Но когда его взгляд скользнул вниз, к тому месту, где золотистые пряди раздвигались, обнажая изящную, розовую вершину груди, все мысли о битве развеялись, как зола по ветру. Он медленно размотал кожаный ремень и положил его на стол возле кровати.
Нет, у него на уме иной вид наказания. Он вспомнил, как прижимался теплыми губами к ее губам, как вольно или невольно ее девичья плоть затрепетала при этом. Единственные страдания, которые она перенесет в этой спальне, будут проистекать из ее собственных страстей. И никакого насилия!
– Ах, миледи, не смерть я несу этой ночью, – загадочно проговорил он, – но жизнь.
Пока она недоверчиво смотрела на него, он расстегнул брошь, которой был заколот плед на плече, и бросил его на стул. Пэган заметил, что костяшки ее пальцев, сжимающих одеяло, побелели, и нахмурился.
– Ты боишься меня, – сказал он.
– Нет, – отозвалась она. – Ты мне не нравишься.
– Лгунья.
Она сердито взглянула на него:
– Не устраивай из этого игру. Давай уж не тяни. Делай свое черное дело.
– И ты не будешь сопротивляться?
Она мотнула головой.
– И не будешь кричать "Помогите!"?
– Я никогда не кричу.
Тень улыбки коснулась губ Пэгана. Он мог бы заставить ее кричать.
– И не съежишься от страха?
– Я же сказала тебя. Я не боюсь.
– Однако ты вот-вот придушишь бедное одеяло.
Она тут же отпустила ткань.
Он поставил сапог на край кровати, чтобы расшнуровать его, и усмехнулся, когда она быстро отвела глаза. Все еще непривычный к отсутствию шоссов, он находил некоторые аспекты обнажающего шотландского одеяния интересными.
Когда сапоги упали на пол, он стащил тунику через голову и распустил шнуровку длинной полотняной рубашки. Пока он делал это, Дейрдре украдкой поглядывала на него, думая, что он не видит, и это порадовало его чрезвычайно. Она не настолько оцепенела от страха, чтобы не попробовать удовлетворить собственное любопытство в отношении мужчины, за которого вышла замуж. Это хорошо. Решив пока придержать ее любопытство, он остался в рубашке и притянул высокий подсвечник поближе к кровати. Ему нужно много света, теплого и обнажающего, для того, что он задумал.
Пусть бы он уже скорее приступал, подумала Дейрдре. Святые угодники! Что он намеревается делать? Это же такая пытка – готовиться к наказанию и не знать, в чем оно будет заключаться. Боль она может вытерпеть, но это ожидание сведет ее с ума. К тому же она привыкла бороться, а не покоряться. Ей потребуется вся сила воли, чтобы устоять и не начать сопротивляться.
Теперь он разделся до рубашки и поднес свечу ближе. Дева Мария! Что это за извращение? Он что, собирается пытать ее горячим воском? Или свет нужен для того, чтобы ему лучше были видны синяки, которые он оставит? Боже милостивый, она уже жалела, что отдала свой кинжал.
– Ты опять стиснула руки, – пробормотал он, наклоняясь ближе.
На этот раз она не могла разжать их. Каждый нерв в теле натянулся, как тетива лука. Даже голос, несмотря на смелые слова, дрожал от напряжения.
– Какое бы зло ты ни задумал, – хрипло выдавила она, – давай уж поскорее заканчивай. Ты удерживаешь меня от моих обязательств.
Он от души рассмеялся, и хотя звук был приятным, он ударил ей по нервам.
– Твое единственное обязательство сегодня – передо мной, – сказал он.
Боже, как ненавистны ей были эти поблескивающие весельем глаза, эти изогнутые в самодовольной улыбке губы, когда он стоял возле ее кровати! Она крепко зажмурилась, чтобы не видеть этого, и приготовилась к первому удару.
Почти в тот же миг ладонь обхватила ее щеку, но это была не затрещина. Большой палец погладил уголок рта, а кончик другого пальца слегка коснулся мочки уха.
– Открой глаза, – велел он. – Я хочу, чтобы ты знала, кто заставляет тебя чувствовать это.
Что же это такое? Да он просто извращенец. Она заставила себя открыть глаза, черпая силы в решимости не доставить ему удовлетворения. В конце концов, все это скоро, закончится, и ей надо лишь напоминать себе, что она терпит этот ад ради сестры.
Его ладонь соскользнула со щеки.
– Я думаю… да. – Затем он передвинулся к изножью кровати. – Я начну с твоих стоп.
Несмотря на решимость сохранять спокойствие, дюжина вероятных ужасных пыток заполонила ее мысли. Он будет бить по подошвам? Ломать пальцы? Держать свечу возле…
Он медленно потащил одеяло вниз. Еще никогда она не чувствовала себя такой нагой, такой уязвимой.
– Ляг, – велел он.
Потребовалось все самообладание до последней капли, чтобы подчиниться. Она сжала губы, надеясь, что этого будет достаточно, чтобы остановить крики.
Его ладонь обхватила стопу и слегка приподняла ее.
– Какая гладкая, – сказал он, гладя подъем другой рукой. Ладонь его была теплой на ее ледяной коже, ласки почти успокаивающими. – Но такая холодная, – пробормотал он, заключая стопу в ладони.
Она затаила дыхание, ожидая, когда он сдавит кости так, что они затрещат, или резко вывернет лодыжку. Но он не сделал ни того ни другого.
Он нежно сжал ее колено и стал поглаживать ногу, пока не добрался до выпуклости стопы. Странный трепет тепла побежал вверх по ноге. Он повторил движение, на этот раз легко касаясь подушечек пальцев.
– Дыши, – мягко сказал он. – Я не сделаю тебе больно.
Она была не настолько наивна, чтобы поверить ему, и в глубине души надеялась, что лишится чувств от недостатка воздуха.
Он перестал поглаживать ей стопу.
– Дейрдре, дыши. Не стесняйся. Я не намерен причинять тебе вреда. Клянусь честью рыцаря.
Может, он все-таки сказал правду? Доверенный рыцарь короля не разбрасывается своими клятвами. Она прерывисто выдохнула, потом сделала вдох.
А как же наказание Элены? Разве он не говорил, что Дейрдре может искупить ее вину своим телом?
Словно прочитав ее мысли, он пробормотал:
– Я намерен обращаться с тобой сегодня так, как любой мужчина со своей новобрачной. Ты, дорогая жена, поклялась не сопротивляться, А что до наказания, то, бьюсь об заклад, это будет для тебя гораздо хуже, чем любые колотушки.
Эмоции проносились в ней так быстро, что она едва успевала почувствовать их. Облегчение, Удивление. Отчаяние. Потрясение. Унижение. Ярость.
Разрази гром этого нормандского ублюдка! Он прав. Страшно в этом признаться, но он прав. Вынести его ласки, его нежность, его соблазнение без возражений – это будет чистейшей мукой. Нет ничего важнее для нее, чем контроль – над замком, над своим телом, над своими эмоциями. Обещания Пэгана угрожают этому контролю. И все же она дала ему клятву, что будет послушна. Черт бы его побрал, он заковал ее в оковы собственного обещания.
Когда она взглянула на Пэгана, то снова увидела эту его самодовольную ухмылочку, хитрый взгляд, и у нее зачесались руки стереть это выражение с его физиономии раз и навсегда. Но она дала слово не сопротивляться.
Однако есть и другие способы не допустить его торжества. Пусть он нанес ей поражение, но она не станет облегчать ему завоевание. Если она может выдержать боль, то, видит Бог, и ласки сможет выдержать.
– Со временем ты полюбишь мои прикосновения.
Никогда, подумала она, переводя взгляд на потолок, твердо вознамерившись думать о чем угодно, только не об этой пытке. Она стала в уме повторять алфавит.
Пэган снова потянулся к ней, и его ладони нежно обхватили внутреннюю сторону лодыжки.
– Атлас, – пробормотал он.
Атлас – на букву А.
Она стиснула зубы, борясь с ощущениями. Б – борьба. А еще – бесстыжий, безнравственный, безмозглый и…
Блаженство.
Отчего-то, несмотря на мозоли, его ладони были невероятно нежными и мягкими, разминая крошечные мышцы под чувствительными подушечками пальцев ног.
Она на мгновение утратила над собой контроль, потом нахмурилась, собирая волю в кулак и подавляя волну удовольствия, растекающуюся по телу.
Воля и волна на букву В.
Она на миг зажмурила глаза. Да, глаза на букву Г. А за ней Д – дьявол, демон.
А какая следующая буква? Ж? На Ж…
Желание.
Нет, не желание.
3 – закрыться, закупориться, законопатиться.
Е… если… если… Кажется, она перепутала буквы? Проклятый искуситель. Вот и слово на И. Если она сдастся, это будет…
Катастрофа.
Кошмар.
Конец.
Ресницы ее опустились, когда он переключил внимание на другую ногу и начал колдовать над ней.
Больше Дейрдре уже не могла думать. Никто никогда не прикасался к ней так, что волны тепла растекались по всей ноге.
Затем его руки двинулись вверх по икре, сжимая ноющую мышцу. Но легкая боль была успокаивающей, словно его прикосновение должно было исцелить ее.
– Больно? – спросил он.
Она нахмурилась. Нет. Это… божественно, но она ему об этом не скажет.
Как удивительно, что ему удавалось воздействовать на нее не силой, а лаской! Ведь его прикосновения успокаивали ее, вызывали умиротворенное состояние блаженства во всем теле.
Закончив с икрами, он перешел к бедрам, неторопливо разминая ладонями длинные мышцы до тех пор, пока они, казалось, не начали таять под равномерным надавливанием. Снова и снова он разминал и гладил мышцы снизу вверх, и хотя его прикосновения расслабляли, но в то же время, как ни странно, наполняли энергией.
Только когда он прекратил, Дейрдре осознала, что глаза ее полузакрыты. Она широко открыла их.
Он взял одну ее руку, и она непроизвольно начала вытаскивать ее.
– Не сопротивляйся мне, – напомнил он.
Она неохотно подчинилась, снова устремив взгляд на потолок.
Каким-то образом кончикам его пальцев удалось нырнуть во впадинки между суставами, отыскать такие точки напряжения, о существовании которых она и не подозревала.
– Ты обнаруживаешь свои эмоции, свое напряжение здесь, – сказал он ей. – Твои кулаки выдают тебя.
Какая чепуха, подумала она. Она давным-давно научилась скрывать свои эмоции.
Но когда он надавил на вмятинку на ладони между большим и указательным пальцами, она резко втянула воздух, когда боль прострелила руку. Он смягчил прикосновение, водя вокруг этого места, пока боль не стихла.
– Видишь?
Она не хотела видеть. Когда он стал медленно растирать ей руки, поднимаясь к плечам, она почувствовала, что он делает больше, чем просто расслабляет ей мышцы. Он ослабляет ее защиту. Как бы великолепно она себя ни чувствовала, каким бы приятным ни было прикосновение, она не должна позволить ему лишить ее способности к сопротивлению, контроля над собой. Она же шотландка, напомнила себе Дейрдре, крепкая, сильная и выносливая, а не какая-нибудь изнеженная норманика.
Она сделала усилие, чтобы вырваться из нирваны, когда его пальцы разминали напряженные мышцы плеч, и язвительно осведомилась:
– Ну, ты уже закончил?
Глава 10
Руки Пэгана на мгновение остановились. Любого другого мужчину мог бы уязвить ее саркастический вопрос: "Закончил?"
Но он-то знал, что не стоит верить ее попыткам обмануть его. Женщинам нравятся его прикосновения. Они стонут от его силы и вздыхают от его ласк. Дейрдре не может не наслаждаться тем, что он делает.
Но с другой стороны, она не такая, как другие женщины, которых он знавал. Дейрдре – воительница. Боец. Сомнительно, чтобы какой-нибудь мужчина когда-либо осмелился дотронуться до нее хотя бы пальцем, будь то с нежностью или как-то иначе. Вынужденная подчиняться такому обращению, каким бы приятным оно ни было, она, возможно, ударилась в панику, считает, что проявила слабость.
"Закончил?"
– Нет, – заверил он ее, уверенный, что терпение поможет ему одержать победу. – Я только начал.
Разумеется, это терпение означало, что он должен обуздывать собственное растущее желание – непростая задача, учитывая нетерпеливую пульсацию в паху. На самом деле глубина собственного желания потрясла его. Впервые со времени своего первого опыта с женщиной он был так опасно близок к потере самообладания. Один лишь вид его жены возбуждал его так, что кровь вскипала в жилах. И теперь, склоняясь близко над ее гибким, нежным, безупречным телом, телом, которое по праву принадлежит ему одному, навсегда… Боже милостивый, одного этого достаточно, чтобы заставить его обезуметь от невыносимого желания.
Но если ее воля сильна, то у него сильнее. Он опытный любовник. Она новичок. Если он сможет выдержать дистанцию, то победа ему обеспечена.
Он погрузил пальцы ей в волосы, обхватил затылок, поворачивая ее голову так, что она была вынуждена посмотреть на него. В ее глазах светилась истина. Дымка желания заволокла взгляд, как бы горячо слова ни отрицали это. И осознание того, что это он пробудил в ней эти эмоции, вызвало в нем законную мужскую гордость.
– Поцелуй меня, – прошептал он.
– Нет, нет…
К ее чести, она проговорила это почти инстинктивно, но паника все равно вспыхнула у нее в глазах. Она знает о своей уязвимости. Ей понравился их последний поцелуй. А он хочет заставить ее наслаждаться следующим.
Опустив голову, он медленно склонялся все ниже, пока не почувствовал на своем лице ее дыхание, легкое, как крылья бабочки.
– Поцелуй меня.
Вначале она была неотзывчива, но он уже вкусил сладость этих губ в часовне и знал ее способность к страсти.
Это длилось недолго. Улещивая ее ртом и языком, он раздвинул ей губы, чтобы получить доступ в восхитительные глубины. Он держал ее крепко для своего нежного вторжения, совершая медлительные движения языком, имитирующие предстоящее слияние. Но хотя она уступила ему с достаточной готовностью, немного расслабившись, закрыв глаза и тихо постанывая, какая-то часть ее по-прежнему сопротивлялась. Кулаки прижимались к его плечам, словно она тщетно пыталась вырваться.
Спокойно, осторожно, не прерывая поцелуя, Пэган обхватил одно запястье и отводил ее руку вверх до тех пор, пока она не легла на валик под головой. Не обращая внимания на ее тихий протестующий возглас, он отвел вверх и вторую руку, удерживая обе своей одной. Она, может, и поклялась не сопротивляться, но при том, что он собирается сделать, нельзя рассчитывать, что ее инстинкт убежать не возьмет верх.
Свободной рукой он погладил нахмуренный лоб, поласкал бархатную щеку. Он обхватил тонкую шею, чувствуя участившееся биение пульса под пальцами, и позволил ладони медленно перемещаться вниз, задержавшись над серебряным молотком Тора. Грудь ее стала вздыматься и опускаться чаще, когда она поняла его намерение.
Он неохотно оторвался от ее губ и нагнулся, чтобы прошептать ей на ухо:
– Ты же сама знаешь, что хочешь этого. Ты знаешь, что жаждешь моих ласк. Твоя плоть умоляет о прикосновении моей руки.
Она ахнула, и, мягко дыша ей в ухо, он обвел ее ключицу, затем коснулся ладонью выпуклости одной груди, обводя пальцем нежный сосок. Он тут же затвердел, распаляя его вожделение, и Пэган украдкой бросил взгляд на совершенный бутон, золотисто-розовый в свете свечей. Дева Мария, есть ли что-нибудь настолько же соблазнительное, как силуэт возбужденного женского соска? Да, подумал Пэган, – осознание, что это он тому причиной.
Как ни пыталась, Дейрдре не могла заставить свое тело не откликаться. Теплое дыхание Пэгана и пугающие обещания отыскали свою дорогу в тайники ее сознания, вызывая дрожь ужаса и восторга одновременно. Когда его рука дотронулась до груди, Дейрдре непроизвольно выгнулась под ней. А когда он нежно поймал чувствительный сосок между пальцами, рассылая по телу стрелы жара, потребовалось все ее самообладание до последней капли, чтобы не застонать.
– О да, милая, – пробормотал он у ее щеки, – видишь, как ты отвечаешь на мое прикосновение?
Нет, хотелось закричать ей, но это была бы ложь. А когда его ладонь заскользила к другой груди, она затаила дыхание в ожидании этого прикосновения.
Но он вдруг остановился.
– Смотри, – прошептал он.
Она крепко зажмурилась и покачала головой. Хватит с нее и того унижения, что тело предало ее. Она не желает видеть, как его рука накрывает ее грудь, словно это его собственность.
– Посмотри же, – уговаривал он.
Ему не было нужды напоминать ей, что она дала слово не сопротивляться. Но открыть глаза и наблюдать за предательством собственного тела оказалось самым трудным из всего, что она когда-либо делала, и лицо ее загорелось от стыда.
Пальцы его выглядели огромными, смуглыми и грубыми на ее бледной коже. Просто чудо, что он не покалечил ее своими здоровенными лапами. Но пока она смотрела в мерцающем свете, его большой палец обвел сосок, словно кормилица, уговаривающая младенца взять грудь, и одним легким касанием он пробудил его к жизни.
Дейрдре ахнула, и на одно мгновение их глаза встретились. Затем она склонила голову к плечу, слишком подавленная и униженная, чтобы смотреть на него.
– Да, милая, видишь, что я могу делать с тобой, – хрипло выдавил он. – А теперь почувствуй, что ты делаешь со мной. – Он прислонялся к ней ближе, пока полотно рубашки не прижалось к ее бедру. Сквозь ткань она ощутила обжигающую длину его древка, налитого, твердого и угрожающего.
Она инстинктивно попыталась высвободить свои запястья, но его хватка была крепкой.
– Признайся. Ты беспомощна против собственного желания.
Его слова пробудили в ней задремавший было гнев. Еще никто не называл Дейрдре беспомощной. Ее держит здесь собственная честь, данное ею слово, а не желание.
Словно испытывая эту решимость, он сказал:
– Ты сопротивляешься мне. Хочешь взять назад свое предложение? Цена за свободу твоей сестры слишком высока?
Тогда она устремила на него свой самый испепеляющий взгляд, взгляд, который отпугивал большинство мужчин.
– Никогда.
Странная, почти сострадательная улыбка тронула его губы, и он лег с ней рядом, прикоснувшись бедром к ее ноге. Полотно, разделяющее их, казалось опасно тонким, и она ощущала контуры его мускулистой груди и бедер и… того грубого, отвратительного кинжала, которым он хочет пронзить ее. Но пожалуй, у него на уме какие-то другие развратные измышления. Он медленно провел пальцем вниз по середине шеи, в углубление, где билась жилка, затем ниже, между грудями. Но в этот раз он там не задержался. Повернув голову, он продолжал спускаться по животу, затем ниже, пока пальцы не коснулись места, где начиналась поросль, прикрывающая ее девственность.
Он ткнулся носом ей в ухо.
– Там, между ног, ты чувствуешь тянущую боль, не так ли?
– Нет, – солгала она.
– О да, чувствуешь, – заверил он ее, дразняще проводя пальцами вдоль края завитков.
Она молча проклинала его за то, что не имеет сил ему сопротивляться.
Потом он повернул ее голову, наклонив свою, чтобы захватить в плен ее губы. На этот раз поцелуй был сладким и нежным, как тот первый, в часовне, и, несмотря на решимость оставаться безучастной, она обнаружила, что отвечает ему.
Пэган продолжал дразнить ее легкими поцелуями, а его рука между тем пробралась украдкой к ее заветному бугорку. И только когда его пальцы дерзко раздвинули нежные складки плоти, она осознала, насколько далеко он дерзнул зайти. Но он был готов к ее сопротивлению. Пэган поймал ее потрясенный возглас губами, а другая рука крепче сжала плененные запястья.