* * *
Болела. Злилась. На работе угрюмо сидела в углу и не отвлекалась на посторонних (а они только и рады были), монотонно делала своё дело. Дома штопала к зиме шерстяные носки и помогала маме закатывать в банки лимонное варенье. Мама пела. Ей желтеющие в банках лимоны напоминали канареек и создавали солнечное настроение. Меня присутствие в холодильнике законсервированного солнца не спасало. Не грело.
Получили письмо от деда. Он наконец-то купил себе ишачка и очень радовался. Они с бабушкой поселили скотинку в чистой просторной пристройке к дому и всячески холили и лелеяли. Это хорошо. Дед давно мечтал об ишачке.
Кошка Пуфффа всласть повисела на моём рабочем платье и подрала оборку. Даже не обиделась: знала, что Пуфффа глупая и ей всё равно, что драть - платье ли, занавески, покрывало, мамину шаль…
Вечера были пресными, как плохой сыр. Приходила усталая из универа, без особого аппетита ужинала, потом подсаживалась с книжкой сказок на диван к маме. Мама смотрела телевизор. По телевизору молодёжь тащилась от принца Мартина и нового поп-идола, абсолютно неотличимого от всех предыдущих представителей древнейшей профессии (я о шоу-бизе, а вы что подумали?). Мама умилялась принцем, а я читала детские сказки. Сказки все были о принцах, принцессах или крестьянах, иногда - о животных. А мне хотелось сказок о шуте. Хотя бы одну и именно сказку, потому что, как мне казалось, реальностью я была сыта по горло.
Заходила соседка Адель, звала посмотреть на распустившийся у неё на подоконнике восхитительный цветок. Сходила. Посмотрела. Восхитилась. А про себя подумала, что он слишком яркий и аляповатый. А что якобы пахнет божественно… У меня всё равно насморк.
Обещала Адели вышить для неё портрет цветка на наволочке.
У всех свои идолы.
Через три дня мама догадалась, что я больна. Назначила лечение: мы в выходные прошлись по магазинам, прикупили мне сапожки, маме - сумочку, сходили в театр, но спектакль был модерновый, и я уснула в середине первого акта. После театра был модный салон, где я ультракоротко подстриглась и выкрасила оставленный ёжик чёрным. Мама была в шоке, но ничего не сказала.
Правда - какая разница, что я за образина, всё равно на работу во Дворец все парики надевают. Овечьи и не очень. Некоторым даже идёт. А Лео приклеивает усы.
Рубашку Шуту я сшила. Даже без мерок. По памяти. Мне ли не помнить… Отнести готовое попросила Василину. Васька немного поворчала чисто по инерции, но просьбу выполнила. Вернувшись, заявила:
- Этот паяц был со мной груб. А тебе велел передать, чтобы приходила сама, - и уже тише, чтобы не услышали другие: - Соскучился. Я бы даже сказала, что волнуется.
- Угу, - усмехнулась я, - Щаз побегу. Всё брошу и помчусь.
- За мужчинами бегать неприлично, - нарисовалась уж очень правильная Алиса.
"Кто бы говорил", - раздражённо подумала я, но смолчала. Сил на скандалы не было.
Два дня спустя к нам заглянула прачка Лилия, поманила меня пальцем в коридор, а когда я вышла, сказала, что Шут в лоскуты изорвал все свои рубашки и требует новых. Лично от меня. Услышав в ответ лаконичное и решительное "перебьётся", Лилия разразилась укорами:
- Ну не будь ты ребёнком! Дорожишь кем-то - засунь свой норов в сундук и защёлкни замком! Глупо даже думать о попытках переделать взрослого мужика!
- Никто и не собирается его переделывать. Вот ещё! - фыркнула я.
- Будь ты попроще!
- Не хочу. Надоело.
Да, наглая… Лилия смотрела пристально. Так смотрят на стрелку весов, прикидывая, хватит ли денег расплатиться за товар. Ну давай, спрашивай…
- Рит, у вас всё нормально?
Так и знала.
- Нет. Я болею, - призналась честно.
Лилия поправила выбившуюся из-под накрахмаленного чепца кудрявую прядь.
- Послушай, подруга, а ты уверена, что всё правильно поняла?
Ай да Лилия! Может, она мысли читает? Откуда ей тогда знать? А вопрос-то "в яблочко"… М-да.
- Вот и подумай, - подмигнула мне проницательная прачка и удалилась, шурша по полу юбкой.
Думала. Сперва на работе: так закопалась в дебри собственных мыслей, что чуть не пристрочила швейной машинкой собственный палец к шёлковому пододеяльнику. Затем по пути домой: кажется, не ответила на вежливые приветствия маминым знакомым. Думала дома: две ложечки соли в чай себе, одну - маме.
Наверное, я абсолютно тупая. Ну как можно по-другому понять фразу: "Зачем тебе нищий шут, Рита?" Для меня это значило только "Рита, ну на фига мне ты в качестве жены?" А как ещё?.. Как я должна была себя повести? Что обязана была ответить?
"Я люблю тебя, Шут. С самого сотворения моего мира, с самого детства, с той секунды, как я себя осознала чем-то отдельным от других и прочих. Я когда тебя впервые увидела - ещё по телевизору, много лет назад - я поняла, что ты - мой самый-самый. Ты тогда и в кадр-то попал случайно… таким настоящим. Без непременной улыбки и дежурного набора хохмочек, без рабочего костюма привычного веселья… Серьёзный, спокойный, умный человек. Ты мне нужен, Шут. Ты, а не избалованный Мартин, не кривляки из кино и со сцены, не простой, как блин на сковородке, Лео… да и никто другой. Я тебя выбрала, я полюбила тебя, а не дурацкий образ придворного острослова…"
Смяла исписанную зелёной ручкой салфетку, подтянула к себе другую, чистую. Мятый комочек краснел, синел, зеленел в свете рок-клубовских стробоскопов и дрожал на столе в такт ритмичному полумаршевому грохоту, несущемуся со сцены. Я пила водку с лимонным соком. Вторую.
"Я в универ поступила для тебя. Из-за тебя. Чтобы быть с тобой на равных. Знала же, что дурочка тебе не нужна. Надо мной в лицее смеялись: все девчонки коллекционировали вырезки из газет и журналов про принца, а я готова была всё отдать за единственную твою фотографию. Мама и та… думала, что я по отцу скучаю. Слово выискала где-то в энциклопедии: "сублимация". Потом автоматически перевела всё в разряд затянувшихся фарсов. Она и сейчас не верит. Даже после того, как я ей рассказала, насколько мы с тобой стали близки…"
Ещё один дрожащий бумажный комок. Глоток из бокала. Очередная чистая…
"Мой дед ишачка купил. А я сама себя таким вот ишачком чувствую. Ты - воплощение моего упрямства. Любимое, лелеемое, навязчивое… Шут, давай всё пошлём на хрен? Дуэтом. Тебе-то ничего… а мне тяжело будет отказаться. Ты - цель, мечта, фундамент для меня самой, такой, какая я есть. Какой я сама себя сделала. Ты - все мои победы. Потеряй я тебя - себя лишусь. Мне не хочется в общее стадо, к примитивным желаниям и розовому заискиванию. Шут, я рядом с тобой себя человеком чувствую… а ты спрашиваешь, зачем ты мне… Ты моё всё…"
Три. Жмутся друг к другу, как птенцы. Или зверушки замёрзшие… Неотправленные письма. Неотравленные мысли. Мне немного очень жаль. Где-то в глубине души мне ужасно хочется, чтобы мой Шут осторожно взял вас в ладони, нахмурился, бережно расправил, разгладил, прочёл, беззвучно шевеля губами и улыбнулся - глазами и уголками рта…
- Дорогая Маргарита, разрешите Вас ангажировать!
Ох, Лео, ну как ты непоправимо не вовремя!..
- Присаживайся, - предложила я, выдвинув носком ботинка стул из-под столика.
Лео поморщился.
- Пойдём потанцуем. Сидишь уже больше часа.
- Ну не прёт меня сегодня, - вздохнула я и покосилась на бокал с недопитым кислым коктейлем.
- Водка? - поинтересовался проследивший мой взгляд Лео.
- Угу. С лимонным соком, - уныло призналась я.
- Дрянь какая! Её же невозможно пить! - воскликнул "наставлятель на путь истинный", - А тебе просто необходимо растрястись. Пойдёшь сама или тебя волоком тащить?
С ума сойти: сколько внимания и трогательной заботы о моей скромной персоне! Пришлось оторваться от стула и следовать за коварным Лео в беснующуюся толпу на танцпол. Запрыгали. Я энергично трясла головой, надеясь, что если мысли не уложатся в правильные стопочки, то хотя бы вытряхнутся на фиг. Несколько минут спустя немного полегчало. Чудесно. Пора всё внимание переключить на Лео.
- Ты когда прыгаешь, на козла похож! - крикнула я ему в ухо. Глупо заулыбался, но прыгать не перестал. Потом на лице отразилась Мысль, и Лео завопил в ответ:
- Не оскорблять! Бодну!
Секундная пауза.
- Ты чего пьяная такая?
Ой, и правда. То-то я понять не могу, я пляшу или пол дрыгается, как припадочный. Я заулыбалась, чувствуя себя непревзойдённо-милой:
- Я праздную!
Лео припрыгал поближе, и я очень удачно свалилась ему на руки.
- Неси меня на место! - потребовала.
Он послушно закинул меня на плечо и донёс до стола. Я сцапала бокал и залпом выпила остатки "гремучей смеси". Последнее, что я запомнила - факт исчезновения салфеток со стола и свои идиотские мысли: "Если уборщица это прочтёт - прослезится…"
Память не сохранила, чем закончилась вечеринка и кто принёс меня домой. Утром мама ядовито-вежливо отметила, что я никогда ещё так безобразно не напивалась.
- У меня драма, - морщась от похмельной дурноты, пояснила я, - Кризис взросления. Пожалуй, начну я мечтать о принце.
Почему-то маму это не обрадовало. Она надулась и ушла в гости к тётке Эмме, оставив меня помирать от головной боли.
Хорошо, что сегодня выходной, думала я, бревном валяясь на диване. Если бы моё опухшее личико увидел кто-нибудь кроме мамы и зеркала, то меня бы либо отчислили из универа, либо выгнали с работы. Давайте посмеёмся, господа: перед вами королевская белошвейка, она же - студентка исторического факультета! Элита общества, ха-ха-ха.
В стекло клюнулся камушек. За ним второй, третий. Я с кряхтением сползла с дивана, открыла окошко и высунулась. Ого! Снизу медленно поднимался оранжевый воздушный шарик. Когда он поравнялся с моим лицом, я обратила внимание на нарисованную стрелку, указывающую вниз. Посмотрела - шарик нёс мне привязанную на ленточку ромашку. Бережно взяла "груз" вместе с "транспортом", впустила в комнату. Как-то сразу исчезло всё недомогание, всё стало хорошо и приятно… Легла животом на подоконник, поглядела на текущую под окнами улицу. Ни одного знакомого лица. Спасибо, где бы ты не был.
Ромашку пристроила в мамину любимую вазочку, шарик отпустила гулять под потолок - будет у меня персональное солнышко. Встала спиной к окну и позволила себе от души улыбнуться.
- Всё равно я к тебе первая не подойду, - заявила из вредности.
- Кар-ррр! - подтвердила пролетавшая мимо ворона.
Хотелось расхохотаться. Без причины.
Вечером вернулась мама, мы в четыре руки набацали оладушек с клюквенным джемом, зазвали на ужин Адель, и втроём сделали себя чуточку счастливее и беззаботнее. Все люди время от времени имеют на это право.
А через пару дней я прославилась на весь универ.
Сидела скучная на семинаре. Боролась с зевотой. Думала о том, что за окном стемнело, ползти домой в одиночестве грустно, и как-то неуютно становилось. У доски бубнил долговязый Влад - выдавливал из себя всё то немногое, что знал о нашей королевской династии. Его речь тянулась, как плохой клей. Профессор слушал из последних сил, и лицо его выражало жесточайшую зубную скорбь. Половина аудитории зевала, в открытую пялясь на часы над выходом. Сидящая рядом со мной жизнерадостная пампушка Элен украшала тетрадку с конспектами надписью "Снег идёт!" и вязью легкомысленных завитушек.
Снег, с тоской подумала я, идёт… А я, как назло, в осенних туфлях. С работы прискакала, только и успела, что сменить вычурное трёхэтажное платье на простенький костюмчик и цапнуть со стола пакет с приготовленными мамой бутербродами. Замёрзну теперь…
Сидящие вдоль окон вдруг оживились, по аудитории зазмеился возбуждённый шепоток. Студенты почему-то принялись оглядываться на меня.
Что? Ну чего мы пялимся, дорогие сокурсники? Не надо так откровенно таращиться, мне это совсем не нравится… Впервые пожалела о том, что не ношу с собой зеркальца. Рога проклюнулись? Тушь потекла? Прыщи высыпали величиной с вишню? И не поглядеть, вот ведь!..
- Элен, - позвала я шёпотом, - Элен!
- Чего? - радостно заулыбалась она.
Я подумала, что если бы не излишний вес, Элен запросто бы выдержала конкурс на должность фрейлины - с такими улыбкоспособностями.
- У тебя зеркальце есть? Дай на секундочку, пожалуйста!
Странно. С лицом всё в порядке. И рогов нет… Что тогда?
Быстро настрочила записку: "В чём дело? Маргарита" и отослала её в гущу событий. Ответ, присланный почти моментально, скорее напряг, нежели хоть что-нибудь прояснил: "Там ТАКОЕ!!!.."
Как-то по привычке рассердилась. Развели детский сад! Давайте Ритку разыграем, вот умора-то будет! Тьфу. А я купилась. А там - ТАКОЕ… Напустила на себя как можно более равнодушный вид. Типа я - взрослый, умный человек, мне не до ваших глупых шуток.
По окончанию пары не рванулась к окну, а нарочито медленно собралась и пошла на выход, то и дело ловя на себе заинтересованные взгляды. Следом змеился шепоток: "Это она, точно… Я говорю - она…". В голове крутила колесо любопытства белка-мысль: "А что там ТАКОЕ?" С трудом подавляла в себе вполне нормальное на мой взгляд желание стремглав нестись на улицу. "Спокойно, Рита, ребята пошутили на славу", - сказала я себе в последний раз, толкая тяжёлую бронзой окованную дверь Университета.
Холодный воздух. Снег. Студенческая братия, курящая на обледенелых ступенях. Фонари - до неузнаваемости непривычные за снежной кружевной завесой. И всё это - где-то на втором плане, фоном.
Здоровенные буквы прямо на дорожке перед универом: "Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, МАРГАРИТА! ТЫ СОШЬЁШЬ МНЕ РУБАШКУ?" Мне так чудно, что я просто не знаю, как реагировать. Молча спускаюсь по ступеням, ближе подхожу. Понимаю, что слова выложены апельсинами. Маленькими смешными солнцами.
Шут сидит на печально жующем морковку пони. Пони - цвета шоколада, на нём пёстрая попона, напоминающая лоскутное одеяло. А мой Шут замёрз. Нос - ледяной. И сугробик на колпаке.
Студиозусы стоят и внимательно наблюдают, как я хрипло говорю: "Привет, мой любимый шут". У него в руках откуда-то появляется табличка: "А поцеловать?". Я целомудренно и как-то по-дурацки тычусь губами в небритую щёку. Нестройные аплодисменты.
- Мы с тобой перед всеми ломаем комедию, - говорю сурово, и губы тут же разъезжаются в нелепой улыбке.
- Зато КАК у нас получается! - не без гордости возражает Шут и нарочито громко вопрошает: - Прекрасная Маргарита! Я задал вопрос, на который жажду получить ответ! Я его дождусь?
- Да, - смеясь, отвечаю.
- И этот ответ…
- Да! - меня просто колотит от смеха. Кураж - дело заразное.
Почтенная публика в восторге. Шут ловко спрыгивает с пони, галантно кланяется - сперва мне, затем уважаемым студиозусам и простым уличным зевакам, давая понять, что представление окончено. Помогает мне сесть на лошадку, заботливо отряхивает от снега мои брюки и негромко говорит:
- Позвони маме, скажи, что будешь поздно… или совсем не придёшь. Ладно?
Я просто кивнула. Шут потянул за уздечку, и маленький шоколадный пони послушно потрусил за хозяином по заснеженной улице к телефонной будке. Я подпрыгивала в седле и тоскливо думала о том, насколько глупо выгляжу со стороны.
А, плевать. Ну кто сказал, что у панков и счастье должно быть панковское? Фигня это всё и дурацкие предрассудки, доложу я вам…
* * *
- Ну, куда пойдём? - поинтересовался Шут, отведя пони в конюшню.
- Может, к тебе? - предложила я, зябко переминаясь с ноги на ногу в промокших туфлях.
- Да ну… - поморщился Шут, - у меня жуткий бардак, мне стыдно. И дёргают постоянно.
- Твоё предложение?
- Я бы погулял по ночному городу.
- Только не это! - вырвалось у меня непроизвольно, - Понимаешь, я в осенних туфлях, а они со снегом в контрах…
И тогда мы решили пойти туда, куда неохота нам обоим. А так как подобных мест оказалось великое множество, выбрали ближайшее - вокзал.
Шут оставил меня на скамейке напротив касс, а сам ушёл в буфет за "чем-нибудь горячим". Я сиротливо поджала под себя замёрзшие ноги в мокрых чулках и осмотрелась по сторонам.
Громадное, гулкое здание. Снаружи похоже на готический собор - островерхие крыши, многоярусная постройка, каменные горгульи, стрельчатые окна… ни за что бы не стала размещать здесь вокзал. Мрачно провожает, мрачно встречает хищным взглядом исподлобья. Предвзято. И кто ж додумался создать такого монстра?.. И внутри не лучше: огромное, практически ничем не заполненное пространство, высоченные своды, шариком для пинг-понга бьётся растрёпанное эхо. Слишком мало света просачивается сквозь бойницы окон, и вокзал дополнительно освещают пауками спустившиеся на длинных тросах аляповатые люстры. Пол мозаичный: рисунок не самого одарённого художника, изображающий короля, сходящего с поезда. А люди его топчут ногами…
- Где логика?.. - пробормотала я, разглядывая покрытое грязью лицо монарха.
- Ты о чём? - спросил подошедший Шут.
- Место дурацкое. Проект безвкусный, хуже некуда, - проворчала я, морщась.
- А я вот супу тебе принёс куриного. Ты ведь голодная?
- Угу, - я почти выхватила у него поднос с тарелкой и ложкой, спохватилась и выпалила, устыдившись собственной бестактности: - Спасибо. А себе?
- А себе - антиникотиновую жвачку.
- Фу, - подытожила я и всецело отдалась поглощению супа.
Шут уселся рядом, пнул носком ботинка пивную пробку. Та прошуршала по мозаике и остановилась аккурат на носу короля. Бедняга, почему-то подумалось мне, в прямом смысле слова втоптан в грязь…
Супчик неожиданно оказался очень вкусным и наваристым, курятина превзошла все мои ожидания. Пока я трапезничала, Шут мрачно и напряжённо жевал жвачку и сверлил взглядом расписание поездов в южном направлении. Со стороны казалось, что он ждёт, когда ему на зуб попадётся спрятанный в жвачке маленький коварный камушек.
- И всё-таки, почему ты так не любишь это место? - неожиданно обратился Шут ко мне.
- Я уже говорила.
- Маргарита, я ж тебя знаю… это обычная отговорка. А в действительности?
И тут мне захотелось в кои-то веки не уводить его от темы. Ладно, пора, наверное, и поворошить прошлое.
- Знаешь, я раньше тебе не говорила, но… Именно с этого вокзала почти пятнадцать лет назад уехал мой отец. С тех пор мы с мамой ничего о нём не слышали, - глухо сказала я.
Помолчали. Потом Шут спросил:
- Что ты об этом думаешь?
- Не знаю… А что принято думать в таких случаях? Он нас бросил, наверное. Хотя мама до сих пор ждёт. Не верит в очевидное, зачем-то отбрыкивается от реальности. А он нас просто бросил. Вот и всё.
- Ты рассуждаешь как Мартин года четыре назад, - изрёк Шут, насупившись, - В этом вы похожи - бескомпромиссностью.
- Угу, давай, вали всё на возраст, - проворчала я, - А что, Март правда - сын короля? Не какой-нибудь графёнок, послёнок, стилистёнок, а…
- Язва. Почему ты злая такая, Маргарита?
- Не люблю я твоего дорогого наследника престола. Он избалованный бабским вниманием придурок.
- Ошибаешься.
- Хотелось бы, но я недавно воочию убедилась в том, что Мартик никого вокруг за людей не считает. Мажор.
- Это бремя власти, - в голосе Шута прозвучало граничащее со скорбью сожаление. Не понимаю.