Дом престарелых оказался большим, отдельно стоящим зданием на тихой улице, где было много таких же больших домов, располагавшихся на просторных ухоженных участках. Внутренняя отделка была умиротворяющей и дорогой, полы покрыты толстыми бежевыми коврами. Платить за это приходилось, видимо, очень немало, и я предположила, что за свою бабушку платит Том.
Улыбающаяся женщина в приемной во всем соответствовала обстановке: бежевый костюм, бежевая обувь, бежевые волосы. При виде Тома ее улыбка превратилась в подобострастную ухмылку. Так же на него смотрела барменша в пабе.
- Как там моя бабуля? - поинтересовался он.
- Все так же, - выпалила женщина с чувством. - Иногда вполне осознает, что ей говорят, но в основном живет в собственном мире. Мы убеждаем ее ежедневно делать зарядку, поэтому для женщины ее возраста она в отличной форме. Сейчас она в парке. По распорядку дня она, конечно, не должна находиться там, но с Нэнси разве поспоришь? Мы просто укутали ее потеплее и оставили в покое.
Том провел меня через все здание к двери, выходившей на просторную лужайку. В дальнем углу на деревянной скамейке сидела женщина с прямой спиной, неподвижная, словно жердь. Она казалась крошечной под огромными елями, возвышавшимися над садом с трех сторон, и так густо сплетались кронами, что не пропускали даже крошечного лучика света.
Она с интересом смотрела на нас, пока мы шли к ней. Ее глаза сверкали на высушенном, усыпанном темно-желтыми пятнами лице; белоснежные, с редкими черными прядями волосы были неряшливо собраны в толстенный узел на тощем затылке. На ней было малиновое пальто и черные сапоги с опушкой. Плечи укутывала черная кружевная шаль.
- Вы пришли проверить мой измеритель? - спросила она хриплым низким голосом, когда Том сел рядом с ней. Он жестом пригласил меня сесть рядом.
- Нет, бабушка. Я Том, я приехал тебя проведать. Это моя подруга. - Нет смысла тебя представлять, - прошептал он мне. - Все равно она ничего не поймет.
- Не нужно ее представлять, - неожиданно сказала Нэнси. - Я знаю, кто это. - Ее сверкающие глаза в сухих коричневых глазницах уставились на меня. - Да уж! Я-то знаю, кто это!
- Ну и кто же я, в таком случае? - Под пронзительным взглядом старухи мне стало неловко и немного страшно.
Нэнси закудахтала:
- Уж я-то знаю! - Ее длинное лицо сделалось раздраженным. - Негодяй уже целую вечность не приходит проверить измеритель. Они когда-нибудь просто отключат его, и все.
- Хватит насчет измерителя, бабушка. Все в порядке.
Отношение Тома к бабушке было терпимо-бесцеремонным. Он ее даже не поцеловал и, казалось, находился здесь просто из чувства долга, а не от избытка нежных чувств.
К нам подошла женщина в сером халате и белом переднике с чайным подносом. Нэнси жадно схватила его, и я поняла, что она в состоянии разлить чай и положить сахар в три чашки. Мы молча пили чай, когда я заметила, что одна из гагатовых сережек застряла в шали. Я потянулась было, чтобы ее отцепить, но отпрянула, ошарашенная резким выкриком:
- Не смей ко мне прикасаться!
Я недоуменно повернулась к Тому.
- Кажется, я ей не понравилась.
Меня утешало лишь то, что мы пробудем здесь совсем недолго. Парк казался унылым, гнетущим и мрачным. Тишину нарушал единственный звук - капанье росы с деревьев на густую мокрую траву. И вряд ли старухе нравились посетители. Я надеялась ощутить дыхание прошлого, находясь рядом с женщиной, бывшей замужем за Томми О'Мара, когда он погиб на "Тетисе" в 1939 году, но представить Нэнси молодой оказалось невозможным.
- Бабуле никто особенно не нравился. Единственным человеком, которого она по-настоящему любила и о ком заботилась, был мой отец, - сказал Том. Он взглянул на часы. - Скоро поедем. Я, конечно, не против платить по счетам, но эти посещения просто достают меня. Я приезжаю только раз в месяц, чтобы медсестры не забывали про свои обязанности. Просто не хочу, чтобы они думали, что о ней можно не заботиться как следует.
В течение пятнадцати минут я неуклюже пыталась разговорить Нэнси. Я восхищалась ее пальто, спрашивала, кто укладывает ей волосы, упоминала о погоде, интересовалась питанием. Было трудно разобраться, то ли ей просто наплевать на то, о чем я говорю, то ли она действительно не понимает, о чем идет речь.
- Ты зря теряешь время, - сказал, наконец, Том. - Иногда к ней возвращается рассудок, когда говоришь о прошлом, например о войне или о магазинах на Смитдаун-роуд.
- Ни о том, ни о другом я говорить не могу. - Оставался, конечно, "Тетис", но в данных обстоятельствах вряд ли стоило говорить об этом.
- Ладно, поехали. - Том сжал плечо Нэнси. - Пока, бабушка. Увидимся через месяц.
Мы шли через лужайку, когда хриплый голос окликнул:
- Эй, ты! - Мы повернулись и увидели, что она нам машет.
Том подтолкнул меня.
- Это она тебя зовет.
- Ты уверен? С чего бы это я ей понадобилась?
Я неохотно вернулась назад и страшно перепугалась, когда вытянувшаяся рука больно схватила меня и тянула вниз, пока наши лица почти не соприкоснулись. Я почувствовала зловонное дыхание.
- Знаю, что ты замышляешь, Фло Клэнси, - сказала она таким голосом, что у меня по спине побежали мурашки. - Но ничего у тебя не выйдет. Марта отдала его мне - все по справедливости. Он мой. Ты его не вернешь, никогда. Я тебе уже говорила: прежде я убью его.
- Она сама рубит могилу, на которой сидит, - сказала Бел.
- Сук, - поправила Чармиан. - Она рубит сук, на котором сидит, или она сама себе могилу роет. Ты перепутала все поговорки.
- Ладно, будет тебе, - громко фыркнула Бел. - Она прекрасно понимает, что я имею в виду.
- Может, хватит говорить обо мне в третьем лице? - мягко сказала я. - Кроме того, это не ваше дело, с кем я встречаюсь. Я могу рубить могилу, на которой сижу, если мне этого хочется.
- Сук, - сказала Чармиан.
- Сук, могилу - какая разница. - Я беззаботно махнула рукой. Я понимала, что регулярные визиты Тома О'Мара в квартиру на подвальном этаже не останутся незамеченными. Когда я высаживалась из его машины после нашего возвращения из Саутпорта, Бел из окна Чармиан засвидетельствовала мою неосмотрительность.
- Фиона говорила, что он здесь постоянный гость, но я ей не верила. - Бел не пыталась скрывать своего неодобрения. - Ох уж эта современная молодежь, - сказала она с отвращением. - Занимаются сексом совершенно без разбора, прямо как кролики. Я за свою жизнь спала всего с тремя мужчинами, и все они прежде становились моими мужьями.
- Да, Бел, но время сейчас другое, - напомнила ей Чармиан. Наливая в бокалы шерри, она подмигнула мне, но тоже как-то беспокойно. - Милли, надеюсь, ты не будешь против, если я тебе скажу, что у этого Тома О'Мара ужасная репутация. Я имею в виду не только женщин, но и другие вещи - наркотики, например. Я бы и близко не подошла к его клубу. Я страшно обеспокоилась, когда наш Джей пригласил его на свой день рождения, на двадцать один год. Я думаю, Фло не знала про все, в чем он замешан.
С течением вечера, по мере того, как я напивалась, мое раздражение к этой парочке улетучивалось. К тому времени, когда мы прикончили бутылку шерри и начали вторую, теперь уже последнюю, мне было наплевать, кто что обо мне думает. Я лежала на коврике перед камином, уставившись на лица подруг, и чувствовала себя необычайно счастливой и совершенно беззаботной.
- Он, конечно, негодяй, - согласилась я, - мерзавец, никчемный подлец. И все-таки он классный.
- А что же бедный Джеймс, что с ним? - спросила Бел.
Я силилась вспомнить, но не смогла. Прежде чем я смогла что-то сказать, в дверь постучали.
- О, это, наверное, он и пожаловал. - Я пошла неровной походкой к двери и в течение нескольких секунд не могла узнать ни одну из двух стоявших на пороге маленьких женщин, у которых явно случилась какая-то беда.
- Ты говорила, к тебе можно прийти, - произнес знакомый голос.
- Конечно. - Я закрыла и открыла глаза, и две женщины передо мной слились в одну: это была Диана, совсем другая Диана, не та, которую я всегда знала, - растрепанная, без макияжа, с лицом белым и каким-то съежившимся, как потекший воск. Я пригласила ее внутрь, стараясь, чтобы она не заметила моей пьяной импульсивности, познакомила с Бел и Чармиан и, сообщив, что она в ужасном состоянии, добавила:
- У Дианы на прошлой неделе умер отец. Его похоронили только позавчера.
Бел, которая вела себя не слишком сдержанно и в трезвом состоянии, вскочила на ноги и взяла на себя заботу о гостье.
- Ах, бедная девочка! Иди сюда, моя дорогая, садись на диван, на мое место. Представляю, как ужасно ты себя чувствуешь. Чармиан, принеси бедной девочке выпить. Милли, давай-ка, взбей эту подушку и подложи ей.
Диана расплакалась.
- Мне так одиноко с тех пор, как он умер. Дома чувствуешь себя как в морге, - всхлипнула она. - Мне так хотелось с кем-нибудь поговорить.
Ее снедало чувство вины и потребность с кем-то поделиться. Жалобным детским голоском она изливала свое горе и совсем не была похожа на обычную сдержанную Диану.
Она призналась, что постоянно упрекала отца за то, что так и не смогла выйти замуж.
- Он просил у меня прощения. Принял эту вину, хотя в чем он виноват? Мне никто никогда не делал предложения. А я использовала бедного папочку как оправдание своему одиночеству, тому, что каждую ночь остаюсь дома, но на самом деле я оставалась только потому, что идти-то некуда. Я законченная неудачница, и это только моя вина.
- Не говори глупостей, милочка, - успокаивала ее Бел. - Ты просто оставалась с отцом, правда ведь? Ты поступала благородно и бескорыстно.
Но Диана продолжала причитать:
- Думаю, он тоже хотел жить один, чтобы друзья могли приходить к нему играть. Когда я вернулась домой после окончания университета, он предлагал мне купить квартиру. Я отказалась. Убеждала себя, что это мой долг, а на самом деле меня просто ужасала перспектива остаться одной. И еще я так часто жаловалась на его друзей, что он просто перестал их приглашать. Это я разрушила его жизнь, а не наоборот.
- Ну, ты преувеличиваешь, - сказала я, пытаясь придать своему голосу трезвость и рассудительность. - Уверена, все было не так плохо.
- Именно так, - плача, продолжала настаивать Диана.
- Со временем ты будешь смотреть на вещи более благоразумно, - мягко сказала Чармиан. - Я сама чувство вала себя ужасно виноватой, когда умерла моя мама. Я говорила себе, что должна была чаще проведывать ее, быть для нее лучшей дочерью.
Исчерпав тему взаимоотношений с отцом, Диана переключилась на работу. Она беспокоилась, что может потерять ее. Она жаловалась, что Джордж ее недолюбливает, что никто ее не любит, что она не вписывается в коллектив.
- Папы нет, а если еще и работы не будет, то я, наверное, покончу с собой.
- Иногда Джордж может казаться просто чудовищем, но ему и в голову не придет уволить тебя, - заверила я ее и добавила, хотя совсем не была в этом уверена: - Он считает, что ты представляешь большую ценность для фирмы.
В десять часов пришел Герби, настаивая, что жене пора возвращаться домой, и Чармиан неохотно пошла наверх. Бел пробормотала, что ей тоже нужно идти.
- Я тоже, наверное, пойду, - вздохнула Диана. - Хотя меня ужас охватывает при мысли, что снова придется провести ночь одной.
- Пойдем со мной, - тут же предложила Бел. - У меня есть свободная спальня. А постель я мигом тебе организую.
- А можно? О Бел! Вы самый милый человек из тех, кого я знаю. - Она бросилась на шею Бел с таким видом, будто вот-вот снова заплачет.
Нэнси тогда сказала: "Я знаю, кто это. Да уж! Я-то знаю, кто это!" Она приняла меня за Фло. Должно быть, они были знакомы, еще тогда, много лет назад. Знала ли Нэнси, что Фло влюблена в ее мужа? И что она имела в виду, когда сказала: "Марта отдала его мне - все по справедливости. Он - мой. Ты его больше не вернешь. Прежде я убью его"?
В этом не было никакого смысла, но, наверное, услышать такие слова пожилой женщины, потерявшей рассудок, не так уж и удивительно. И все же у Нэнси была какая-то причина сказать именно так.
Я взяла газетные вырезки, рассказывавшие о последних днях "Тетиса", и разложила их на письменном столе рядом со школьной фотографией мальчика, так похожего на Деклана. Рядом с фотографией я положила рисунок "МОЕГО ДРУГА ФЛО". Я задумчиво переводила взгляд с вырезок на фотографию, затем на рисунок, потом в обратном порядке. "Тетис" затонул в июне 1939 года, фотографию сделали спустя шесть лет, и мальчик был в младшем классе, значит, тогда ему было лет пять и родился он в 1940 году. "Марта отдала его мне, все по справедливости". Фло распорядилась, чтобы бабушку не приглашали к ней на похороны. Что же такого сделала Марта? Почему Фло ее так возненавидела?
"Марта отдала его мне - все по справедливости".
Я почувствовала, что сердце мое забилось быстрее, когда я вгляделась в лицо маленького мальчика. Это был настоящий Клэнси, в этом не было никаких сомнений, - те же светлые волосы, стройное телосложение, чувствительные, как у Деклана, черты лица.
И внезапно все встало на свои места. Отцом ребенка был Томми О'Мара, но его настоящей матерью была Фло. Каким-то образом бабушка отдала ребенка Нэнси, причем против воли Фло, потому что иначе она бы не стремилась вернуть его. "Я тебе уже говорила: прежде я убью его", - сказала Нэнси.
Значит, мы с Томом О'Мара - дальние родственники. У Тома тоже были зеленые глаза, как в семье Клэнси.
Бедная Фло! Я быстро оглядела комнату, ее вычурную обыденность, цветы, кружева, бесчисленные безделушки. Когда я пришла сюда в первый раз, комната казалась местом, где большую часть своей жизни прожила приятная, но скучноватая незамужняя женщина. Но чем больше я узнавала Фло, тем больше атмосфера комнаты менялась. Фло, которая получала во время войны страстные любовные письма; женщина, проводившая выходные на острове Мэн вместе с мужчиной с иностранной фамилией. Квартира уже не казалась обыкновенной, она была овеяна аурой любовной романтики и загадки. Фло пришла сюда, уже будучи матерью, но матерью без ребенка. Теперь к романтике примешалась трагедия.
Тем не менее, несмотря ни на что, Фло, возможно, была счастлива. Только этого я уже никогда не узнаю.
В ящике письменного стола нашлась пачка канцелярских кнопок. Я вытряхнула одну и приколола рисунок к стене над каминной полкой. Пятьдесят лет назад Фло могла бы сама повесить его там.
Следующий вторник в "Сток Мастертон" оказался на удивление спокойным. Джордж вышел в полдень и до шести не вернулся. Даррен и Эллиот воспользовались этой возможностью, чтобы уйти пораньше, а вскоре после этого ушла домой и Джун. Остались только Оливер и я.
Оливер потянулся и зевнул.
- Полагаю, один из нас должен остаться, чтобы дождаться Джорджа.
- А куда он пошел? - спросила я.
- Он не сказал. Ему позвонили, и он сразу убежал.
- Давай я подожду, - предложила я. Оливеру нужно было ехать домой через туннель Мерси в отдаленный поселок на Виррале .
- Спасибо, Милли. - Он благодарно улыбнулся мне. - Ты настоящий друг.
Прошло всего несколько минут после ухода Оливера, как на коммутаторе замигала лампа - кто-то звонил. Я с удивлением услышала рассерженный голос Бел.
- Эта женщина там? - рявкнула она.
Я предположила, что она имеет в виду Диану, которая оставалась у нее с воскресенья.
- Нет. Она здесь не появлялась с тех пор, как умер ее отец. А разве она не у вас?
- Была у меня до сегодняшнего утра, - сказала Бел. - Утром она выглядела уже намного лучше. Я вышла купить курицу нам на ужин, а когда вернулась, ее и след простыл. Ни тебе спасибо, ни до свидания - ничего! - закончила она на высокой ноте.
- Может быть, она еще вернется, - предположила я. - Должно быть, поехала к себе домой, взять какие-то вещи.
- Тогда оставила хотя бы записку - и к тому же для того, чтобы съездить в Хантс Кросс и обратно, пять часов не требуется. - Громкое возмущенное фырканье эхом отзывалось в пустом офисе. - Честное слово, Милли, она мне все уши прожужжала рассуждениями про бедного папочку. Я, конечно, мягкосердечная старая дура и не против послушать, но меня бесит, что она просто взяла и смылась. Она тут у меня все слопала! У меня морозилка почти пустая!
- Сожалею, Бел. Не знаю, что и сказать. - Если бы Диана оказалась здесь, я бы ее просто придушила за такое обращение с Бел. - Может, придете вечером в квартиру Фло поужинать? - предложила я, надеясь как-то успокоить ее. - Я возьму что-нибудь в этом китайском ресторане за углом.
- Мою любимую свинину в кисло-сладком соусе, а еще я очень люблю эти маленькие блинчики с кореньями.
- Кстати, я нашла в письменном столе связку ваших писем к Фло. Я подумала, может, вы захотите почитать их.
- Да нет, не надо, милочка, - твердо сказала Бел. - Фло мне как-то предлагала их, но я тоже отказалась. Мне, конечно, приятно, но гораздо приятнее было писать их. Уж лучше не вспоминать про старые дни. Просто выкинь их, и все. Ну ладно, милочка, до встречи.
Было уже почти семь, когда в офис большими шагами вошел Джордж.
- Мне надо с тобой поговорить, Милли, - резко сказал он, проходя в свой кабинет мимо моего стола.
Немного озадаченная его тоном, я пошла за ним и еще больше удивилась, когда он кивнул в сторону стула:
- Садись.
Все это казалось слишком официальным. Обычно сотрудники садились, не дожидаясь особого приглашения.
Джордж поставил локти на стол и сцепил руки. Выражение его лица было серьезным и обвиняющим.
- Мне не нравится, как ты обошлась с Дианой, когда она пришла к тебе за помощью, - холодно сказал он.
Я услышала скрип своей отваливающейся челюсти.
- Не имею ни малейшего представления, о чем вы говорите.
- Ну, очевидно, она зашла к тебе на площадь Уильяма, воспользовавшись твоим приглашением. Она была в отчаянии, ей нужно было с кем-то поговорить, кому-то поплакаться…
- Все так и было. - Мой голос дрожал. Мне было совершенно непонятно, что же все-таки случилось.
- Но вместо помощи, - продолжал он, - она обнаружила тебя и еще двух женщин, пьяных в стельку, практически ничего не соображающих. И дело не только в том, что вы быстренько довели ее до той же кондиции. Хуже того, ее буквально похитила ужасная старуха и не отпускала. Ей пришлось несколько дней торчать в мрачном домишке этой женщины. Она позвонила перед обедом, и мне пришлось ехать спасать ее. Когда я нашел ее, она вся дрожала, плакала и вообще была в ужасном состоянии.
Я чуть не лопнула от смеха.
- Спасать! Не будьте же вы таким глупым, Джордж. Бел может быть какой угодно, но только не ужасной. На самом деле, Диана сказала, что Бел - это самый милый человек из всех, кого она когда-либо встречала. Кроме того, ей около семидесяти пяти лет - многовато для того, чтобы похищать молодую женщину вдвое моложе ее, как вы считаете? - Не стоило и говорить, что, хоть я никогда и не бывала у Бел дома, я все же могла представить себе ее жилище каким угодно, но только не мрачным.