Как и в монастыре Святого Амвросия, бо́льшую часть дня девушка проводила в молитве, но оставшееся время посвящала уже другому занятию. Несмотря на умение читать и писать, тут она работала не в скриптории: в нем не было свободных мест. Аббатиса решила, что Матильда будет ухаживать в саду за лекарственными растениями, а также трудиться в лечебнице, где их использовали для исцеления от болезней и укрепления здоровья. После скриптория это было наиболее подходящим местом для употребления своих талантов во благо общины. Для этого необходимо было читать рецепты, которые за много веков накопились в старых книгах, и записывать новые. Прежде всего здесь требовалось острое зрение, чтобы различать многочисленные травы, хорошая память, чтобы запоминать, при каких болезнях помогает каждая из них, и не в последнюю очередь молодость, чтобы не испытывать боли после долгих часов, проведенных за посадкой одних растений и сбором других.
Сестры, руки которых были покрыты чернильными пятнами от работы в скриптории, бросали презрительные взгляды на темные "полумесяцы" под ногтями Матильды. Тем не менее девушке нравилась ее работа, хотя в монастыре Святого Амвросия подобное повергло бы ее в ужас. Даже зимой, когда почва замерзала, становилась твердой, как камень, и непригодной для выращивания трав, Матильда с удовольствием сидела в саду, пока от холода у нее не синели губы и не коченели руки. Ей доставляла удовольствие мысль о том, что этот клочок земли принадлежал только ей и был защищен от призраков прошлого. Осознание любви к Арвиду и боль от того, что оно пришло так поздно, больше не мучили Матильду, так же как и тайна ее происхождения. Разве имело значение, где она появилась на свет, если усилием воли она могла сделать эту плодородную землю, где собирала целебные растения, своей родиной?
Обычно Матильда работала в саду одна, к ней присоединялась разве что сестра Альба, которая разбиралась в травах, но слишком плохо видела, чтобы их собирать, и не могла говорить ни о чем другом. Новости крайне редко проникали за монастырские стены, и иногда Матильда думала о Ричарде, о том, находится он до сих пор в гостях (или в плену) у короля Людовика и сможет ли когда-нибудь править Нормандией. Она очень любила этого ребенка с живым взглядом, унаследованным от Спроты, но его лицо почти стерлось из ее памяти, как и лица других людей, которые играли важную роль в ее прежней жизни.
Покой Матильды впервые был нарушен лишь в январе 945 года, когда кто-то постучал в ворота. Эта новость была такой невероятной, что мгновенно облетела весь монастырь. Нищие умерли бы от голода по дороге сюда, паломники почти не приходили, поскольку в обители не было особых реликвий, а язычники с севера, которые иногда нападали на своих соотечественников, обратившихся в христианскую веру, стучать бы не стали.
Сначала сестры предположили, что епископ снова прислал священников посмотреть, все ли здесь в порядке. Но, открыв ворота, они увидели не мужчин, а нескольких женщин, одетых в монашеские рясы.
Их было четверо, но говорила лишь одна. Эта монахиня рассказала, что они пришли из монастыря, расположенного в трех днях пути на запад в таком же уединенном месте, как и монастырь Святой Радегунды. Лихорадка, свирепствующая в их обители, забрала старых и больных сестер, в том числе аббатису и ее заместительницу. Они вчетвером остались в живых, но не могут вести богоугодную жизнь без наставницы и просят принять их в общину.
Монахини разглядывали их с таким же подозрением, с каким смотрели на Матильду, когда она постучала в эти ворота. Поначалу все чужое воспринималось как угроза. Но когда аббатиса увидела, что эти женщины принесли с собой из монастыря бронзовые чаши и серебряный подсвечник, у нее заблестели глаза. Это были настоящие сокровища, пусть даже, как считала Матильда, совершенно бесполезные здесь, в глуши. Они не могли ни придать вкус скудной пище, ни сделать хриплые голоса более звонкими.
В следующее мгновение девушка забыла о драгоценностях. После того как аббатиса позвала женщин и они переступили порог, взгляд Матильды упал на одну из монахинь. Девушка узнала ее, и по ее телу пробежала радостная дрожь. Они полжизни провели вместе, а когда-то спали рядом по ночам. Хотя Матильда с Арвидом не обнаружили ее среди мертвых, девушка всегда думала, что эта монахиня не смогла пережить нападение бретонцев. Теперь же она стояла здесь – повзрослевшая и несколько измученная, но живая.
– Маура! – воскликнула Матильда. Ее голос редко был таким взволнованным. – О Маура!
Матильда уже давно перестала ждать, что Господь подаст ей знак, подтверждающий, что решение уйти в монастырь было правильным и что ей отпущен грех, который она совершила с Арвидом. Девушка считала, что мнимый покой, который она здесь обрела, уже являлся достаточным доказательством этого. Но встречу с Маурой, самой близкой и любимой подругой из монастыря Святого Амвросия, она могла объяснить только благосклонностью небесных сил. Покой Матильды дополнился радостью – самым глубоким, теплым и волнующим чувством, которое она испытала за последние несколько месяцев. Она не смогла удержаться от того, чтобы не броситься Мауре на шею, обнять ее, провести ладонями по ее щекам и встряхнуть ее за плечи.
Маура тоже была растрогана. Она растерянно смотрела на Матильду глазами, полными слез, и повторяла:
– Ты жива! Ты еще жива!
На какое-то время для них перестали существовать остальные сестры, с любопытством наблюдавшие за их встречей, какое-то время подруги могли говорить лишь о чуде, благодаря которому выжили после нападения на монастырь Святого Амвросия.
– Как тебе удалось спастись? Всех остальных монахинь убили те жестокие воины! – воскликнула Матильда.
– Я спряталась в погребе, где зимой хранился картофель.
– А я под соломой.
– Потом я решилась выйти, но все, кого я увидела, были мертвы.
– Я искала тебя среди убитых.
– Я тебя тоже!
– Наверное, ты вышла, когда я уже убежала в лес… с Арвидом.
Произнеся это имя, Матильда покраснела. Она была уверена в том, что ее подруга не забыла, как сильно ее тогда взволновал этот юноша, и что она догадывается, какая тесная и в то же время мучительная связь возникла между ними после совместного побега. Однако радость от встречи оказалась сильнее, чем любопытство Мауры.
Девушки продолжали оживленно беседовать, взволнованно перебивая друг друга, сетовали на разлучившее их нападение и наконец заговорили о своей жизни после него. Матильда рассказала, как ей удалось добраться до Фекана, а Маура поведала о том, как осталась совершенно одна и нашла приют в мужском монастыре, расположенном неподалеку. Аббат поспособствовал тому, чтобы ее приняли в другой монастырь, но почти все сестры в нем были старыми и, как уже говорилось, умерли, а молодых монахинь там было слишком мало.
Когда девушки наконец замолчали и смогли отвести взгляд друг от друга, они увидели, что рядом с ними остались лишь аббатиса и три монахини, которые пришли вместе с Маурой. Аббатиса, с блеском в глазах смотревшая на сокровища из другого монастыря, заявила, что сестры по праву надеялись на то, что здесь их примут. Разумеется, монастырь Святой Радегунды открыт для каждого, кто хочет и может вести уединенную и благочестивую жизнь.
– Но сколько бы нас теперь ни было – десятеро, вполовину меньше или в два раза больше, – аббатиса строго посмотрела на Матильду и Мауру, – жизнь монастыря снова войдет в привычное русло, и мы будем воздерживаться от слишком сильных чувств, даже если они приятные.
Жизнь действительно вошла в кажущееся привычным русло. Размеренного течения дней не нарушило даже присутствие Мауры, а Матильда продолжала добросовестно выполнять свою работу. Но все-таки кое-что изменилось. Раньше девушка лишь воображала, что может продолжить с того места, где остановилась, ведь слишком много событий разделяло ее нынешнюю жизнь и годы, проведенные в монастыре Святого Амвросия. Но теперь, когда Матильда просыпалась рядом с Маурой в дормитории и сидела возле нее в часовне, она чувствовала себя прежней послушницей – отрешенной от мира, пугливой и невинной. Ей казалось, что она надела старую, заплатанную одежду, из которой уже давно выросла, но которая была достаточно знакомой, чтобы чувствовать себя в ней уютно, и достаточно теплой, чтобы согреть в ней свое нагое тело.
После встречи девушки говорили друг с другом не очень часто. Собственно, их мало что объединяло – и тогда, и сейчас. Матильда всегда была более серьезной и старательной, а Маура чаще ленилась и легче поддавалась искушениям, будь то пропуск молитвы или неумеренность в еде. Но сейчас именно эти отличия нравились Матильде, потому что казались такими знакомыми. Когда Маура смеялась, Матильда качала головой, а когда Маура притворялась спящей, ее подруга настойчиво будила ее для ночной молитвы, совсем как та юная девушка, которая была послушной сама и призывала к послушанию других.
Маура закатывала глаза, как будто хотела воскликнуть: "Ты ничуть не изменилась!"
А Матильда после этого принимала еще более строгий вид, который говорил: "Да, я осталась прежней".
Маура не стала спрашивать Матильду о том, как она жила после разрушения монастыря Святого Амвросия и сколько лет провела в монастыре Святой Радегунды. Говоря о прошлом, они вспоминали только спокойные дни, когда наставница обучала их чтению и письму, аббатиса Гизела рассказывала им о жизни великих святых или когда девушки вместе мыли уборные, чтобы этим унизительным трудом доказать свое смирение и укрепить веру в распятого, измученного, отвергнутого Бога.
Лишь однажды Матильда поддалась искушению и зашла дальше: коснулась вопроса, который в монастыре Святого Амвросия не имел значения, в монастыре Святой Радегунды не выходил у нее из головы, а в миру просто не давал ей покоя.
– А ты не знаешь, почему меня отдали в монастырь? Я, наверное, была слишком маленькой и не помню, как жила до этого.
Маура нахмурилась:
– Кого ты видишь, когда смотришь на меня?
Матильда пожала плечами, не понимая, на что намекает девушка.
– Сестру такого же возраста, как и ты, – быстро ответила Маура. – Почему я должна помнить о том времени больше?
– Ты уже жила в монастыре, когда меня туда привели? – спросила Матильда. – Хотя бы это ты должна знать! Сколько лет тебе было, когда родители отдали тебя на воспитание монахиням?
Вместе с желанием узнать больше в Матильде проснулись смутные воспоминания. Плачущая женщина… Страх, когда закрылись ворота… Стены, которые не давали защиту, а отнимали свободу.
"Я осталась одна, меня никто не спасет".
Должно быть, Матильда выглядела очень взволнованной, потому что Маура вдруг схватила ее за руку:
– Боже мой, Матильда, о чем ты только думаешь?
– Расскажи мне! – потребовала девушка охрипшим голосом. – Расскажи все, что ты обо мне знаешь!
– Что я должна знать? Думаю, когда я попала в монастырь, ты уже там жила. Я не могу вспомнить ни дня, когда бы тебя не ставили мне в пример. Даже в детском возрасте ты была очень набожной.
Матильде хотелось покачать головой, но она сдержалась.
"Я была не набожной, а очень грустной…"
Она и сейчас загрустила, осознав, что Маура не может рассказать ей ничего нового, и ругала себя за то, что заговорила о тайне своего происхождения.
– Это не важно, – быстро произнесла Матильда.
Целый день ей удавалось в это верить, но в ночь после этого разговора к ней снова вернулись странные сны. В них был цветочный луг, по которому она бежала, светловолосый мужчина, носивший ее на руках, и какая-то женщина, незнакомая женщина, рассказывавшая ей историю. В ней говорилось об извергающем пламя драконе и о его убийце – святом по имени Мевенн. Матильде казалось, что она чувствует тепло этого огня… А может, она чувствовала горячее дыхание незнакомки на своем лице? Была ли это женщина из ее воспоминаний, которая так часто плакала? Или же Авуаза, желающая ее смерти?
Матильда проснулась и уснула снова. Теперь дракон казался еще больше. Она его боялась и не хотела ничего знать ни о нем, ни о святом Мевенне.
– Я не хочу это слушать! – закричала она. – Я хочу слушать историю, которую рассказывает мне отец.
– Твой отец больше не сможет рассказывать тебе истории. Он умер.
– Нет, нет, нет!
– Матильда, послушай меня! Я знаю, он твой отец, ты его любишь. Наверное, он тоже тебя любил. И все-таки есть и хорошие стороны в том, что он…
– Нет, нет, нет!
– Твой отец мог быть очень злым. Он принес большое горе твоей матери… Ее жизнь начиналась так светло, а потом пришел он… Она отрицает это и направляет свою ненависть на… нее, но я все-таки думаю, что…
– Где мой отец? – резко перебила ее Матильда. – Я хочу к отцу!
– Ты милая девочка, – сказала женщина. – Ты легко располагаешь к себе людей, и его тоже. Но кто знает, как долго продлилась бы его любовь? Кто знает, может быть, он принес бы большое горе и тебе, и ты тоже не смогла бы себе в этом признаться.
Раньше Матильда просыпалась от кошмаров с криком, но сегодня, открыв глаза, чувствовала себя так, будто ее оглушили. Во рту у нее пересохло. Она была в смятении. Оглянувшись, девушка не сразу поняла, где находится: сон казался ей более реальным, чем время, проведенное в монастыре Святой Радегунды.
"Маура, – пронеслось у нее в голове, – Маура теперь тоже живет в этой обители…" Но когда Матильда повернула голову, она увидела, что на соломенном тюфяке, где обычно спала ее давняя подруга, никого нет.
Матильда поднялась. Она побоялась снова лечь спать и отдаться на волю сновидений. Этот сон слишком сильно взволновал девушку, и, пытаясь забыть его, она сначала вышла во двор, чтобы с наслаждением вдохнуть свежий холодный воздух, а потом отправилась в часовню, чтобы забыться в молитвах. Предчувствие беды не оставило ее и там.
Покинув часовню и проходя мимо сада, девушка, как это нередко случалось, захотела покопаться в земле, ощутить ее бодрящий запах и полюбоваться буйной зеленью, но было еще слишком темно, чтобы отличить драгоценные лекарственные растения от сорняков.
Матильда вошла в помещение, где хранились травы, глубоко вдохнула их сильный аромат и почувствовала, что боль в висках немного утихла. Тем не менее ее усталость не прошла, и девушка опустилась на один из деревянных стульев. Она решила дождаться нового дня здесь. Стул оказался достаточно удобным, чтобы на нем можно было отдохнуть, и слишком жестким для того, чтобы на нем задремать. Именно это и было ей нужно.
Свет, проникающий снаружи, становился все ярче, а сон, наоборот, все больше терял краски, и в конце концов голоса монахинь, идущих в часовню, заглушили голос женщины, которая рассказывала о святом Мевенне и нелестно отзывалась о ее отце.
Матильда чувствовала себя лучше, но по-прежнему ощущала сухость во рту. Она встала со стула и хотела пойти за молоком, чтобы утолить жажду, но потом увидела на столе, где сушились травы, кружку. Наверное, сестра Альба приготовила для больных лечебный чай.
Матильда схватила кружку, поднесла ее к губам и стала жадно пить. Ее не интересовало, что она пьет: больше всего ей хотелось смочить пересохшее горло и избавиться от горького привкуса во рту. Сделав несколько глотков, она в ужасе выпустила кружку из рук.
Что бы в ней ни находилось и что бы ни разлилось теперь на глиняном полу, это был не лечебный чай, придающий силы. То, что Матильда выпила, сначала казалось сладким, а потом отдавало горечью. Ей был знаком этот вкус. Она узнала его в Лион-ла-Форе. Она узнала его в тот день, когда кто-то пытался ее отравить.
Может быть, тогда она выпила больше, может быть, с тех пор ее тело и воля к жизни стали сильнее, или же доза яда оказалась другой, но в этот раз прошло больше времени, прежде чем у нее начались судороги, похолодела кровь в жилах и закружилась голова. Матильда успела добежать до стенного шкафа, на ощупь схватила сушеные травы и стала набивать ими рот. Из глаз у нее потекли слезы, когда она проталкивала стебельки дальше. Они кололи язык, горло, и в конце концов девушку стошнило.
Ей потребовалось немало времени на то, чтобы вырвать все: густую слизь, желчь и травы. Горло обжигало огнем, и, хотя судороги прекратились, желудок все еще болел. Матильда в изнеможении опустилась на колени. Ее глаза по-прежнему слезились, но она могла видеть ясно – более ясно, чем когда-либо.
"Мой злейший враг не мужчина. Мой злейший враг – женщина".
Матильда слишком устала, чтобы испытывать ужас или обвинять себя в глупости, но все же сумела отползти от стенного шкафа. Свернувшись на полу, она неподвижно лежала, пока не услышала шаги – легкие, тихие, мягкие шаги.
Девушка казалась себе жалкой, но это лишь усилило ее ярость. Матильде хотелось наброситься на своего врага с кулаками, но она сдержалась, проглотила горечь в израненном рту и попыталась собрать все силы, оставшиеся в ее истощенном теле. Силы, которые понадобятся ей, чтобы наконец узнать, кто ее убийца и почему ее хотят лишить жизни.
Все эти годы Маура провела в ожидании и играла все роли, которые от нее требовались. Она жила в монастыре, пребывала при дворе Алена Кривая Борода, сопровождала благородных дам в Лион и Руан, и все это ради того, чтобы добраться до Матильды. Она постоянно боялась, что Аскульф опередит ее и схватит девушку сначала в лесу, где она впервые попыталась убить ее, а потом при дворе графа Вильгельма, где Маура совершила два покушения: на рынке и в Лион-ла-Форе. А здесь, в обители, Маура еще вчера опасалась того, что к Матильде, потрясенной этой встречей, слишком быстро вернутся воспоминания.
Но Маура научилась не поддаваться страху и вооружилась терпением. В итоге она получила больше, чем Аскульф, и к тому же ей повезло: Матильда ей доверяла и здесь, в монастырских стенах, не боялась убийцы. Маура с ухмылкой склонилась над бездыханным телом. Волосы закрывали лицо Матильды, и девушка была уверена, что глаза послушницы были застывшими и широко распахнутыми, как у человека, которого смерть застала врасплох.
Она прикоснулась к хрупкому телу Матильды, перевернула его и убрала волосы с лица девушки. Как странно… Маура увидела не широко распахнутые, а закрытые глаза. По крайней мере, пока закрытые.
В следующее мгновение Матильда открыла их, и ее взгляд не был застывшим. Она молниеносно обхватила запястья Мауры и вцепилась в них мертвой хваткой. Ее пальцы были совсем не слабыми, как и голос, когда она закричала:
– Ты… Почему ты?
Маура не могла скрыть ужаса от того, что в который раз допустила страшную ошибку. Тогда в лесу, склонившись над Матильдой с ножом в руках, она не рассчитывала на то, что ей окажут сопротивление. В Байе и Лионе не предусмотрела вмешательство Арвида. А сегодня не ожидала того, что яд окажется недостаточно сильным, Матильда выпьет его совсем мало и у нее хватит хитрости, чтобы устроить ловушку.
Но Маура не могла снова потерпеть неудачу! Только не теперь!
С криком ярости она вырвалась из рук девушки и оттолкнула ее в сторону. Все-таки действие яда не прошло для Матильды бесследно. Ударившись о стол, она согнулась и схватилась за живот, который у нее, должно быть, болел. Маура посмотрела по сторонам, надеясь найти какое-нибудь орудие, быстро подняла с пола кружку и замахнулась, чтобы разбить ее о голову девушки. В последний момент Матильда успела пригнуться и ударила Мауру кулаком в живот. От боли та выронила кружку.