Его слова ни на миг не ввели Эйвери в заблуждение. У него был долг перед Лили… Впрочем, он был для нее никем, напомнил себе Эйвери, и не имел никакого права выпытывать у Камфилда подробности их отношений. Но теперь это уже не могло его остановить. Существовала лишь одна причина, по которой мужчина мог поддерживать близкие отношения с женщиной, которая, как ему было известно, поклялась никогда не выходить замуж, и ради блага самого же Камфилда будет лучше, если он никогда не узнает о взглядах Лили на брак. А, чтоб его…
- Каковы ваши намерения в отношении мисс Бид? - процедил сквозь зубы Эйвери, которому уже надоело ходить вокруг да около.
- Мои намерения? - Камфилд изумленно воззрился на него, с оттопыренной нижней губы свисала сигара. - Я вас не понял.
- Да полно вам, старина! У мисс Бид нет никого, кто бы мог позаботиться о ее интересах, а поскольку она живет с моей семьей… - Он умолк.
- У меня нет никаких намерений в отношении мисс Бид, - ответил Камфилд, все еще слегка ошеломленный. - Я восхищаюсь ею и уважаю ее, но не более того.
- Тогда зачем же вы приезжали к ней в гости вместе с сестрами? Камфилд смущенно покраснел.
- Мои сестры хотели видеть… э-э… вас и таким образом поневоле встретились с мисс Бид. Я уже говорил им о том, что они вели себя до отвращения заносчиво, - поспешно добавил он. - Я имею в виду, что никто не требует от них, чтобы они стали для этой девушки закадычными подружками, так ведь? Но отдельные визиты время от времени, приглашения на более или менее элитарные приемы и тому подобное не могут причинить им вреда, а мне окажут неоценимую помощь.
- Помощь? - переспросил Эйвери обманчиво мягким тоном.
- Да, именно, - ответил Камфилд. - Пожалуй, теперь я уже могу признаться вам в том, что хочу предложить щедрую сумму за Милл-Хаус. Поддерживать приятельские отношения с владельцем поместья, на которое ты положил глаз, - дело весьма выгодное. - Он улыбнулся Эйвери. - Или с его будущим владельцем. Ну, так как насчет бренди?
- Нет. - Эйвери зло ткнул сигару в хрустальную пепельницу. - Стало быть, все ваши любезности в адрес мисс Бид объяснялись простым расчетом?
- Да, - согласился Камфилд весело. - Ради всего святого, старина, неужели вы хоть на миг могли допустить, будто за этим что-то кроется? Да, конечно, мисс Бид по-своему очень привлекательная девушка, но она определенно не из тех, за кем можно всерьез ухаживать, а Бог свидетель, старина, я джентльмен и никогда не позволил бы себе предложить женщине ничего, кроме законного брака. Даже такой женщине, как Лилиан Би…
Он так и не успел договорить ее имя.
Лили пригладила волосы и ущипнула щеки, чтобы те порозовели, прежде чем покинуть дамскую уборную. Одна из горничных Камфилдов снабдила ее ниткой и иголкой, с помощью которых она сумела пришить к платью Эвелин оторвавшуюся кружевную оборку - памятку, оставшуюся от одного неуклюжего сквайра, который настоял на том, чтобы потанцевать с миссис Торн. Это занятие отняло у Лили больше времени, чем она предполагала, судя по взгляду, брошенному ею на стенные часы. Впрочем, она об этом нимало не жалела.
Не считая нескольких увлеченных ее речами дам, которые обступили ее, требуя, чтобы она непременно сообщила им о дате следующего собрания Коалиции за права женщин, Лили почти ни с кем не разговаривала. Один молодой человек пригласил ее на танец, но самодовольный вид, с которым он поглядывал при этом на своих друзей, словно похваляясь неожиданной удачей, быстро отбил у нее всякую охоту танцевать. Когда очередной кавалер подошел к ней, чтобы предложить тур вальса, она вежливо отказалась. У Эвелин неожиданно разболелась голова, и она по совету хозяина дома удалилась в одну из спален наверху. Франциска мелькала в толпе, словно светлячок на ночном лугу, привлекая к себе восторженные взоры присутствующих джентльменов, а что до Эйвери Торна, то когда она видела его в последний раз, он склонился в поклоне перед статной фигурой Андреа Мур.
Лили вдруг остановилась в нерешительности на пороге бального зала, так как не хотела увидеть Эйвери, держащего в объятиях другую женщину, пусть даже речь шла всего лишь о танце.
Что за глупости! У нее не было на него никаких прав. Более того, все ее сентиментальные домыслы касательно его сердечной доброты и чуткости были основаны, как оказалось, на самом банальном случае аллергии. Собравшись с духом, Лили уже собралась войти в зал, как вдруг услышала голос Мартина, доносившийся из-за приоткрытой двери рядом с ней:
- Она определенно не из тех, за кем можно серьезно ухаживать, а Бог свидетель, старина, я джентльмен и никогда не позволил бы себе предложить женщине ничего, кроме законного брака. Даже такой женщине, как Лилиан Би…
Его слова были прерваны глухим звуком удара.
Лили вспыхнула от смущения, щеки покрылись жарким румянцем, распространявшимся по телу с быстротой степного пожара. Она резко обернулась, едва не столкнувшись при этом с одной из барышень Камфилд - Молли? На лице девушки промелькнуло неприязненное выражение, и тут же ее губки снова сложились в заученную улыбку хозяйки светского салона.
- А, это вы, мисс Бид! Надеюсь, вам у нас нравится? Должно быть, вы ищете место, чтобы подышать свежим воздухом. Обычно мы…
Вдруг дверь рядом с ними распахнулась и оттуда, пошатываясь, вышел Мартин Камфилд. Он прижимал ладонь к левой щеке, но между пальцами отчетливо просматривался темный синяк. Его испуганный взгляд переметнулся с сестры на Лили, и бледное лицо покрылось густым румянцем.
- Мартин! - воскликнула Молли Камфилд. - Что случилось с твоим глазом?
- Я… э-э… как ни глупо это звучит, но я в темноте наткнулся на дверь, - пробормотал он. - Пожалуй, мне следует пойти на кухню и поискать там лед.
Камфилд поспешно скрылся в коридоре.
- Ну и ну! Прежде Мартин никогда не был таким неловким. Любопытно, с чего бы вдруг…
Девушка хотела еще что-то добавить, но тут появился Эйвери. Он, нахмурившись, вышел из библиотеки, костяшки его пальцев были красными.
- Мистер Торн! - ахнула Молли. - Что случилось с вашей рукой?
- Ударился о дверь, чтоб ей пусто было! - проворчал он на ходу.
Глава 22
- Вам не кажется, что нам следовало бы настоять на том, чтобы Франциска вернулась домой вместе с нами? - спросила Лили, когда затянувшееся молчание в карете стало совсем уж невыносимым.
- Может быть, - ответил Эйвери, глядя в окно на проплывающий мимо деревенский пейзаж, - только от этого все равно не было бы никакого толка. Она имела сегодня огромный успех.
- А Эвелин? Вы уверены, что она покинула прием раньше нас?
Она едва различила в темноте его кивок.
- Да. Кто-нибудь из соседей наверняка отвез ее домой. Не думаете же вы, что она решится оставить Бернарда одного больше чем на час?
Не зная, что ответить, она промолчала и задумчиво посмотрела на него. Лунный свет озарял лицо Эйвери холодным сиянием, от которого, как ни странно, его смуглая кожа казалась еще темнее на фоне белой накрахмаленной рубашки и белоснежного галстука. Слегка взъерошенные ночным ветерком волосы ниспадали ему на лоб. Он был классическим олицетворением мужественности, и даже модный костюм не разрушал это впечатление, а лишь подчеркивал его рост, ширину плеч и мощную мускулатуру.
Вне зависимости от того, одобрял он ее поведение или нет, она была ему небезразлична, сколь бы непостижимым или неуместным это ни казалось. Радость овладела ее существом, и впервые в жизни она не стала противиться этому чувству.
- Зря вы его ударили, - заметила она.
- Кого? - Эйвери ответил слишком быстро, и Лили поняла: он ждал от нее именно этих слов.
- Мартина Камфилда. Я как раз была в коридоре и слышала, что он сказал, или, вернее, собирался сказать.
- Что за странное обвинение! - Эйвери усмехнулся и тут же громко чихнул. - Я джентльмен и не привык бить хозяина дома, в котором нахожусь. А вам бы я советовал оставить эту манеру подслушивать у дверей. Это только еще больше распаляет ваше и без того слишком пылкое воображение.
Однако теперь Лили уже точно знала, что не ошиблась, и никакие его слова уже не могли ничего изменить.
- Вы ударили его потому, что вам показалось, будто он играет моими чувствами, - ответила она.
Эйвери посмотрел на нее. Черты его лица невозможно было различить в полумраке экипажа, однако светлые волосы поблескивали в лунном сиянии, словно редкий металл в реторте алхимика.
- Если бы я действительно хотел кого-то ударить, - произнес он медленно, - то полагаю, что это одно из очень немногих оправданий для подобного поступка. Нужно быть последним подлецом, чтобы так пренебрегать чувствами дамы.
- Раз уж речь зашла о том, при каких обстоятельствах один джентльмен может ударить другого, не позволите ли вы мне взглянуть на дело с несколько иной стороны?
- Гм…
- Что, если джентльмен, который решил вступиться за честь дамы, неверно оценил степень ее увлечения? Допустим, названная дама с самого начала знала о том, что некто ухаживал за ней лишь для того, чтобы облегчить себе путь к будущим деловым переговорам. Может ли в таком случае джентльмен избить хозяина дома и при этом считать свой поступок оправданным?
- Один-единственный удар едва ли подходит под определение "избить хозяина дома", - возразил Эйвери.
- Понимаю.
На какое-то время в карете воцарилась тишина, нарушаемая лишь мерным постукиванием пальцев Эйвери по подоконнику и его периодическими приступами чихания.
- Вы позволили Мартину Камфилду вовсю увиваться за вами, заранее зная, что он делал это лишь для того, чтобы втереться к вам в доверие? - не выдержал он.
- Да.
Она чуть наклонилась к нему, однако не могла различить выражения его лица, поскольку лунный свет падал на него сзади.
- Но почему?
- Потому, что он единственный мужчина, который когда-либо оказывал мне знаки внимания, - откровенно заявила Лили, надеясь, что темнота скроет ее румянец. - И кроме того, вряд ли его холодные любезности означают, что он "увивался за мной вовсю". Ваш поцелуй был куда более… - Лили вдруг умолкла, придя в ужас от собственных слов, и забилась в самый угол экипажа. У нее перехватывало дыхание от его близости, запаха накрахмаленного белья, вида его гладко выбритого подбородка, на который как раз в этот миг упал луч света, звука его низкого раскатистого голоса.
- Камфилд просто глупец, - пробормотал наконец Эйвери и поднял руку. Лили затаила дыхание, а он осторожно провел пальцами по длинной пряди волос, упавшей ей на плечо. - Холодные любезности, говорите? Должен ли я…
Его губы приблизились к ней, и она потянулась им навстречу. Кончики его пальцев, коснувшись ее щеки, скользнули ниже, к подбородку, и приподняли ее лицо.
Он не мог не заметить, не мог не почувствовать, как велика была ее любовь к нему. Только это все равно не принесло бы им счастья…
- Кто смог бы остаться равнодушным при виде вас? - размышлял он вслух.
Она придвинулась к нему еще ближе, и тогда он как бы нехотя снова дотронулся пальцами до ее щеки.
Она закрыла глаза и прижалась щекой к его дрожащим пальцам, которые поглаживали ей кожу, скользили по векам, плавно обводили контур ее нижней губы.
- Лили… - Судя по голосу, Эйвери улыбался. - Вы так чертовски прекрасны. Я бы хотел…
Она сама хотела того же, однако не могла позволить ему выражать словами мечты, которым все равно не суждено было осуществиться. Слишком многое стояло между ними - дом, наследство и, что самое главное, будущее, которое они не могли разделить: он - потому, что никогда не согласится жить с ней иначе, как только в законном союзка, а она потому, что не желала быть игрушкой в руках мужчину
- Молчите, прошу вас! - взмолилась Лили глаза ее наполнились слезами. Она не хотела, да что там - просто не могла допустить, чтобы это дивное мгновение когда-нибудь кончилось. Лили повернула лицо навстречу теплой ладони гладившей ей щеку, и поцеловала ее в самую середину. Она почувствовала, как он замер, и туг же оказалась в крепком кольце его объятий, прижавших ее к груди с такой силой что у нее затрещали ребра. Одна его рука поддерживала ей затылок другая обвилась вокруг ее талии. Его губы коснулись ее виска, затем щеки и наконец краешка рта.
- Боже правый, Лили! Вы зажгли во мне…
- Пожар! - вдруг закричал Хоб со своего места на козлах кареты. - Боже всемогущий! Конюшня горит!
Лили отпрянула от Эйвери, вскочила на ноги и высунулась в окно, пытаясь разглядеть конюшню Милл-Хауса. Один из огромных стогов сена на лугу позади нее пылал словно - сильный огонь маяка. Порывы ветра раздували огромные языки пламени, которые уже лизали карниз с южной стороны. С конька крыши поднимались вверх смертоносные струйки дыма, исчезая в темном ночном небе.
Однако Хоб уже вовсю хлестал кнутом лошадь. Кобыла рванулась вперед, и Лили непременно выпала бы из окна если бы его сильные руки не поймали ее и не втащили обратно.
- Так вы можете убиться, - проворчал Эйвери.
Он посадил ее на сиденье напротив, стянул с себя парадный пиджак, сорвал с шеи белый шелковый галстук безнадежно смяв при этом жесткий накрахмаленный воротник.
Экипаж сильно накренился на неровной дороге, когда Лили вновь прильнула к окну, не в силах отвести взгляд от конюшни.
- Мои лошади! - Голос ее срывался. - Мои лошади… Эйвери крепко стиснул ее руку.
- Не подходите близко к конюшне! - приказал он. - Мне нужны сильные мужчины. Ступайте к Драммонду и найдите полевых рабочих. Разыщите ведра. Качайте насосом воду. Делайте что хотите, только, черт побери, держитесь подальше от конюшни! Вы меня поняли?
- Мои лошади!
Он с силой встряхнул ее за плечи:
- Я сам выведу ваших проклятых лошадей, клянусь вам! Ну же, дайте мне слово!
Она коротко кивнула. Тогда Эйвери выпустил ее и открыл дверь экипажа как раз в тот момент, когда Хоб потянул на себя вожжи. Он спрыгнул с подножки, упал, быстро вскочил на ноги и помчался к горящему зданию. К этому времени уже половина крыши была охвачена бордюром из оранжевого пламени, и было слышано шипение прожорливого огня, поглощавшего дерево.
Экипаж резко остановился. Хоб соскочил с козел и тоже бросился к конюшне. Где-то раздался звон колокола, оповещавший всех, кто мог его услышать, о пожаре. Она распахнула дверь и спрыгнула на землю. Ее каблук застрял в подоле платья, порвав тонкий шелк. Чуть не плача от досады, Лили побежала к конюшне.
Она была не слабее любого мужчины в Милл-Хаусе. Ведра стояли возле конюшни, а кухонный насос находился слишком далеко отсюда, чтобы с его помощью можно было накачивать воду. Однако рядом с конюшней имелся колодец, из которого наполняли корыта, чтобы напоить лошадей.
Она подобрала юбки и побежала вперед.
Слава Богу, что сезонные рабочие оказались на месте! Двадцать взрослых мужчин, не считая подростков, нанятых на время июньской жатвы, уже сновали между горящим стогом сена и конюшней, словно муравьи, однако действия их не отличались слаженностью и пользы от них было мало. Некоторые из них били одеялами по стерне, чтобы загасить огонь, другие лили воду там, где этого вовсе не требовалось.
Если огонь доберется до амбара, Милл-Хаус сгорит дотла. Тогда Мартин Камфилд сможет просить за оставшееся пепелище любую сумму.
Эйвери тут же принялся выкрикивать приказания с таким решительным видом, что спустя десять минут у него уже имелась в распоряжении группа рабочих, рывших противопожарный ров между конюшней и амбаром, другая группа пыталась потушить пылающее сено, а водоносы поливали крышу конюшни. С каждой минутой воздух все больше сгущался в его легких, вставая комком в горле и сжимая стальными тисками грудь. Долгая поездка в душном, пропахшем лошадьми экипаже, дым и сухой жаркий воздух - все это, вместе взятое, неотвратимо приближало его к очередному приступу. Однако сейчас ему некогда было поддаваться слабости.
Неистовое ржание заглушало даже шум пламени. Копыта ударяли по дверям стойл, с треском ломали деревянные балки. Лошади Лили.
Эйвери сорвал с себя рубашку, погрузил ее в ведро с водой и обмотал вокруг головы, оставив открытыми только глаза. С трудом переведя дыхание, он смачно выругался и бросился в конюшню.
Вокруг него клубами вился дым, к счастью, пока еще не слишком густой, так что он мог различить задвижки на дверях стойл. Он распахнул одну из них и отошел в сторону. Кобыла, находившаяся в стойле, взвилась на дыбы, дико вращая глазами и перебирая копытами в воздухе. Эйвери хлопнул в ладоши, и животное испуганно отпрянуло назад, лязгая зубами и прядая ушами.
- Ты, безмозглое создание! - с трудом выдавил из себя Эйвери.
Он сорвал с лица рубашку и набросил на глаза кобыле, потуже завязав рукава под мордой, затем изо всех сил потянул за самодельные шоры и выволок ее в проход между стойлами. Тут он стащил с морды лошади рубашку и шлепнул ее по крестцу. Кобыла взбрыкнула и ринулась вон из конюшни.
Эйвери нагнулся вперед, ловя губами воздух. У него все плыло перед глазами, легкие сжимались от недостатка кислорода.
- Нет! - яростно процедил он сквозь стиснутые зубы и скрючившись, поплелся к следующему стойлу. Слава Богу, что у лошади, которая его занимала, хватило ума самой спастись бегством! Как только Эйвери отодвинул задвижку, животное тут же выскочило из конюшни и устремилось на свободу с такой скоростью, что копыта едва касались земли. Еще одно стойло, и еще одна лошадь. С каждым шагом пелена белого дыма становилась все гуще. Эйвери закашлялся, чем лишил свои пораженные параличом легкие того немногого драгоценного воздуха, который в них еще оставался. Он протянул дрожащую, покрытую потом руку к задвижке. И тут силы покинули его.
В стойле он заметил призрачный силуэт лошади, метавшейся по заполненной дымом темнице. Лили наверняка убьет его, если с ее питомцами что-нибудь случится. Он с трудом поднялся на колени. Впереди было еще два стойла с лошадьми. Он больше не слышал их ржания и вообще утратил способность воспринимать окружающее. Слабый гул, надвигавшийся на него с неумолимой быстротой, заглушил треск и шипение горящего дерева. Последние отчаянные призывы животных о помощи вдруг стихли, и он упал вниз лицом, опираясь на руки. Боль от соломы, пронзившей кожу на его ладони, на миг вернула ему ясность сознания.
Лили ни к чему было его убивать. Он и так умрет.
Она видела, как он вошел в конюшню. Даже в ярком свете пожара его лицо выглядело мертвенно-бледным над грязной мокрой рубашкой, которой он прикрыл рот и нос. Его мускулистые руки и крепкий торс лоснились от покрывавшего их пота, и он шел пригнувшись к земле, словно его мучила нестерпимая боль.
Спустя минуту из конюшни выскочила Индия, припадая задними ногами к земле и отбивая копытами тревожный отрывистый ритм. Затем она исчезла в ночи, а следом за ней, непрерывной цепочкой, огромный мерин и еще семь остававшихся в конюшне лошадей. Прочие должны были уже находиться на пастбище.
Лили трудилась не покладая рук, перекачивая воду насосом из колодца в ведра, а вокруг нее все ее надежды и мечты обращались в пепел посреди злорадного шипения трескавшихся деревянных балок и густого сладковатого аромата горящей травы. Мужчины что-то кричали друг другу, колокол звонил беспрестанно, призывая на помощь соседей. Где-то внутри конюшни жалобно заржала лошадь.