Затем я наткнулась на большой, очень старый коричневый конверт с надписью в левом верхнем углу "Портреты от Фотографических студий Уитеншо". Нетрудно было догадаться, что в нем находится фотография, и, достав ее, я задумалась, почему Фло не поставила ее на столе с другими. Это была школьная фотография: пять рядов детей, самые маленькие сидели впереди, скрестив ноги. Мальчик в конце ряда, единственный ребенок без улыбки на лице, обведен карандашом.
Я удивилась: зачем это Фло понадобилась фотография нашего Деклана? Но на обороте была проштампована дата - 1945, треть века до рождения Деклана. В конверте было еще что-то - это оказался сложенный вчетверо кусок пожелтевшей бумаги. Это был рисунок, коряво нарисованный цветными карандашами, изображавший женщину - с палками вместо конечностей, желтыми волосами и зелеными и круглыми, как крыжовник, глазами. Красная, направленная концами вверх кривая изображала рот. На женщине было синее платье в форме треугольника с тремя громадными пуговицами. Под рисунком старательным детским почерком печатными буквами было выведено "МОЙ ДРУГ ФЛО". Внизу карандашом было написано имя: Хью О'Мара.
Рисунок, который я держала в руке, был, вероятно, нарисован отцом Тома. Несмотря на конечности-палки и рот, растянувшийся от уха до уха, в этой женщине определенно было что-то настоящее и живое, как будто юный художник старался изо всех своих сил, чтобы передать внутреннее тепло своего друга Фло. Два этих предмета находились в конверте вместе, и это означало, что ребенок на фотографии почти наверняка Хью О'Мара. Мне очень захотелось показать фотографию Тому, но у Фло, вероятно, была причина скрывать ее, и я подумала, что правильнее будет уважительно отнестись к этому решению.
Пришел Том - я услышала его легкие шаги и сразу забыла о фотографиях, забыла обо всем, услышав скрежет ключа, отпирающего дверь. Он вошел мягко и тихо, как бы крадучись, - грациозный, элегантный, притягательный, несмотря на безвкусный костюм цвета электрик и аляповатую белую рубаху. Мы смотрели друг на друга через комнату, не говоря ни слова. Потом я встала и пошла к нему - в его объятия, и мы стали жадно целоваться. С тех пор как мы расстались, прошло меньше суток, но мы целовались так, словно не виделись намного дольше - целую вечность.
На следующее утро в офисе появился новый букет. На этот раз это были розовые и белые гвоздики. Я нашла вазу и поставила цветы в приемной.
- Диана опаздывает, - сказала Джун. - Должна была бы уже и позвонить.
Когда она не появилась и в полдень, ко мне подошел Джордж.
- Может, нужно позвонить ей и узнать, все ли в порядке? Я еще сержусь на нее, но, думаю, в последнее время ей приходилось несладко и будет правильнее, если мы дадим ей понять, что помним о ней.
- Вы хотите, чтобы это сделала я?
- Я знал, что ты поймешь меня, - сказал он с облегчением.
Я позвонила Диане домой, но никто не ответил.
- Наверно, ее отца снова забрали в больницу, - предположила я.
Джордж уже потерял к этому всякий интерес.
- Я могу угостить тебя обедом? - Он позвенел мелочью в кармане. - Мне просто необходимо кому-то поплакаться в жилетку. Сегодня утром я получил письмо от Билла. Он и Аннабел приезжают ко мне на Рождество, но я так чувствую - читаю между строк, - что они не очень-то и хотят. Они приезжают только потому, что их мать уехала в какую-то экзотическую страну со своим новым мужем - его зовут Криспин, представляешь?
- Простите, Джордж, но я обедаю с сестрой, а в полтретьего у меня встреча в Олд-Роун с Ноутонами. Может быть, вечером, после работы?
- Ну ладно, - мрачно сказал Джордж и поплелся в свой кабинет. - Думаю, у меня скоро начнется приступ паники.
Труди звонила еще до этого. Она сказала:
- Мама говорила, ты вчера вечером поехала на площадь Уильяма, но когда я заезжала туда, тебя не было. Эта девушка у перил - она та, за кого я ее приняла?
Я подтвердила предположения Труди.
- Ты будешь там сегодня вечером, если я заеду в это же время? Мне нужно с тобой поговорить, просто больше не с кем.
- Я не знаю точно, когда освобожусь, - быстро сказала я. Может, это было эгоистично, но я не хотела, чтобы Труди появлялась в квартире Фло, которую я считала своей собственностью - по крайней мере до тех пор, пока она не будет готова для передачи новому жильцу. А этот момент казался сейчас таким далеким… - Ты сможешь со мной пообедать? Я угощаю.
- Я думала, ты работаешь без обеда.
- Но только не сегодня, - пообещала я.
Мы встретились в кафе в Центральном торговом центре под высокой куполообразной стеклянной крышей. За белым роялем сидела женщина и наигрывала старые знакомые мелодии, томно перебирая пальцами по клавишам. Труди уже сидела за кованым железным столиком. Она выглядела очень привлекательно в темно-зеленом пиджаке, длинной черной юбке и шнурованных полусапожках. А мы, сестры Камерон, очень даже симпатичная парочка, подумала я: элегантные, хорошо одеты, с умеренным макияжем, шикарными пепельными волосами. Глядя на нас, никто бы не догадался о нашем ужасном детстве, хотя лицо Труди, как мне показалось, было каким-то озабоченным и напряженным.
- Я раньше здесь никогда не бывала, - сказала она, когда я села. - Пианистка мне нравится.
- Ты обратила внимание, что она играет? - Звучала мелодия "Лунной реки". - Мамина любимая.
Труди напряженно засмеялась и потерла шрам над левой бровью.
- Никуда от этого не уйдешь, верно?
Когда я вернулась от стойки с креветочным салатом и парой огромных пирожных со сливками, она сказала:
- Я сейчас вспоминала о том, как пела эту песню мама, когда мы были избиты до черных синяков и отец, должно быть, принимался за нее.
- Наверное, таким способом она пыталась с этим справляться. - Я съела несколько креветок - первая настоящая еда, которая попала мне в рот с воскресенья. - О чем ты хотела поговорить, сестренка? - Мне не хотелось торопить ее, но через час мне нужно было встречаться с Ноутонами.
Труди возила вилкой по тарелке с салатом.
- Не знаю, с чего начать.
- Начни с самого начала.
- Это будет слишком издалека.
Я подняла брови.
- Не понимаю.
Сестра со вздохом бросила вилку на тарелку.
- Это Колин, - сказала она.
Какой-то комок страха начал подниматься у меня внутри.
- Что он сделал?
- Ничего, - просто сказала Труди. - Он хороший, порядочный человек. Я его люблю, а он любит меня и обожает Мелани и Джейка. И работает он как вол.
- Тогда в чем дело, Труди?
- Я ему не доверяю. - Труди поставила локти на стол и жалобно посмотрела на меня.
- Ты хочешь сказать, у него любовница?
- Ну конечно, нет. Ему бы это и в голову не пришло. - Труди нетерпеливо тряхнула головой. - Тут не в любовницах дело. Речь о детях. О Боже! - Она приложила к глазам салфетку. - Я сейчас заплачу. Я тушь не размазала?
- Чуть-чуть. - Я протянула руку и вытерла у нее под глазами. Женщина за соседним столиком посмотрела на нас с интересом, но отвернулась, увидев, что я заметила ее взгляд.
- Дело в моей живописи, понимаешь, - вздохнула Труди. - У нас в сарае уже около двухсот полностью готовых бутылок, банок, графинов, бутылей. Я раскрашиваю лампочки, тарелки, стаканы, бокалы - мы покупаем их на распродажах с машин. Дети считают, это здорово - искать разную стеклянную посуду, чтобы мама раскрашивала. И мне нравится это, Милли. Я очень увлекаюсь, постоянно выдумываю что-то новое, новые узоры, и с нетерпением жду, что из этого получится, как это будет выглядеть. Но что мне со всем этим делать, я просто не знаю, - жалобно сказала она.
- Продавай, - живо сказала я. Я все еще не могла понять, в чем проблема. - Колин не предлагал тебе открыть свой лоток, а он бы присмотрел за детьми?
- Предлагал. Но я не доверяю ему, Милли. Я себя из-за этого ужасно чувствую, но я не могу доверить ему детей на целый день. Я боюсь, что он может их ударить, и тогда я просто уйду от него.
Я начала понимать, в чем дело.
- Разве он когда-нибудь давал повод подумать, что способен их хоть пальцем тронуть? - спросила я.
- Нет!
- В таком случае, тебе не кажется, что ты не совсем нормальная? - спросила я. - Скорее даже, совсем ненормальная, если хочешь знать мое мнение.
- Я знаю. Но я все равно не могу решиться оставить их. Колин все время убеждает меня открыть лоток. В Уолтоне есть церковное помещение, где по воскресеньям проходит ярмарка ремесел. Он не может понять, почему я все время откладываю.
- Я тоже не понимаю. Отец искалечил наше детство, а теперь ты позволяешь ему искалечить и твой брак. Труди, ты должна доверять Колину. Ты должна . - Пока я говорила, я вспомнила Джеймса и его кулак, поднятый надо мной… - Думаю, в критической ситуации любой из нас способен на насилие, но только извращенец сможет ударить ребенка так, как бил нас отец.
Труди закусила нижнюю губу.
- Должна признаться, я пару раз шлепнула Джейка по попке. Иногда, когда на него найдет, он бывает по-настоящему вредным.
- А Колин присутствовал при этом?
- Да. Он страшно рассердился и сказал, чтобы я не смела больше этого делать.
- Но он же не ушел от тебя! - воскликнула я. - А в твоем случае - знаешь ведь, люди, с которыми в детстве жестоко обращались, потом часто жестоко обращаются со своими детьми - так вот, в твоем случае это он должен бояться оставлять Мелани и Джейка с тобой ! Подумай, как бы ты расстроилась, если бы узнала, будто он предполагает, что ты можешь обидеть их! Он всегда тебе доверял, и поэтому заслуживает твоего доверия. Открывай лоток прямо сейчас, а то он догадается, почему ты все время откладываешь. А если он догадается, может тебе и не простить этого.
Труди наконец принялась за салат.
- Я рада, что поговорила с тобой, сестренка. Я никогда не думала об этом под таким углом. - Она замерла, не донеся вилку с креветками до рта. - Интересно, а отца в детстве били?
- Ну, этого мы уже никогда не узнаем.
Позже, когда ехала в Олд-Роун, я снова думала об этом. К отцу в детстве я испытывала только страх, а повзрослев - отвращение. Но, может быть, для такого поведения у него были какие-нибудь причины? Может быть, под личиной чудовища, которого я боялась всю жизнь, прячется такой же измученный человек, как и я?
Ноутоны сочли, что сад в поместье Олд-Роун слишком велик, и я поехала на работу, раздосадованная пустой тратой времени.
Когда я вошла, Джордж объявил:
- У Дианы умер отец. Она звонила. Он скончался ночью, во сне - тихо и спокойно.
- А как она?
- Спокойна как удав, - с негодованием сказал Джордж. - Можно подумать, она звонила, чтобы сказать, что у нее не заводится машина.
- Это она делает вид. Думаю, она опустошена.
- Вы чрезвычайно благородны, мисс Миллисент Камерон. В любом случае, похороны в пятницу днем. - Он потупил взор. - Думаю, мне следует присутствовать - выразить соболезнования от лица фирмы, так сказать.
- Вы не будете возражать, если я пойду с вами?
- Возражать? Конечно, нет. Нечасто приходится слышать столь заманчивые предложения.
Позже я позвонила матери, чтобы сообщить об этом, - она всегда испытывала какой-то нездоровый интерес к новостям о смерти.
- А сколько ему было лет? - спросила она.
- За восемьдесят, - ответила я. - Когда Диана родилась, ее родители были уже людьми среднего возраста. - Я решила сменить тему. - Я сегодня обедала с Труди.
- Это хорошо, милая, - сказала мама. - Мне нравится, когда вы встречаетесь.
- Может быть, как-нибудь пообедаем втроем - ты, я и Труди. Тебе понравится этот ресторан, мама.
- Ох, даже не знаю, милая, - обеспокоенно сказала она. - Боюсь, не успею вовремя вернуться, чтобы приготовить ужин отцу.
Я ее заверила, что у нее будет море времени и что отцу не нужно ничего знать.
- Ну, я подумаю, - пообещала она.
- Ты должна не просто подумать, но и сделать, мама, - сказала я. - Я буду тебя изводить, пока ты не согласишься.
Она немного помолчала.
- У тебя счастливый голос, Миллисент. Произошло что-то хорошее? Джеймс сделал тебе предложение?
- С Джеймсом покончено, мама. Быть может, я счастлива оттого, что пообедала с сестрой.
- Какой бы ни была причина, я все равно рада, родная. Ты в последнее время была какой-то суровой. Еще недавно ты бы и не подумала пригласить маму на обед. Ну а теперь расскажи-ка мне, что там у тебя с Джеймсом, с которым покончено?
Кроме меня и Джорджа, на похоронах присутствовало всего пять человек: Диана, натянутая и бесстрастная, две соседки и два старика - друзья покойного.
Был холодный, промозглый ноябрьский день, и наполненный ледяной пылью ветер продувал кладбище насквозь, стремительно накатываясь на могилы и срывая с деревьев последние листья.
- Я думал, людей больше не хоронят, - пробормотал Джордж, стуча зубами от холода. - Я думал, их засовывают в печи. По крайней мере, оплакивающим было бы потеплее.
Я смотрела, как гроб опустили в могилу, затем викарий произнес прощальные слова. Подошла Диана и поблагодарила нас за то, что пришли. Когда мы пошли к машинам, я взяла ее за руку, а Джордж тащился сзади.
- Сожалею о твоем отце. По крайней мере, ему не пришлось страдать от боли.
- Нет. И еще все твердят, он прожил долгую жизнь. - Диана отняла руку. - Просто надо пройти через это, и все. Теперь я смогу жить, как мне самой хочется.
- Если тебе нужно будет поговорить с кем-то, - сказала я мягко, - звони мне, не раздумывая. Если меня не будет дома, я на площади Уильяма, номер один. Там нет телефона, поэтому просто приезжай.
- Спасибо, Милли, но со мной все в порядке. Не понимаю людей, которые места себя не находят, когда кто-то умирает.
2
Раздался звон церковных колоколов - близкий и далекий, высокий и переливающийся, низкий и звучный. Я открыла глаза: холодное солнце слабо пробивалось сквозь белые шторы, а надо мной склонился Том О'Мара. Его каштановые волосы были распущены, обрамляя длинное лицо. Если бы не его серьги и татуировки, он бы походил на одного из святых на картинах, которые я сняла со стен.
- Я тут думал, - сказал он, - что это - то, что между нами?
- Не понимаю, о чем ты.
- Я имею в виду, ты такая спесивая стерва, вся из себя важная и высокомерная, еще этот твой говор действует мне на нервы.
У меня дрогнули губы, когда я взглянула на его торс.
- Я всегда стараюсь обходить стороной таких, как ты, и меня раздражает твоя манера разговаривать.
Он стянул с меня одеяло по пояс и прижался головой к моей груди.
- Так что же все-таки между нами? - спросил он снова. Его губы припали к моей левой груди, и, когда его язык коснулся соска, я застонала от наслаждения.
- Понятия не имею, - призналась я, задыхаясь. Глубокое чувство близости пугало меня, потому что я не могла представить себе, что это может закончиться. Колокола продолжали звонить, пока мы занимались любовью, и только когда все закончилось, я спросила:
- А ты почему все еще здесь?
Обычно он уходил до рассвета, а на будильнике Фло было уже почти полдесятого.
- Моя жена повезла девочек к своей матери. Я подумал, проведем день вместе или, по крайней мере, часть дня. Я должен быть в клубе к пяти.
Мысль о том, чтобы провести день в постели с Томом О'Мара, привела меня в восторг, но у него были другие планы.
- Давай, поднимайся, что-нибудь перекусим и поедем.
- Куда поедем? - Я села в кровати и сдунула волосы с глаз. Том уже одевался.
- В Саутпорт.
- Зачем в Саутпорт?
- Потом скажу, давай сначала погрызем чего-нибудь. - Он натянул синий свитер, подошел к зеркалу, расчесался и резинкой собрал волосы в хвост. Я смотрела на него, очарованная: такой женственный жест, сделанный таким мужчиной. - У меня брюхо сводит, - сказал он. - Умираю от голода.
- А нет ничего "грызть", как ты выражаешься. Только несколько пачек старых бисквитов.
Он застонал.
- Тогда я выпью чаю, а поесть купим по дороге. Пабы к тому времени уже откроются.
Белые облачка гнались друг за другом по бледно-голубому небу. Солнце было ярким, как лимон. Воздух был сухой, морозный, очень холодный. Я сунула руки в карманы пальто, довольная, что на мне сапоги - после вчерашних похорон я заезжала домой за теплыми вещами.
Серебристо-голубой "мерседес" Тома стоял за углом. На заднем сиденье лежала его замшевая куртка. Я заметила, что довольно рискованно оставлять на виду такую дорогую куртку.
- Ведь могут и украсть.
- Она им обойдется дороже собственной жизни. - Он скривил губы. - Все знают, чья это машина. Никто не посмеет к ней прикоснуться.
- Ты говоришь прямо как какой-то крестный отец! - Я хотела, чтобы это прозвучало как оскорбление, но лицо Тома осталось невозмутимым, когда он произнес в ответ:
- Если кто-то и посмеет украсть у меня, ему это с рук не сойдет. То же самое относится к моим друзьям и семье. Поэтому Фло всегда была в безопасности у себя дома. Здесь люди знают, что для них хорошо, а это значит - не трогать то, что принадлежит Тому О'Мара.
- Понимаю. - Угрожающий смысл его слов показался мне отталкивающим, но я, не колеблясь, села в машину. Я отчетливо осознавала его близость, то, как он держит руль, касается длинной смуглой рукой рычага передачи.
- Ты на что смотришь? - спросил он.
- На тебя. Раньше я тебя не видела при дневном свете.
Он вставил компакт-диск в проигрыватель, и жесткий сердитый голос запел "Дикого бродягу".
- Мне нравятся ирландцы, - сказал он. Потом он посмотрел на меня с таким видом, что у меня перехватило дыхание. - Ты тоже на свету классно выглядишь. - Он завел двигатель и резко выехал на трассу. - Но у меня от тебя что-то крыша едет. Лучше бы я тебя не встречал.
В пабе в Формби мы были первыми посетителями. Том проглотил курицу гриль, а я еле заставила себя съесть тост. Как только мы закончили, я налила по второй чашке кофе и сказала:
- Ну а теперь ты мне скажешь, зачем нам ехать в Саутпорт?
- Я подумал, может, ты захочешь познакомиться с моей бабулей.
Я посмотрела на него в изумлении:
- С твоей родной бабушкой?
- Что это ты имеешь в виду? - Он почти рявкнул.
- Это мать твоего отца?
Он с лязгом брякнул чашку о блюдце.
- Господи! Ты словно читаешь мне статьи из долбаной энциклопедии. Это мать моего бати, Нэнси О'Мара, ей восемьдесят шесть лет, здорова как черт, но абсолютно выжила из ума.