Затем помог ему подняться и залезть в телегу, так как беспомощный здоровяк, казалось, вообще не в силах был стоять самостоятельно.
Разобравшись с хозяином, Чанг подошел к усталому и испуганному коню, приласкал его и поговорил с ним.
Потом сурово наказал побитому торговцу, получившему хороший урок, не понукать животное, и выпустил повозку со двора.
- Как это у вас получилось? - спросила Эльмина.
Чанг улыбался, глядя на ее удивленное лицо.
- Это - карате, моя госпожа.
- А что такое карате? Расскажите! - попросила девушка.
С этого все и началось.
Чанг обучал ее не только особому способу защиты, если возникнет в ней необходимость, но и новому образу мыслей.
Именно Чанг объяснил ей, что борьба без оружия получила свое развитие и в Индии, и в Китае еще раньше возникновения Бодхидхармы в Китае, то есть до 520 года нашей эры.
Эльмина проявила к истории такой интерес, что он стал рассказывать, как один индийский монах, третий ребенок короля, оказался блестящим учеником Дзен.
Он создал храм, где монахам преподавали специальную технику дыхания, которая являлась основой легендарной системы борьбы без оружия и концентрации умственной энергии.
От Чанга девушка узнала, как буддисты вдохнули жизнь в кунг-фу и как в течение столетий монахи в Китае и Японии изучали кемпо.
Это все настолько очаровало ее, что она загорелась желанием научиться приемам обороны, чтобы применить их в случае необходимости.
Чанг с удовольствием стал учить ее.
В конечном счете они нашли способ проводить свои занятия, не привлекая ничье внимание.
Поскольку дом был огромный, супруги Уорнборо пятнадцать лет назад закрыли самый верхний этаж под крышей.
Этот чердачный этаж состоял из маленьких и неудобных помещений, где когда-то ночевали слуги.
Без особых проблем горничных перевели этажом ниже, нянек на два этажа, а других слуг разместили на первом этаже рядом с кладовой.
Больше никто никогда не поднимался в чердачные комнаты, поэтому Чанг спокойно прибрался в самой большой из них и поднял наверх множество старых матрацев, благодаря которым Эльмина падала без всяких последствий.
В забытом шкафу девушка нашла пару длинных черных брюк, похожих на рейтузы, которые в молодости носил отец.
Они были введены в моду Георгом IV, когда он был еще принцем-регентом; изготавливались они из какого-то шерстяного материала, плотно облегавшего ноги и бедра.
Она сделала себе тунику, как у Чанга, из куска черного атласа, который мама отдала на выброс.
В этом наряде ей стало легко выполнять все движения карате, хотя графиня наверняка пришла бы в ужас, встреть она случайно дочь в таком виде.
Эльмина с Чангом проводили часы за тренировками, и никто не имел ни малейшего представления, чем они заняты.
Наконец учитель с удовлетворением отметил, что она не просто способная ученица.
Отныне девушка была в состоянии позаботиться о себе, и не всякому удалось бы напасть на нее безнаказанно.
Она по-прежнему, как и в начале их пути к знания м, проявляла большой интерес к самому захватывающему и пленительному образу мысли, известному только на Востоке.
От Чанга она многое узнала о буддизме и закрепила свои познания, читая книги по этой теме, - она либо находила их в библиотеке Уорн-парка, либо получала их из Лондона.
Чанг научил ее понимать Дзен-буддизм, а также философию Конфуция.
Чанг научил ее верить в свою карму, ибо сам верил в нее.
Это была странная учеба для девочки, которой не исполнилось еще восемнадцати.
Поднимаясь теперь по заброшенной черной лестнице на чердак со своими черными панталонами и туникой в руках, она думала: все, что она узнала от Чанга, было, несомненно, какой-то частью ее кармы.
И каким-то неведомым образом - она еще не разобралась, каким - все было связано с ее замужеством и маркизом Фальконом.
Глава третья
Маркиз возвратился домой в превосходном настроении.
Королева поздравила его с предстоящим браком, и он получил место шталмейстера Ее Величества.
Ему также обещали выделить довольно крупную сумму на реконструкцию королевских конюшен, и он уже решил, без каких лошадей можно будет обойтись, когда он доставит туда новое пополнение.
По его замыслу, как нынешние, так и будущие обитатели стойл должны соответствовать чести, выпавшей на их долю.
Ведь эти лошади предназначались для обеспечения верховых прогулок самой королевы, а также для участия во всех важнейших государственных мероприятиях.
Эти заботы поглощали не только время, но и все мысли маркиза, и леди Карстэйрс утверждала, что он пренебрегает ею.
- Вовсе нет, - отвечал он на ее жалобы, - но мне столько всего предстоит сделать! Вы должны понять, что, когда речь идет о серьезной работе, женщина должна отойти на второй план.
Сафайра готова была взвыть от ярости, услышав подобные заявления, но ей удалось сдержаться. Она лишь спросила:
- Как можете вы говорить мне такие ужасные, противные, отвратительные слова? Я просыпаюсь с мыслью о вас, я мечтаю о вас всю ночь напролет, когда вас нет рядом со мной!
Она говорила ласково и вкрадчиво, но иного голоса и иных слов маркиз вовсе не ожидал от нее, так что не придал этому никакого значения.
Ну а поскольку ее муж отсутствовал и в эту ночь, вместо лишних споров и препирательств маркиз доставил ей блаженство, и она была счастлива до самого рассвета, пока он не покинул ее.
Но она была бы ужасно оскорблена, если бы знала, что по дороге к своему дому, расположенному всего через две улицы, маркиз уже и не думал о ней, а опять с головой погрузился в лошадиные проблемы.
Завтра, вернее, уже сегодня, он отправляется в Фалькон, чтобы увидеть лошадей, которых этими днями приобрел для своих собственных конюшен.
А о том, что нынче вечером ему предстоит отобедать у графа Уорнборо, дабы познакомиться со своей будущей супругой, маркиз вспомнил лишь в ту минуту, когда уже подходил к дому.
Мысль о предстоящей формальности вызвала у него такую тоску, что он предпочел бы остаться дома, где его ждала масса важных дел.
Но они с графом уже успели обменяться по этому поводу множеством посланий.
К тому же он решил для себя, что, как только все будет улажено и назначен день свадьбы, он сможет забыть о постороннем и всецело сосредоточиться на королевских конюшнях - это было самое важное.
Маркиз не удивился бы, доведись ему узнать, какой переполох и возбуждение царили в Уорн-парке в связи с его приездом.
Графиня раз двенадцать вызывала повариху для переговоров и без конца вносила очередные изменения в меню.
Миссис Оливер, прослужившая на кухне больше двадцати лет, давно определилась со всеми блюдами для предстоящего обеда, поэтому легко и просто соглашалась во всем со своей госпожой всякий раз, как та ее вызывала.
Сама же продолжала готовить, не отступая от собственного первоначального плана.
Графиня послала в Лондон за несколькими платьями для Эльмины, объяснив дочери, что придется обойтись ими, пока не определится дата свадьбы и можно будет самим съездить в Лондон для приобретения приданого.
И хотя графиня ни словом не обмолвилась на сей счет, вся эта суета и слишком явное нервное возбуждение матери не оставляли никаких сомнений у Эльмины: графиня Уорнборо волновалась, что ее дочери придется соперничать с красавицами, с коими маркиз и сейчас еще проводит время.
Девушка уже сама давно поняла эту проблему и знала гораздо больше о традиционном женском окружении маркиза, нежели отец или мать вообще могли предположить.
Маркиз был не только самой важной, но и самой колоритной фигурой округи, а потому, как и в любой другой сельской местности, он неизбежно являл собою предмет обсуждения всеми и каждым.
Не только их соседи, но и деревенские жители, и слуги постоянно говорили об этом человеке, и весть обо всем сказанном или сделанном им со скоростью ветра разносилась по округе, переходя из уст в уста.
Так случилось, что дворецкий из Фалькона приходился родственником горничной, давно служившей у графини.
В свои свободные дни она регулярно навещала мать дворецкого, жившую там же, а та, как было известно Эльмине, слыла самой заядлой сплетницей в деревне.
Таким образом девушка многое узнала от горничной своей матери, но еще больше, когда побывала в Фальконе, - туда она отправилась сразу же, как только узнала об отъезде маркиза в Лондон.
На пороге конюшни Эльмина по выражению лица Хагсона поняла, что он уже знает о предстоящей женитьбе на ней маркиза, и это еще раз подтверждало, что совершенно невозможно ничего скрыть от слуг.
Хагсон легко мог услышать какой-нибудь разговор маркиза, а может быть, это камердинер хозяина, повсюду его сопровождавший, привез из Лондона последние слухи.
Или, быть может, ему самому показалось странным, что последнее время нарочные постоянно возят в Уорн-парк письма от маркиза, и, просто сопоставив все факты, он пришел к такому выводу.
Но каково бы ни было объяснение его осведомленности, Эльмина поняла - он все знает.
И теперь, переходя, как обычно, от стойла к стойлу и останавливаясь, чтобы с восхищением полюбоваться новыми лошадьми да потрепать по холке старых знакомцев, с которыми уже успела подружиться, она впервые почувствовала образовавшийся вдруг между нею и Хагсоном некий барьер, который никогда прежде не ощущался.
Девушка надеялась, что это вовсе не предзнаменование перемен, ожидавших ее в будущем, - ведь она успела оценить дружеские отношения, которые установились у нее с работниками Фалькона, и не имела никакого желания разрушить их.
Так или иначе, Эльмина пустила в ход навыки, приобретенные с помощью Чанга, и внутреннее чутье, которое он помог ей развить в себе, и ей удалось вернуть отношения с Хагсоном на тот уровень, на котором они находились прежде, чтобы он не думал о ней как о своей будущей хозяйке.
То же самое произошло с домоправительницей и ключником.
Дворецкий был перед ней в долгу, так как девушка приносила ему особенные травяные настойки, которые помогали при ревматизме; графиня готовила их по старинным рецептам их знаменитой бабушки.
Но не только слуги - даже сам дом почему-то казался в чем-то совсем другим.
Выходит, теперь она не просто восхищается им, но смотрит на него как на свой будущий дом и сама отныне становится частицей этого дома.
Разве могло быть на свете что-нибудь, чудеснее этого!
Ей представится возможность перечитать все книги в библиотеке, наслаждаться созерцанием картин и других сокровищ в доме всякий раз, когда она только этого пожелает.
Но ведь все принадлежало человеку, за которого ей предстоит выйти замуж.
И чем больше Эльмина думала о маркизе, тем больше понимала: каким бы роскошным ни казался этот брак, ей не уйти от проблемы, которую ей предстояло преодолеть, а проблема эта была не из легких.
Наконец она спрятала свою гордость подальше и как-то после интенсивных занятий с Чангом уселась на мат, скрестив ноги, и обратилась к учителю:
- Мне надо поговорить с вами!
Чанг сел в той же позе лотоса, с прямой спиной и скрещенными ногами.
Он, естественно, был из числа посвященных в историю странного сватовства маркиза, и во взгляде его светилось понимание и сочувствие.
Не успела она собраться с мыслями, как он заговорил сам.
- Не надо волноваться, моя госпожа. Правильные мысли рождают правильные поступки и ведут к правильным событиям. Все становится на свои места.
Эльмина кротко вздохнула.
- Это звучит слишком просто, но, признаюсь, я взволнована. Вы знаете, Чанг, сколь властен и исполнен ощущения собственного величия этот человек. Разве сможет он когда-либо почувствовать ко мне обычный человеческий интерес?
Этот вопрос неотступно мучил ее каждый раз, когда она ночью оставалась одна в своей комнате.
Эльмина была достаточно умна, чтобы понимать: она всегда уступала в привлекательности двум своим красивым сестрам, Мирабель и Дирдрей, и не слишком высоко ценила свои женские достоинства.
Она выросла с сознанием того, каким жестоким разочарованием для отца стало ее появление на свет.
Пытаясь найти хоть какое-то утешение, граф всегда обращался с ней, как будто она была мальчиком.
Он брал ее во все свои верховые поездки, говорил с ней о проблемах управления поместьем и даже разрешал ей стрелять вместе с ним, когда рядом никого не было, стараясь хоть как-то восполнить то, чего лишился из-за "ошибки природы".
Но он не любил ее, и тем более никогда не восхищался ею так, как восхищался Мирабель.
Отец лишь мирился с обществом младшей дочери - другого выбора у него не было.
Когда родился Дезмонд и Эльмина увидела взгляд графа, устремленный на сына, она испытала неизъяснимое страдание.
Ей хотелось умолять отца оставить хоть немного любви и на ее долю, ведь он значил в ее жизни слишком много.
Но уже тогда девочка поняла горькую истину: никто, как бы он того ни желал, не в состоянии обратить на себя любовь другого человека или, как случилось с ней, заставить себя отвернуться, когда твое чувство уже стало обузой для любимого человека.
Поэтому Эльмина старалась убедить себя в своей удаче.
Ей посчастливилось столько времени проводить с отцом, и у нее впереди все еще оставалось несколько лет до тех пор, пока Дезмонд займет ее место и в ней совсем перестанут нуждаться.
И вот словно метеор пронесся по небу - внезапно появился маркиз, и раз ни Мирабель, ни Дирдрей не хотят этого, его имя достанется ей.
Ей предстоит стать его женой.
Но Эльмина была умна и многое почерпнула из восточной мудрости, занимаясь с Чангом.
Девушку мучило, что ей самой недостаточно будет в жизни просто называться маркизой Фалькон.
Ей хотелось большего, намного большего.
Но как получить это от человека, за которого она выйдет замуж?
Все чаяния и надежды ее сводились к одному: она очень хотела того, чего никогда не имела, - она хотела любви.
Размышляя об этом, она поняла, что почти ничего не знает о любви, об отношениях между мужчиной и женщиной.
Она замечала, как по-особенному Роберт смотрит на Мирабель и каким глубоким становится голос Кристофера Бардслея, когда он говорит с Дирдрей.
То были внешние проявления глубоко запрятанных внутренних переживаний и чувств, и она могла лишь догадываться, что именно это писатели-романисты называют "страстной любовью".
"Может быть, я никогда ничего подобного не узнаю", - с тоской думала девушка.
В тот вечер, когда к обеду ожидался маркиз, Эльмина, стоя перед зеркалом в новом платье, внимательно разглядывала свое отражение.
Портнихи прислали из Лондона целых три наряда, разительно отличавшихся друг от друга.
Одно платье было из строгого белого атласа, с отделкой из розовых роз.
Мирабель в нем напоминала бы греческую богиню.
Но Эльмине показалось, что оно не подчеркнет стройность ее фигуры, никак не оттенит цвет волос и только усугубит бледность кожи.
Оставалось только гадать, почему Эльмина так не похожа на старших сестер.
У Мирабель волосы отливали золотом спелого зерна, у Дирдрей цвет волос напоминал о теплых лучах летнего послеполуденного солнца.
Но Эльмине по каким-то необъяснимым законам природы достались странные пепельно-белесые волосы, и старшие сестры часто шутили:
- Ты у нас совсем как альбинос, вот только глаза не розовые!
Время от времени казалось, будто пряди ее волос отдают серебром, и что еще удивительнее - даже при свете солнечных лучей в них не вспыхивали ни красноватые, как у Дирдрей, ни золотистые, как у Мирабель, блики.
Но поскольку никто, казалось, не проявлял никакого интереса к ее внешности, то и она воспринимала это с покорностью, а ее лошадям было и вовсе безразлично: Эльмина во время верховой езды просто собирала длинные, до пояса, пряди волос в узел на затылке.
В остальное время она укладывала их в шиньон и больше не обращала внимания на свою прическу.
Теперь же девушка задумалась, не сочтет ли маркиз такую ее прическу безобразной.
Глаза ее отражали крайнее волнение.
Кстати, и они тоже совсем не напоминали глаза сестер; при определенном освещении они казались серыми, при другом в них появлялся явный зеленоватый оттенок, что давало Дирдрей повод поддразнивать младшую сестру: якобы глаза у нее совсем как у кошки, и она должна видеть в темноте.
Но самое поразительное состояло в другом - изогнутые вверх, как у ребенка, ресницы Эльмины, бледные у основания, темнели к кончикам.
Из-за этого ее глаза казались огромными на небольшом, с тонкими чертами, личике.
Благодаря бесконечным физическим упражнениям - будь то верховая езда при каждом удобном случае либо энергичные занятия карате с Чангом - на теле у нее не было ни одной лишней жиринки.
Откровенно говоря, девушка казалась слишком уж худой и совсем не соответствовала модному стилю, введенному пухленькой, маленького росточка королевой, которая, с тех пор как вышла замуж, год от года все полнела.
Хотя никто в Уорн-парке не придавал этому значения, Эльмина тем не менее обладала уникальной фигурой и красотой, не столь очевидной и броской, как красота ее сестер, а потому не замечаемой домочадцами в течение долгих лет то ли из-за одежды, которую она носила, то ли из-за отсутствия интереса к ее особе.
Теперь же, понимая всю важность первой встречи с маркизом, она пережила много неприятных моментов.
Во-первых, когда она решила надеть то единственное понравившееся ей платье из всех, присланных из Лондона на примерку, оказалось, что именно оно с первого взгляда совсем не приглянулось матушке, которая решила сразу же вернуть его назад.
Это платье из синей, с серебряными крапинками ткани, с разбросанными по всему полю серебряными лентами напоминало Эльмине темнеющее небо, как только вместе с первыми звездами появляется на нем мерцающее свечение.
Когда девушка двигалась, серебро отражало свет, и уж, во всяком случае, вечером оно сочеталось бы с легкими серебряными бликами, которые появлялись в ее волосах от пламени свечей.
Королева установила моду на множество нижних юбок и очень узкую талию.
Покатые плечи оставались обнаженными, а изящный кружевной воротник (берта) спускался на грудь.
Воротник платья, выбранного Эльминой, был расшит серебряными блестками, в тон лентам на юбке; довольно прозрачный, он открывал линию груди, подчеркнутую синевой ткани.
- Надо сказать, на тебе оно выглядит лучше, чем я ожидала! - отметила графиня. - Но, я думаю, правильнее было бы надеть белое.
- Белое мне не идет, мама, - решительно сказала Эльмина, - но третье платье мне нравится.
Оно было из нежного материала цвета мускатных роз, любимых цветов в их саду.
Но когда девушка померила его, ей показалось, будто в нем она выглядит слишком маленькой для замужества.
Вот почему она решила надеть сегодня вечером более изысканное платье - синее с серебром.
Но и теперь, рассматривая свое отражение в зеркале, она подумала, что смотрится вовсе не как восемнадцатилетняя (восемнадцать ей исполнилось на прошлой неделе), а года на три или даже четыре моложе.