– А тебе не приходило в голову, что я могла бы солгать, когда рассказывала, почему поехала к Руперту, – вконец разозлилась Элизабет. – Обмануть, сказать, что отправилась, только чтобы утешить беднягу.
– Я понял бы ложь, – нахмурился Джеффри.
– Если уж быть совершенно откровенной, я похоронила наш брак. Согласен? – Она вопросительно смотрела на мужа.
– Не знаю. Нужно подумать. Я не действую с такой поспешностью, как ты.
– А пока раздумываешь, – взорвалась Элизабет, – учти еще одну вещь. Ты сказал, что не в состоянии меня простить. А теперь я говорю, что не могу простить тебя. Я отдала тебе всю свою любовь, хотя не надеялась на ответное чувство. Старалась тебя понять, не встречая ни малейшего понимания в ответ. Я призналась, что нарушила клятву верности, но только ради того, чтобы исполнить другую – пусть жестокую и глупую, но данную раньше. Я отдала тебе тело, будущее, сердце и честь, а ты рассуждаешь о долге и дисциплине. Ты отвергаешь все, что во мне есть, и требуешь невозможного. Отныне я запечатаю любовь в сердце и не стану делиться с тобой той радостью, которую она приносит. Не знаю, удастся ли мне перестать тебя любить, но, Бог свидетель, я постараюсь изо всех сил. Ты не заслуживаешь любви, Джеффри, и я буду ежедневно твердить себе об этом в молитве. Если ты все же решишь меня простить, – ее голос сделался насмешливым, – тогда, ради всего того, что ты от меня получил, быть может, прощу тебя и я.
– Будь по-твоему. – Джеффри разозлился не меньше жены. – Дай мне только то, о чем я тебя прошу, и мы будем нормально сосуществовать друг с другом. Во всем, кроме любви и привязанности к детям. Этого мне от тебя не надо.
Небо оказалось милосердным к Элизабет, потому что Джеффри исчез из шатра прежде, чем она успела расплакаться. Ей было бы больно, если бы он видел, как она задета, сломлена. Слезы продемонстрировали бы мужу еще одну ее слабость, недостаток твердости характера. До встречи с Джеффри Элизабет не приходило в голову, насколько много в ней изъянов. Ее учили искать в человеке лучшее и прощать пороки. А мужа, судя по всему, воспитывали совсем по-другому. Найти слабину и напасть – не таков ли его настрой? – спрашивала себя девушка. Но окончательно решить ничего не смогла: слишком была измотана и душевно, и физически. Она стащила с себя промокшую одежду и развесила на веревке у купола шатра. Потом, стараясь избавиться от черных мыслей, завернулась в плащ, скрючилась на соломенном тюфяке и плакала, пока не заснула.
Глава 11
Лагерь был приведен в боевую готовность. Атаку на имение Руперта назначили с первыми лучами солнца. Элизабет решили поместить под надежную охрану из двадцати человек: отправлять ее в Монтрайт до сражения с предателями не оставалось времени.
Каким-то образом бунтари пронюхали о намерениях Джеффри – это доказывало их нападение у озера, – и теперь следовало торопиться. Руперт дураком не был. Дай ему время – и он соберет из недовольных приличное войско и встретит грудью барона.
Взошла луна. Воспользовавшись ее светом, Джеффри, заложив руки за спину, прохаживался вокруг озера и продумывал план атаки. Мелькнула мысль, что о надвигающейся опасности Руперта мог предупредить его собственный сюзерен – человек, равный по могуществу самому Джеффри. Но, не поверив в такую возможность, барон только мотнул головой. Он знал Оуэна из Дэвиса хоть и не близко, но достаточно, чтобы понять, что тот его не предаст. Джеффри посылал к нему гонца, поведал о планах, раскрыл их причины. Оуэн немедленно ответил, что не одобряет действий мятежного вассала, и предлагал людей в помощь Джеффри. Нет, Оуэн предать не мог. Верность ему также дорога, и, не реши барон разобраться с Рупертом, Оуэн пошел бы на него сам.
Перебрав в голове план завтрашнего сражения, Джеффри вернулся мыслями к жене и болезненно сморщился, вспомнив, какими жестокими они обменялись словами. Он понимал, что своими обвинениями и упреками обидел Элизабет. Он уловил боль в ее взгляде и теперь твердил себе, что не намеревался расстраивать жену, но иначе ничего не мог ей доказать. Раз за разом она бездумно испытывала судьбу и подвергала себя жестокой опасности. Разве ей объяснишь! Только начнешь говорить, тут же перебивает. Полезла в воду, не имея ни малейшего представления, как выбираться обратно. Доверилась веревке, которую держал на берегу воин! А что, если бы его убили и он не смог бы вытащить ее из озера? У Элизабет всегда наготове оправдание. Так бы и трещала… А ее рассказ о том, как она оказалась неизвестно где без его охраны! И еще хлопает невинными глазами. Да, вот в чем все дело, заключил барон, ускоряя шаг, и гнев сдавил его сердце: Элизабет ни во что его не ставит, не считается ни с его положением, ни с его властью, делает что заблагорассудится. Жене наплевать на его могущество и силу – она уверена в своих способностях доводить планы до конца. Боже! Мысль настолько потрясла Джеффри, что он запнулся и встал, – Элизабет полагает, что он ей не нужен!
Ужасная догадка больно ударила по самолюбию. "Да нет, нет, это не так. Элизабет слаба, наивна, когда дело касается обмана и предательства. Она и дня без меня не проживет. – И тут же вспомнил, что девушка жила на озере совершенно одна. – Но теперь она во мне нуждается… только сама еще не понимает! Жаль, она дурно воспитана. Неужели она так и не поймет, каков должен быть в жизни порядок вещей?"
От мыслей о сумятице и треволнениях прошедшего дня разболелась голова. Джеффри шел вдоль берега озера, не переставая размышлять над поведением жены. Неужели она так и не поняла, как сильно рисковала? Через какой ад своими бездумными поступками заставила пройти мужа? Неужели не сознает, насколько она ему дорога? Правда впервые дошла до него, и Джеффри остановился как вкопанный. Нет, Элизабет об этом не догадывается. Он старательно и глупо скрывал истину от самого себя. Черт возьми! Он всем сердцем, всей душой любил эту женщину, а раньше и не подозревал, что способен на такое чувство. Сначала прозрение вызвало у него одно раздражение: неизвестно, что принесет ему такой поворот событий. Но прошла минута, и Джеффри улыбнулся.
Он вспомнил, что называл жену глупой. Но выходило, что глупа не Элизабет, а он сам. Обвинял в том, что ее всецело обуревало одно желание мести, в том, что, хотя клятва, данная мужу, освобождала ее от обещания погибшим родителям, Элизабет упорно продолжала искать справедливости. А теперь приходилось признавать, что самый главный порок, который он находил в жене, на самом деле крылся в нем самом. Свои грехи он по привычке перекладывал на Элизабет. Разве не против этого предостерегал его в годы ученичества Вильгельм? Находишь в противнике какой-нибудь изъян, ищи его прежде в себе. Джеффри не воспользовался уроком короля, думал, он годен только для поля брани, но теперь понял ошибку. Это его, а не Элизабет, обуревало одно-единственное желание: удержать жену на расстоянии, оградить от нее свое сердце. И ее же он называл несмышленой!
Но как ей это удалось? Как удалось всецело овладеть его сознанием? С помощью своей красоты? Да, эта женщина красива и с каждым днем хорошеет. Но в прошлом он знал и других, не менее привлекательных. Нет, его любовь не настолько мелка. Элизабет увлекла его образом мыслей, силой духа, отвагой и верностью. Она равна ему абсолютно во всем.
Джеффри нагнулся, подобрал камешек и швырнул в озеро. По гладкой поверхности воды один за другим стали разбегаться круги. Похоже на Элизабет, подумал барон. Она влияет на судьбы многих людей, и от нее, как от этого камня, разбегаются волны беспокойства. Не признавать это просто глупо.
Когда Джеффри возвращался в лагерь, его преследовали глаза Элизабет. Вчера он видел в них опустошение и боль. Он нанес жене обиду, полагая, что Элизабет нарушила клятву верности. И так уверил себя в том, что жена его предала, что не захотел выслушивать никаких объяснений. Им руководил один только гнев. Решил, что она виновата, и отказал в прощении и понимании. Теперь настало время взглянуть правде в лицо. Он поступил с Элизабет несправедливо: женщина не собиралась его предавать – она слишком чтит понятие верности. И Джеффри сыграл на этом, попытался заставить жену устыдиться, хотел, чтобы она задумалась о своем поведении и стала наконец послушной. Послушной и смиренной. Барон усмехнулся. Ну нет. Элизабет скорее согласится превратиться в горбатую, уродливую старуху, но только не в смиренную, послушную жену. И в глубине души Джеффри был этим доволен.
Он понимал, что о смирении и послушании им предстояло спорить всю жизнь, но его больше не пугали милые размолвки. Джеффри громко расхохотался, раскаты смеха, отражаясь от воды, покатились через озеро, и он вдруг понял, что это Элизабет научила его радоваться чему-то. Позволь ей, и она научила бы его, как прыгать в горящий обруч, вроде того медведя, что Джеффри видел на деревенской ярмарке. Жена изо всех сил старалась исправить его характер, точно так же как он пытался исправить ее. Только он, чтобы одолеть Элизабет, применял силу, а она брала его нежностью, но и на то, и на другое каждый имел право, потому что в любви содержалась и сила, и нежность. "Да, – подумал барон, – мы поймали друг друга в крепкие сети".
Он снова заложил руки за спину и быстрым шагом направился к жене.
Как теперь поступить? Поскорее признаться Элизабет в любви или отвезти домой, где она почувствует себя в полной безопасности, и там загладить нанесенную накануне обиду. И только тогда все сказать. А пока сохранять маску безразличия в надежде преподать заслуженный урок. Быть может, осознав, насколько недоволен муж, Элизабет с большей ответственностью задумается о будущем. Правда, сознание барона отравила мелькнувшая назойливая мысль, что это не лучший способ действия, но другого Джеффри придумать не мог. Ведь он всегда считал, что любовь – обуза, жертва которой теряет независимость и слабеет духом. Но сейчас, испытав это чувство и ощутив прилив новых сил и незнакомую свободу, готов был изменить прежнее мнение. В короткое время Элизабет стала ему щитом и мечом. И, Бог свидетель, Джеффри теперь чувствовал себя непобедимым.
Элизабет крепко спала в шатре. Некоторое время барон любовался изгибом ее бедра и ноги, потом быстро разделся. Жена всхлипнула, и он понял, что она долго плакала после его ухода. Слезы всегда приводили его в замешательство, и каким бы сейчас он ни ощущал себя виноватым, барон почувствовал минутное облегчение оттого, что избежал нового испытания. Даже если он сам был причиной этих слез. Поклявшись, что вскоре прекратит ее мучения, Джеффри лег рядом.
Стоило его голове коснуться тюфяка, как Элизабет почувствовала присутствие мужа и, запутавшись в плаще, перекатилась в раскрытые объятия. Джеффри освободил ее от мешающей одежды, желая согреть собственным телом. Элизабет вздохнула и уткнулась лицом ему в грудь. Барон улыбнулся во тьме и довольно пробормотал:
– Когда ты спишь, я тебе нужен.
* * *
Сражение окончилось быстро. Руперт пал от руки Роджера, и Джеффри сожалел, что меч вассала, а не его собственный оборвал жизнь предателя. Барон приказал его раздеть, и обнаружил на плече полузажившую рану.
Когда Джеффри и воины покидали лагерь, Элизабет еще спала, но к их возвращению уже проснулась и оделась.
Новость о гибели зятя ей сообщил Роджер. Элизабет выслушала ее почти равнодушно, только слегка кивнула в знак того, что поняла, и принялась готовиться к поездке домой. Она так ни разу и не взглянула в сторону мужа, хотя знала, что он невредим, и слышала раскатистый голос барона, когда тот поторапливал людей.
Она не обращала на Джеффри внимания, когда седлали ее кобылу. Джеральд помог ей подняться в седло, Элизабет поблагодарила услужливого оруженосца, и это были ее первые за все утро слова. Но стоило девушке взяться за поводья, как к ней подскакал Джеффри, легко снял с лошади, словно сорвал ягоду с куста, и посадил перед собой на жеребца.
– Поедешь со мной, – сказал он уверенным тоном, поднял щит, чтобы защищать ее от ветвей, и они поскакали по лесу.
Элизабет старалась держаться очень прямо, чтобы как можно меньше касаться мужа, но через десять минут у нее так заныла спина, что, сдавшись, она откинулась назад и привалилась к Джеффри, хотя и слышала, как тот негромко хмыкнул. Больше за долгую дорогу в Монтрайт они не сказали друг другу ни единого слова.
"И к лучшему, – подумала Элизабет, – есть время поразмыслить над собственными чувствами". Надо было на что-то решаться. Но чем дольше девушка перебирала в уме сказанное во вчерашней перебранке, тем больше она приходила в замешательство.
Конечно, она натворила кучу глупостей, но сердцем была чиста. И с тех пор как отпала необходимость мстить, все ее помыслы стали совершенно безобидными.
"Несговорчивый, упрямый человек, – думала Элизабет о муже. – Хорошо, я сделаю так, как ты желаешь, – стану именно такой, какой ты меня хочешь видеть".
Это потребует сил, но девушка была готова к испытанию. Она больше не будет подражать своей любимой покойной матери, не станет стремиться к счастливому, как у ее родителей, браку. Она научится быть послушной и безропотной, потому что из всех человеческих качеств муж, похоже, больше ценит эти два. И, Боже праведный, одолеет даже искусство шитья, хотя на то, чтобы работать иголкой с ниткой, у нее никогда не хватало терпения. Она даст ему все, что он пожелает, но не более того. Раз ему не нужна ни радость, ни любовь, чтобы сделать жизнь полноценной, он их не получит. И поделом, позлорадствовала девушка, но в следующую минуту поняла, что все это вздор. Откуда Джеффри узнает, какого лишился счастья, если ни разу его не испытал? Придется отказывать ему в том, к чему он уже привык, – в чувственных восторгах и радостях, и тогда его смех быстро угаснет. Элизабет нахмурилась, прикидывая все "за" и "против". Что в конце концов она теряет? Джеффри ни разу не сказал, что любит ее.
Дисциплина и долг – вот его постоянные поучения! Хочет сделать из нее послушную собачонку, которая радуется, если хозяин в духе и соблаговолит ее погладить и похвалить.
"Что ж, муженек, ты получишь и дисциплину, и долг, но пожалеешь о том дне, когда о них заикнулся. Я могу стать такой же несгибаемой, как ты. Пора тебе преподать урок. В самом деле пора!"
Приняв решение, Элизабет успокоилась. Но о нарушении данной мужу клятвы старалась не думать. В глубине души чувствовала: стоит только вспомнить об этом, и снова потекут слезы. Девушка боялась, что в ней померкло главное качество характера, которое она больше всего ценила в других. Но если заплакать, Джеффри снова раскричится, а к такому испытанию, честно говоря, она с утра была не готова.
Элизабет не считала себя настолько наивной, чтобы надеяться, что муж ее быстро простит, но знала, что он со временем оттает. А до этого она будет исполнять желания Джеффри и молиться, чтобы он понял, насколько был с ней не прав. И не исключено, что она сумеет ему помочь. Ведь чрезмерная дисциплина и постоянные помыслы о долге наверняка надоедают.
Но что толку переживать, вдруг спохватилась она. Джеффри – самый упрямый на свете человек. И тут же честно призналась: хоть она и называет мужа твердолобым и недостойным любви, ее сердце принадлежит ему. Как в клятве – пока не разлучит смерть. Остается лишь выяснить, кто первый убьет другого.
Перед отрядом широко распахнулись ворота Монтрайта, и мысли Элизабет вернулись к действительности. Она заметила Элслоу. Дед стоял, уперев могучие кулаки в бока, а рядом тянул шею Томас-младший. Глядя на рассерженного старика, Элизабет ощутила укол совести. Нехорошо так беспокоить деда – ведь нетрудно было оставить записку и сообщить о своих намерениях. Но тут же перебила себя: тогда бы Элслоу непременно погнался за ней.
Джеффри спрыгнул на землю и снял с коня Элизабет.
– Ты заставила старика понапрасну тревожиться. Иди, извинись, – приказал он ровным голосом.
Элизабет кивнула, направилась к деду и, подойдя совсем близко, заглянула ему в глаза:
– Ты из-за меня волновался. Извини. – И, потупившись, ждала, что он скажет.
Увидев внучку живой и здоровой в объятиях супруга, Элслоу испытал огромное облегчение. Словно родитель, потерявший и счастливо нашедший чадо на деревенской ярмарке, захотел расцеловать и отшлепать. Но вместо этого, давая своим чувствам остыть, только спросил:
– Ты что, в грязи искупалась?
Элизабет отряхнула одежду и лишь после этого снова посмотрела на деда, но Элслоу тут же заметил печаль в ее глазах и понял, что невредимой внучке все же не удалось вернуться. Рана таилась глубоко внутри и поэтому была особенно опасной. Вскоре он догадался, кто стал причиной плохого настроения девушки.
– Ну, иди, обними старика, – ласково позвал он. – Потом все расскажешь, – Элслоу решил пока ни о чем не расспрашивать.
Придерживая рукой юбки, Элизабет кинулась к деду и стиснула его в объятиях.
– Ты меня простишь?
– Конечно, прощу. – Элслоу похлопал внучку по спине. – А теперь беги в дом, переоденься в чистое. И навести своих упрямых собак – с тех пор как ты исчезла, они не притронулись ни к воде, ни к пище. Можно подумать, волновались не меньше меня.
Элизабет вздохнула и направилась к замку, но в это время ее за руку схватил Томас. Девушка остановилась и посмотрела с улыбкой на младшего братика. Тот как будто только этого и ждал и принялся оживленно описывать, что тут устроил дед, когда узнал о ее исчезновении. Элизабет не прислушивалась к ребячьей болтовне, пока мальчик не спросил, не побил ли ее барон.
– С какой стати ему меня бить? – удивилась сестра и потянула Томаса за собой.
– Дед сказал, что он может, – явно растерялся брат.
А Элслоу, сложив на груди руки, в это время наблюдал, как внук и внучка шли к замку. Когда они скрылись внутри, старик повернулся к стоявшему рядом барону и дал волю гневу.
– Что вы с ней сделали?
– Я? Что я с ней сделал? – Джеффри поразило, что сакс мог заподозрить именно его и решить, что зять способен причинить Элизабет боль. – Лучше спросите, что она со мной сотворила. Вот что я вам скажу, Элслоу. Если она продолжит в том же духе, я отправлюсь на тот свет задолго до появления на этот нашего первенца.
– Расскажите, что случилось, – попросил Элслоу. – Я заметил в ее глазах отчаяние, и это меня встревожило. Элизабет не из тех, кто легко сдается. Значит, кто-то ее сильно обидел.
– Она сама себя обижает, – огрызнулся Джеффри, раздраженный допросом. – Ринулась навещать Руперта, даже не думая об опасности…
– Конечно, не думая. Откуда ей было знать? – прервал его сакс. Джеффри зашагал к замку.
– Хорошо-хорошо, допустим: она не подозревала, что убийство – его рук дело. Но потом она прыгнула в озеро спасать вассала, а после этого имела наглость признаться, что не умеет плавать. Скажите, Элслоу, вы бы осудили меня, если бы я ее побил?
Старик догнал рыцаря и пошел с ним рядом.
– Я – нет, – покачал он головой. – Наверное, даже добавил бы от себя.