Джонни начал было смеяться, но тут же остановился. Он вспомнил, что наложил на лицо крем против морщин, который ему порекомендовал Пьер-Андре. Сделал он это довольно поздно, и крем еще не успел впитаться. Теперь ему оставалось ходить с застывшим лицом до половины девятого вечера. Хотя… уже и было полдевятого. Тогда он вновь рассмеялся, и Клер бросила на него удивленный взгляд. Джонни был просто ангелом, но то ранение, которое он получил в сорок втором году, когда строил из себя героя в Р.А.Ф., должно быть, сказалось на его голове. Как там… нерв, что ли, ну да, конечно, ему задели какой-нибудь нерв… Она с интересом взглянула на него. Трудно было представить, что эти изящные, тонкие пальцы, которые сейчас бережно поправляли цветы в вазе, когда-то держали оружие, нажимали на гашетку, предавая огню и смерти вражеские самолеты в ночном небе… Воистину человек неожиданное существо. Никогда нельзя все узнать о нем. Вот поэтому-то Клер никогда не было скучно. Она удовлетворенно вздохнула, вернее попыталась, потому что вздох не получился, мешал корсет. Карден явно переусердствовал: он, верно, до сих пор считает ее сильфидой.
Люсиль боролась с зевотой. Она вдыхала воздух уголком рта, а затем выдыхала его прямо, сквозь зубы. Правда, во время этой процедуры человек становится похож на кролика, но зато глаза не наполняются слезами. Будет ли конец этому обеду? Она сидела между беднягой Джонни, который с самого начала не переставал озабоченно похлопывать себя ладошкой по щекам, и молчаливым красивым молодым человеком, новым любовником Дианы Мербель. Нет, молчаливость соседей вовсе не беспокоила ее. В этот вечер у нее не было никакого настроения флиртовать. Утром она рано встала… Она закрыла глаза и попыталась вспомнить запах этого чертова ветра. Когда она вновь открыла глаза, то поймала взгляд Дианы. Он был жестким, и она удивилась. Ревность? Неужели она так сильно влюблена в этого парня? Она посмотрела на него. Очень светлые, почти пепельные волосы, волевой подбородок. Он катал хлебные шарики. Вокруг его тарелки была уже целая груда шариков. Разговор за столом вертелся вокруг театра. И неспроста: Клер восхищалась одной пьесой, которая вызывала отвращение Дианы. Люсиль сделала над собой усилие и повернулась к молодому человеку:
- А вы видели эту пьесу?
- Нет. Я вообще не хожу в театр. А вы?
- Редко. Последнее, что я видела, была та очаровательная английская комедия… Там еще играла эта актриса… ну та, что погибла в автомобильной катастрофе. Как же ее звали?
- Сара, - ответил он очень тихо и положил руки на стол.
Взглянув на его лицо, она отшатнулась. Мелькнула мысль: "Боже, как он несчастен".
- Извините, - пробормотала она.
Он повернулся к ней и угрюмо спросил: "Что?" Он не видел ее. Она слышала, как он дышал - часто, прерывисто, словно только что получил удар под дых, и мысль о том, что этот удар нанесла она, пусть даже сама того не желая, была ей невыносима. Она не любила быть бесцеремонной, а тем более жестокой.
- О чем вы мечтаете, Антуан?
Голос Дианы прозвучал до странности резко, и тут же за столом воцарилась тишина. Антуан молчал: казалось, он оглох и ослеп.
- А он вправду замечтался, - сказала засмеявшись Клер. - Антуан, Антуан…
Ничего. Теперь тишина стала полной. Гости, замерев с вилками в руках, смотрели на бледного молодого человека, который в свою очередь уставился пустыми глазами на графин в центре стола. Люсиль дернула его за рукав, и он словно проснулся.
- Вы что-то сказали?
- Я спросила, о чем вы мечтаете, - сухо ответила Диана. - Или мой вопрос нескромен?
- Такие вопросы всегда нескромны, - заметил Шарль.
Как и все за столом, он смотрел на Антуана с интересом. Он вошел в их круг, как последний любовник Дианы, может быть даже альфонс, но вдруг превратился в молодого человека, который умеет мечтать. Ветер зависти и ностальгии пролетел над столом, тронув души гостей.
Но душу Клер задел иной ветер, ветер злости. В конце концов за этим столом было собрано привилегированное общество, известные, остроумные люди, знавшие все и вся. Мальчишка должен был слушать, разинув рот, смеяться и благодарить судьбу за такую удачу. А если он мечтает об обеде в закусочной с какой-нибудь девицей из Латинского квартала, то чего проще, вот дверь и иди себе… А Диана не пропадет, она одна из самых известнейших и очаровательных женщин Парижа. Ни за что на свете не дашь ей сорока пяти. Правда, не сегодня вечером. Сегодня вечером она была бледной и озабоченной. Если бы Клер не знала ее то подумала, что она несчастлива. Молчание затянулось, и нужно было что-то делать.
- Держу пари, - сказала она, - что вы мечтали о "феррари". Карлос недавно купил последнюю модель и предложил мне вместе с ним опробовать ее. Вот тут-то я и подумала, что пробил мой последний час. Но надо же, оказывается Карлос прекрасно водит, - добавила она с оттенком удивления. Карлос был наследником какого-то трона, и Клер находила прекрасным, что он умел делать что-то еще, кроме как ждать, сидя в холе "Грийона", реставрации своей монархии.
Антуан повернулся к Люсиль и улыбнулся. У него были светло-карие, почти желтые глаза, крупный нос и изящный красивый рот. Во всем облике этого человека было что-то сильное, мужественное, что так не вязалось с бледностью и почти детской мягкостью волос.
- Извините меня, - сказал он вполголоса. - Наверное, я показался вам грубым.
Он взглянул ей прямо в лицо. При этом его взгляд не скользил, как принято, по скатерти, нет, он словно вычеркнул всех за исключением ее.
- Из тех трех фраз, что мы сказали сегодня друг другу, две были извинениями, - заметила Люсиль.
- Мы начинаем с конца, - отозвался он весело. - Обычно мужчина и женщина просят прощения, когда расходятся. Ну по крайней мере кто-то один… "Прости, но я больше не люблю тебя".
- Ну, это еще очень элегантно. Лично меня больше раздражает вот эта показная честность: "Прости меня. Я думал, что любил тебя. Так вот - я ошибался. Мой долг сказать тебе это".
- Ну, думаю, с вами такого не случалось, - сказал Антуан.
- Премного благодарна.
- Я хотел сказать, что вы, наверное, не давали возможности мужчинам развить эту мысль. К этому времени ваш чемодан, должно быть, уже лежал в багажнике такси.
- Да, если учесть, что мой багаж состоит из пары свитеров и зубной щетки, - смеясь ответила Люсиль.
Он помолчал, затем продолжил:
- Надо же, а я думал, что вы любовница Блассан-Линьера.
"Вот досада, - подумала она. - А я думала, что он умен". Она всегда считала, что беспричинная жестокость и ум не могут существовать вместе.
- Это правда, - ответила она. - Вы были совершенно правы. Если бы я уезжала сейчас, то уже в собственной машине, битком набитой платьями. Шарль очень щедр.
Она сказала это спокойным голосом, но Антуан опустил глаза.
- Простите меня. Ненавижу этот обед и этих людей.
- Так не приходите больше. К тому же в вашем возрасте это опасно.
- Знаете что, милочка, - бросил он, внезапно задетый за живое, - уж я старше вас, будьте уверены.
Она рассмеялась. Две пары глаз обратились на нее: Дианы и Шарля. Их посадили рядом друг с другом, прямо напротив их "протеже". Как говорится, родители с одной стороны, дети - с другой. Дети-переростки, тридцатилетние подростки, которые никак не хотели становиться взрослыми. Люсиль замолчала: кто она такая? Ничего не делает в жизни, никого не любит… Глупо и смешно. Если бы она не любила жизнь саму по себе, то давно бы уже покончила с собой.
Антуан все смеялся. А Диана страдала. Она видела как он смеется, смеется с другой. С ней он никогда не смеялся. Она даже предпочла бы увидеть, как он целует Люсиль. Но этот смех… это было ужасно. И как он вдруг сразу помолодел. И что их так рассмешило? Она искоса посмотрела на Шарля. Тот сидел, растроганно глядя на Люсиль. Совсем спятил за эти два года. Эта малышка Люсиль, конечно, симпатичная и хорошо держится… Но красавицей ее никак не назовешь, даже изюминки никакой нет. Впрочем, Антуан такой же. У нее были мужчины красивее и которые к тому же были без ума от нее. Да, именно без ума. Только вот любила она его. Любила и хотела быть любимой. Ничего, наступит день, и он окажется в полной ее власти. И он забудет эту погибшую актрису, забудет все, за исключением нее, Дианы. Сара… Сколько раз она слышала это имя: Сара. Он много говорил о ней поначалу, до тех пор, пока она не вышла из себя и не крикнула ему, что эта Сара, она обманывала его, и все знали об этом. Но он лишь ответил тихим, пустым, бесцветным голосом: "Да, я тоже… я тоже знал это". И больше он никогда не произносил этого имени. Но он шептал его по ночам, во сне… Но ничего, скоро… скоро все переменится, и он будет шептать ее имя, протягивая руки сквозь черноту ночи. Она почувствовала, как ее глаза наполняются слезами. Она закашлялась, и Шарль осторожно похлопал ее по спине. Нет, этот обед никогда не кончится. А Клер Сантре выпила лишнее. Последнее время с ней случалось это все чаще и чаще. Она говорила о живописи с апломбом, который явно не соответствовал ее знаниям. А для Джонни, страстно любившего живопись, подобные рассуждения были просто пыткой.
- Так вот, - заканчивала Клер, - когда этот мальчишка пришел ко мне, держа "это" под мышкой и когда я посмотрела при свете на "это", то сначала решила, что у меня не в порядке со зрением. Ну а потом я ему сказала… Знаете, что я ему сказала?
Гости вяло попытались симулировать интерес.
- Я сказала ему: "Месье, я думала, что глаза существуют для того, чтобы видеть. Так вот, я ошибалась: на этом полотне я не вижу ничего. Ровным счетом ничего."
И словно желая изобразить это "ничего", она сделала неопределенный жест рукой и опрокинула бокал с вином на скатерть. Каждый воспользовался этим маленьким инцидентом, чтобы встать из-за стола. Люсиль и Антуан тоже встали, только их головы были низко опущены. Их разбирал сумасшедший смех.
4
Как опасен и вместе с тем прекрасен смех вдвоем. Извечный спутник любви и дружбы, желания и отчаяния. Но Антуан и Люсиль смеялись как школьники. Они оба были любимы и желанны, и к тому же их опекали серьезные люди. Зная, что наказание за шалость неминуемо, они укрылись в углу салона и там предались своему смеху. По парижскому этикету любовников обычно сажали за стол врозь, но в антракте они обязаны были встретиться, чтобы с рассеянным видом обсудить происходящее, шепнуть слова упрека или любви. Диана ждала, когда Антуан подойдет к ней, а Шарль даже сделал шаг в сторону Люсиль. Но та демонстративно смотрела в окно. Ее глаза были полны слез от смеха, и каждый раз, встречаясь со взглядом Антуана, она быстро отворачивалась в сторону, а он зарывался носом в платок. Поначалу Клер решила не обращать на них внимания, но затем заметила, что гостей начали охватывать зависть и гнев. Кивком головы она отдала приказ Джонни: "Ну-ка скажи этим детям, чтобы вели себя хорошо, а то их больше не пригласят". К несчастью, Антуан заметил этот кивок и засмеялся еще пуще, так, что ему пришлось даже опереться о стену. С веселым видом к ним приблизился Джонни.
- Люсиль, сжальтесь надо мной, скажите, что случилось. Я просто умираю от любопытства.
- Ничего, - ответила Люсиль. - Ровным счетом ничего. В этом-то и весь ужас.
- Ужас, совершеннейший ужас, - согласился Антуан. У него растрепались волосы, а смех так раззадорил его и сделал таким молодым, что Джонни на мгновение почувствовал мучительное желание.
Но тут подошла Диана. Она была в бешенстве, а злость ее красила. И это всем знакомая осанка, зеленые глаза, стройная фигура придавали ей вид великолепной боевой лошади.
- Что это вас так рассмешило? спросила она хорошо поставленным голосом. Но в этом прекрасном голосе явно сквозили подозрительность и снисходительность. Особенно подозрительность.
- А мы… ни над чем… - невинно ответил Антуан. И это "мы"! Она, Диана, никогда не могла добиться того, чтобы он сказал так про них. Это окончательно вывело ее из себя.
- Ну тогда прекратите вести себя как невежды, - сказала она. - Если не можете быть остроумными, то по крайней мере ведите себя вежливо.
На мгновение воцарилось молчание. Люсиль находила естественным, что Диана выговаривала своему любовнику, но она обращалась к ним - во множественном числе, - а это было лишним.
- Держите себя в руках, - сказала она. - Вы не в силах запретить мне смеяться.
- И мне тоже, - спокойно заметил Антуан.
- Извините меня, я что-то устала, - проговорила Диана. - Шарль, будьте столь любезны, проводите меня. У меня раскалывается голова.
Шарль только что подошел к ним и не знал, куда деваться. Он поклонился Люсиль, и та сказала ему с улыбкой:
- Увидимся дома.
После их ухода гости весело и оживленно зашумели, как всегда бывает после скандалов. Обычно первые три минуты все громко говорят о чем-нибудь своем, чтобы затем тихо осудить происшествие. Люсиль и Антуан остались одни. Она задумчиво взглянула на него и оперлась о поручень балкона, а он спокойно курил.
- Мне очень жаль, - извинилась она. - Мне надо было сдержаться.
- Пойдемте, - сказал он. Я провожу вас, а то нарвемся на новый скандал.
Клер пожала им руки с заговорщическим видом. Да, они были правы, уходя домой, и все же она еще помнила, что такое молодость. Вместе они составляли прекрасную пару. Она могла бы даже помочь им… но нет, ведь был Шарль Блассан-Линьер. Что-то у нее сегодня вечером с головой…
Париж был черным, блестящим, манящим… и они решили идти пешком. Оба испытали облегчение, когда дверь закрылась и лицо Клер с ее неестественными подмигиваниями исчезло. Это облегчение тут же уступило место другим чувствам: желанию сразу расстаться или наоборот познакомиться ближе, короче - сделать что-нибудь, поставить точку в странном вечере. Люсиль не испытывала ни малейшего желания играть ту роль, которую ей отвели взгляды остальных гостей, когда она прощалась с ними. Это была роль молодой женщины, покидавшей своего старого покровителя ради молодого и красивого парня. Нет, об этом не могло быть и речи. Однажды она сказала Шарлю: "Может быть, я и сделаю вас несчастным, но по крайней мере вы не будете смешным". И действительно, те несколько раз, когда она изменила ему, он даже ничего не заподозрил. Весь этот вечер получился каким-то дурацким. Что она делала тут на улице, рядом с этим незнакомцем? Она повернулась к нему и улыбнулась.
- Не будьте столь хмурым. Хотите, мы можем пропустить по стаканчику по дороге?
Однако одним стаканчиком дело не закончилось. Они посетили баров пять и пропустили два, потому что Антуану было невыносимо заходить в них с кем-нибудь еще, кроме Сары. Они болтали. Они несколько раз перешли Сену, поднялись по улице Риволи, вышли на площадь Согласия, зашли к "Гарри", выпили, вышли. И вновь появился тот утренний ветер. От усталости, выпитого виски и напряжения Люсиль шатало из стороны в сторону.
- Она изменяла мне, - рассказывал Антуан. - Понимаете, бедняжка считала, что так надо: спать с режиссерами, журналистами… Она обманывала меня без конца, а я строил из себя гордеца, издевался, судил ее… Боже мой, по какому праву! Ведь она любила меня, да, я уверен в этом, она любила меня. Да что с меня взять…
В тот вечер, накануне ее смерти, она почти умоляла меня, просила остаться и не дать ей уехать в Довиль. Но я сказал: "Валяй, езжай, тебе ведь хочется". Какой же я идиот, самонадеянный идиот!
Они проходили через мост, и он стал расспрашивать ее о себе.
- Я никогда ничего не умела, никогда, - отвечала Люсиль. - Жизнь казалась мне логичной, пока я жила с родителями. Я хотела учиться в Париже. Мечтала. Вот с тех пор я и ищу в каждом родителей: в любовниках, друзьях. Я уже смирилась с тем, что ничего не могу, ничего не умею… Живу без забот… И я довольна жизнью. Это ужасно, но как только утром я открываю глаза, что-то во мне мертвой хваткой цепляется за жизнь. Я уже, наверное, никогда не изменюсь. Да и что остается? Работать? Чего ради. А может быть, мне полюбить, как любите вы… Что у вас с Дианой?
- Она меня любит, - просто ответил Антуан. - А мне нравятся высокие и стройные женщины. Сара была маленькой и толстенькой, я чуть не плакал от умиления. Понимаете? К тому же она умела так досаждать…
Усталость шла ему. Они поднялись по улице Вак и не сговариваясь вошли в темный бар. Взглянули друг другу в лицо. Без улыбки, без напряжения… Просто… Музыкальный автомат играл старый вальс Штрауса. Держась за стойку, каждую секунду рискуя свалиться, какой-то пьяница пытался танцевать под него. "Уже поздно, очень поздно, - стонал голос в душе Люсиль. - Шарль, должно быть, сходит с ума от беспокойства. Этот парень тебе даже не нравится. Ступай домой".
Внезапно она поняла, что стоит, прижавшись щекой к пиджаку Антуана. Он прижимал ее к себе одной рукой. Лицом он зарылся в ее волосы. Она почувствовала, что на них снизошло удивительное спокойствие. Хозяин бара, пьяница, музыка существовали вечно, а может, это она сама никогда не существовала? Она уже ничего не понимала. Он отвез ее к дому на такси. Они вежливо распрощались, даже не обменявшись телефонами.
5
Им даже не дали время прийти в себя. Диана закатила страшный скандал, и теперь все женщины, из тех, что в тот вечер присутствовали на обеде у Клер, приглашая к себе Диану, приглашали и Шарля. А это означало, что куда бы ни пошла Люсиль, она везде встречала Антуана. Теперь Диана перешла в другой лагерь. В течение двадцати лет она прочно удерживала свои позиции среди палачей. А теперь ей пришлось стать жертвой. Она ревновала, и все это видели. Она погибла. Легкий ветерок слухов несся по весеннему Парижу. Как и было свойственно этому кругу, все удивительным образом поменялось местами. Все то, что еще только вчера составляло ее силу, престиж, ныне обернулось поражением: ее красота, "которая уже не была той, что прежде", драгоценности, ставшие побрякушками (а ведь еще неделю назад самая незначительная из них была прекраснее любой вещицы ее подруг и приятельниц). Был осмеян даже "ройс", "который, по крайней мере, всегда останется при ней". Бедная Диана… Завидуя, ее вывернули как перчатку. Еще можно, конечно, насиловать свое лицо косметикой, скрывать истерзанное болью сердце под тяжелыми бриллиантами, возить на прогулку пекинеса в "ройсе"… А ведь ее действительно было жаль.
Она все понимала. Она слишком хорошо знала свой город. Когда-то, тридцать лет назад, ей повезло: она вышла замуж за умного человека, писателя, который кое-что объяснил ей в этом удивительном механизме, называемом жизнью. Правда, придя в ужас, он потом сбежал. Но ей, ей нельзя было отказать в некотором мужестве. Недаром же ее предки были ирландцами. А может быть, тому виной была мучительница-няня… или огромное состояние, делавшее ее независимой… Порой обстоятельства заставляют согнуть спину, особенно женщин. Страсть и любовь были к ней милостливы: она любила мужчин, которые были без ума от нее. И теперь она с ужасом созерцала спину Антуана. Как развернуть его? Впервые она стала думать о том, чем, кроме страсти, она может удержать его.