Тереза, мечтавшая о великосветской свадьбе, украсила гостиную таким количеством цветов, что было практически невозможно заметить облетевший сад за окнами. В камине плясал огонь, около которого собралось пять человек, ожидавших невесту. Дядя Саймон и тетя Флоренс, одетая в слишком тесное для нее ядовито-желтое платье, Марк, Тереза. И Гаролд, выглядевший слишком суровым для счастливого жениха, ожидающего возлюбленную.
Страх снова одолел Агнес. Тем не менее, глядя на его напряженный профиль, она внезапно пожалела, что не заказала цветок для его лацкана. Любой цветок. Не без угрызений совести Агнес подумала, что это даже не пришло ей в голову.
А Гаролд прислал ей орхидею.
Поскольку никто не заметил Агнес, она быстро ретировалась и извлекла из букета, стоявшего в столовой, розу. Прошла на цыпочках на кухню, попросила у Питера нож и отрезала большую часть стебля. Это была персиковая роза, характерный цвет. Очень живой.
Черт возьми, я не пойду под венец, как агнец на заклание, подумала Агнес, вглядываясь в плотно свернутые лепестки цветка, словно они могли ответить ей. Гаролд извинился перед Терезой. Признал, что поступил неправильно. И его страсть к ней, Агнес, превратившая ее в совсем другую женщину, не могла просто так исчезнуть. В конце концов, не он ли подарил ей орхидею? А Агнес всегда считала орхидеи очень сексуальными цветами.
Она вернулась в гостиную с высоко поднятой головой. Когда ее каблуки застучали по паркету, Гаролд обернулся. Сжимая бутон, как талисман, Агнес улыбнулась ему. Затем подошла ближе и, взявшись за лацкан, продела стебель в петлицу.
Агнес чувствовала знакомый до боли запах одеколона Гаролда. Он стоял неподвижно, глядя на нее своими непроницаемыми темно-синими глазами.
- Красивый цвет.
- Розы? Или моего платья? - спросила Агнес кокетливо, удивляясь, насколько естественно звучал ее голос.
- И того и другого, конечно, сказал Гаролд. - Ты очень красивая.
Стоя перед алтарем рядом с ним, Агнес краем глаза видела розу. Но когда клялась любить и заботиться о Гаролде, ее голос слегка дрожал, как дрожали и пальцы, когда Агнес надевала ему на палец кольцо - простое, золотое. Внутри шла надпись: "Мой третий дар тебе".
Теперь она жалела, что велела сделать гравировку.
- Объявляю вас мужем и женой, - сказал тот же самый священник, что венчал Терезу и Марка, и улыбнулся Гаролду. - Можете поцеловать невесту.
У Агнес перехватило дыхание, когда Гаролд наклонился к ней. Его губы были твердые и теплые, она вздрогнула от их прикосновения. Затем почти сразу же он снова выпрямился.
Тереза и Марк поцеловали ее. Тереза поцеловала Гаролда, Марк крепко обнял сына. Тетя Флоренс самодовольно заявила, что предсказывала этот союз:
- Я знала еще на свадьбе Марка, что ты встретил ровню себе, Гаролд. Тебе нужна женщина, которая сможет указать тебе твое место.
- Жаль, что не было органа, - заметил дядя Саймон.
Немного оживившись, Агнес взглянула на Гаролда. Дело сделано, подумала она. Я жена Гаролда. На всю оставшуюся жизнь…
Она пыталась веселиться: говорила слишком много и быстро, смеялась и ела. И в то же время пыталась понять, что же она наделала, выйдя замуж за Гаролда. Попала в роскошную, отлично обставленную ловушку? Или - совершенно случайно - открыла двери, ведущие к пониманию и любви?
Если бы только она и Гаролд полюбили друг друга… На долю секунды ей представилось подобное счастье, и она потеряла нить разговора.
- Агнес, - спросил Гаролд, - о чем ты думаешь?
Думаю, что была бы самым счастливым человеком на свете… Она покраснела и выговорила:
- П-прости, я прослушала.
Гаролд, любящий ее? Господи, где ее здравый смысл?
Агнес попыталась вникнуть в суть разговору. Затем, слишком скоро, настала пора уезжать. Марк и Тереза проводили их в аэропорт. Около стойки таможни Тереза пролила совершенно искренние слезы, а Марк грубовато произнес:
- Я рад, что ты вышла замуж за моего сына, Агнес… Будь счастлива.
Затем Гаролд и Агнес прошли дальше. Только они двое. И больше никого.
Ей в голову не пришло ни одного подходящего слова, а Гаролд все молчал, пока они шли к самолету его компании. Они поднялись на борт, соответствующим образом ответили на поздравления членов экипажа. Затем самолет покатился по бетонной полосе, дождался разрешения и взлетел.
И только тут Гаролд сказал:
- Если не возражаешь, я поработаю. Надо разобраться с кое-какими документами.
- Конечно, - ответила Агнес, откинулась на сиденье и закрыла глаза.
Она проснулась примерно за полчаса до приземления и отправилась в роскошную туалетную комнату поправить макияж. Когда вернулась, Гаролд был по-прежнему поглощен бумагами, иногда писал что-то и не обращал на нее никакого внимания. Он что, планирует проработать все четыре дня, подумала Агнес с ужасом и выглянула в иллюминатор. Солнце опускалось в сияющее великолепие хрустального моря. Цвета напоминали розу, все еще приколотую к лацкану Гаролда.
Я просто перенервничала, подумала Агнес, заметив окруженные белоснежной пеной прибоя острова, куда они летели. Затем они пересели в принадлежавший компании вертолет, который доставил их на островок, принадлежавший Гаролду.
Их уже ожидала машина. Через несколько минут она остановилась около бунгало, отделенного от курортного комплекса пальмовой рощей, высокими воротами и каменными стенами, увитыми вечнозелеными растениями. Вместе с водителем, заносившим их вещи, Агнес поспешно вошла внутрь. Ей не хотелось, чтобы Гаролд перенес ее через порог, как будто их брак был настоящим. Она не смогла бы вынести это.
Прохладный, выложенный светлыми плитами пол, нежно-зеленого цвета стены, мебель из тика и бамбука.
- Чувствуй себя как дома, Агнес, - сказал ей Гаролд. - Мне надо сделать пару звонков, а потом почему бы нам не поесть на веранде? Марта сказала, что оставит нам что-нибудь в холодильнике.
Мысли Гаролда витали где-то далеко. А совсем не вокруг нее. Чувствуя, что словно истекает кровью, Агнес ответила без малейшего следа сарказма:
- Как скажешь.
Гаролд бросил на нее острый взгляд.
- Я должен разобраться с делами, - сказал он довольно резко, - и отложить это нельзя. Но я не задержусь надолго.
- Прекрасно, раз твои приоритеты таковы.
Она вовсе не собиралась говорить этого. Гаролд нахмурился:
- На что ты намекаешь, Агнес?
- Лучше иди звонить. Не хотелось бы, чтобы наша первая ссора вставала на пути "Эванс инкорпорэйтед".
- "Эванс инкорпорэйтед" платит за все, что вокруг тебя… Или ты забыла?
- Ты не купишь меня, Гаролд!
- Хочется скандала? С удовольствием - но только после того, как позвоню. Это важно.
А я не важна.
- Отлично! - воскликнула Агнес и скинула с ног белые туфли без каблуков. - Босая, беременная и на кухне, вот где мое место. Здесь ты придерживаешься традиций.
- Пожалуй, теперь самое время объяснить тебе одну вещь, - сказал Гаролд веско. - Одно из моих неизменных правил - это никогда не позволять женщине вставать между мной и бизнесом. Никто - абсолютно никто - не может делать это. Понятно?
- Вполне! - бросила Агнес и выбежала из комнаты в одних чулках. Гаролд не последовал за ней.
В холодильнике хватило бы еды на дюжину медовых месяцев, а Агнес совершенно не хотелось есть, и она прошлась по дому. В ванной обнаружила джакузи и кипу мягких полотенец; спальня была больше ее гостиной, и кровать не уступала размерами комнате.
Агнес заглянула в столовую, которая выходила на веранду, ведущую в огороженный стеной сад.
Она слышала, как Гаролд разговаривал с кем-то по телефону. Казалось, он за тысячу миль отсюда. Конечно, ему не хотелось быть здесь, с ней. Гнев испарился, Агнес чувствовала только боль. Она вышла наружу, оставив двери открытыми. В небе сияли звезды, далекие и безразличные, как Гаролд. В воздухе был разлит сладкий аромат цветов и соленый - океана. В ночной тишине было хорошо слышно, как волны плещутся о берег.
На поверхности бассейна, гладкой как шелк, отражались звезды и неверный отблеск молодого месяца. С задней стены сада спускались соцветия бугенвиллеи. Затем Агнес увидела калитку.
Это должна была быть калитка на пляж. Она могла сбежать хоть ненадолго.
И только в этот миг Агнес поняла, как подавлял ее этот прекрасный обнесенный стеной сад. Как он походил на тюрьму. Она пробежала мимо бассейна и ухватилась за большую железную ручку. Но та не поворачивалась до конца, и калитка не открылась.
Агнес дергала за ручку снова и снова, всем своим весом наваливаясь на доски, отчаянно желая только одного - выбраться наружу. Она в очередной раз толкнула плечом упрямые створки. И только в этот миг заметила замочную скважину.
Калитка была заперта. И ключа не было.
Агнес ударила кулаком по дереву в бессильной ярости, чувствуя, что по лицу бегут слезы. Затем медленно опустилась на землю, прижимаясь лицом к доскам, и заплакала так, будто ее сердце разбили.
Гаролд попрощался безукоризненно вежливо и швырнул трубку. Как он и ожидал, напутали с поставками. И скоро, мрачно подумал Гаролд, кое-кто будет понижен в должности. Он не имел привычки возиться с безответственными людьми.
Затем засунул бумаги в кожаный портфель, швырнул пиджак и галстук на стул и решил, что ему не мешало бы выпить. Удивляясь тишине, он позвал Агнес.
Она не ответила. Дуется, раздраженно решил Гаролд. Он ненавидел, когда его отрывают от дел, и чем скорее она это поймет, тем лучше. Но, уже выходя из комнаты, заметил розу. Не совсем понимая, что делает, Гаролд вынул цветок из петлицы и поставил в стакан с водой. Затем отправился в кухню.
Там никого не было. Чемоданы Агнес стояли там, где их оставил водитель. Других признаков ее присутствия не было.
Гаролд почувствовал, как в сердце шевельнулась тревога. Она не могла пойти купаться, не переодевшись.
- Агнес! - позвал он, и ответом была лишь гулкая тишина.
Сад. Конечно. Она целый день провела взаперти и теперь отправилась прогуляться. Двери на веранду оказалась открыты, мерцала неподвижная гладь бассейна. Вода казалась бездонной, зловещей. Внезапно невыразимый ужас охватил Гаролда. А затем сердце его пустилось вскачь - у калитки он увидел скорчившуюся белую фигурку, похожую на призрак.
С ней что-то случилось… Но что?
Он промчался мимо бассейна и опустился на землю рядом с Агнес. В глаза ему бросились опущенные плечи и безвольно поникшая голова. И только тогда Гаролд понял, что она беззвучно плачет в полном отчаянии.
Гаролд на миг застыл, не зная, что ему делать. Агнес не из тех женщин, что плачут напоказ. Ее слезы были искренними. И именно это поразило его в самое сердце.
Он неуклюже обнял жену за плечи, пытаясь заглянуть в лицо. Она отталкивала его, упиралась кулаками в грудь. Волосы закрывали лицо.
- Уйди, уйди и оставь меня в покое…
- Агнес, что случилось?
Гениальный вопрос, Гаролд. Неудивительно, что ты глава компании! - подумала она и вывернулась из его рук.
- Зачем я только встретила тебя! Господи, что же мы наделали? Нам не следовало жениться!
Ее слова были так же ядовиты, как иглы морских ежей. Агнес не хотела выходить за него замуж. Меньше чем через восемь часов после свадьбы она плакала, потому что поняла, что совершила ужасную ошибку.
Он настоял на браке. Отмел все ее возражения и сомнения. Получил ее на своих условиях, как и всех женщин. Но в первый раз победа обернулась крахом.
Что толку быть женатым на Агнес, если брак для нее - клетка, о прутья которой она билась в безумной жажде свободы?
И что с того, что клетка золоченая? Агнес не нужны его деньги. Она слишком независимая, слишком отважная, слишком… слишком Агнес, подумал он с болью. Только вот сейчас она не выглядела ни независимой, ни отважной. Она выглядела сломленной.
Сломленной. И сделал это он, Гаролд Эванс. Приручил ее, как и обещал.
И что теперь? Изобрести международный кризис и улететь в Лондон? Или сказать, что все будет хорошо? Ну же, Агнес, выпей пару таблеток аспирина и ложись в постель!
Постель. Он не мог позволить себе думать об Агнес в постели. Только не сейчас.
Затем мысли Гаролда приняли другой оборот. Разве не мечтал он, чтобы хоть одна женщина полюбила его самого, а не его деньги? Увидела в нем человека, а не миллионера? Агнес плевать на его богатство. Значит, пришло время показать ей человека, которого он прятал, сколько себя помнил.
Но действительно ли он этого хотел?
10
Гаролд глубоко вздохнул, положил руку на плечо Агнес и выговорил:
- Мне больно видеть, как ты плачешь… Что мне сделать, скажи?
Она ударила ладонью по калитке.
- Ты ничего не можешь сделать. Слишком поздно, неужели не ясно?
Обручальное кольцо, надетое им, холодно сверкнуло на пальце. Молясь, чтобы Бог даровал ему мудрость, Гаролд произнес:
- Я отнесу тебя в дом. Ты примешь горячую ванну, а потом я покормлю тебя овсянкой. С изюмом, сливками и горой сахару. Успокаивающая еда. Никогда не поздно поесть овсяной кашки, Агнес.
Она вытерла лицо ладонью и с укором взглянула на него.
- Овсяная каша?! Я говорю тебе, что мы совершили страшную ошибку, а ты твердишь мне о какой-то каше?
Чувствуя, как слова застревают в горле, зная, что делает то, чего прежде не делал, Гаролд сказал:
- Когда Рейчел наказывала меня, а я не понимал за что - это было еще до школы - наша экономка, миссис Томпсон, кормила меня овсяной кашей со сливками у себя в домике и позволяла погладить ее таксу. - Гаролд бросил взгляд поверх Агнес в темноту ночного сада. - Это была на редкость уродливая криволапая собака по имени Красотка, и я очень любил ее. Рейчел потом задавила ее возле дома. Сказала, что случайно.
- Ох, Гаролд…
- Не могу видеть, как ты плачешь, - повторил он.
- Ты рассказывал кому-нибудь про Красотку? - шепотом спросила Агнес.
- Конечно нет. С чего бы?
- Спасибо, что рассказал мне.
Он потер подбородок, чувствуя, как напряжено все его тело.
- Овсянка, Агнес. Лучшее, что могу предложить.
Она улыбнулась, увидел Гаролд с облегчением. Очень нежно он стер слезы с ее щек.
- Я очень хорошо готовлю овсянку. Единственное в кулинарии, в чем я могу претендовать на мировую славу.
- Я люблю, когда много изюму.
Они использовали слова, как мостики, чтобы спуститься из мира слишком сильных эмоций на землю. И это ему понравилось. Рейчел давно нет. И она не имеет никакого отношения к Агнес. Гаролд поднял ее на руки.
- Да ты не легкая, - проворчал он, стараясь не замечать ее аромата, мягкой руки, обнимающей его за шею, ее близости - словом, всего того, чего ему так не хватало несколько долгих месяцев.
Гаролд отнес ее в ванную.
- Я принесу твои вещи, - сказал он, не глядя на нее. Потому что начни он целовать - а именно этого ему хотелось больше всего на свете - то уже не смог бы остановиться.
- Спасибо.
Агнес неуверенно посмотрела ему вслед. Она не понимала, что происходит. Безумное желание сбежать исчезло. У Гаролда есть чувства, с удивлением подумала она. Но он похоронил их много лет назад из-за женщины по имени Рейчел. Если бы он не увидел, как она плачет, то никогда не рассказал бы ей о таксе по имени Красотка и овсянке.
Агнес задумчиво нахмурилась и подошла к зеркалу. Ну и страшилище! У нее была слишком светлая кожа, чтобы плакать хоть сколько-нибудь красиво: нос покраснел, на щеках выступили пятна. В душ, и побыстрее. Может, стоит надеть соблазнительную ночную рубашку, которую она купила. Если, конечно, хватит смелости.
Пять минут спустя с замирающим сердцем Агнес вошла в кухню.
Гаролд поднял взгляд. Кастрюля, полная овсянки с изюмом, вырвалась у него из рук и грохнулась на пол. Обнаженная Агнес стояла в дверном проеме…
- Агнес… - выдавил он.
- Мы можем поесть овсянки потом.
В ее голосе звенело волнение. В свете лампы один изгиб тела плавно перетекал в другой, под грудями и возле ключицы лежали неясные тени. Она не позирует, не старается быть соблазнительной, подумал Гаролд. Напротив, выглядит так, будто идет на заклание.
И если он боялся ее, то и она его тоже, понял Гаролд неожиданно. И наконец сообразил, что ему надо делать. Он бросился к Агнес, поднял ее на руки и поцеловал со всей страстью, столь долго в нем копившейся. К его огромному облегчению, Агнес ответила на поцелуй.
Лаская ее губы, он прошептал:
- Да у тебя мурашки на коже. Идем же в кровать.
- Только потому, что я замерзла?
- Потому что сердце мое замерзло, и я хочу, чтобы ты отогрела его.
Гаролд сжал челюсти. Откуда взялись эти слова? Романтическое преувеличение и чушь несусветная! Просто она была так чертовки отважна, войдя в кухню…
Улыбка Агнес пронзила его до глубины души.
- Ну это уже куда лучше, чем разговоры о мурашках. Я с удовольствием лягу с тобой в кровать, Гаролд… если ты действительно хочешь.
У него кровь стыла в жилах от острого желания.
- Если?! Ты издеваешься?
- Ты не касался меня Бог знает сколько дней.
- Я думал… что если мы будем заниматься любовью, как тогда… в Лондоне, то повредим… ребенку, - сказал он, целуя ее между словами.
- Правда?
- А ты думала, почему я обращаюсь с тобой как с монашкой?
- Потому что больше меня не хочешь! Ведь это я вынудила тебя жениться, разве нет?
- Агнес, чтобы зачать ребенка, требуются двое. В первый раз, когда мы занимались любовью, я думал о противозачаточных средствах не больше, чем ты. Ответственность за случившееся лежит и на мне. - Он крепче сжал Агнес в объятиях. - Я буду нежен с тобой, обещаю.
Она дрожала от нетерпения.
- Пожалуйста, Гаролд… О, пожалуйста…
И впервые, лежа на огромной кровати, рядом с окном, открытым в бархатную тропическую ночь, Агнес поняла, как нежен и осторожен может быть тот, кто отныне стал ее мужем. Потом она, нарочно дразня, довела его до экстаза. Прижимая его голову к своей груди, Агнес подумала с невероятной радостью: "Я люблю его. Неужели я и впрямь влюбилась в своего мужа в первую ночь нашего медового месяца?"
Ей хотелось произнести вслух эти слова, почувствовать их вкус. Может быть, так она узнает, правдивы ли они. Но чутье подсказывало, что Гаролду рано их слышать. Еще рано.
Агнес чувствовала биение его сердца.
- Ты в порядке? - прошептала она.
- Да… - Затем, совершенно неожиданно для самого себя, Гаролд сказал: - Та ночь в Лондоне… Я действительно хотел сбить с тебя спесь. Но когда мы оказались вместе, осталась только удивительная близость, только я и ты. И до самого утра я не вспоминал, что у меня был какой-то план. - Он улыбнулся одними губами. - А затем я сказал тебе то, что сказал. Как будто только это и было у меня на уме всю ночь. Ты веришь мне?
- Да, верю.
Ему хотелось спросить, прощает ли она его. Но слова не могли вырваться наружу, потому что в горле стоял комок. Очень нежно Гаролд провел рукой по ее плечу, по груди, дрожа от этого прикосновения.
- Спасибо, что сказал мне, - прошептала Агнес.
Когда она взглянула на него, в глазах ее сияли непролитые слезы, и изящный изгиб губ снова заставил сердце Гаролда сжаться. Он сказал немного не то, что хотел, но то, что смог, хоть это было не совсем правдой: