- А я-то понадеялся на твою светлую голову. Вот он, наш П.К. собственной персоной. Слушай теперь внимательно. Майлс начал читать: - Это невозможно, немыслимо , нев… нес… Черт побери, если бы я был ее учителем, то, клянусь, заставил бы ее переписывать "Американскую трагедию" до тех пор, пока ее почерк не стал бы идеальным! Это невозможно, немыслимо, невероятно, но он жив! Он все-таки жив! Я вил… ах видела … Я видела его так же ям… а , ясно, как в своих вспом… вом… воспоминаниях… Черт возьми! Мой П.К. жив! Мой едет… едит… единственный возли… возлюбленный , надо полагать, жив и приехал, чтобы унести … увезти, забрать меня с собой! Он приехал в Адамс тайном… тайком, его никто еще не видел. Я … треплю… треклю… а, конечно же трепещу , ну как же я не понял?! Я трепещу при мысли, что он может встретиться с Родериком. Слама… Слава богу, пока мне удавилось… Черт!.. улыбнулось… ага, удалось … отворить… отравить?! отговорить его от этой затеи. Слава богу, пока мне удалось отговорить его от этой затеи. П.К. дал мне время подумать, собраться с мыслями. Я должна … смешить?! грешить?! ах решить, как буду говоритьс … мучиной… наверное, с мужчиной, с которым прочила… прожила столько лет без любви. Я должна поговорить с мужчиной, с которым прожила столько лет без любви … Уф… - От напряжения лоб Майлса покрылся капельками пота, он отер их рукавом рубашки и посмотрел на меня. - Ну как тебе все это? А наш Толстяк божился, что экспертиза не ошибается! И на старуху бывает проруха…
- Нужно читать дальше, - убежденно заявила я. - У этой истории должен быть финал, и мы до него доберемся. Хочешь, я тебя сменю, Майлс?
- Нет, - упрямо покачал головой он. - Я обещал, что ты не будешь сегодня мучить свои зеленые глаза, и сдержу обещание.
Чтение продолжилось. Не буду воспроизводить эти муки, в которых мой дорогой благородный кузен, можно сказать, рожал перевод прабабкиного творения, ограничусь лишь кратким пересказом.
Итак, П.К., то есть Пол Кодри - а мы уже не сомневались, что прабабкиным возлюбленным был именно он, - приехал в Адамс и объявился перед Элайзой. Прабабка писала, что он изменился и больше всего эти перемены коснулись внешности. Упомянула она и следы от болезни на его коже, и хромоту. Кстати, я оказалась права: Пол Кодри начал хромать на правую ногу уже после того, как вернулся из своей поездки.
Выяснив, что бывшая невеста вышла замуж вовсе не по любви, а скорее от отчаяния, он заявил, что хочет быть с ней и не видит никаких препятствий в том, что она замужем и у нее есть ребенок. Пол Кодри сказал, что готов воспитывать маленького Доуэлла, как собственного сына, и даже усыновить его, если это будет возможно.
Мою несчастную прабабку раздирали противоречивые чувства. С одной стороны, она безмерно любила Пола Кодри и готова была уехать с ним хоть на край света, с другой - она ужасно боялась реакции Родерика, который, как ей казалось, способен на все что угодно, лишь бы не дать ей уйти.
При этом Элайза была уверена, что Родерик будет ставить ей препоны вовсе не потому, что так сильно ее любит: как собственник, холивший свое мужское "эго", он не мог допустить, что жена бросит его и уйдет к человеку, которого всегда любила.
Больше всего Элайза боялась, что муж не захочет отдать ей Доуэлла: со своими деньгами и связями Родерик вполне мог лишить мать прав на собственного ребенка.
Пол же по-прежнему был небогат. Ему удалось сколотить небольшое состояние, которого вполне хватило бы на скромную жизнь для троих, но по сравнению с деньгами Родерика оно было ничтожным. Впрочем, этот вопрос интересовал Элайзу совершенно не из меркантильных соображений. Она понимала, что деньги могут решить многое, а потому ужасно боялась, что Родерик воспользуется ими, чтобы отобрать у нее ребенка.
Бедняжке было не с кем даже посоветоваться - все приходилось держать в тайне. Умиравшая от счастья и раздираемая страхом, она обращалась к своему дневнику как к единственному советчику и помощнику.
В конце концов Элайза приняла решение бежать, оставив Родерику письмо, в котором собиралась рассказать ему всю правду, и полагалась лишь на то, что он не станет предпринимать попыток разыскать ее.
Влюбленные выбрали день, когда Родерик меньше всего будет интересоваться семейными делами - у одного из его приятелей намечалась большая гулянка, которую Родерик, разумеется, не мог пропустить, - и условились о встрече. Пол должен был дождаться ухода Родерика и спрятаться в каком-нибудь месте неподалеку от дома. Элайза же должна была собрать все необходимое и ожидать того момента, когда муж вернется домой и уляжется спать.
Упомянула Элайза и о ссоре, которая произошла у нее с мужем за день до побега: Родерик, по ее словам, весь день искал предлог, чтобы устроить ей сцену. Элайза даже предположила, что муж что-то заподозрил, но весь следующий день он был абсолютно спокоен - даже снизошел до того, чтобы извиниться перед ней, - и следующим вечером, как ни в чем не бывало, отправился на гулянку к другу.
Но напрасно мы с Майлсом трепетали в предвкушении развязки, потому что следующей записью прабабка описывала похороны деда, состоявшиеся через несколько дней после предполагаемой даты так и не осуществленного побега. Это подтверждало мои подозрения о том, что Пол Кодри погиб в тот день, когда случился пожар, но не проливало света на эту загадочную и жуткую историю.
Описание похорон было достаточно сухим и не слишком пространным, но все-таки было в нем и кое-что любопытное.
"В.С., чья гулянка могла бы стать предметом обсуждения всех фермеров на ближайшие пару недель, если бы не случился пожар, подошел ко мне, чтобы выразить соболезнования. "Жалко нашего Рода, - обратился ко мне В. С. - Он всегда был душой компании. Умел человек веселиться. И женщины его любили, ты уж прости меня, Элайза, но это так. Еще бы, красавец писаный! А как одевался? Один только его медальон чего стоил - все на него смотрели, все о нем расспрашивали. Какие деньги за него предлагали, но Род отказывался его продать. Кстати, что с ним стало?" "С медальоном? - холодея, спросила я и, с трудом подбирая слова, соврала - Я решила похоронить его… с Родериком". Конечно, в моих словах была крупица правды… Но только безумец мог бы назвать такое похоронами".
На этом запись обрывалась, а следующую прабабка сделала только спустя два года. Дальше, как я поняла, она писала уже о событиях, которые происходили с ее сыном, нашим дедушкой Доуэллом, и едва ли упоминала о той истории, которую хотела оставить тайной.
Был уже четвертый час. Майлс закрыл дневник, и некоторое время мы сидели в абсолютной тишине, которую нарушали лишь порывы ветра. От пережитого волнения - как будто все это происходило вовсе не с прабабкой, а со мной - я озябла. Майлс заметил это и подошел к камину, чтобы его разжечь.
- Что скажешь, Кэрол? - обратился он ко мне, когда в камине заполыхали языки пламени.
- Мне так ее жаль, - ответила я, хотя прекрасно понимала, что Майлс спрашивает вовсе не об этом.
- Мне тоже, - кивнул Майлс, не отрывая глаз от яркого пламени. - Я знал, что наш прадед не идеал, но не подозревал, что он был таким тираном. Но я не это имел в виду. Дневник так и не пролил света на нашу историю. Элайза определенно не хотела об этом писать. Но у меня не осталось никаких сомнений: в ночь пожара случилось что-то ужасное.
- Мне показалось странным, что наша прабабка "похолодела", когда ее спросили о медальоне. Из всех похорон она описала только эту сцену. А ее фраза о том, что "только безумец мог бы назвать такое похоронами"? Что она имела в виду? - Я задумалась.
Майлс отошел от камина и снова открыл дневник.
- "Я решила похоронить его с Родериком", - повторил он.
- Майлс… - прошептала я. Меня осенила внезапная догадка, но я все еще не верила в то, что она могла оказаться правдой. - Помнишь, как на Тихом озере Мэтью предположил, что утопленник наш прадед? И мы с тобой хором ответили, что этого не может быть, потому что наш прадед погиб во время пожара? А что, если все было наоборот? Пол Кодри сгорел, а на дне озера оказался Родерик Камп? И медальон остался на его шее - никто не снимал его и не крал…
- Но как это могло произойти? - ошарашенно посмотрел на меня Майлс.
- Предположим, Родерик догадывался о побеге, который планирует Элайза. Ведь днем раньше она сама подозревала нечто подобное. Так вот, наш прадед по каким-то соображениям решил захватить прабабку с поличным. Может быть, надеялся, что она передумает, а может, намеревался застать ее врасплох, чтобы потом предъявить это на суде в качестве доказательства ее аморальности. Элайза ведь неспроста боялась, что муж отберет у нее ребенка. Аморальное поведение матери - одна из причин, по которым суд может встать на сторону отца. Итак, Родерик собрался застигнуть их на месте преступления и поэтому не пошел на вечеринку к B.C., а только сделал вид и притаился в засаде.
- И увидел, как Пол Кодри под покровом темноты прячется в конюшне.
- Верно. Вот только что было потом… Как загорелась постройка? Почему погибли оба?
- И как тогда наш прадед попал в озеро с проломленным черепом? - подхватил Майлс. - Может быть, они подрались в конюшне и поубивали друг друга? А наша прабабка, поняв, что ничего уже не поправить, решила оставить это страшное происшествие в тайне. Устроила пожар в постройке, оставив там одного, а другого отвезла на Тихое озеро…
- Тогда почему она отвезла на озеро не Пола Кодри, а нашего прадеда? Логичнее было бы сделать наоборот.
- Ты рассуждаешь как мужчина, - усмехнулся Майлс, поглядев на меня. - Логика тут не имеет никакого значения. Попробуй представить себя на месте прабабки. Хотя, конечно, не дай бог никому оказаться на ее месте. Погибает человек, которого ты любила всю свою жизнь. С этим человеком ты хотела связать свою судьбу. Этот человек - самое светлое, что было в твоей жизни. У тебя есть выбор: либо по-человечески похоронить своего мужа, которого ты никогда не любила и который тиранил тебя всю твою жизнь, либо похоронить любимого. Прабабка выбрала любимого, а мужа отвезла к Тихому озеру. Вспомни ее фразу: "Только безумец мог бы назвать такое похоронами". И вспомни медальон, который она похоронила с Родериком. Все сходится.
- Да, ты прав. Все сходится, - согласилась я, хотя уже в тот момент почувствовала, что во всей этой цепочке не доставало какого-то звена, маленького, но значимого. - Надо позвонить Мэтью. И Энистону. С этим дневником я начисто позабыла о своей старушке.
- Этого я и добивался, - торжествующе улыбнулся Майлс. - Только Мэтью сейчас не стоит беспокоить. Ты смотрела на часы?
Я кивнула.
- В это время нормальные люди спят. Хотя, я, конечно, не знаю, дадут ли Толстяку уснуть бывшая жена и вопящие кошки.
Я улыбнулась, хорошо представив себе Соммерса в окружении вопящих кошек.
- Что до Энистона, то не стоит мешать ему работать. Как только он что-нибудь узнает, обязательно позвонит вам, мэм, - попытался изобразить Майлс голос сержанта.
Получилось до того забавно, что я рассмеялась.
- Ты теперь уедешь? - отсмеявшись, спросила я у него. Мне не хотелось, чтобы он уезжал, и Майлс прочитал эту немую просьбу остаться в моих глазах. Мне показалось, ему тоже не хотелось ехать.
- Ты пытаешься меня спровадить, дорогая кузина? - с деланым укором поинтересовался он. - В такую погоду, - кивнул он на окно, за которым свирепствовал ветер, - даже собак не выгоняют. С твоей стороны это не очень-то красиво. К тому же мои глаза так устали от прабабкиных каракулей, что я не уверен, смогу ли следить за дорогой.
- Что ж, дорогой кузен… - я сделала лицо хозяйки, которая готова была терпеть ночного гостя только из вежливости, - мне ничего не остается, как выносить твое присутствие до утра. Но ты скрасишь мне твое в высшей степени неприятное общество, если сделаешь еще порцию того отвратительного напитка, которым потчевал меня в прошлый раз.
Майлс прекрасно понимал, что мои слова всего лишь шутка. Он смотрел на меня со странной улыбкой, которая блуждала по его лицу, как солнечный зайчик, пущенный с помощью зеркальца шаловливым ребенком.
- Чему это вы улыбаетесь, дорогой кузен?
- Я сейчас подумал, что совсем еще недавно мы с тобой именно так и общались. Только тогда наши взаимные перепалки вовсе не были безобидной шуткой. Мы действительно считали друг друга отвратительными, несносными и, когда сталкивались лбами, изо всех сил демонстрировали свое взаимное презрение. Неужели это было?
- Было, - кивнула я. - Майлс, прости меня за шрам, который я оставила тебе на память. Я очень разозлилась, но, если бы знала, что так получится, ни за что не запустила бы в тебя тем пуфом.
- А ты меня за нос, который я посоветовал тебе увеличить, чтобы губы казались меньше. Я был полным идиотом. У тебя очень красивые губы.
- Ты правда так считаешь?
- Правда, - кивнул Майлс.
Он подошел ко мне - для этого ему понадобилось сделать всего лишь несколько шагов - и, протянув руку, коснулся моих губ. Я подумала, что должна отстраниться сама, убрать его руку, попросить его остановиться - в общем, сделать или сказать хотя бы что-нибудь. Но все мои благоразумные мысли тут же растаяли, как льдинка в теплой руке.
Майлс нежно гладил мои губы. Я смотрела в его лучисто-серые глаза, окутанные легкой дымкой, а он смотрел на меня, и, подозреваю, то, что он прочитал в моих глазах, немногим отличалось от того, что я читала в его взгляде. Он придвинулся ко мне еще ближе, и я почувствовала тепло его тела. Мне казалось, что мое дыхание и стук моего сердца слышны на соседней улице. Я почувствовала сумасшедшее желание прижаться к Майлсу, зарыться лицом в его грудь, обнять его и никуда больше не отпускать.
Майлс легонько приподнял мой подбородок, и я даже не успела понять, когда наши губы слились в поцелуе. Отчего-то мне всегда казалось, что его губы должны быть холодными, как губы фарфоровой статуэтки. Но в то мгновение я поняла, что ошибалась. Губы Майлса оказались теплыми и нежными, как июньский рассвет, а его поцелуй - легким, как прикосновение птичьего перышка.
В тот момент я не думала ни о чем, и это было такое блаженство! Меня не терзали угрызения совести, мысли о неизбежном расставании, об одиночестве, о воспоминаниях, которые обязательно причинят мне боль. Мой разум был пуст, как девственно-чистая страница, на которой еще нет даже названия первой главы. Меня переполняли чувства, которым я впервые в жизни отдавалась со всем своим безрассудством.
Все же это должно было закончиться. Тишину, в которой хватало места только нам двоим, ворвался яростный звонок телефона. Мы с Майлсом буквально отпрыгнули друг от друга - так, словно нас застали на месте преступления.
- Это, наверное, Энистон, - пробормотала я и кинулась к телефону.
Звонил действительно Энистон.
- Мисс Камп, это Энистон, - представился сержант. - Вы простите за поздний звонок, но я предположил, что вы еще не спите. К тому же мне сказали позвонить сразу, так что я…
- Я не спала, не извиняйтесь, Энистон, - перебила я сержанта. - Вы что-нибудь узнали?
- О да, много чего, мисс Камп. Вы только не волнуйтесь, мэм… - Когда мне говорят "вы только не волнуйтесь", я тут же начинаю предполагать самое худшее. Видно, мое лицо так резко переменилось, что Майлс подошел ко мне сзади и крепко сжал мою руку. И, хотя от любого его прикосновения меня охватывала дрожь, я действительно почувствовала себя немного спокойнее. - Я узнал, что мисс Дженевра Пейн живет вовсе не в Рочестере. Она проживает в штате Юта. То есть, я хотел сказать, у нее там дом, мэм. Но жила она здесь. Вначале в той семье, которая пыталась ее обвинить в краже колье, а потом у вас. Домой она вообще не ездила последние несколько лет. Родственники у нее тоже в Юте, мэм. Но близких нет - только дальние, двоюродные. Так вот, как только я это выяснил, сразу решил позвонить вам. Вы только не волнуйтесь, мэм…
- Да говорите же, Энистон! - не выдержала я. - Скажите толком, что случилось!
- Так вот, я собрался позвонить вам, а тут звонят в участок. Говорят, происшествие в городском парке. На одну старушку напал бродяга. Я так сразу и решил - точно она. Мисс Пейн то есть. Спрашиваю, что за старушка, проверяли ли документы, где она, что с ней. Тут мне и говорят, что старушку зовут мисс Дженевра Пейн. Сейчас ее привезут в участок. Ее и того бродягу.
- Она жива? - простонала я.
- Да что вы, мисс Камп! Конечно, жива. Ради бога, не волнуйтесь, мэм.
Пока Энистон пересказывал все эти события, мое богатое воображение успело нарисовать тысячу самых ужасных картин. Поэтому я была так признательна сержанту за последнюю фразу, что даже не стала злиться на него за многословность.
- Слава тебе господи… - выдохнула я. - Скажите, сержант, я могу приехать в участок?
- Конечно, приезжайте, мисс Камп. Только поосторожнее там, мэм. Рочестер - спокойный город. Но, сами видите, и такое бывает.
- Ты окажешь мне еще одну услугу? - спросила я Майлса, все еще сжимавшего мою руку в своей.
- О чем речь?
- Пожалуйста, отвези меня в участок.
- Поехали. Только объясни, что случилось.
- Объясню по дороге. Ох уж этот Энистон, - добавила я, когда Майлс выпустил мою руку из своей. - Хорошо еще, что у меня более-менее крепкие нервы.
По дороге в участок мы с Майлсом ни разу не заговорили о том, что произошло у меня дома. Мне казалось, он хочет поговорить об этом, но я изо всех сил старалась не дать ему такой возможности. Я без умолку тараторила о несчастной мисс Пейн - и действительно волновалась за нее, - о том, что Рочестер и Адамс не такие уж спокойные городки, как я всегда считала, о Тихом озере, которое вовсе не Тихое, о детективе Соммерсе, с которым нам обязательно нужно связаться, о сержанте Энистоне - словом, обо всем, что только приходило мне в голову. Мне казалось, я никогда раньше не говорила так много.
Майлс спокойно слушал мою болтовню, но в его глазах я читала ту же мысль, что мучила меня: как нам быть дальше?
- Ну наконец-то! - Энистон встретил нас буквально на пороге участка. - А то я уже начал беспокоиться. Пойдемте, я отведу вас к мисс Пейн.
- Она уже знает, что я ее искала? - поинтересовалась я.
- А что, не нужно было говорить? - испуганно спросил Энистон.
- Ничего, все в порядке, - успокоила я его. - В любом случае я бы ей об этом рассказала…
Мисс Пейн давала показания в дежурном отделе. Не могу передать, как отрадно мне было видеть эту женщину, из-за которой моя ночь превратилась в сплошной сумбур. Голова моей несчастной старушки была перевязана бинтом, но Энистон сразу успокоил меня, сказав, что царапина пустяковая: мужчина, который напал на отважную Дженевру, всего лишь задел ее лоб металлической застежкой на часах. Угрюмый бродяга, пытавшийся покуситься на жалкое добро мисс Пейн, сидел там же, в дежурном отделении. На его руках красовались наручники, а лоб украшала приличных размеров гематома. Сам он был довольно крупным, высоким и крепким в плечах.
- Господи, да этот детина мог ее убить! - вырвалось у меня.
- Не на ту напал, - улыбнулся мне Энистон. - Ваша Дженевра устроила ему такую взбучку, что он век ее не забудет.
- А как это случилось? - поинтересовался Майлс.