С этого момента Энн словно провалилась в иную реальность. Музыка, голоса, действие заполняли ее всю до краев. На заключительном спектакле "Робин Гуда" было совсем не то - там она увидела Кершнера и влюбилась в него, это отвлекало; сама же история была легкой, как шампанское. Этот же глубоко трагический мюзикл сбивал дыхание, заставлял слезы наворачиваться на глаза. И чем дальше, тем больше приковывал к себе внимание Матиас. Его партии первого акта шли по нарастающей: от наивного мальчика, верящего в то, что весь белый свет хорош, - до студента в застенках полиции; от человека, уверенного в тех, кого он любил, - до презирающего и их, и самого Бога.
Каждая ария срывала бурю аплодисментов; от дуэта Джеммы и Артура у Энн перехватило горло, и она с минуту не могла нормально вздохнуть.
- Джемма, послушайте, я выбираю жизнь.
Видите эти прекрасные витражи?
Солнце дробится в них, Бог услышит все.
Нашу Италию мы наконец спасем.
Какое лицо было у Матиаса, когда он пел об этом! Озаренное внутренним светом, уверенностью в том, что правое дело обязательно победит. Ирония судьбы - сейчас Матиас пел англичанина, которому глубоко небезразлична судьба Италии. Как англичанка, Энн могла его понять. Она полюбила Германию и могла бы совершить для нее нечто подобное - во всяком случае, в тот момент девушке казалось именно так.
И ссора Артура и Джеммы на ступенях тюрьмы - о, это торжество несправедливости!
- Вы лгали мне!
- Прошу вас, Джемма, нет!
Вы ошибаетесь…
- Нет смысла ошибаться.
- Я объясню…
- Не смейте прикасаться!
Вы хуже всех! Всех хуже на земле!
Кажется, Матиас плакал на сцене. Энн сидела достаточно близко, чтобы видеть, как сверкнувшая острой искоркой слеза проползла по его бледной щеке. Она закусила костяшки пальцев, чтобы не вскрикнуть.
- Ну что ж, я напишу еще письмо…
Где тут перо? Ах, вот. Вот так напишем:
"Я верил в вас, как в Бога. Только Бог –
Всего лишь глина, глина, и его
Я молотком разбил, и он здесь лишний,
А вы мне лгали с детства моего.
Всю жизнь мне лгали…"
Когда закончился первый акт, занавес закрылся и люди начали вставать, чтобы в антракте выйти в фойе, Энн еще несколько мгновений сидела неподвижно. Она очнулась от осторожного прикосновения к плечу.
- Вы в порядке? - осведомился Малер.
- Да, конечно, - с трудом выдавила Энн и тут же призналась: - Нет. Это… прекрасно.
- Я рад, что вам нравится. - Автор либретто повернулся к Фризу, а Энн опрометью бросилась за кулисы.
Там царил бардак: массовка спешно переодевалась, носились туда-сюда подсобные рабочие, спешно меняли декорации. Запыхавшаяся Лизбет сунула в руки Энн иголку и велела быстро бежать и подшить карман Матиасу: Реннер слишком сильно дернул его и наполовину оторвал. Энн поспешила в гримерную.
Матиас был не один, его перегримировывали в Овода, приклеивали бороду и усы и меняли парик. Он виновато покосился на Энн.
- Сам не знаю, как это вышло. Снял с вешалки, за что-то зацепил, и опля - карман трещит…
- Сиди смирно, иначе у тебя сейчас грим затрещит! - Хейди, гримерша, ловко приклеила Матиасу усы. - Вот это - опля! Был мальчик, стал мужчина!
- Ну спасибо, - усмехнулся Реннер, разглядывая себя в зеркале. - Ты намекаешь, что мне нужно носить усы?
- Не смей! - испугалась Хейди. - Мы же тебя не загримируем!
Энн молча подшивала карман, слушая эту шутливую перепалку; девушка еще находилась под впечатлением от увиденного.
- Сейчас вернусь! - воскликнула Хейди и вихрем вылетела из гримерной.
- Энн? - осторожно спросил Матиас. - Все хорошо?
- Мм? - Девушка откусила нитку и положила починенный камзол на кресло. - М-да. Только очень хочется плакать.
Она обернулась, чтобы посмотреть на Матиаса, и была удивлена его серьезным взглядом.
- Если хочется плакать, не сдерживайся, - посоветовал Реннер.
- Ох, Матиас. - Энн обессиленно села на ближайший стул. - Я опять перед тобой оробела. Ты… у меня слов нет описать то, что ты делаешь.
- Во-первых, ты журналистка, поэтому рано или поздно слова отыщутся. А во-вторых, это делаю не только я. Все мы это сделали, и ты тоже.
- Да, только… Ты так поешь, что сердце останавливается.
- Спасибо, - тихо произнес Реннер. - Это один из лучших комплиментов за всю мою жизнь.
- Я, наверное, тебя отвлекаю… - Энн поспешно встала и двинулась к выходу. - Прости.
- Подожди. - Матиас нагнал девушку и схватил за локоть. Энн обернулась, глядя на Реннера полными слез глазами. - Ты… не поцелуешь меня еще раз на удачу? Как видишь, это помогает.
- Хорошо, - кивнула Энн и, привстав на цыпочки, потянулась губами к его щеке, но Матиас вдруг, наклонившись, поцеловал ее в губы.
Энн от изумления широко распахнула глаза, потом немедля их закрыла. Его поцелуй оказался мягким и нежным… Матиас привлек к себе Энн, и она почувствовала тепло его тела. Ей показалось, что она падает, но он крепко держал ее. Голова кружилась, кожу смешно щекотали приклеенные усы и борода Матиаса. Энн подумала, что сейчас умрет от удовольствия, а потом уже больше думать не могла…
- Матиас Реннер! - послышался от дверей возмущенный голос Хейди. - Как тебе не стыдно! Совесть у тебя есть?
Матиас и Энн отскочили друг от друга, как кошки, на которых выплеснули ведро кипятка; девушка немедленно залилась краской, а Реннер с извиняющейся улыбкой посмотрел на пылающую гневом гримершу.
- Энн всего лишь поцеловала меня на удачу.
- Мне плевать, на удачу или на долгий счастливый союз! - возмущенно воскликнула Хейди и, подвинув с дороги Энн, силой усадила Матиаса в кресло. - Я полчаса рисовала тебе губы, а ты всю работу пустил насмарку! Надо уважать чужой труд!
Недовольно бурча под нос, Хейди взялась за кисточки и грим, а Энн поспешно покинула помещение. Щеки ее горели.
- Господи, - пробормотала она. - Что же это?
Ей ведь совсем не нравится Матиас, ей нравится Альберт, только вот целоваться с Реннером - это чудо что такое. И губы до сих пор саднит, хотя поцелуй был очень нежным. Может быть, Энн все не так поняла? Матиас сейчас в несколько невменяемом состоянии, тащить на себе подобную роль - это же с ума сойти можно. К тому же он обнимается со всей труппой, не исключая представителей сильного пола. Правда, близких отношений у него здесь действительно ни с кем нет, Матиас не из тех, кто может спокойно переспать с половиной труппы. Хотя, наверное, этот виртуоз умудрился бы и тогда сохранить со всеми отличные отношения…
Энн вернулась на свое место еще до начала второго акта и затаилась, чтобы не привлекать внимания Малера и Фриза. Ей было немного неловко оттого, что она оказалась на вип-месте благодаря протекции Матиаса. Если посмотреть пристальнее, Реннер с самого начала старательно делал Энн добро; но он многое делал и для остальных. Так рассматривать ли поцелуй в гримерке как серьезный факт или отнести в категорию "обычное дело"? Энн еще немного поразмыслила и остановилась на втором варианте.
11
Энн плакала взахлеб, глядя на Овода, который стоял перед строем солдат. Матиас улыбался - так улыбается приговоренный к смерти, но не сломленный человек. Зал, казалось, не дышал.
- Друзья, вы плохо стреляете!
Прошу вас, цельтесь точнее!
Давайте я буду командовать…
Чезаре, левее, левее!
Полковник, да вы прислали сюда новобранцев,
Они карабины держат, как сковородки!
Не думайте, что я сам вдруг стану стреляться,
Давайте уж вы…
Готовьсь! Целься! Пли!
Каждый раз, когда сцену заволакивало дымом, Энн вздрагивала, но Матиас по сценарию продолжал стоять и петь. Потом он упал, а на сцену выбежал Альберт в образе Монтанелли. Взгляд у Кершнера был совершенно безумный, Энн даже испугалась - не сошел ли он с ума в самом деле. Немудрено, когда страсти так кипят.
- Я пришел взглянуть. Пропустите.
- Нет, святой отец, не смотрите…
- Господи, помилуй его!
И последний шепот Овода, который, кажется, был слышен в самых дальних уголках зала:
- Padre… удовлетворен ли… ваш Бог?
Энн вдруг испытала жуткое чувство: будто Матиас на самом деле умер, лежит там, на сцене, расстрелянный, а над ним безмолвными фигурами застыли карабинеры, и все это медленно уплывает во тьму… Девушка моргнула - нет, это просто двигалась декорация, оставляя на сцене Альберта, чтобы он мог исполнить последнюю безумную арию Монтанелли.
И эта ария, и финальный дуэт Джеммы и Мартини слепились для Энн в комок. Только когда, как тень, появился Овод - он пел свое прощальное письмо Джемме и присутствовал за тонкой полупрозрачной завесой, похожий на тень и еле видный - Энн словно очнулась. Она слушала тихий голос Матиаса, доносящийся словно из рая, из жизни, которая уже прервалась и которой больше не будет никогда.
- Когда вы были юной, как я, я поцеловал вашу руку,
А вы отняли ее и сказали: "Больше никогда так не делай".
Сейчас я целую бумагу, на которой написал ваше имя,
А значит, два раза я целовал вас без разрешенья.
Прощайте, моя дорогая. Finita. Finita. Finita.
Свет над сценой мерк, и все вокруг медленно погружалось в темноту. Она полностью поглотила зал, и после долгой, казавшейся бесконечной паузы вспыхнули софиты, и Энн оглушил шквал аплодисментов.
Она встала, не сдерживая слезы, и принялась аплодировать так, что было больно ладоням. Занавес снова с шорохом открылся, зазвучала музыка, и актеры начали выходить на поклон. У них были очень усталые и очень счастливые лица.
Исполнители ведущих партий выходили последними. Сначала Мартини, потом Джемма, потом Монтанелли, и последним - Овод.
Зал встретил Реннера громкими воплями, и на сцену полетели цветы. Матиас, улыбаясь, легко поклонился, подхватил букет и послал в зал воздушный поцелуй, после чего присоединился к остальным. Он вытолкнул вперед своих товарищей, которые также сорвали очередной всплеск аплодисментов. Энн смотрела то на Матиаса, то на Альберта - оба невероятно счастливые, улыбающиеся. Как можно отделять свою жизнь от этой работы? Реннер абсолютно прав.
За кулисами теперь наливали шампанское. - Только не переусердствуйте, - говорил чрезвычайно довольный Малер, держа бокал. - Завтра снова спектакль, и послезавтра тоже.
- Вольф, не занудствуй, сегодня немного можно. - Амалия улыбалась до ушей. Все сработали слаженно и почти не допустили ошибок - неслыханная удача на премьере, где обычно бывает много мелких, незаметных глазу неискушенного зрителя промахов. - Хотя репетиция в десять, тут уж ничего не поделаешь.
Энн постаралась пробиться к Альберту, наперебой принимавшему поздравления от окружающих, и к Сиси - они стояли рядом.
- Поздравляю! - Она поцеловала Кершнера в горячую щеку. Альберт только что смыл грим, но переодеться еще не успел. - Ты был великолепен!
- Спасибо! - Кершнер кивнул ей и тут же заговорил с кем-то другим.
Энн стало обидно. Нет, так дальше продолжаться не может. Нужно срочно переходить к активным действиям, иначе она так и будет топтаться на месте, а Альберт никогда не обратит на нее внимания. Она отошла в сторону, взяла бокал с шампанским и принялась наблюдать, как Кершнер разговаривает с Люси, тоже не успевшей снять костюм итальянской революционерки - она пела в хоре. Вот Альберт подхватил ее и запечатлел на ее губах жаркий поцелуй. Фу, как банально. Энн затошнило от этой карамельной блондинки, и от этих фальшиво-сладких отношений.
- А где Матиас? - спросила Сиси, оглядываясь.
- Скоро появится, - ответил ей кто-то. - Шампанское он не пропустит!
Матиаса ведь тоже надо поздравить. Пожалуй, с него вообще следовало начать. Но прежде нужно покурить, чтобы избавиться от гадкого чувства. Энн попросила у парня из массовки сигарету и незаметно выскользнула за дверь.
В тупичке, отведенном под курилку, обнаружилась не только забитая до отказа пепельница, но и стул, на котором неподвижно сидел Реннер. Матиас еще даже грим не успел смыть, хотя бороду и усы отклеил и парик снял. Видимо, он пришел сюда покурить, но открытая пачка валялась рядом на подоконнике, а незажженную сигарету Матиас держал в опущенной руке.
- Эй! - Энн покачала ладонью перед глазами Матиаса; тот поднял голову и устало улыбнулся девушке. - Тебя там все ищут.
- Полагаю, что да. - Реннер с удивлением посмотрел на свою сигарету, порылся в кармане, достал зажигалку и дал прикурить Энн, а после закурил и сам. - Мне потребовалось несколько минут тишины, чтобы прийти в себя.
- Я даже не знаю, что тебе сказать. - Энн присела на корточки у стены. Матиас приподнялся, чтобы уступить ей стул, но девушка покачала головой. - Сиди, я насиделась в зале. Ревела почти весь второй акт.
- То-то я гляжу, у тебя глаза заплаканные.
- Между прочим, по твоей вине. Ты так играл, что хотелось выть в голос. Это даже лучше романа, - высказала свое искреннее и прочувствованное восхищение Энн.
- Спасибо, - кивнул Матиас, - очень приятно слышать это от тебя.
Его движения были замедленными, будто он двигался под водой. И под глазами были темные круги - Энн видела это даже сквозь слой грима.
- По-моему, тебе нужно не пить шампанское, а ехать домой отдыхать.
- Да. Я всегда так делаю. После спектакля я мертвый. Но нельзя разочаровывать людей. Пойдем? - Матиас затушил недокуренную сигарету и поднялся.
- Ладно, только недолго. Хорошо? - Энн было действительно его очень жаль, но восхищение талантом и трудоспособностью Матиаса перевешивало.
Реннер улыбнулся.
- Мне приятна твоя забота.
Постепенно жизнь вошла в определенную колею. Спектакли давали каждый день, популярность мюзикла росла как на дрожжах, в свободное от репетиций время исполнители вовсю давали интервью и даже появлялись в телепередачах. Правда, сил их смотреть ни у кого уже не оставалось, тем более что потом все равно можно было добыть запись в пиар-отделе. Энн переживала: ей так и не пришел ответ. Как будто все издания Германии сговорились и решили игнорировать начинающую журналистку. Внутреннее напряжение росло: приходилось что-то придумывать для Виктора, а чем дальше, тем сложнее Энн было врать этому замечательному человеку и остальным членам команды. Она подумывала, не отправиться ли к начальству и не признаться ли в том, что никакая она не корреспондентка "Франкфурт цайтунг"; останавливало лишь то, что Энн приблизительно представляла, какими глазами на нее все посмотрят. Рано или поздно, конечно, правда раскроется, но Энн как могла оттягивала момент катастрофы.
С Альбертом тоже прогресса не было. Более того, на Энн обратила внимание Люси - и конечно же немедля ее невзлюбила. Видимо, безошибочным чутьем блондинки Люси определила, что Энн неравнодушна к Кершнеру, хотя поводов было с гулькин нос - так, несколько ничего не значащих разговоров наедине в курилке. Кершнер же упорно не обращал внимания на Энн.
Матиаса в эти дни Энн почти не видела, разве что мельком; а когда они сталкивались, Реннер был неизменно любезен, и девушка уверилась, что тот поцелуй в гримерной был спровоцирован нервным напряжением. Хотя, как ни странно, грызла Энн по этому поводу какая-то мелкая досада. Почему-то хотелось, чтобы Матиас вправду проявил к ней интерес. И хотя здравый смысл подсказывал, что, не появись тогда девушка в гримерной, на ее месте могла оказаться и Хейди, досада не уходила. При редких встречах Энн приглядывалась к Матиасу, но он больше никаких поползновений не делал, все ограничивалось рукопожатиями.
Прошло две с половиной недели с момента старта мюзикла, когда однажды утром у Энн зазвонил мобильный телефон. Девушка, пившая в этот момент кофе в гордом одиночестве (Лизбет ушла к стоматологу), взяла аппарат и удивленно посмотрела на экран. Обычно ей раз в неделю звонили родители, но сегодня был не их день, да и номер немецкий, незнакомый. Еще пару раз позвонил Людвиг, но в данный момент, насколько Энн было известно, приятель должен был просиживать штаны в университете.
- Алло? - осторожно ответила Энн.
- Фройляйн Энн Лейси? - осведомился приятный женский голос.
- Да, я слушаю.
- Добрый день. Вас беспокоят из еженедельного журнала "Культурная жизнь Германии".
Энн чуть кофе на себя не пролила. В еженедельник она тоже отправляла свою первую статью и очень надеялась на ответ. "Культурная жизнь Германии" была солидным толстым изданием с немалым тиражом, одним из самых популярных журналов страны. В общем-то, Энн не рассчитывала на ответ оттуда.
- Меня зовут Карин Дильс, я - начальник отдела музыкальных обозрений, - представилась дама. - Меня заинтересовал ваш материал. Вы указали, что пишете цикл статей и работаете на площадке мюзикла. Это так?
- Да, и я могу предоставить необходимые материалы, - радостно ответила Энн.
- Было бы замечательно. Мы хотели бы обговорить возможность выпуска этого цикла статей к закрытию первой части мюзикла. Так как он уже стартовал, а возобновление спектаклей ожидается лишь осенью, нашим читателям было бы интересно в перерыве между сезонами прочесть о том, как все это выглядит изнутри.
- Я думаю, пиар-отдел поддержит эту идею, - замирая, ответила Энн.
- Полагаю, что да, - усмехнулась фрау Дильс. - Фройляйн Лейси, мы хотели бы видеть вас в редакции в следующую пятницу, и будет хорошо, если вы принесете все материалы, которые у вас есть на данный момент. Если все будет хорошо, мы заключим с вами контракт как с внештатным корреспондентом.
Энн записала координаты редакции, заверила фрау Дильс, что непременно будет в нужном месте в указанное время, и завершила разговор. Некоторое время девушка сидела, глядя на мобильник, потом шепотом сказала:
- Ура!
Первым желанием было помчаться и рассказать все… Матиасу. Энн нахмурилась. Почему ей хочется сообщить новость именно ему? Может быть, потому, что благодаря Реннеру она находится здесь? А вот Альберту ей вовсе не хочется об этом рассказывать…
Это понятно: Матиас искренне заинтересован в ее успехе, просто потому, что он человек такой, а Альберт скажет: "Да, отлично", - и тем дело и ограничится. Неприятно, но факт.
Энн закусила губу. Нет, нужно пока молчать, как бы ни хотелось поделиться своей радостью со всеми. Так можно спугнуть удачу. Вот когда "Культурная жизнь Германии" подпишет с ней контракт…
12
В среду, за два дня до намечавшегося похода в еженедельник, Энн пришла в театр достаточно рано. Сиси Нотбек собиралась праздновать свой день рождения после спектакля, и Энн подписалась помогать. Они с Хейди, Йоханной, Кристой и еще несколькими девушками из второго состава, с которыми Энн успела сдружиться, украшали репетиционный зал, а молодые люди двигали столы и втаскивали ящики с шампанским.
- Ох, и как завтра все петь будут? - ворчала Амалия, глядя на это безобразие, но препятствовать не собиралась. Да и ворчание было лишь для проформы: в труппе все меру знали, ни разу никто не допивался до такого состояния, чтобы его приходилось уносить.