Что ему нужно? Деньги его не интересовали. Он зарабатывал какую-то смешную сумму у своего издателя и при этом отказывался идти куда-либо с ней, если был не в состоянии взять расходы на себя. Поэтому она была часто обречена обедать у себя, с ним вдвоем. Еще шесть месяцев назад она и не предполагала, что способна на такое самопожертвование. К счастью, оставались премьеры, ужины, обеды, все эти бесплатные развлечения, которые Париж дарит людям, разумеется только тем, кто имеет на них право… Временами Антуан признавался, что ничего в жизни так не любит, как книги: однажды он обязательно преуспеет в издательской деятельности. И действительно, в гостях его глаза загорались радостью лишь тогда, когда находился собеседник, способный серьезно поговорить о литературе. А в этом сезоне любовники-писатели вошли в моду. Она так обрадовалась, что завела как-то с ним разговор о Гонкуровской премии, но он заявил, что не умеет писать, а без этого таланта книгу не напишешь. И все же она позволила себе настоять: "Я уверена, если бы ты попытался…", "Вспомни X…" - "Ну уж нет…", - крикнул он тогда в ответ. А ведь он никогда не повышал голоса. Нет, он тем и кончит, что будет читать чужие рукописи у Ренуара, получать за это несколько сот тысяч франков в месяц и оплакивать Сару еще в течение пятидесяти лет. А что же оставалось ей? Ждать, ведь она любила его.
После того обеда она не спала всю ночь: Антуан вернулся лишь на рассвете, да к тому же не к ней, а к себе домой. Наверное, был пьян в стельку. Всю ночь она непрерывно звонила ему, была готова опустить трубку тотчас же, как услышит его голос. Ей просто хотелось знать, где он. Только в полседьмого утра он поднял трубку, бросил: "Хочу спать", - и отключился. Он сказал эти два слова так просто, словно ребенок, даже не поинтересовавшись, кто звонил. Наверняка таскался по всем барам в квартале Сен-Жермен и может быть, даже в компании Люсиль. Но нет, нельзя произносить имя своего страха. На следующий день она позвонила Клер, чтобы извиниться за свой ранний уход: весь тот вечер у нее так раскалывалась голова…
- Вы и вправду неважно выглядели, - ответила Клер. Она была само участие и понимание.
- Я не молодею, - холодно отозвалась Диана. - А вся эта молодежь так утомляет.
Клер понимающе хихикнула. Клер обожала намеки, или, если точнее, двусмысленности, интимные подробности. Никто не мог более точно описать мужские достоинства любовников, как одна светская дама в разговоре с другой. Словно все живые слова уходили на страстные споры о портных, и любовникам оставались лишь сухие термины. Затем последовало два-три комментария относительно Антуана, надо признать лестных. Клер даже заерзала: Диана ничего не говорила толком. Оставалось взять инициативу в свои руки.
- Эта малышка Люсиль немного раздражает своим беспричинным смехом. Ведет себя, как школьница. А ведь ей не меньше тридцати, или еще нет?
- У нее красивые серые глаза, - ответила Диана. - И если она так нравится Шарлю…
- Он уже с ней два года - немалый срок… - вздохнула Клер.
- Для нее тоже, милочка, не забывайте.
Они засмеялись и простились, довольные друг другом. Диана подумала, что инцидент исчерпан. Да и Клер теперь могла заявить, что своенравная Диана, всегда поступавшая, как ей захочется, сама позвонила, чтобы извиниться. Диана забыла первый и главный закон Парижа: никогда ни перед кем не извиняться. Что бы ты ни натворил. Делай, что хочешь, но делай это весело.
Как-то, по просьбе Клер, Джонни пригласил на премьеру Шарля Блассан-Линьера. Была приглашена и Диана. Заранее было договорено, что после премьеры состоится ужин в тесном кругу, "для друзей". Помимо удовольствия понаблюдать за этими двумя: Люсиль и Антуаном, Клер, естественно, рассчитывала, что Шарль заплатит за ужин. Это было как никогда кстати, потому что к тому времени Джонни уже был окончательно разорен, а позволить платить Диане она не могла. Клер никак не могла вспомнить, пригласила ли она для страховки других богатых мужчин. Да, подобные экземпляры становились редкостью. Что поделать, но на роскошное содержание теперь могли рассчитывать лишь мужчины для мужчин. К тому же пьеса обещала быть очень забавной. Что тут скажешь, постановка Бижу Дюбуа, а уж Бижу Дюбуа знал, что такое театр.
- Что ж вы хотите, дорогой, - обратилась она к Джонни, когда они сели в такси и поехали в "Ателье". - Лично я уже не в силах выносить современный театр. Когда я вижу актеров, удобно усаживающихся в кресла и начинающих разглагольствовать о смысле жизни, то готова умереть от скуки. Не буду скрывать от вас, - энергично добавила она, - но по мне лучше бульварная постановка. Джонни, вы меня слушаете?
Джонни, который выслушивал эту речь уже второй раз за сезон, вяло кивнул. Клер была очаровательна, но ее жизненная энергия утомляла. Ему вдруг захотелось прямо сейчас выйти из машины, отправиться на бульвар Клиши, кипящий людьми, купить пакетик жареного картофеля, съесть его и… кто знает, может быть, даже ввязаться в какую-нибудь потасовку. Ну и пусть какой-нибудь бродяга побьет его. Все интриги Клер были так примитивны. Он всегда удивлялся, когда ей удавалось добиться своего.
Приглашенные ходили взад-вперед по площади Данкур. Временами они останавливались, здоровались, снова и снова говорили, что это лучший парижский театр, а сама площадь выглядит абсолютно провинциальной. Люсиль вышла в сопровождении Шарля из кафе и села на одну из скамеек. Она доедала огромный сандвич. Кое-кто из приглашенных, глядя на нее, тоже отправился подкрепиться. Бесшумно подъехала машина Дианы и по чистой случайности остановилась прямо напротив скамейки Люсиль. Первым выпрыгнул Антуан, он помог выйти Диане и потом обернулся. Он увидел Люсиль, счастливую, с полным ртом, и слегка растерявшегося Шарля, который привстал, чтобы поздороваться с подъехавшими приятелями.
- Бог мой, да у вас пикник. Прекрасная мысль, должна признаться, - бросила Диана.
Она быстро оглянулась и увидала, что Эдме де Ги, Дуду Вильсон и мадам Берт тоже сидят на скамейках и жуют сандвичи.
- Уже девять часов, через четверть часа начало. Антуан, будьте любезны, сбегайте в кафе, я умираю с голоду.
Антуан колебался. Люсиль видела, как он посмотрел на кафе, затем на Диану, потом с безнадежным видом махнул рукой и перешел улицу. Она заметила, как хозяин кафе, завидев Антуана, резко встал, обогнул стойку и бросился навстречу. С сочувственным видом он пожал ему руку. К ним присоединился официант. Она видела Антуана лишь со спины и почему-то ей показалось, что он пятится, словно под градом ударов, обрушившихся на него. И тут она поняла: Сара. Все тот же театр, репетиции и кафе, где он, должно быть, ждал ее после спектаклей. А она так и не вернулась сюда.
- Да что он там делает? - недовольно спросила Диана. - Он что, решил напиться в одиночку?
Она обернулась и увидела, как Антуан продолжал пятиться, пытаясь спиной выйти в дверь. Никаких сандвичей у него не было. Появилась какая-то женщина, по-видимому, жена патрона. Она кивала головой и протягивала ему руку. Наверное, когда-то, коротая время в ожидании, он смеялся и шутил с ней. Это ведь всегда так весело находиться в кафе рядом с театром, где идет репетиция.
- Да что с ним в конце концов? - воскликнула Диана.
- Сара, - ответила Люсиль, избегая смотреть на нее.
Ей было неудобно произносить это имя, но нельзя было допустить, чтобы ему задавали вопросы. Вообще не стоило сейчас говорить с ним. А он уже приближался. Его лицо было неподвижным, словно у слепого. И тут Диана сообразила, в чем дело. Она повернулась к Люсиль, причем так резко, что та далее отпрянула. И не зря: Диана еле удержалась, чтобы не ударить ее. Итак, она знала об этой девке! Но она не имела па это никакого права! Антуан принадлежал ей и только ей, Диане, а значит и его смех, и его печали тоже были ее. Ведь опустив голову на ее плечо, он мечтал по ночам о Саре. Да, память о Саре была для него важнее, чем она, Диана, но это не имело ни к кому чужому никакого отношения. В театре раздался звонок. Диана взяла Антуана под руку и поволокла за собой. Совершенно опустошенный, он покорно последовал за ней. Он вежливо раскланивался с театральными критиками, друзьями Дианы. Он помог ей занять место. Прозвучал последний, третий звонок, погас свет, и в полутьме она склонилась к нему.
- Бедный мой… - прошептала она и взяла его за руку, которую он покорно отдал ей.
6
Во время антракта они разделились на две группы. Люсиль и Антуан издалека обменялись улыбками и впервые понравились друг другу. Он смотрел, как она говорит, небрежно опираясь на массивное плечо Шарля. Изгиб ее шеи и смеющийся рот притягивали его. В какой-то момент ему даже захотелось ринуться сквозь толпу и поцеловать ее. Уже давно он вот так, на трезвую голову, не желал незнакомую женщину. Именно в это мгновение она обернулась, встретила его взгляд и замерла. Она поняла смысл этого взгляда еще до того, как машинально улыбнулась ему, неловко, смущенно. Раньше она не думала о красоте Антуана. Нужно было, чтобы он пожелал ее, чтобы она заметила это. Только тогда его красота предстала перед ней. И так было всю жизнь: по счастливой случайности или из-за патологического страха, но она всегда обращала внимание только на тех мужчин, которым нравилась сама. И теперь, стоя к нему спиной, она все еще видела его красивый рот и золотые искорки в глазах. Она стояла и спрашивала себя: как это могло случиться, что они не поцеловались тогда, в ту ночь? Шарль заметил, что она оторвалась от его плеча и взглянул на нее. Он тотчас узнал это задумчивое, нежное, почти покорное выражение лица, которое появлялось у Люсиль, когда кто-нибудь ей нравился. Он обернулся и увидел Антуана.
Когда спектакль кончился, на выходе все вновь собрались вместе. Клер восхищалась пьесой, драгоценностями присутствовавшей на спектакле индийской принцессы, прекрасной погодой… Она была в полной эйфории. Долго не могли выбрать ресторан. Наконец, решено было пойти ужинать к Марну. Идея принадлежала Клер: лужайка, свежий воздух в такой вечер… Шофер Дианы ждал, открыв дверцу автомобиля. Шарль быстро подошел к ней и сказал:
- Диана, будьте столь любезны, возьмите меня с собой. Мы приехали в спортивном кабриолете Люсиль, но я уже слишком стар для таких машин… и к тому же слегка простужен, а сейчас вечер… А Антуана доверьте ей.
Диана даже не повела бровью. В отличие от Клер, которая, ничего не понимая, вытаращилась на них.
- О чем речь, конечно, - ответила Диана. - До скорого, Антуан. Не гоните очень быстро.
Они вчетвером сели в "ройс". Ошеломленные Люсиль и Антуан остались на тротуаре. Ни Шарль, ни Диана даже не оглянулись на них. Но не Клер: та оглянулась и подмигнула так двусмысленно и пошло, что буквально приковала их взглядом к асфальту. Смущенно потупившись, они сделали вид, что не заметили его. Люсиль задумалась. Вообще-то Шарль любил страдать. Но как он смог разгадать в ней желание, которое возникло всего лишь час назад? Как-то все это получилось нехорошо. Она изменяла ему лишь с теми парнями, которых, она была уверена, он никогда не встретит. Если она что-то и ненавидела в этом мире, так это проблемы двух влюбленных за спиной третьего под аккомпанемент смешков свидетелей, таких, например, как Клер. Ей вовсе не хотелось этого. Антуан положил ей руку на плечо, и она тряхнула головой. В конце концов жизнь проста, погода прекрасная, и этот парень ей нравился. Что будет - то будет. О, сколько раз за свои тридцать лет она успокаивала себя этими словами. Она засмеялась.
- Чему вы смеетесь? - спросил Антуан.
- Я смеюсь над собой. Машина там, дальше… А где же мои ключи? Вы умеете водить?
Антуан умел водить. Сначала они ехали молча, слегка взволнованные, вдыхая ночной воздух. Антуан ехал осторожно. Лишь на площади Звезды он повернулся к ней.
- Почему Шарль это сделал?
- Не знаю, - ответила она.
И только тут она поняла, что этими двумя фразами они подтвердили то, что сказали друг другу взглядами, тогда в антракте. Теперь они словно связали друг друга, и обратного пути не было. Ей следовало бы ответить: "Что? О чем это вы?", - и объяснить все естественным желанием простуженного человека позаботиться о себе. Но было уже слишком поздно. Теперь ей хотелось лишь одного: как можно скорее добраться до ресторана. Или чтобы Антуан сказал какую-нибудь пошлость или гадость: тогда бы она в два счета отделалась бы от него. Но Антуан молчал. Они пересекли Булонский лес и ехали вдоль Сены. В этом шикарном кабриолете они, должно быть, выглядели представителями золотой молодежи. Она - дочь "Прядильных фабрик Дюпона", а он - сын "Сахара Дюбуа". С согласия своих семей они должны пожениться через восемь дней. Свадьба будет в Шайо. У них будет двое детей…
- Еще один мост, - сказал Антуан, заворачивая на проспект Марн. - Сколько мостов мы прошли с вами тогда…
Это было первое воспоминание о том вечере. Люсиль вспомнила, как в баре зарылась лицом в его пиджак. Она совершенно забыла об этом эпизоде. Ее охватило смущение.
- Да, действительно…
Она неопределенно взмахнула рукой, и Антуан поймал на лету ее ладонь и неясно сжал. Они подъехали к парку. "Так, спокойно. Мы въезжаем в парк, вокруг весна… так чего же ты, дурочка, испугалась: тебе уже давно не шестнадцать лет!" Но сердце тяжело стучало в груди, а кровь словно отхлынула от лица, рук, чтобы собраться в горле и душить, душить. Когда он остановил машину, в голове ее была полнейшая каша. Он обнял ее и порывисто поцеловал. Она заметила, что он дрожит так же, как и она. Он отстранился и взглянул на нее. Она не отвела глаз и не шелохнулась, когда он вновь потянулся к ней. Теперь он целовал ее медленно, осторожно: виски, щеки, вернулся к губам и, видя перед собой это спокойное серьезное лицо, она поняла, что еще не раз увидит его таким. И тут она ничего не могла поделать с собой. Она даже забыла, что можно до такой степени желать кого-нибудь. Должно быть, она спит, и ей снится сон. Когда же это было с ней в последний раз? Два года назад, три?.. Но она никак не могла вспомнить лица.
- Что со мной? - шептали губы Антуана в ее волосах. - Да что же это со мной?
Она улыбнулась. Антуан щекой почувствовал эту улыбку и тоже улыбнулся.
- Надо ехать, - сказала она тихо.
- Нет, - возразил Антуан. - Нет, - но через мгновение оторвался от нее.
Он резко тронул машину, а Люсиль достала зеркальце и принялась приводить себя в порядок. "Ройс" уже стоял у ресторана и только тут они сообразили, что могли обогнать его по пути. А это значило, что там, в парке, их могли заметить, застать врасплох, как двух ночных птиц в ярком свете фар. Но им и в голову не пришло тогда… А теперь он стоял здесь, этот "ройс", символ могущества и роскоши, и еще символ власти над ними. Каким смешным, хрупким и… молодым казался рядом их кабриолет.
Люсиль смывала косметику. Она чувствовала себя усталой. Разглядывая зарождавшиеся в уголках глаз и у рта морщинки, она спрашивала, что бы это могло значить. Откуда они берутся? Почему? Причиной их появления была не страсть и уж, конечно, не тяжкие жизненные заботы. Нет, их породили беспечность и беззаботность. На секунду она испытала ужас. Она провела ладонью по лбу. Все чаще и чаще за последний год она испытывала минуты отвращения к себе. Ей просто необходимо сходить к врачу. Наверное, что-нибудь с давлением. Ей пропишут какие-нибудь витамины, и она спокойно будет прожигать жизнь дальше. Или просыпать… И тут она услышала, как упрямо повторяет уже в который раз:
- Шарль?.. Почему вы оставили меня наедине с Антуаном?
В то же время она прекрасно понимала, что ищет ссоры. Пусть будет скандал, что угодно, только не это спокойствие. А платить будет Шарль, потому что страдания уготованы ему. Она любила крайности, но это не имело никакого отношения к тому, что кто-то другой должен страдать. Но дело было сделано, и вопрос, словно копье, пролетел спальню и вонзился в Шарля, который мирно переодевался на ночь. Он настолько устал в этот вечер, что не испытывал ни малейшего желания говорить об этом. Поразмыслив минуту, он уже почти ответил: "Но послушай, Люсиль, я, правда, простужен…" Она бы не стала настаивать: не в ее духе вытягивать правду, все эти "русские штучки". Она никогда не заходила далеко. Но в нем уже проснулось желание страдать… Он хотел знать. Двадцать лет ему было совершенно плевать на приключения своих любовниц. Но появилась Люсиль, и он навсегда потерял спокойствие. И тогда он ответил:
- Мне показалось, что он вам понравился.
Он даже не обернулся. Смотрел на себя в зеркало и удивлялся, что не побледнел.
- Вы что же решили толкать меня в объятия всех тех мужчин, которые мне нравятся?
- Не сердитесь на меня, Люсиль. В данном случае, это плохой знак.
Но она уже пробежала комнату, подошла к нему и обняла за шею. Несколько раз она невразумительно прошептала: "Прости". Он видел в зеркале лишь ее волосы, одна прядь упала ему на руку. Он почувствовал, как сердце сжалось, как ему стало больно. "Она - все, что я люблю, и она никогда не станет моей. Она уйдет от меня". И в это мгновение, глядя на ее волосы, Шарль подумал, разве он в силах любить другую! Другая прядь волос на руке… Ему никогда не везло в любви, и сейчас, чувствуя приближение неизбежного, он как никогда ощутил это.
- Я не хотела этого говорить, - сказала Люсиль, - но мне не нравится…
- Вам не нравится мое отношение, мое соглашательство, - возразил Шарль, поворачиваясь к ней лицом. - Но поверьте, это не так. Просто я хотел кое-что проверить.
- Проверить что?
- Выражение вашего лица, когда вы входили в ресторан. Как вы старались не смотреть на него. Я хорошо знаю вас. Он вам нравится.
Люсиль отстранилась.
- И что же дальше?.. - спросила она. - Почему, когда нравится один человек, страдает другой? Неужели мне никогда не будет покоя? Да что же это за правила такие? И вы называете это свободой? Называете…
Она задыхалась, она запиналась… Никогда никто не мог понять ее…
- Моя свобода при мне, - ответил с улыбкой Шарль. - Только вы прекрасно знаете, что я люблю вас. А что касается вашей свободы, то она при вас. Разве я не прав? Просто Антуан вам нравится - вот и все. Сделаете ли вы следующий шаг или нет, узнаю я об этом или нет - зависит только от вас. Я уже ничего не в силах изменить.
Он лег на кровать прямо в халате. Люсиль продолжала стоять перед ним. Тогда он сел на край постели.
- Это правда, - сказала она мечтательно. Он мне нравится.
Они посмотрели друг на друга.
- Если это произойдет, вам будет больно? - спросила Люсиль неожиданно.
- Да, - ответил Шарль. - Но что это меняет?
- Если бы вы ответили "нет", я бы ушла от вас, - ответила она и прилегла на его кровать. Голову она положила ему на руки, а колени подтянула к подбородку. Через пару минут она уже спала, и Шарлю Блассан-Линьеру стоило немало труда укрыть их обоих одеялом.