Ирен все так же смотрела на свои руки, не поднимая глаз, словно этот человек читал ей нотацию, уличив в неблаговидном поступке.
Незнакомец как будто говорил правду, но в его словах сквозило нечто подозрительное, какой-то личный интерес, помимо профессионального.
- Меня зовут Жанлен Тартавель.
Ирен радостно вскинулась: надо же, земляк!
Француз! Однако тут же опять опустила глаза.
Что это она в самом деле, мало ли французов в Нидерландах! И вообще, может, он врет.
- А как ваше имя?
- Ирен. Ирен Бонтурон. Я тоже из Франции.
Из Гавра.
- А я из Парижа. Пойдемте ко мне домой, я отдам вам портрет.
Ирен улыбнулась и кивнула. Только на мгновение вспыхнуло внутри неясное подозрение, и тут же голос рассудка, который обычно предостерегает девушек от столь опрометчивых шагов, как посещение квартир незнакомых мужчин, угас, подобно слабому огоньку под шквальным порывом ветра.
Они вышли на улицу.
- Вам понравится, - попробовал возобновить разговор Жанлен. - Знаете, неожиданные снимки делятся на два вида. Большинство можно сразу выбрасывать: нефотогеничные люди, которые не позируют и даже просто не ожидают, что их фотографируют, получаются ужасно. Да и фотогеничные тоже. Но зато бывают кадры, когда застаешь человека в присущей только ему позе, с особым взглядом… Короче, реши он специально повторить то же самое, ничего не выйдет. Ваш снимок именно такой, повезло.
Жанлен творил чудеса ораторского искусства, а Ирен, казалось, вовсе не замечала его стараний. Она смотрела в сторону как-то отрешенно, словно ждала, когда же ей будет позволено вставить слово. Чувствовалось напряжение. Едва уловимое, оно будто сковывало тонкую фигурку, не давало разомкнуться пальцам рук.
- А куда вы так торопились? - Жанлен снова улыбнулся. - В прошлый раз, позавчера.
Ирен пожала плечами.
- Да я уже не помню.
На том разговор и оборвался. А что поделаешь, не болтать же самому только ради сотрясения воздуха.
В квартире, брошенной день назад, все было по-прежнему. Жанлен пропустил даму вперед.
- Прошу.
Ирен вошла, испуганно озираясь по сторонам. Ей стало не по себе. Чужой человек, какой-то надуманный повод.
- Вы знаете, я очень тороплюсь, - заметила Ирен. - Меня ждет… мой парень. Мы хотели встретиться у церкви, но…
- Что вы, я не задержу, - поспешил успокоить ее Жанлен. - Сейчас. Можете даже не проходить, я вынесу портрет сюда. - И он скрылся в глубине комнат.
А Ирен… Ирен стояла на пороге, чувствуя, как к горлу подбираются слезы. Куда она пойдет сейчас с этим дурацким портретом? Разве что сдать в лавку сувениров - авось, кто купит. А потом? Заботы вдруг обступили ее со всех сторон. Это квартира так подействовала на Ирен.
Как, должно быть, счастлив этот человек! Свой домашний очаг, свой кров над головой. Чего еще? И, наверное, есть жена, а может, и дети…
А тем временем Жанлен рассматривал портрет. Еще раз. В последний раз. Вот сейчас эта девушка заберет его и исчезнет. Исчезнет навсегда.
Конечно, можно будет напечатать хоть десять подобных фотокарточек, но теперь они уже не будут иметь такого значения. Жанлен только сейчас осознал, что все это время надеялся под предлогом вернуть портрет привести оригинал в свой дом.
Он смотрел на это лицо и старался запомнить каждую его черточку. Ему не хотелось расставаться со своей случайной добычей. Кадр стал дороже всех шедевров, висящих на стенах. Как же отдать его? Как? И никогда больше не увидеть этих испуганных глаз… Его не покидало страшное ощущение. Нет. Человек не может вот так испугаться едва слышного щелчка. Даже если бы была вспышка - все равно. Иной страх выглядывал из-под вскинутых ресниц. Не минутное смятение, какое обычно видишь у человека, которого напугали вылетевшие из соседнего окна голуби. Нет. Этот страх живет в душе давно и проявляется всякий раз, когда организм улавливает хоть что-то, способное помешать его нормальному существованию. Страх почти животный. Так собака боится палки, так цирковой зверь шарахается от кнута и так, наконец, отшатывается человек, если… Жанлен не знал, что стоит за этим "если"… Но чутким зрением художника уловил это состояние. Девушка явно скрывает какие-то неурядицы. На ее слова о парне он даже внимания не обратил. Откровенная ложь. Однако нужно идти. Не то гостья еще успеет выдумать какую-нибудь небылицу.
Жанлен решительным шагом направился в коридор. Девушка при его появлении вздрогнула и поспешно отвернулась, вытирая глаза салфеткой.
- Что с вами? Вы плачете? - Вот случай все выяснить, подумал Жанлен. Он положил портрет на банкетку и подошел к ней, пытаясь заглянуть в глаза. - Да что с вами?
Ирен сконфузилась. Ну вот! Человек привел ее домой, а она устраивает трагические сцены.
Великолепно! Появление Жанлена, однако, не привело к улучшению. Обычно присутствие постороннего заставляет все-таки сдерживаться. Но этот мужчина, так просто заговоривший с ней в церкви, такой симпатичный, учтивый, так старался ее развлекать по дороге. У нее возникло ощущение, что только он один в состоянии понять ее проблемы. И не только понять, но и разрешить. Ирен не знала, что происходит с ней, но слезы вдруг градом покатились у нее из глаз.
- У вас что-то случилось? Могу я помочь? - Он пытался заглянуть в ее заплаканные глаза. - Хотите поговорить?
Ирен больше не могла сдерживаться. Да и какой смысл, ведь и так все ясно. Неожиданно для себя самой она вдруг развернулась к нему и, уткнувшись в его плечо, зарыдала. Зарыдала по-настоящему. Вот точно так же в последний раз она плакала на похоронах матери. Его сильные руки обняли ее за плечи.
- Поплачьте, вам станет легче.
- Мне… мне… некуда идти, - запинаясь прошептала Ирен. - Совсем. Я одна.
- Ну, это дело поправимое. - Жанлен поймал себя на том, что успокаивает ее, как ребенка. Такие вещи обычно говорят малышам, когда у них сломается любимая игрушка. А что случилось у нее? Что должно было сломаться в человеке, чтобы он вот так расплакался на плече у незнакомца. Жанлену стало страшно. А если он не сумеет помочь, а если и невозможно помочь вовсе? Но губы шептали сами собой:
- Все наладится. Все будет хорошо, я обещаю. Все наладится…
Глава 4
Жанлен снял трубку телефона и набрал номер брата. Гудок. Еще один. Черт! Неужели этот олух куда-то слинял. Гудок. Черт! Опять пленэр.
А может, стало хуже и он вызвал "скорую". Жанлен набрал сотовый. Жак ответил:
- Только не смей на меня орать. Я просто вышел подышать свежим воздухом.
При этом Жанлен четко различил гул машины. Конечно, хорош свежий воздух!
- Послушай меня внимательно, - начал он сдержанно. - Если ты сейчас же не пойдешь домой, я привяжу тебя к кровати и найму двух здоровяков, чтобы стерегли!
- Ладно, перестань, - засмеялся Жак. - Ты слишком далеко, не достанешь. И вообще, хватит командовать.
- Жак!
- Да что ты кипятишься, я…
- Я через десять минут позвоню тебе домой. Если не снимешь трубку, пеняй на себя. Вспомни, что я по крайней мере сильнее тебя в несколько раз.
- Зато я бегаю быстрее.
- Это мы еще посмотрим.
Чертов братец может любой, даже самый строгий выговор превратить в шутку, и на этот раз Жанлен опять пошел у него на поводу. И как у него это получается?
- Я вообще-то довольно далеко, - пояснил Жак, - так что за десять минут не обернусь.
Пожалуй, часа за три - другое дело.
- Что? - возмутился Жанлен. - Ты где? Опять за городом?
- Разумеется. - Жак даже не удосужился изобразить испуг. - У меня заказы. Я не могу пропустить солнечные дни. Три работы не закончены. Но вот сегодня как раз очень кстати выглянуло солнце. До вечера. - И он отключился в тот момент, когда Жанлен уже собрался разразиться откровенной бранью.
Что можно сделать с человеком, если у него абсолютно отсутствуют всякие зачатки самосохранения. Возникает очень острое желание огреть его чем-нибудь тяжелым. И так огреть, чтобы надолго запомнил науку.
Отлично! А ему-то теперь разорваться, что ли? Ирен спала сейчас в той самой комнате, в которой храпел Жак. Ему едва удалось ее успокоить. При этом ситуация не прояснилась. Она только отнекивалась, не хотела отвечать на вопросы, а из обрывков сумбурных фраз едва ли можно было уловить суть дела. Однако Жанлен понял одно - ей некуда податься в Амстердаме.
Ну что ж, это действительно не проблема, ему-то комнаты не жалко, пусть себе живет, пока не разберется с проблемами. Может, не стоило и спрашивать, сама все расскажет, если посчитает нужным.
Жанлен пытался выстроить хоть сколько-нибудь правдоподобную историю. Самое простое: приехала из провинции искать работу, здесь в первый же день обокрали, осталась без гроша. В ее возрасте такие проблемы действительно расценивают как нечто из ряда вон выходящее. Ужас!
Одна, без денег! Кругом воры и убийцы. А по поводу возраста Жанлен уже не сомневался: лет девятнадцать от силы, только еще вступает в настоящую взрослую жизнь. Подростковые ссадины уже затянулись и не напоминают о себе, а новых пока не нажила, переходный возраст.
Ничего, пооботрется, потолкается и привыкнет.
Но почему-то от этой мысли делалось не по себе.
Кто это привыкнет? Малышка, кроха, ничего не смыслящая в людях? Отдать ее на растерзание, пусть, мол, поучится, как другие. Все внутри Жанлена восставало против этого злобного тезиса, порожденного рассудком. Не дам! Ни за что на свете не дам! Буду сторожить как пес и разорву в клочья первого, кто осмелится приблизиться или даже просто тявкнет издалека.
Как интересно, однако, природа устроила людей. В мужчине обостряются все качества, присущие полу - отвага, смелость, решительность, готовность биться до последнего, защищая более слабых, - только тогда, когда рядом появляется женщина. Пока ее нет, все спит, все мертво. И сам никогда не догадаешься, что способен горы свернуть. Все для нее одной.
Жанлен улыбнулся. Тоже мне, нашелся философ! Мысли об Ирен как о женщине у него испарились совершенно. Запутавшаяся, надломленная, молящая о помощи… Еще не хватало добивать ее своими ухаживаниями. Ей нужен старший брат, но никак не поклонник. А Жанлен сильно начал подозревать, что именно с ними и связаны главные трудности. Ему стало смешно: видно уж на роду написано быть для всех старшим братом. Кстати, о братьях, ведь надо же что-то решить с Жаком.
А время шло. Ирен спала, заботливо укрытая пледом. Стоит подумать об одежде для нее, хотя надо сначала разобраться что к чему. И Жанлен ждал. Час за часом, пока наконец не послышались легкие неуверенные шаги. Она проснулась.
- Месье Тартавель, извините, пожалуйста.
Мне нужно идти. Меня, наверное, ищут. Я…
Жанлен обернулся и снова увидел ее в этой смиренной позе рабыни, ни в чем не уверенной и только ждущей изъявления воли господина.
- Так, - сказал он решительно. Ситуация близка к критической, и надо постараться разобраться во всем. Теперь Ирен уже успокоилась.
На свежую голову, конечно, попытается отговориться, наврет с три короба. Но Жанлен и не такое слышал. Он ведь тоже фантазер. Они с Ирен, похоже, одного поля ягоды. Только, конечно, с разницей, обусловленной полом. - Так, сейчас ты сядешь и все мне расскажешь. - Жанлен специально перешел на "ты". Пусть почувствует, что небезразлична ему, тогда и дело пойдет быстрее. Но при этих словах страшная перемена произошла в ней. До этого она просто стыдилась своих недавних слез, теперь же Жанлен уловил страх.
- Месье Тартавель… - она невольно подалась назад, - мне нужно идти.
Жанлен понял, что таким методом можно пользоваться лишь после приобретения некоторого доверия с ее стороны, а иначе достигнешь противоположного эффекта. Вот как сейчас. Он встал, подвинул кресло ближе к дивану и пригласил:
- Садись, уж без кофе я тебя точно никуда не отпущу. - И добродушно улыбнулся. - Посмотри же на меня, что ты все время паркет изучаешь?
Она тоже улыбнулась в ответ, в зеленых глазах засверкали изумруды. Нет. Не все еще потеряно. Верит. Стоит только чуть-чуть подманить - и верит. Это не Жак, которого теперь калачом домой не заманишь, разве что палкой загонишь.
Вот она - разница полов. Мужчина более рассудителен и не всегда понимает слова. А женщина думает сердцем: для нее ласка и добрые отношения лучшая награда. У мужчин же они вызывают только настороженность и острое желание распознать подводные рифы и холодные течения.
"Ирен села в кресло, Жанлен поставил перед ней чашку с кофе. Вообще-то он приготовил его себе, но раз уж так получилось…
- А вы? - Она обхватила ладонями чашку, словно хотела согреться от ее тепла.
Жанлена немного кольнуло это "вы". Не хочет принимать его правила и делает намек на субординацию? Нет, снова сюда мешается мужская рассудительность, наверняка у нее и в мыслях ничего такого не было. Просто так сказала, скорее всего даже и не заметила. И ведь он старше.
- Сейчас сделаю и себе, - кивнул Жанлен.
Через пару минут они уже сидели друг против друга и… молчали. С чего бы начать разговор?
Опять с больной темы нельзя - замкнется, спрячется как улитка, только-только выглянувшая из своего домика.
- А у тебя есть младшие братья или сестры? - начал издалека Жанлен.
- Нет, - покачала головой Ирен, - только старшие, и только братья. - Она замолчала, словно соображая, зачем это у нее спрашивают, а потом добавила:
- Трое.
- И как ты себя чувствуешь в среде этих кавалеров? - Он следил за малейшими движениями, переменой в лице, читая по едва заметным признакам состояние собеседницы. При слове "трое" она напрягла пальцы, и ногти сделались белыми, почти как фарфор чашки. Ага, досада, разочарование.
- Как чувствую?.. - Она усмехнулась. - А как я могу себя чувствовать, когда с утра до вечера только и делаю, что убираю за ними? Точнее, делала…
Она слегка ссутулилась - явный признак того, что сболтнула лишнего. Так вот оно что!
Давно не говорила. Видимо, некому было рассказать. Тогда сейчас все пойдет как по маслу.
Стоит только зацепить, и напирающие из глубины души чувства сами заговорят. И ни воля, ни этикет, ни правила приличия уже не удержат их. Надо лишь знать, куда надавить.
- Странно, - удивился Жанлен, хотя сам ощутил, как от деланного изумления по душе разлился холод. Нормальная реакция на вранье.
Но, собственно, врать-то он не собирался. Надо изображать заинтересованность, но не слишком уж сильную, не то собеседница насторожится. - А у нас в семье все убирали за собой сами. У нас были только одни мужчины: четверо сыновей и отец, а мама одна. Сейчас мы поразъехались, так что она скучает. Вышло что-то вроде семейной ссоры, мы с братом никак не решимся съездить помириться.
Сперва сочувствие, потом удивление, затем…
Да-да, Жанлен не ошибся, понимание. И не просто понимание, а понимание, можно сказать, пропущенное через фибры души. Итак, она в ссоре с отцом. Или с родными вообще. И еще что-то о матери. Промелькнуло и скрылось. Не удалось рассмотреть.
- Хорошо вам, а у нас в доме за мужчинами убирали только я и мама. Сами они никогда.
Жанлен затруднился с ответом. Ведь отношение к семье еще не удалось установить. Если отрицательное, то нужно лишь слегка подтолкнуть - и излияниям не будет предела. Все плохое и болезненное, копившееся годами, выйдет.
Но вот, если положительное, тот же маневр приведет к полному краху всех планов. Но, похоже, предыдущей фразы хватило.
Выдержав паузу, Ирен продолжила:
- Мы не жаловались, все-таки они работают целыми днями, а мы вроде дома, вот и управлялись по хозяйству.
- Это не довод, - возразил Жанлен, хотя она и оправдывала мужчин, но чувствовалось, что сама не согласна с этим оправданием. Это чья-то фраза, которая в доме повторялась изо дня в день, закрепилась как единственно возможное объяснение существующей несправедливости. Мужчина должен убирать за собой сам, а не оставлять ворохи грязных носков и груды немытой посуды по всему дому. Нельзя сваливать все на женщину.
Сейчас для Жанлена подобные взгляды стали нормой, а вот раньше… Отец только один раз употребил против него грубую физическую силу. Обычно все взбучки проходили в кабинете и имели чинный деловой характер. Никаких криков, никаких эмоций. Ты совершил проступок, ты будешь отвечать за него. Очень правильный метод воспитания: не расшатывает психики ребенка истериками, никакого рукоприкладства, учит сдерживаться в самых критических ситуациях и не переходить на крик. Это уже позже, когда отец постарел и сдали нервы, он не мог не кричать в определенных обстоятельствах. Например, то дурацкое объяснение в Париже в квартире Жака. Чего только они не наговорили тогда! Но в детстве - все строго, все без малейшего намека на унижение достоинства ребенка.
Отец всегда давал оценку поступкам, а не личности.
- Мне не нравятся твои отметки за этот семестр, Жанлен, ты можешь работать лучше, если захочешь. И сам это знаешь. О твоем поведении уже складывают в школе легенды. Постарайся в следующий раз вести себя лучше и об учебе не забудь. Подумай о матери. Твои успехи для нее очень важны. А пока ты наказан на все каникулы. Преподаватель латыни - три раза в неделю, права - четыре, а еще займешься физикой, геометрией…
Эти приговоры не подлежали обсуждению.
Можно было плакать, спорить, взывать к жалости - бесполезно. В конце концов Жанлена выставили из этого чертова пансиона, кстати вместе с Жаком. Они вдвоем учудили такое… Но даже за столь ужасные вещи отец их не тронул в прямом смысле слова. А вот за неубранную комнату… И не так уж важно это было. Жанлен сделал вид, что просто забыл. Он не видел вернувшегося раньше с работы отца, вечером ждали гостей. Мать сразу поняла, куда так торопится сын - поскорее улизнуть из дома, потом ведь будет не до уборки.
- Жанлен, вернись, - сказала она, не повышая голоса.
Мальчик отлично слышал, а мать отлично знала, что ее услышали. Но ведь матч с другой школой вот-вот должен был начаться. Да, нельзя оставлять комнату неубранной, ведь люди придут. Но игра… И Жанлен впервые в жизни не послушался матери. За что в доме полагалась страшная кара. Перечить отцу - другое дело.
Мужчины всегда должны разбираться сами, но вот улизнуть от матери!
- Жанлен! - Она предприняла последнюю попытку спасти его. Ведь при разговоре присутствовал глава семейства, которого мальчик просто не заметил. Мать не расскажет. Она сама уберет комнату, может отчитает его потом, но это ерунда.
Пока в доме были гости, Жанлен по возвращении ничего не заметил, довольный своей аферой. Но, когда последняя машина отъехала от подъезда, отец неожиданно переменился. Он не позвал сына в кабинет, он его туда затащил.
Это был первый и последний раз, когда ребенок в семье Тартавелей подвергся унизительному наказанию. Жанлену было тогда одиннадцать.
С тех пор слово матери стало для него законом.
Ирен медленно потягивала кофе, наслаждаясь каждым глотком. Что бы еще такое спросить.
Девушка глядела на свои колени, и пауза ее, казалось, совсем не тяготила.
- Вы, наверное, много знаете… - Она произнесла это чуть ли не шепотом и с каким-то немым благоговением. - У вас столько книг…