- Не уходи, - взмолился он. - Он ведь когда-нибудь проснется.
- Ну, я не могу оставаться здесь всю ночь.
Румянец разошелся по ее щекам подобно огню, как будто она сделала ему предложение. Или он ей. У него хватило наглости удивиться.
- Нет, пошли с нами до Омбре. Я угощу тебя гамбургером. Это самая малость, которую я могу сделать, - прельщал он ее.
Сидеть напротив него в ресторане на порядок хуже, чем мыть с ним посуду. Фантазии на тему счастливой семьи переполнили ее. Конечно же все счастливые семьи - это фантазия. В которую она верила, несмотря на свое воспитание. Или, возможно, в силу своего воспитания. Воспитания, которое сделало ее настолько нуждающейся в любви, что она влюбилась не в того человека. Она чувствовала эту нужду до сих пор и знала, что именно этого демона ей нужно побороть.
- Меньшее, что ты можешь для меня сделать, - это четыре интервью, - сказала она.
- Три, - повторил он.
- Четыре, если я пойду с вами в Омбре.
Что она делает? Ей нельзя играть в счастливую семью с этим мужчиной. Что заставило ее сказать это, когда она знала, что ей нужно уйти из этого дома? Новая жизнь мерещилась ей, подобно миражу в пылающей жаром пустыне.
Удивление на его лице усилилось, что сделало его более привлекательным, хоть он и не улыбался.
Бог ты мой, она надеялась, что он не начнет улыбаться. А то она совсем потеряется.
- Должен признаться, что впервые со мной так торгуются, перед тем как пойти на встречу.
Она уставилась на него.
- На встречу? - взвизгнула она, потом с силой заставила себя успокоиться.
Он был именно такого рода мужчиной. Он не торгуется с женщинами о свиданиях. Они сами бросаются к его ногам ради такой возможности. Раньше она тоже была слаба, но теперь все иначе.
- Я не хожу на встречи, - твердо ответила она.
Она заметила слишком много понимания в его глазах.
- Я не имел в виду свидание.
Его тон был почти нежным. Каким-то образом, впервые посмотрев то видео, она поняла, что у него есть и это качество. Но видеть это сейчас в его глазах и знать, что это жалость… Ее это взбесило. Конечно же он не звал ее на свидание. Ей становилось неловко от каждого своего предположения.
- Четыре интервью, если ты идешь в Омбре. Не на свидание. Как вообще может быть какое-либо свидание, когда за каждым твоим шагом следят эти лилипуты? - дразнящим тоном спросил он.
И думать не надо, что он подразумевает под свиданием. Точно не то, что следовало бы видеть его племянникам!
Ее глаза невольно задержались на его губах. Он целуется на первом свидании? Даже позволить себе думать об этом показалось ей слабостью. Он, безусловно, взрослый циничный человек. Возможно, он ожидает даже нечто большее, чем просто поцелуй, на первом свидании. Она должна прекратить это, немедленно. Эти предположения заставляли ее чувствовать жар внутри.
Он может отвести своих племянников в Омбре сам.
"Вдруг я понадоблюсь ему", - заговорил в ней какой-то голос.
Нет, это была неправда. Правда заключалась в том, что Сара хотела провести с ним больше времени. Она пыталась успокоить себя тем, что это лучше, чем возвращаться опять к джему. Но она понимала, что это не все. Что-то проскальзывало между ними, да к тому же этот младенец вызывал в ней материнские чувства. Что сильно ослабляло ее бдительность.
Салливан смотрел на нее так внимательно… Она думала, что растает.
- Ух, тебе надо поправить прическу, - сказал он немного погодя. - По-моему, там что-то есть.
Он протянул руку и дотронулся до ее волос. Его прикосновение было очень коротким. Но оно заставило ее заметить опасную искру между ними. Она настороженно следила за тем, как он посмотрел на каплю на своем пальце, а потом понюхал ее. Затем попробовал. И расплылся в улыбке. Его улыбка была сногсшибательной.
- Это джем, - сказал он. - Дичка?
- Нет, дичка делается из диких яблок. Это ревень. Моя бабушка называла его "Буйство весны".
Сказав это, она снова покраснела, будто сказала нечто непристойно провокационное.
- Так, если дичка лечит нервы, то что может "Буйство весны"? - спросил он, игриво приподняв изогнутую бровь.
Что может "Буйство весны"? Почему-то Сара не хотела говорить ему, что джем вызывает игривость. И то, что он лечит старые душевные раны и вселяет надежду.
- Это просто джем, - сказала она, - он ничего не может.
- Зато из него выйдет неплохой гель для волос, - серьезно возразил он.
Она нехотя рассмеялась, и он посмеялся вместе с ней. Если его улыбка была сногсшибательна для нее, то его смех был откровенно опасен. Он открыл ей нечто о Салливане. Это сильно заинтриговало ее, заставило размышлять над тем, почему он был таким замкнутым, неприветливым. Ей захотелось спасти его от самого себя. До нее дошло, что впервые после расставания с женихом ее заинтриговал мужчина. Казалось, будто надежда закралась в ее душу, хотела она этого или нет. А ей действительно хотелось. Только не из такого источника! Люди, мужчины в частности, были слишком непредсказуемы. Майкл уже научил ее этому.
Даже, задолго до Майкла, ее отец разбил их семью. Ей не стоит забывать уроки, которым ее научили мужчины.
Разве Майкл Талбот не казался порядочным, надежным? Даже слегка степенным. Именно мужчиной, с которым можно построить жизнь. Разве ее отец не казался таким же? Партнер в юридической компании, эталон успешности по всем стандартам.
Но стоящий перед ней мужчина совершенно не похож на Майкла. И нисколько - на ее отца. Оливер Салливан казался полным противоречий и секретов. Что-то в нем было сильно надломлено. Было бы заблуждением думать, что возможно вылечить это, не травмируя себя.
- У меня никак не получится сводить детей к Омбре с тобой, - поспешно ответила она, чтобы не успеть передумать. - Никоим образом. Три интервью будет достаточно. Более чем. Я позвоню тебе по поводу деталей, как все подготовлю.
Она развернулась и рванула прочь от дома, чувствуя на себе его любопытный взгляд, но не в силах оглянуться.
Глава 4
"Так она не ходит на свидания", - думал Салливан, наблюдая за тем, как Сара спешно направилась к своей машине. Оглянувшись, она резко дала по газам и уехала. Вся эта ситуация много рассказала мужчине, который читал людей, как открытую книгу.
Она очень мила, натуральна, несомненно, одинока, и ее жизнь только начинает расцветать. Парни, наверное, у ее ног валяются штабелями. И она не ходит на свидания? Она посвятила себя делу, которое может потерпеть неудачу, - возрождение Кеттлбэнда. По крайней мере, он понимал, что это дело не может навредить ей.
- Разбитое сердце, - сказал он сам себе. - Она, видимо, испытала сильную обиду.
А как она держала этого младенца! Как Мадонна, абсолютно безмятежная, уверенная. Разбитое сердце не убило ее истинные желания. Они выражались в мягкой мимике, в кроткой улыбке, невольном вздохе, когда ребенок прислонился к ней.
Сара Макдугалл хотела семью. Детей. Безопасности. Она мудро сделала, что ушла. А он мудро поступил, отпустив ее. Их жизненные цели противоречили друг другу. Его цель - делать свою работу хорошо. Его работа не подходила к той уютной жизни, о которой она мечтала. Все люди, включая ее, хотели видеть в нем что-то иное. Но Салливан слишком хорошо знал себя и свои возможности. Подсознательное желание Сары было написано у нее на лице, когда она прижала ребенка к себе. Еще он понял, что она из тех наивных людей, которые считают, что одним своим желанием они могут создать счастливый мир. Ее преданность Празднику лета это доказывала.
Он был практически уверен, что сможет разбить все ее иллюзии буквально минут за десять. Не специально. Это просто был тот темный цинизм, который выработался у него, чтобы противостоять суровому, холодному, жестокому миру. Если иллюзии делали ее счастливой, то ему стоило просто оставить ее в покое.
Их жизни снова будут переплетаться, так как он согласился на интервью. Потом он просто пойдет дальше, обуреваемый странной тоской, которую он чувствует каждый раз, когда видит ее.
- Мне не нужен покой и отдых, - раздраженно сказал он вслух.
Младенец, чихнув, проснулся, а Джет пробежал мимо с размалеванным маминой помадой лицом.
- Ну, разве что - от этого.
* * *
На следующий день Сара позвонила ему на мобильный. Он был на работе. Выдалось исключительно тихое утро, даже по меркам Кеттлбэнда. Это было идеальное утро для мытья машин, но почему-то он не собирался этого делать. Глупое чувство гордости не давало ему сказать шефу, что он согласился на интервью.
Салливан отметил, что рад слышать ее голос.
- Как твой зять?
Она спросила об этом первым делом. В ней таилась нежность, способность к заботе и сильной любви. Нужно было не терять бдительности.
- Операция прошла успешно. Без осложнений. Он еще немного пробудет в госпитале, а моя сестра вчера вернулась поздно вечером.
Тишина. Он был почти уверен, что она хотела спросить его, как вел себя младенец и сходили ли они к Омбре. Но она этого не сделала. Несомненно, она тоже хотела быть осторожной. Что было хорошо. Он слышал, как она пыталась быть хладнокровной, предлагая ему встретиться. Сара договорилась об интервью и пообещала пробежаться с ним по возможным вопросам.
Это было идеально. У нее деловой настрой. Будет приятно расправиться с этим и оставить позади этот эпизод про Сару Макдугалл.
- Хочешь, чтобы я приехал к тебе? - спросил он.
- Нет.
Он почувствовал себя легче. Что-то особенное было в ее доме. Уютные желтые диваны, между ними ваза с желтыми цветами… Все это мешало соблюдать дистанцию.
- Я вся в джеме, в прямом смысле, - сказала Сара.
- Ты на самом деле не любишь готовить джем, да? - тихо спросил он.
И осекся. Это уже личный вопрос. К счастью, он, похоже, только укрепил барьер между ними.
- Почему ты так подумал? - спросила она. - Я вообще-то люблю дело моей бабушки. Я люблю делать джем.
- Да-да, - скептически произнес Салливан.
- Это правда!
Он знал, что Сара злится. Но разве это его вина, что он очень хорошо читает людей? А злость в данном случае - это хорошо. Барьеры выше.
- Так где ты хочешь встретиться? - спросил он.
Она спокойно ответила:
- Как насчет кофейни "Уинстон Черч Хилл"? Ты сильно загружен? Сможешь через полчаса?
"Уинстон" всегда был шумный. И там полно народу. Хороший выбор. Ему, правда, хотелось, чтобы она выбрала "Грэйдис": у них есть отдельные кабинки и кофе там лучше.
- "Уинстон" подойдет лучше всего, - сказала она, будто прочитав его мысли. - Там будет многолюдно. Новости о нашей встрече разойдутся по городу молниеносно. Это слегка подправит твою репутацию, подмоченную радиопередачей.
Да, "Уинстон" - это городская мельница слухов и сплетен. Он был на работе. В форме. Возможно, это к лучшему. Форма лучше всего помогает сохранять дистанцию.
Когда Салливан вошел в кофейню, Сара уже была там и сосредоточенно рассматривала какие-то бумаги. Он помедлил некоторое время, изучая ее. Сара выглядела совсем по-другому, не так, как вчера или тогда, в саду. На ней был сарафан желтого цвета. Он обрамлял ее стройную фигуру, открывая уже слегка загорелую кожу. Его взгляд остановился на маленьком золотом кулончике-сердечке, который мерцал в нежной впадинке ее шеи. Она и с прической что-то сделала. Кудри были выпрямлены и ниспадали блестящей волной на обнаженные плечи.
Когда она подняла на него взгляд, он заметил, что она наложила макияж, ее глаза и губы были потрясающие. Салливана забеспокоила мысль, что все это могло быть сделано для него. Но как только он присоединился к ней, то понял, что это такой же барьер, как и его униформа. Сейчас она была "женщиной-профессионалом". Саре эта роль давалась с видимой легкостью, она комфортно себя в ней чувствовала.
Он решил, что больше не будет ничего ей говорить. Она слишком близко к сердцу все воспринимала. Это не его дело, почему она избегает всего, что приносит ей наибольшую радость. Семья. Ее карьера. Он не понимал, почему эти вещи не могли сосуществовать. Но это его не касалось.
- Ты будешь рад узнать, что мы проведем одно интервью прямо сейчас. Я договорилась на одно интервью для тебя, которое будет снято местным телевидением. Ведущий новостей, Брэдли Мур, проведет его, а потом его отправят в другие филиалы.
Он был впечатлен. Она профессионал.
- Отлично.
- Я думаю, тебе стоит быть в униформе. - Ее глаза скользили по нему. Несмотря на его желание не связываться с ней, он был польщен ее взглядом.
Ей нравились мужчины в форме. - Так что просто представь, что я беру интервью у тебя.
Подошла официантка и налила ему в чашку кофе, даже не посоветовавшись с ним.
- Итак, офицер Салливан, - сказала Сара, приняв на себя роль интервьюера, - чем вы занимались до того, как переехали в Кеттлбэнд?
- Я работал в убойном отделе Детройта.
- А вы можете рассказать поподробнее? - подгоняла она его.
- Нет, не могу.
Она вышла из образа интервьюера.
- Но это идеальная возможность представить прелести Кеттлбэнда. Ты мог бы сказать, что устал от холодной, безликой жизни большого города и предпочел уют и дружелюбие Кеттлбэнда.
- Сказать по правде, я ничего не имел против холодной, безликой жизни в Детройте. Я мог спокойно сходить в магазин за овощами, и меня никто не останавливал по дороге, чтобы сообщить о нелегально припаркованной машине во дворе. Или чтобы спросить об этой чертовой собаке, - язвительно ответил он.
- Ты не должен называть ее "эта чертова собака", - сказала она, ужаснувшись. - Почему ты переехал сюда, если тебе так сильно нравилась твоя жизнь?
Он был шокирован своим ответом:
- Я перегорел.
Он разозлился на себя, что сказал это. Приветливое любопытство на ее лице усилило это чувство, и он поменял тему разговора.
- Я не люблю собак, - сказал он.
Он глотнул кофе и пристально посмотрел на нее.
- Ты не можешь говорить, что не любишь собак, - сказала она. - Какой человек может не любить собак?
Такой человек, с которым маленькой Саре Макдугалл стоит быть поосторожней.
- Я не мягкий и теплый, - предупредил он ее. - И это не очень подходит для интервью. Я не собираюсь врать про любовь к собакам. Я не собираюсь врать о чем-либо.
- Я не прощу тебя врать! - запротестовала она.
- Это хорошо.
- Ладно, - твердо сказала она, сверяясь с записями. - Итак, ты не любишь собак. Я думаю, ты сможешь замазать это и без вранья. Есть собачники, а есть кошатники. Я, например, кошатник. Тогда, наверное, твой прыжок в реку будет казаться еще более героическим.
- У меня уже голова начинает болеть, - сказал он. - И я кошек тоже не люблю.
- Лошади? - с надеждой в голосе спросила она.
- Я вообще не люблю животных.
- Не любишь животных, - повторила она слегка напряженно.
- Есть люди, которые любят животных, а есть - которые не очень. Я из последней категории.
- Почему тебе не нравятся животные? - спросила она.
Он не хотел говорить, но не мог ничего поделать с собой.
- Мне не нравится беспомощность. Я не хочу, чтобы кто-то зависел от меня. Я не хочу привязываться ни к кому. Я не хочу никого любить.
- Но почему? - в конце концов рискнула она.
- Моих родителей убили, когда мне было семнадцать лет.
Он возненавидел себя за то, что сказал ей это. Было ощущение, будто она вытаскивала наружу всю его подноготную, без усилий, просто смотря на него этими мягкими, понимающими глазами. Салливан вернулся в режим защиты так быстро, как только мог.
- Лучше, чтобы это не вылезло в интервью. Я не хочу сочувствия. Ни от кого.
У нее открылся рот, будто она хотела сказать что-то ободряющее. Но Сара правильно поняла его взгляд и промолчала. Но со своим взглядом она ничего не могла поделать. Ее глаза, нежные, ласковые, не просто сочувствовали, но, казалось, разделяли его боль. Он неловко пожал плечами.
- Не волнуйся. Я не буду ничего этого говорить. Я даже не знаю, почему я тебе сказал это.
- А что ты ответишь, если тебя спросят, зачем ты прыгнул в реку за собакой? - с любопытством спросила она. - Временное помутнение рассудка?
Он посмотрел ей в лицо и вздохнул:
- Я скажу: подумал, что собака принадлежала ребенку, которого я видел катающимся на велосипеде, и не хотел, чтобы он лишился ее.
- Ого, - довольно ответила она, - это мило.
Она так и не поняла. Оливер Салливан не милый.
- Так вышло, - мрачно сказал он, - щенок ему не принадлежал. Хозяин до сих пор не найден. И если на следующей неделе его не заберут, то его отдадут в добрые руки.
- Об этом хорошо упомянуть. Это привлечет много внимания к Кеттлбэнду.
- Поверь мне, уже привлекло. На прошлой неделе в участок позвонили из Германии по поводу этой собаки.
- Если бы ты упомянул об этом, было бы просто чудесно!
- Я постараюсь, - сказал он.
Ее энтузиазм, казалось, должен был его раздражать. Но он был так же мил, как и ее желтый сарафан. Такое ощущение, будто у нее дар заставлять его вспоминать то, что он не хочет, и разбивать барьеры, которые, как он думал, были хорошо укреплены.
- Так, - она приложила карандаш к губам, - как ты сможешь участвовать в Празднике лета?
Он вздохнул, и не потому, что она упомянула о Празднике лета. Сара привлекла его внимание к своим губам, полным и пухлым. Они были созданы для поцелуев.
- Никак.
- Я не понимаю, почему ты так циничен в этом, - сказала она.
- Я циничен во всем.
- Нет, это не так.
- Послушай, - сказал он, - мне кажется, что небольшой фестиваль не может сильно помочь городку. Я не понимаю, на что ты рассчитываешь.