил он, и Оливии померещилось, что уголки его губ чуть приподнялись.
Кровотечение не прекращалось. Сколько крови он уже потерял? И сколько времени пройдет, прежде чем он начнет слабеть?
– Сейчас, – сказала она, отрывая и без того висевший на ниточке рукав и осторожно высвобождая из второго рукава его плечо и здоровую руку. Она не имела опыта в уходе за ранеными. Но логика подсказывала, что нужно как-то зажать рану, чтобы остановить кровь. Она наспех сложила полоску ткани в подобие подушечки и ловко перевязала руку, после чего присела на корточки и с беспокойством уставилась на Льюиса. Ее безупречная прическа растрепалась, и влажные прядки льнули ко лбу и щекам.
– Такой повязки достаточно?
– Я бы сам не сделал лучше.
Оливия зарумянилась. Господи, она совсем забыла, что Льюис – врач!
– Вы сможете ехать? – спросила она в полной уверенности, что он шутит, пытаясь скрыть боль.
– Разумеется, если мы сумеем найти лошадей, – сухо ответил он.
Сердце Оливии упало. Вскочив, она огляделась. Никаких следов – ни лошадей, ни слуг. Револьвер, лежавший у нее на коленях, свалился на землю.
Льюис поднял его и тоже встал. Только увидев, как сжались его губы, Оливия поняла, каких усилий стоило ему это простое движение.
– И что вы собирались делать с этим? – насмешливо спросил он, помахивая револьвером.
– Стрелять, – ответила она, не сводя с него глаз.
– Тогда в следующий раз, – посоветовал он каким-то странным тоном, – не забудьте снять его с предохранителя.
Послышался отдаленный топот копыт, и оба застыли. Наконец Льюис облегченно вздохнул:
– Слуги. И пони.
Лунный свет падал на его широкую грудь, и Оливия словно впервые поняла, что он обнажен до пояса. Грудь его была покрыта густыми завитками темных волос, раньше скрытых сорочкой. Бриджи для верховой езды тесно облегали узкие бедра.
Оливия поспешно отвернулась, стараясь думать только о пони. О том, что опасность на этот момент миновала.
– Мы думали, что вы уже мертвы, господин, – загалдели слуги, падая перед ним ниц. Очевидно, они были счастливы, что господин жив и не покинул их.
– Я жив, а вот несколько "боксеров" убиты, – сдержанно заметил Льюис.
– Нет! – хором воскликнули оба. – Такого не бывает! "Боксеров" нельзя убить, господин!
– Смотрите. – Льюис кивком показал на распростертые тела.
Оливия вздрогнула и отвела глаза, но китайцы только головой покачали:
– Это не настоящие "боксеры", господин. Настоящие "боксеры" не умирают. Это бандиты. Не "боксеры".
Льюис в отчаянии покачал головой, поражаясь такому легковерию, и со стоном взгромоздился на лошадь.
– Сколько времени займет обратный путь? – спросила Оливия, уже заметив проступившее сквозь повязку зловещее темное пятно.
– У нас нет времени возвращаться в город, – заявил Льюис, пришпорив пони. – Едем дальше, в Чансынтень.
Оливия хотела запротестовать, но не успела. Он уже был в сотне ярдов от нее, хотя забинтованная рука бессильно повисла. Девушка досадливо вздохнула и поскакала следом. Рану нужно срочно обработать, но Оливия понимала, что никакие аргументы не убедят Льюиса пуститься в обратный путь. Он направлялся в Чансынтень и доберется до Чансынтеня. Во что бы то ни стало. И, по его мнению, небольшое неудобство в виде рассеченной руки не могло послужить для этого препятствием.
Когда она поравнялась с ним, он отвернулся, чтобы скрыть улыбку. Губы девушки были поджаты, а неодобрительное выражение лица сделало бы честь самой леди Гленкарти.
Они ехали молча, не обменявшись ни единым словом, направляясь к горизонту, освещенному зловещим оранжевым сиянием дальних пожаров… Иногда откуда-то доносился шум битвы, но "боксеров" они больше не встретили. Что, если бой идет в Чансынтене и участники спасательной партии Шамо сражаются не на жизнь, а насмерть? Что, если сама Оливия и Льюис попадут прямиком в засаду?!
Оливия украдкой посмотрела на Льюиса, черпая силы в созерцании его точеного профиля. Он больше не улыбался. Слушая крики и вопли, доносившиеся до них с ближайших холмов, он все больше мрачнел.
Отчаяние охватило Оливию. Даже если им удастся спасти бельгийцев, в этот момент гибнут другие христиане. Гибнут, потому что никто не собирается прийти им на помощь и спрятать за высокими стенами столицы.
При свете многочисленных пожаров можно было различить темные очертания зданий.
– Чансынтень, – спокойно обронил Льюис.
– Он не горит! – радостно воскликнула Оливия.
– Не горит, – согласился Льюис, оглядывая местность. – Пока не горит.
Сердце Оливии забилось быстрее, особенно когда до нее донеслась французская речь.
Уже через минуту они оказались в центре небольшого поселка. На площади сгрудилось все его население. Вокруг были разбросаны узлы и чемоданы. Тут властно распоряжался высокий француз, пытавшийся навести некое подобие порядка в этом хаосе.
– Вы не можете взять все это! – выразительно жестикулируя, кричал он женщине, пытавшейся взгромоздить на пони детскую кроватку и узел с кухонной утварью.
Услышав конский топот, женщины и дети подняли крик. Француз схватился было за револьвер, но, узнав Льюиса, расплылся в улыбке и раскинул руки:
– Приветствую вас, мой удалец! У вас есть запасные пони? Нужно срочно увозить людей. Двадцать мужчин, девять женщин и почти столько же детей, – начал он, но тут же осекся, увидев Оливию, которая немного отстала от Льюиса. – Боже! – вскричал он, спрыгивая с ящика, служившего ему трибуной. – Немедленно представьте меня, друг мой!
Льюис ухмыльнулся. Пусть "боксеры" могут нагрянуть в любую минуту, но Огюст Шамо, как истинный француз, не способен устоять перед хорошенькой женщиной!
– Огюст, мисс Оливия Харленд. Оливия, позвольте вас познакомить с месье Огюстом Шамо, владельцем "Отеля де Пекин".
Оливия наклонила голову и позволила поцеловать свою руку, словно вместе с сияющим от радости месье Шамо находилась на посольском приеме, а не в Богом забытом поселке, который вот-вот подвергнется жестокому нападению.
– У нас с собой семь пони, – объявил Льюис, и Огюсту волей-неволей пришлось обратить на него взгляд. – Мы видели пожары в одной-двух милях отсюда. У нас считанные минуты, чтобы спасти бельгийцев и спастись самим.
Огюст кивнул.
– Для детей у нас есть тележки. Помогите объяснить этим женщинам, что они не могут взять с собой все вещи.
Льюис спрыгнул с седла, и мужчины принялись усаживать перепуганных детей в запряженные лошадьми тележки. Оливия помогала мадам Шамо успокоить истерически вопивших женщин.
Мадам Шамо не потрудилась представиться, очевидно, посчитав, что для этого просто нет времени. Только бросила взгляд на перебинтованную руку Льюиса и коротко осведомилась:
– Он ранен?
Оливия кивнула.
– Тяжело?
– Кажется, да, – вздохнула Оливия, помогая пожилой женщине забраться в тележку. – Не смогла как следует разглядеть в темноте.
Тележки под присмотром молодого австралийца, приехавшего с четой Шамо, отправились в путь.
– Ему не следовало приезжать, – сухо заметила мадам Шамо под аккомпанемент воплей "Sha! Sha!". – Он не спал уже двое суток.
Мужчины вскочили на лошадей и по приказу Огюста Шамо помчались по утоптанной земле вслед, за женами и детьми.
– Он убивает себя, но даже это не заглушит его боли, – продолжала мадам Шамо и, взяв за руку Оливию, потащила к тому месту, где стояли пони.
– Боли? – задыхаясь, спросила Оливия, когда мадам Шамо вскочила в седло.
– Его жена! – крикнула та, не оборачиваясь. – Он так тоскует по ней, что не думает о смерти.
Льюис велел им поспешить. Едва они успели отъехать, как на ближайшую крышу шлепнулся горящий факел. Пламя мгновенно взметнулось, к небу.
Для дальнейших разговоров времени не было. Осталось только отчаянное стремление поскорее вырваться на открытое пространство, прежде чем "боксеры" успеют захлопнуть капкан и оставить их в кольце горящих зданий.
Оливия вонзила каблуки в потные бока пони. Она отставала от мадам Шамо всего на несколько ярдов. В этот момент Льюис развернул лошадь, чтобы защитить арьергард: "боксеры" уже заполонили опустевшие улицы. От боли лицо Льюиса побледнело и осунулось. Сквозь повязку сочилась кровь.
– Господи милостивый, только не дай ему умереть, – молилась Оливия вслух, оставляя позади последние здания. – Не дай ему потерять сознание! Не дай упасть!
Конский топот и грохот тележек заглушали все остальные звуки. Платье сползло с плеча Оливии, шпильки вылетали из волос, но ей было все равно. Она не может отстать. Не может подвести Льюиса.
За их спинами разгорались новые пожары. Мимо головы Оливии просвистела пуля. Выстрел. Другой… Огюст Шамо и Льюис стали отстреливаться.
– Нет, пожалуйста, нет! – вскрикнула она, безуспешно пытаясь остановить пони. У него только одна рука! Он не может стрелять на скаку! Безумие! Самоубийство! Он наверняка остановил коня и теперь все больше отстает!
Оливия, рыдая от безнадежности и отчаяния, со страхом оглянулась и тут же облегченно всхлипнула. Льюис держался у нее за спиной и, поймав ее взгляд, ободряюще улыбнулся:
– Они отстали! На этот раз удовлетворятся поджогом и грабежом!
Не успел он договорить, как послышался свистящий звук: это крыши домов проваливались одна за другой. Оливия решительно пришпорила пони. Да, Чансынтень уничтожен, зато его обитатели спасены!
Только на рассвете измученные животные прошли через огромные Южные ворота. Их встречали испуганные, недоверчивые взгляды, и мадам Шамо, взглянув на Оливию, расхохоталась:
– Думаю, вам лучше сначала поехать со мной в отель, прежде чем кто-то из соотечественников вас увидит. Вы совершенно не похожи на респектабельную молодую леди.
Оливия растерянно оглядела себя. Во что только превратилось ее синее вечернее платье! В грязные лохмотья, непристойно открывавшие ноги в чулках, которые еще вчера были белыми. Порванный лиф обнажал грудь. Недаром на нее так жадно глазели зеваки, прослышавшие об их прибытии и прибежавшие узнать, действительно ли правдива история о спасении бельгийцев.
Гардения, украшавшая волосы, давно потерялась. Должно быть, она выглядит уличной цыганкой, а не хорошо воспитанной девушкой из приличной семьи, племянницей сэра Уильяма и леди Летиции Харленд.
– Рану нужно немедленно зашить, мой храбрец, – говорил тем временем Огюст смертельно уставшему Льюису.
Оливия кивнула и обратилась к мадам Шамо:
– Буду очень благодарна, если вы одолжите мне платье.
– У меня есть юбка для гольфа и блузка, которые вы вполне можете носить следующие несколько дней, – объяснила практичная мадам Шамо. – Чем скорее доктор посмотрит руку Льюиса, тем лучше.
Оливия охотно согласилась. Состояние Льюиса ее тревожило. Скулы словно обострились, в уголках рта залегли глубокие складки. Он выглядел так, словно вот-вот упадет от усталости, и даже покачивался в седле. Огюст требовал, чтобы Льюис шел в отель, но тот отказывался, пока последних бельгийцев не проводили в посольство под надежным эскортом.
– Наверное, по возвращении домой вас ждет настоящая буря? – осторожно осведомилась мадам Шамо, когда они вошли в вестибюль отеля.
Оливия представила ярость родных и молча кивнула. Мадам Шамо улыбнулась:
– Если шторм разыграется не на шутку, вспомните, что мы не смогли бы обойтись без пони, которых привели вы с Льюисом. И если бы не ваша тугая повязка, Льюис истек бы кровью.
Доктор Пул, вызванный из британского посольства, уже помогал Льюису подняться по лестнице. Оливия грустно смотрела вслед. Их снова разлучили.
– Нельзя ли послать записку моему дяде? – спросила она, когда мадам Шамо приказала наполнить ванну и принести чистую одежду. Мадам Шамо кивнула и вызвала рассыльного. Оливия отдала ему записку, в которой говорилось, что она вернулась из Ченсынтеня, находится в "Отеле де Пекин" и приедет домой позже.
Только после этого она выпила чашку чая и позволила увести себя в спальню, где ее ждала горячая ванна. Тело ныло от усталости, но при мысли о Льюисе, находившемся сейчас совсем близко, Оливия не смогла лежать в душистой воде.
Она поспешно вытерлась, надела безупречно сшитые юбку и блузку мадам Шамо и, выйдя в коридор, остановилась перед дверью, за которой слышались голоса доктора Пула и месье Шамо. И виновато дернулась, когда дверь открылась и в коридор вышел ее соотечественник.
– Так это и есть отважная мисс Харленд?! – воскликнул доктор Пул, расплывшись в улыбке. – Счастлив познакомиться, дорогая. Ваш дядя должен гордиться вами! Месье Шамо рассказал, что вы помогли спасти не только бельгийцев, но и жизнь моего коллеги, доктора Синклера.
Оливия безуспешно попыталась заглянуть в комнату поверх плеча доктора Пула.
– Месье Шамо очень добр, но я не совершила никаких подвигов.
– Вы были великолепны, дорогая! Великолепны! – восхищенно воскликнул доктор.
– Мне можно… можно поговорить с доктором Синклером? – робко спросила она, не смея попросить мистера Пула немного подвинуться. Тогда она смогла бы увидеть комнату.
– Доктор Синклер спит, – любезно пояснил мистер Пул.
Ей вдруг захотелось заплакать. Как глупо!
– А его рука? – взволнованно допрашивала Оливия. – Все заживет?
– Если он даст ей такую возможность. Сухожилия не повреждены, так что нужны только отдых и время.
Они распрощались, и месье Шамо повел доктора по коридору и вниз по лестнице. Оливия продолжала стоять на пороге. Льюис лежал посреди широкой постели с медным изголовьем. Глаза его были закрыты. Дышал он глубоко и ровно.
Девушка нерешительно прошла по толстому ковру и оглядела Льюиса. Он по-прежнему был обнажен до пояса, только вместо ее повязки на руке белел свежий бинт.
Она вымылась и переоделась. Больше у нее нет предлога оставаться в отеле. Снова придется покинуть Льюиса… Едва смея дышать, она нагнулась и легонько коснулась губами его лба.
Почувствовав прикосновение, он повернул голову и что-то пробормотал. Первых слов она не смогла разобрать. Но тут у него отчетливо вырвалось:
– Жемчужная Луна… Жемчужная Луна…
Слезы брызнули из глаз Оливии. Она любила его. А он… он не любил. Никогда не говорил о своих чувствах и ничем не давал понять, что отвечает ей взаимностью.