Тут она почувствовала, как кто-то, скорее всего, Жак, который и связывал ее, потянул за веревку, стягивавшую лодыжки.
Ощутив некоторую свободу, она стала надеяться на спасение.
Что, если пнуть его ногой?
Но она ничего не видит, поэтому наверняка промахнется, и ее снова свяжут.
Кто-то из грабителей, кажется, Эйб, поднял ее на руки и понес из стойла во двор.
Лошадь маркиза, очевидно, уже вывели.
Эльмину усадили в седло.
- Езжай позади нее, Берт, - велел Эйб, - а если тебе все это надоест, можешь сбросить ее в кусты, как только мы уедем подальше отсюда.
- Она все равно нас выдаст, - ответил Берт.
Возникло молчание, потом Эйб сказал:
-Ты прав! Лучше дотащить ее до моря и там сбросить со скалы. Тогда она сможет говорить только с рыбами!
Он хихикнул, оценив собственную шутку, но не мог смеяться громко, опасаясь быть услышанным.
Он ушел назад к стойлам.
Потом раздался стук копыт, и Шалом вывели во двор.
До Эльмины донесся шепот Эйба:
- Поторапливайтесь! Пора ехать!
Девушка почувствовала, как Берт забрался в седло позади нее, натянул поводья и резко рванул ее к себе.
Она с трудом удерживалась в седле, понимая, что легко может из него выпасть и пораниться.
Поэтому как можно сильнее коленками сжала бока лошади, обрадовавшись, что на ней были панталоны вместо юбки, в которой легко ехать только в дамском седле.
Они медленно тронулись со двора.
Кажется, впереди на Шалом ехал Эйб, француз же следовал за ним.
Не в силах уснуть, маркиз вспоминал о прибытии арабской кобылы и о минувшем дне, проведенном вместе с Эльминой.
Каждый вечер, укладываясь спать, он волей-неволей перебирал в памяти их разговоры, все больше изумляясь живости ее ума.
Он постоянно удивлялся разнообразию ее интересов и степени знаний, которые демонстрировала эта юная девушка во время их бесед.
В сущности, теперь он уже не сомневался, что священник не льстил Эльмине, признавая за ней способность легко получить степень, если б она могла учиться в университете.
Маркиз в отличие от большинства своих сверстников и сам любил получать знания.
Во время учебы в Оксфорде он выделялся своим трудолюбием и любовью к спорту.
Принимая участие в состязаниях, он стал членом Баллингдонского клуба, хотя, к сожалению, пил намного больше, чем следовало.
Впрочем, он располагал к себе наставников упорством в постижении наук.
В Оксфорде же он научился брать себя в руки и ценить время столь высоко, что каждую минуту старался тратить его с пользой для себя.
Однако вскоре он обнаружил, как мало ценятся его знания в высшем свете.
Они не приносили никакой отдачи. И если беседа в Букингемском дворце была скучна и банальна, то же самое наблюдалось и на большинстве званых обедов, устраиваемых в домах аристократов.
Бывали, впрочем, исключения, и, приняв наследный титул, он в первый же год стал проводить время в обществе старших и более умных женщин - просто с ними ему было интереснее.
Они, в свою очередь, сразу отмечали, что своими умственными способностями он явно отличается от сверстников.
Ну а потом он попал в любовные сети сначала одной прекрасной дамы, затем другой.
Все это были замужние особы, старше его на несколько лет.
От них он многое узнал о любви. Но любовь для этих женщин означала потворствование их желаниям и имела мало общего с сердечной привязанностью, или, как определила бы Эльмина, чувство редко затрагивало их души.
Повзрослев, маркиз стал предпочитать дружбу с теми, кого можно было назвать государственными деятелями, особенно в области внешней политики. Среди его гостей нередко появлялись иностранные послы, представлявшие интересы своих стран в Лондоне.
По крайней мере раз в месяц он давал званый обед в своем лондонском доме на Парк-Лэйн, куда вообще не приглашались дамы, и беседа проходила на достойном интеллектуальном уровне.
Как ни странно, пообщавшись с Эльминой всего неделю, маркиз понял, что девушка, ставшая его женой, не попала бы впросак ни на одном из его званых обедов, пусть это и казалось на первый взгляд совершенно невероятным и абсурдным.
Однако можно было нисколько не сомневаться, что она сумеет легко поддержать беседу с его высокообразованными гостями, независимо от предмета обсуждения.
Он затруднялся вспомнить хотя бы одну женщину в своем окружении, с которой беседовал на равных, разве только его давнишние знакомые дамы, с которыми он общался по окончании Оксфорда.
Его поражало, что, вступая с Эльминой в словесные баталии, он часто вынужден был либо признавать ее равной в споре, либо соглашаться с ней во всем, так как она своими доводами "клала его на обе лопатки".
Он не забыл урок, преподанный ею в первую ночь после свадьбы.
Что касается карате и джиу-джитсу, маркиз с удовлетворением отмечал, что его мастерство растет день ото дня и Чанг, истинный знаток этого дела, несомненно, доволен его успехами.
- У вас природный дар, ваша светлость, - отметил он сегодня после занятий. - Приятно заниматься с таким сильным, выносливым и сообразительным учеником, как ваша светлость!
- Спасибо, - обрадовался похвале маркиз.
Фалькон действительно нравился Чангу; он не подвергал сомнению заповеди учителя, необходимые для понимания научных и духовных основ этих физических упражнений.
Он с удовольствием постигал специальную технику дыхания и принимал то, на чем твердо настаивал Чанг: карате начинается и заканчивается вежливым отношением к противнику.
Эльмина удивлялась искренней готовности маркиза поклониться своему противнику до начала поединка и тому, как он благодарит его по окончании боя. Лошадь, на которой сидела Эльмина, все дальше и дальше уходила от Фалькона, но девушка теперь уповала на мысленное обращение к маркизу на расстоянии.
Чанг учил обоих, что за каждым их ударом, за каждым движением в борьбе должна стоять мысль.
Надо думать, и тогда легко будет предугадать действия противника.
Карате - это не столько и не только борьба, в его основе лежит вера в силу разума, в действенность человеческой мысли.
Теперь Эльмина, испуганная, отчаявшаяся и беспомощная, молилась в надежде донести до маркиза весть о страшной опасности, в которой она оказалась.
Перед лицом смерти, думая, что никогда больше ей не доведется его увидеть, она в отчаянии звала на помощь.
Казалось, этот трепетный зов исходит от каждой клеточки ее тела, каждого пульсирующего нерва.
"Помогите мне! Спасите меня!" Отправляя стрелы своих мыслей, она не забыла и о Чанге, пытаясь быть услышанной им тоже.
Маркиз зажег свечи у изголовья кровати: не в силах заснуть, он решил немного почитать.
Ничего не сказав Эльмине, он взял из библиотеки книгу о буддизме.
Нечто в ее словах подсказало ему, что буддизм тесно связан с восприятием карате и она многое постигла именно благодаря изучению буддизма.
Фалькону давно не приходилось читать столь серьезные книги, поэтому он не торопился и очень медленно вникал в смысл каждого предложения, ничего не оставляя без внимания, даже пытался находить чуть ли не в каждом слове тайное значение.
Но почему-то ему все время виделось лицо Эльмины - ее образ мешал ему сосредоточиться на чтении.
Каждый день он задавал себе одни и те же вопросы.
Отчего ей все удается? Почему она не походит ни на одну знакомую ему женщину?
Ее волосы, глаза, рисунок губ не просто казались ему необычными, но красивыми.
Олстон не мог не думать о ней.
Он гадал, произведет ли ее появление фурор в Лондоне.
Способны ли светские львы и львицы оценить мягкую, нежную и неброскую внешность Эльмины?
Вскоре он понял, что не только красота девушки заставляла его думать о ней непрестанно.
Все было значительно глубже.
Он никогда не встречал женщин, в которых высокий интеллект сочетался бы с такой яркой индивидуальностью.
А сама Эльмина либо не осознавала этого, либо не придавала этому значения.
Может быть, в силу своей молодости, неопытности или застенчивости.
Сначала он думал, будто ее скромность и якобы безразличие к своим достоинствам являлись хорошо продуманной линией поведения.
Но позднее осознал - такое поведение попросту естественно для нее.
Оно возникло еще тогда, когда девочку не замечали рядом с двумя красивыми старшими сестрами.
Возникло оттого, что Эльмину, по ее собственным словам, никогда и никто не любил.
Мысли о ней так или иначе не покидали его все дни напролет.
А вечером ему все сложнее удавалось сдерживать себя, чтобы не зайти к ней в спальню.
И хотя он убеждал себя, будто хочет только продолжить разговор, ему было ясно - он желает большего.
- Проклятье! Это уже за гранью возможного! - внезапно вслух произнес он, резко захлопнув книгу.
В тот миг, когда он подумал, не станет ли возмущаться Эльмина, если он разбудит ее, раздался стук в дверь.
Сначала он решил, что это ему показалось, но стук повторился снова.
- Войдите!
Маркиз и представить не мог, кому понадобилось тревожить его в столь поздний час.
Дверь открылась, и на пороге он увидел своего учителя.
- Что случилось, Чанг? - удивился он. - Что-то не так с лошадьми?
- Быть может, ваша светлость, моя не знает. Но я думаю, хотя могу ошибаться, тогда покорнейше прошу прошения, ее светлость зовет.
- Ее светлость зовет? - отчетливо повторил за ним маркиз. - Но я ничего не слышал!
Чанг продвигался внутрь комнаты, скрестив перед собой руки, с прижатыми к бокам локтями и низко кланяясь.
- Господин хозяин, простите вашему жалкому слуге его бестактность, но моя слышит зов моей госпожи, боюсь, опасность.
Как всегда, когда Чанг волновался, его английский становился больше похож на китайский по конструированию фраз.
Секунду маркиз колебался, не понимая, есть ли смысл в речах слуги.
Вместе с тем в поведении Чанга было нечто такое, что по крайней мере безошибочно свидетельствовало о его искренности, если не о чем-то большем.
- Сейчас мы убедимся, прав ты или нет, - сказал маркиз.
Он встал с кровати и не одеваясь прошел к двери, ведущей в смежную комнату - спальню Эльмины.
Он тихонько приоткрыл дверь, стараясь не шуметь, чтобы не потревожить девушку.
Он даже не подумал, что, если Эльмина спит, в комнате должно быть темно, но, увидев зажженную свечу подле кровати, почувствовал неладное.
Тут он увидел пустую кровать с наброшенным покрывалом.
Окинув взглядом комнату, заметил ночную рубашку, оставленную возле платяного шкафа.
Теперь он убедился в правоте Чанга.
Когда он вернулся к себе в спальню, тот уже доставал из шкафа его одежду.
Маркиз в отчаянии искал ответа на вопрос, что могло произойти.
Но если, как утверждал Чанг (хоть это и казалось невероятным), Эльмина попала в беду, так или иначе ее надо было спасать.
Торопливо одеваясь и наскоро заматывая шелковый шейный платок, словно это был шарф, маркиз почувствовал, какое значительное место стала занимать в его жизни Эльмина, хотя до сих пор не признавался в этом даже себе самому.
По правде говоря, теперь ему казалось, будто он уже целую вечность любит ее.
И это чувство вовсе не походило на простое желание обладать ею как женщиной.
Глава седьмая
Как только маркиз и Чанг достигли конюшен, Хагсон уже бежал им навстречу.
- Ваша светлость, я только что собирался искать вас! - нервно прокричал он. - Кто-то выкрал арабскую кобылу и еще двух наших!
Он с трудом переводил дыхание и выглядел потерянным.
Маркиз зашел осмотреть стойла, а Хагсон следовал за ним бормоча:
- Они оглушили двух парней, тех, на страже, ваша светлость. Мой младший сынок видел их из окна.
Маркиз приблизился к пустому стойлу Шалом, а Хагсон все продолжал рассказывать:
- Он проснулся от шума, который они наделали, и он говорит, когда они отъехали от конюшни, там среди них был маленький мальчик, завернутый в попону!
Маркиз внезапно замер.
- Мальчик? - с сомнением переспросил он.
- Мой сын говорит, на нем были легкие брюки, ваша светлость!
Фалькон на миг задумался, как ему поступить. Чанг, вошедший в пустое стойло, воскликнул:
- Эти воры - французы, ваша светлость!
- Откуда ты знаешь? - резко спросил маркиз.
Чанг показал веревку, которую грабители сняли с лодыжек Эльмины.
- Во французских конюшнях обычно завязывают узлы именно таким образом, ваша светлость. Англичане так не делают!
Маркиз обернулся к Хагсону.
- Как давно твой сын видел уходящих людей?
- Не так давно, ваша светлость. Не больше десяти минут назад.
- Седлай Самсона!
Приказ прозвучал в конюшне подобно выстрелу. Пока маркиз говорил, Чанг побежал к следующему стойлу и начал седлать другую лошадь.
Он сделал все так стремительно, что оказался во дворе прежде, чем Хагсон подвел оседланного Самсона к маркизу и тот вскочил в седло.
- Бери своих людей, Хагсон, троих, - велел он, пришпоривая коня, - и следуй за мной!
Он, как и Чанг, понимал: если воры имели намерение сбыть кобылу во Франции, то они поскакали в ближайший порт на южном побережье.
Видимо, они проедут через парк по трассе для галопа и далее в долину, где маркиз устраивал скачки с препятствиями.
Зная, каких лошадей украли воры, он рассчитывал, что Самсон будет в состоянии настигнуть их.
Кроме того, похитители везли Эльмину, хотя больно было об этом думать.
Похоже, она застала их за кражей. И скорее всего, оглушив ее, как и дежурных конюхов, они захватили девушку с собой.
Он представлял, какой ужас она должна была испытывать, но больше всего страшило, что воры могли ее ранить или даже убить.
Маркиза не покидало чувство, что, если потеряет Эльмину, он лишится чего-то столь драгоценного, уникального и необычного, что никто и ничто не сможет когда-либо возместить такую потерю.
"Как я мог допустить это?" - терзал он себя. Ему следовало все предвидеть, а не проявлять такую непростительную небрежность.
Ведь после газетной шумихи вокруг его приобретения арабская кобыла становилась объектом особого внимания со стороны его соперников по скачкам.
Это казалось невероятным, но теперь, когда он думал о случившемся, ему вспоминались подобные истории, происходившие пусть и не со столь важными персонами, как он.
Цыгане воровали лошадей и изменяли их внешний вид, дабы обмануть покупателей и публику.
Этих лошадей бывало записывали в забегах как новичков и ставили на них значительно больше чем на скачках, где те побеждали прежде.
Но он не мог припомнить, когда последний раз владелец, занимавший такое же положение в обществе, терял бы лошадь, столь великолепную или столь ценную, как Шалом.
Он приходил в ярость от мысли, что история эта будет вынесена в заголовки газет, популярных среди любителей скачек.
Но все это теряло свою важность в сравнении с пропажей Эльмины.
Главное сейчас - найти Эльмину и вырвать ее из рук злоумышленников.
Они достигли границы парка, и, когда выехали на трассу для галопа, маркиз послал Самсона вперед, хотя огромный жеребец и не нуждался ни в каком посыле.
Следовало наверстать упущенное время, но Фалькона очень интересовало, о чем думает Чанг, едущий позади него.
Сомнений не было - Эльмина призывала его на помощь концентрацией мысли, чему ее научили на уроках карате.
"Черт возьми! - все больше свирепел маркиз. - Я убью этих дьяволов за то, что они с ней сделали!"
Эльмине было крайне сложно ехать вниз по склону, начинавшемуся сразу за трассой для галопа.
Так как руки ее были связаны, она с трудом ухитрялась держаться в седле, сжимая коленями круп лошади, но ей совсем не удавалось не клониться всем телом вперед.
Только рука Берта, придерживавшая ее за пояс, спасала от удара лицом о шею лошади или падения из седла.
Берт то ослаблял захват, то грубо дергал ее назад, причиняя боль.
Когда они подъехали к низине, он сказал:
- Так не может больше продолжаться! Если хочешь тащить эту женщину с собою, сажай ее на свою лошадь!
Никто ему не ответил, и он добавил:
- Из-за нее мы едем медленнее, а это небезопасно.
- Они нас не поймают! - заявил Эйб.
- Еще бы! - вскричал Берт. - Но было бы лучше прикончить ее. Ведь ты же захватил с собой пистолет!
Он сделал движение, словно хотел попридержать лошадь.
- Не здесь, ты, дурак! - одернул его Эйб. - Впереди река, через нее мы переправлялись по пути сюда. Можно сбросить ее тело там, и, десять к одному, они не найдут ее до того, как мы уйдем в море.
- Хорошая мысль! - кивнул Берт,
С этими словами он послал свою лошадь вперед, хотя они уже и так ехали быстро, и Эльмина подумала, что ее последняя надежда умерла.
Она не пыталась ни кричать, ни сопротивляться, так как знала: все ее мысли должны быть сконцентрированы на обращении к маркизу и Чангу - она предупреждала их, что попала в беду.
Теперь она знала - они найдут ее мертвой.
Будет ли маркиз сожалеть о ее смерти или сразу найдет утешение в объятиях леди Карстэйрс и забудет свою злополучную жену?
"Спасите меня! Спасите меня!" - молча взывала она, понимая, что, как бы громко ни закричала, ее крик заглушит толстая попона.
Она вспомнила речной поток в низине, где маркиз проводил скачки с препятствиями.
Хотя вода зимой стояла здесь высоко, в это время года река так мелела, что едва прикроет ее тело, и первый же путник, пересекающий поток, легко заметит его, плывущее по воде.
Но к тому времени она будет уже мертва - какая тут польза от ее обнаружения!
Вновь она отчаянно взмолилась, чтобы маркиз пришел ей на помощь.
"Я люблю вас! Люблю! - кричало ее сердце. - Теперь вы никогда и не узнаете ни о моей любви… ни о том, как все эти годы я думала и мечтала только о вас!.."
Потом она стала убеждать себя, что, даже если б он и знал обо всем, для него ее чувства ничего не значат.
Ну почему она возводила барьеры между собой и мужем!
По крайней мере могла бы позволить ему поцеловать себя хоть однажды!
Тогда сейчас, перед смертью, ей было бы о чем вспомнить.
Она почувствовала, как лошадь под ней сбавила ход.
"Спасите меня! Спасите меня!" - содрогалась она каждым нервом.
И тут в кромешной темноте перед ее глазами словно наяву возникло красивое лицо маркиза, а рядом с ним она ощутила присутствие Чанга и тоже смогла увидеть его.
Несомненно, Чанг был прав: мысль человека важнее всего на этом свете.
Если правильно сконцентрироваться и сосредоточить силу мысли в нужном направлении, для нее не существует никаких преград.
"Спасите меня! Спасите меня!" - снова взывала она.
Но Берт опять натянул поводья.
Было уже слишком поздно.
Он слез с лошади и потянул девушку из седла.
- Ничего себе река! - возмутился он. - Да это какой-то ручей. И как мы с ней обойдемся?