* * * *
Уже к исходу первого дня, тетушка Эмилия Павловна знала, все, что произошло с девушкой после февраля 1917 г. Впечатлительная женщина, то плакала, то пила сердечные капли. Страшный рассказ поразил ее до глубины души.
- А мы то здесь и не представляем, газеты, конечно, пишут, но, чтобы творилось такое. Бедная, бедная моя девочка…
- Тетушка, но как Вам удалось узнать меня?
- Милая, моя, душенька, твой батюшка, - здесь на глаза женщины вновь набежали слезы, но она справилась, - так он, когда тебе сравнялось десять лет, прислал фотокарточку, знаешь, не так уж ты и изменилась, и потом на матушку похожа, ведь я же на их свадьбе присутствовала и только после уехала сюда вслед за мужем.
- Отец писал Вам из России, хотел предупредить о приезде, но видимо письмо не дошло.
- Нет, я не получала, хотя знаешь, ждала, сейчас в Париже так много русских. Куда ж вам еще было ехать, как ни сюда. А когда я 23 года назад покидала Россию, все считали меня едва ли не сумасшедшей, подумаешь, влюбилась во французского офицера. Мой Шарль был в свите почетных гостей из Франции, прибывших на коронацию Николая II.
Мы полюбили друг друга так, что голова кружилась, и я как в омут с головой не раздумывая уехала за ним. Но скоро поняла, что совершила ошибку, он привез меня сюда, в Версаль, сам подолгу был в отъездах, служба отнимала все силы. Мне снился сказочный Париж и сказочная любовь, но… Хотя все это давнее прошлое, он скончался уже скоро как 10 лет, воспаление легких, оставив мне в наследство этот домик и небольшую пенсию. Детей Господь не послал, вот так и живу, одна.
- А почему же Вы не вернулись?
- Привыкла здесь, да и кому я в России нужна? Родители умерли, у твоего батюшки семья. Да и теперь, тебе, голубушка, есть где укрыться. Видно это предназначение мое было, здесь вас дожидаться.
- Спасибо, Вам.
- Лизавета, у меня своих детей не было, так теперь хоть ты на старости лет будешь радовать, поэтому не нужно ко мне на "Вы" обращаться, хорошо? Просто Эмилия, меня здесь все так зовут, от русского Эмма я давно отвыкла.
Жизнь с чистого листа
Девушка начала обживаться на новом месте. Все здесь ей было в новинку, и крохотный городок половина которого уже через несколько дней знала, что к Эмилии Павловне приехала княгиня из России, и мода на короткие, открывающие щиколотки юбки, и то, что все друг друга знали и запросто представлялись девушке. А главное она никак не могла привыкнуть к новому ощущению спокойствия и безопасности.
Тетушка была к ней добра и заботлива, даже слишком, она оказалась страшной болтушкой и сплетницей, конечно, чем еще заниматься одинокой женщине, трещала без умолку, со своей стороны, пытаясь отвлечь племянницу.
- Елизавета, душенька, завтра поедем в Париж, у меня тут немного сбережений есть, просто необходимо обновить, а точнее создать тебе гардероб, и город посмотришь, Париж сейчас сказочен, первая зелень, цветущие каштаны.
- Тетушка, мне ничего не нужно, пара платьев есть, смена белья, я не хочу.
- Да на твои платья без слез невозможно взглянуть. Ну же, милая, едем, развеешься.
- Эмилия, - девушка строго посмотрела в глаза тетушке, - не нужно пытаться делать вид, что ничего не случилось, я приехала сюда не ради праздной жизни, а ради покоя, я бы с удовольствием в монастырь ушла прочь от мира, а Вы, - девушка все никак не могла привыкнуть к фамильярному "ты", - Вы про Париж.
- Да все я понимаю, милая моя, бедная, но ведь нельзя же так, а? Вот и Никита твой говорил, ведь совсем еще девочка, не закрывайся от мира, дай себе время, не изменишь через год решения, так держать не буду. Выберешь православную обитель в Греции, или еще где и уедешь, но год здесь при мне поживи. Договорились?
Княжна молча кивнула в ответ.
Так прошел месяц, другой, жизнь постепенно входила в привычное для девушки русло. Утро она начинала с молитвы, потом помогала тетке по дому, от прислуги та, в целях экономии давно отказалась, и Елизавета постигала не простую науку - вести хозяйство.
Еще она любила гулять по огромному Версальскому парку, куда теперь пускали всех желающих посетителей. После роскошных императорских дворцов Версаль показался Елизавете очень скромным, но здесь, особенно в будние дни было очень тихо и спокойно. День она заканчивала вечерней молитвой, каждый раз, прося у Господа оберегать Никиту. Не было дня, чтобы девушка не вспоминала о нем, и чем дальше, тем больше с щемящей тоской.
Так медленно бежали дни, тетушка, видя состояние девушки, отказалась от попыток развлечь ее, но упорно искала выход, нельзя же в конце концов действительно позволить ей принять постриг.
Наконец, Эмилия, нашла, как ей показалось верное решение. А именно она подыскала для племянницы работу. Во-первых, у Елизаветы это не вызвало никаких подозрений, потому что пенсия от скончавшегося супруга была более чем скромна, а во-вторых, как надеялась, женщина, это поможет девушке отвлечься.
У Эмилии Павловны было очень много друзей и хорошая репутация благородной вдовы. Что и помогло пристроить княжну гувернанткой в богатейшую семью потомственных ювелиров. Семья Венсенн на лето часто перебиралась в Версаль, здесь у них был шикарный особняк. Их приезд в конце июня сопровождался шумным праздником и фейерверком.
Тетушка, знавшая обо всем, что творилось в городке, первой услышала, что мадам Венсенн подыскивает гувернантку для своей дочери, и смело отправилась в особняк. А вечером того же дня, Елизавета уже входила в отведенную ей комнату в огромном доме. Ее имя, происхождение, воспитание произвели на хозяйку должное впечатление, а особенно титул и древность фамилии, чем сами Венсенны похвастаться отнюдь не могли.
В итоге все были довольны, тетушка тем, что устроила княжну в надежные руки, да еще с приличным жалованием, она надеялась, что обстановка благотворно повлияет на девушку, хозяева пыжились от гордости, от того, что гувернантка их 12-летней Маргариты настоящая княгиня из России, а сама Елизавета от свалившегося на нее покоя.
Теперь у нее была своя комната, куда не могла врываться громогласная шумная тетушка, огромный парк для прогулок, свободное от занятий время. Да и воспитанница Марго оказалась чутким, понятливым ребенком. Сначала Елизавета с трудом представляла, с чего ей начать, но вспомнив, своих недавних учителей быстро освоилась.
Жизнь снова текла своим чередом, осенью Венсенны переезжали в Париж, Марго наотрез отказалась расставиться с Елизаветой, которую обожала, поэтому девушка уехала вместе с ними. Эмилия Павловна была безумно рада, Париж, а там и театры и развлечения и может наконец какой-нибудь молодой человек заметит ее племянницу и все тогда будет хорошо. Конечно, она вновь оставалась одна, ну да ничего. Племянница обещала навещать ее в выходные, а Эмилии Павловне разрешили наведываться к Елизавете.
Париж заворожил девушку, строгостью и пышностью, красотой и роскошью. Он был со всем не похож на Петербург, но что-то все же объединяло эти города, наверное, статус столиц. Здесь было шумно и людно, сновали автомобили, конки, трамваи и более редкие экипажи. Жизнь била ключом, особенно накануне зимнего сезона.
* * * *
- Елизавета, - это такое счастье, бал, настоящий и меня берут, и Вас вместе со мной, я же не могу без гувернантки.
Девушка лишь вздохнула.
- А когда Вас взяли на бал первый раз, во сколько лет, а платье у Вас было такое же красивое, как мое?
- Марго, - не нужно так тараторить, это некрасиво и невоспитанно. И, я не буду отвечать на твои вопросы, я хочу поговорить с твоей матушкой, чтобы ты ехала одна.
- Но почему? Вы не хотите? А, я поняла, у Вас, нет платья, да?
- Маргарита, ты несносна, при чем здесь платье…
Но 13-летняя девушка-подросток уже прыгала через три ступеньки по лестнице вниз к матери, чтобы решить этот вопрос.
Не смотря на все протесты княжны, вопрос был решен в сторону Марго.
- Моя дочь в ее возрасте не может появится на взрослом рождественском бале без гувернантки. Это не обсуждается, а наряд Вам сошьют сегодня же, я пришлю портниху, считайте это рождественским подарком, и потом, я не понимаю Вас, там будет много Ваших соотечественников.
На это замечание Елизавета скоромно промолчала, уже больше полугода она жила во Франции, но решимости уйти в монастырь не убавилось, и тоска по России, и прежней жизни, и еще чему-то, или кому-то, - девушка не хотела себе в этом признаваться, накатывала все чаще и острее.
Но хозяин, как говорится, барин, в назначенный день пришлось ехать с Венсеннами к какому-то маркизу де Гарне на бал по случаю Рождества и Нового 1920 года. Как из прошлой жизни перед Елизаветой шумело блестящее парижское общество, красивый зал, музыка, дамы и кавалеры в вечерних платьях, совсем как…как в ее безмятежной юности.
Здесь действительно было довольно много русских, она вежливо раскланивалась, поддерживала разговор. Это было тяжело сталкиваться с прошлым, оказалось, что о ее горе здесь знали, ей сочувствовали, приносили соболезнования, кто-то даже помнил ее ребенком, девушка стойко терпела. Для нее это была пытка. Марго подбежала к ней как раз вовремя, чтобы избавить от тягостного разговора. Щечки девочки ярко розовели, глаза сияли, она прямо-таки лучилась о счастья.
- Идемте со мной, скорее.
- Что случилось, Маргарита?
- Пьер вернулся, мой брат, он такой замечательный. Он в Тунисе был, я Вам рассказывала, помните, он военный, а теперь приехал на совсем.
Елизавета послушно шла, ведомая за руку. В обществе месье и мадам Венсенн она увидела высокого загорелого молодого человека лет 25–27 и даже услышала конец разговора.
- Пьер, мой мальчик, ну разве можно так, не предупредил, я бы встречала тебя.
- Мама, так вышло гораздо интереснее, с корабля и на бал. Постойте, а кого это ведет к нам наша Марго.
Мадам Венсенн обернулась.
- А, это гувернантка, помнишь, я же тебе писала, княжна, эмигрантка из России.
- Да, да я что-то припоминаю, - по инерции проговорил молодой человек, не отрывая взгляда от девушка. В нежно-голубом шелковом платье, как невидимой вуалью окутанная грустью в невозможных синих глазах, она показалась молодому офицеру сказочным видением.
- Пьер, милый знакомься скорее, это Елизавета, - пропел детский голосок Марго, княжна присела в изящном книксене и грациозно подала молодому человеку руку, нет не для поцелуя, в ее теперешнем статусе это было непозволительно, для пожатия. Но бравый офицер наклонился и поцеловал тонкие пальчики.
Елизавета вспыхнула, но взяла себя руки.
- Не стоит целовать руку гувернантке, сударь.
- А мне Вас представили как княжну.
- Да, но не в данных обстоятельствах.
Неловкая пауза затягивалась. И молодой Венсенн не придумал ничего лучше как пригласить девушку на вальс. Маргарита захлопала в ладоши от восторга, девушка вежливо улыбнулась, но отказалась.
- Я здесь только как воспитательница Марго, сударь, не стоит тратить на меня время, простите, - и решительно взяв девочку за руку, Елизавета зашагала в противоположном от них направлении.
- Мама, с ней все в порядке?
- Немного странная девушка, я согласна, кажется, у нее в России погибла вся семья. Ну да речь не о ней, я поговорю о ее поведении с ней лично.
За время вечера Пьер еще несколько раз видел девушку, она сторонилась людей, словно боялась, не танцевала, не пила шампанского. Когда приехали домой, проводив воспитанницу, сразу ушла к себе.
* * * *
С приездом Пьера настроение в доме изменилось, стало шумно и людно. Приходили гости, родственники, всем хотелось увидеть молодого человека, расспросить об увлекательной службе во французской колонии - Тунисе. Это тяготило Елизавету, она находила утешение в долгих прогулках по парку. Сейчас зимой, когда даже выпало немного снега, здесь было совсем безлюдно. Там-то и застал ее Пьер. Он возвращался с верховой прогулки и увидев девушку, бодро окликнул ее.
- Здравствуйте, затворница.
- Доброе утро.
- Вы так ото всех прячетесь или только от меня?
Девушка молчала, даже не смотрела в его сторону.
- Почему Вы не отвечаете на вопрос, это невежливо, так Вы говорите воспитаннице.
- А что Вы хотите от меня услышать? - синие глаза обожгли пронзительно и остро.
- Я же говорю как ежик, стоит подойти к Вам, так сразу вырастают иголки.
Девушка посмотрела на него с легким изумлением. Это сравнение никогда не приходило ей в голову, хотя было абсолютно точным. А он стоял и улыбался во весь рот. В голубых глазах задорный блеск, на щеках ямочки, кожа под бледным парижским небом после африканского, так и отливала теплой бронзой.
- Простите, сударь, но мне нужно идти.
- Да, я просто поговорить с Вами хочу, дикарка.
- Что Вам будет угодно?
На щеках Пьера заходили желваки, он начинал злится.
- Не прикидывайтесь служанкой, мадемуазель, Вам не идет. Сколько можно выставлять меня полным идиотом, то на балу, то теперь!
- Простите, - тихо и искренне сказала княжна, - я не хотела обижать Вас.
- Вот и славно, скажите, не желаете ли прокатится верхом по парку, все-таки пешком зимой прохладно.
- Но Вы же уже с прогулки? - неуверенно начала Елизавета.
А Пьер понял, что наконец подобрал к ней маленькую ниточку и осторожно, чтобы не спугнуть продолжил:
- Пустяки, я могу ездить верхом бесконечно. Идемте, подберем Вам лошадку.
Пьера удивила ее уверенная езда, в седле барышня держалась великолепно, от быстрой рыси раскраснелась, и наконец-то молодой человек впервые видел ее улыбку. С этой прогулки у них наладились отношения. Они стали часто выезжать верхом, подолгу разговаривали обо всем на свете.
Ее нелюдимость, некоторая старомодность во взглядах, даже манера одеваться не по моде, а в длинные в пол платья несколько озадачивали и в то же время притягивали молодого офицера. Было в этой девушке что-то такое, что цепляло душу, заставляло чаще биться сердце. Хотелось укрыть ее ото всех, успокоить, защищать словно ребенка.
Постепенно перед молодым человеком разворачивалась страшная картина ее прошлого. Нет, она не говорила прямо, но из обрывков фраз, из кусочков восстанавливалась ужасающая картина. Теперь становилась понятна и ее колкость и одиночество и плещущаяся в нереальных синих глазах грусть.
Родители стали замечать сближение молодых людей, и вообщем-то были не против, ну и что, что у бедняжки нет приданого, их богатство, помноженное на ее родовитость могло дать неплохой союз. Марго втайне мечтала об их свадьбе. Пьер все больше попадал под очарование девушки, она была так не похожа на всех, и так волшебно хороша.
Что же до княжны, то Пьер ей нравился, с ним было легко, почти как с Ритой, но…но, - в этом трудно было признаться самой себе, это был не Никита. Да, она замечала его взгляды, в которых теперь сквозило что-то больше, чем дружба, его внимательность и нежное с ней обращение, а в сердце по-прежнему упорно стоял образ сероглазого русского поручика, а не загорелого брюнета француза.
Почему, почему все так, не понимала девушка себя. Где она ошиблась, что сделала не так? Да, как и говорил Никита, здесь она успокоилась, и постепенно мысли об обители отходили на второй план, особенно после появления в ее жизни Пьера.
Но, но как же Никита, что с ним, жив ли? И сердце сжимала страшная тревога и душащая тоска. По России или по нему, нет все же по нему, наконец к исходу зимы поняла княжна. И только тогда ей окончательно открылся весь ужас произошедшего.
Как можно было быть такой слепой, и не понять саму себя, быть так ослепленной горем, чтобы не разобраться в сердце, а ведь оно любило, пожалуй с той самой первой встречи ждало его, искало и любило. И все встало на свои места, их прощание на пирсе, ей было тогда так больно, а охотничий дом, с некоторых пор она бредила им ночами, чувствуя его нежные поцелуи на своих губах. "Господи, что делать, помоги!".
А ухаживания Пьера становились все более настойчивыми, они посещали театры, бродили по Парижским улочкам, пили кофе на Елисейских полях. Он заваливал ее цветами, подарками, вниманием, а она смотрела в его красивое мужественное лицо и готова была разрыдаться.