- Вы ничего мне не должны, - сказала она, перестав улыбаться. Ее губы как-то печально обмякли. - Но может быть, если вам понравится, как будет выглядеть сегодня вечером Стефани, вы забудете, что я показалась вам костью в горле в день моего приезда, и мы сможем вернуться к пустой странице.
- Вы опять коверкаете язык, но я уже научился вас понимать. Дайте моей маленькой Золушке почувствовать себя особенной хотя бы на один вечер… Вы понимаете, что я имею в виду? - "Такой же особенной, как и вы", - хотел он сказать, но не рискнул, эти слова выдали бы слишком многое. Тим снова прочистил горло: - Сделайте это, и мы начнем с чистого листа.
Она посмотрела на него долгим, понимающим взглядом, и Тим почувствовал, что краснеет. Безошибочный инстинкт подсказал Лилиан, о чем он думает. Когда она заговорила, ее голос, всегда такой вкрадчивый, с придыханием, пленил его совсем иным звучанием.
- Если вы имели в виду то, что показалось мне, я польщена, Тимоти.
На какой-то безумный миг у него закружилась голова, и Тим вдруг понял, что слишком близко склонился к прелестному лицу, к этим губам. Зачарованный ее красотой, ее голосом, он готов был ступить на зыбкую почву, протянуть руки только для того, чтобы ухватить пустоту.
Но здравый смысл возобладал, и его охватила паника. Разве Лилиан сама несколько минут назад не призналась в том, что она - мастер иллюзии, неуловимой, как мечта? Он ничего для нее не значит, как и она для него. Ничего! Она - последняя женщина на земле, в которую он позволил бы себе влюбиться.
- Дело не сделано, - грубовато сказал Тим и отвернулся. - Вам еще только предстоит выполнить вашу часть сделки.
Лилиан распахнула дверцу шкафа в гардеробной, обозрела его содержимое и вздохнула. В ее доме в Лозанне так много вещей, которые подошли бы Стефани. Если бы она только знала!
Но Тимоти сказал: "Дайте моей маленькой Золушке почувствовать себя особенной", посмотрев на нее взглядом, каким смотрят любовники, и Лилиан готова была перевернуть небо и землю, лишь бы не разочаровать его. Перебрав с десяток нарядов, она остановилась на одном, затем стянула с себя одежду и направилась в душ…
Лилиан разглаживала на ноге шелковый чулок, когда позвонил Тим.
- Я хочу прийти в главный корпус пораньше, чтобы поприветствовать гостей. Вы готовы?
О Боже! Ей еще нужно высушить волосы, не говоря уж о том, чтобы привести в порядок лицо. Что же касается Стефани, та все еще лежит на диване в гостиной с ватными тампонами, пропитанными талой водой, на глазах, чтобы устранить последствия слез, и с расставленными пальцами, на ногтях которых сохнет едва заметный нежно-розовый лак.
- Не совсем, Тимоти, - сказала она, явно преуменьшив серьезность ситуации.
- Вас не смутит то, что придется идти без сопровождающего?
- Ничуть, - сказала она. - А Стефани имеет право на небольшое опоздание по случаю первого выхода в свет.
Но они задержались дольше, чем предполагала Лилиан. Гонг, извещавший о начале обеда, зазвонил как раз тогда, когда они входили в общую гостиную. Все головы как по команде повернулись в их сторону. На одних лицах читалось сдержанное любопытство, другие оставались равнодушными - и только на одном, принадлежавшем Тимоти Эвансу, было написано глубокое потрясение.
Великолепный в своем прекрасно скроенном вечернем костюме, он был занят беседой с группой гостей, но при виде дочери остановился на полуслове с открытым ртом.
Для Лилиан, перешагнувшей порог об руку со Стефани, этот момент показался вечностью. Ее охватило внезапное напряжение, показалось, что голоса в комнате понизились до шепота. Словно в тумане она осознавала, что толпа, обтекая их, движется в столовую. Наконец в гостиной осталось четверо: Стефани, она сама, старина Рили и Тимоти, который попрежнему молчал.
Стефани поежилась.
- Ой-ой-ой! Кажется, папу не вдохновляет наш вид.
Губы Тима теперь были крепко сжаты, но мрачно нахмуренные брови красноречивее слов свидетельствовали о том, что девочка права.
Избегая смотреть на него, Лилиан изобразила самую ослепительную улыбку, однако предназначила ее не Тимоти, а Рили, который сидел на высоком табурете у бара. Ради торжественного случая тот расстался со шляпой и джинсами, сменив их на темный костюм, белую рубашку и черный галстук. На нем, как обычно, были ботинки, но черные и до блеска начищенные в отличие от растоптанной пары, которую он носил в течение дня.
Однако не это великолепие, а восторженно-добродушная улыбка на лице старика побудила Лилиан подтолкнуть к нему Стефани.
- Может быть, мистер Эванс составит мне компанию за аперитивом, если вы согласитесь повести Стефани к столу?
- Ну разве мне не везет сегодня! - воскликнул он, вскакивая и протягивая девочке согнутую в локте руку. - Почту за честь, мамзель! Стеф, такой красотки, как ты, мои старые глаза не видели уже лет сто. Пойдем-ка, зададим им шороху, дорогая.
Ни слова не говоря, девочка пошла с Рили. Учитывая то, что Тим кипел от негодования, он проявил просто недюжинное самообладание, дождавшись, пока они останутся одни, чтобы направить свой гнев на ту, кто этого заслужил. То есть на Лилиан.
- Не соблаговолите ли объяснить, - процедил он сквозь зубы, - что это такое вышло сейчас отсюда?
5
Сжав волю в кулак, Лилиан выдержала его взгляд.
- Вы, должно быть, хотели спросить - кто? Меня не удивляет, что вы ее не узнали! Но, к вашему сведению, это была мисс Эванс, превращенная в очаровательную юную леди - как вы и велели.
- Если бы я знал, что вы сделаете из нее подобие обитательниц кварталов красных фонарей, я обратился бы к кому-нибудь другому.
Чтобы прийти в себя, Лиллиан шагнула к бару, налила в бокал минералки и сделала глоток. Уверившись, что голос не выдаст разочарования, она снов повернулась к нему.
- Хотя ваша дочь, безусловно, леди Тимоти - сказала Лилиана, противопоставляя его негодованию ледяное призрение, - самого вас вряд ли можно назвать джентльменом.
- Мы говорим не о том, кем я выгляжу в ваших глазах моя дорогая.
- А о чем же мы говорим?
- И вы еще спрашиваете? - Он досадливо взмахнул рукой. - Стеф всего только тринадцать - объясняю для непонятливых! - и ей совершенно ни к чему расфуфыриваться так, чтобы выглядеть на все двадцать.
- Я выжала все, что могла, из того, что было под рукой.
- Вы перестарались.
- Если вы считаете шелковую юбку и блузку в тон слишком вызывающими, то, возможно, вы слишком долго прожили в глуши и забыли о существовании другого мира, где гардероб женщины состоит не только из пыльных, выцветших тряпок. - Лилиан опустила ресницы и вызывающе повела плечом. - Или дело просто в том, что вы никогда этого и не знали?
- Ваши отработанные женские уловки на меня не действуют! - выпалил Тим. Глаза его сверкали, завораживая и пугая одновременно. - Испытывайте их на ком-нибудь более впечатлительном. Мой интерес к вам лишь следствие тех бредовых идей, которые вы вдалбливаете в голову моей дочери.
- Вы считаете, что я оказываю на нее дурное влияние? Как женщина с отсутствием хорошего вкуса или с недостатком здравого смысла?
- И того, и другого! Она нацепила жемчуга, от нее разит духами. Я уж не говорю о ногах, подламывающихся на высоких каблуках. А что вы сделали с ее волосами?
- Вы имеете в виду - кроме того, что рачесала их?
Он с такой силой хлопнул ладонью по стойке, что стоявшие на ней бокалы зазвенели, словно отдаленные колокольчики.
- Прекратите! Вы знаете, о чем я говорю.
- Я немного завила их, а затем подобрала вверх и заколола, чтобы открыть красивую шею Стеф.
- Мне не нравится, когда моя дочь выставляет на всеобщее обозрение свою шею - да и любую другую часть тела, если уж на то пошло! А особенно мне не нравится то, что вы учите ее вещам, о которых ей лучше бы не знать.
Глотнув еще воды, чтобы смочить пересохшие губы, Лилиан уселась на стоявший поблизости табурет и скрестила ноги, так что разрез сбоку ее юбки разошелся, слегка приоткрыв обтянутое шелком бедро.
- О каких вещах вы говорите, Тимоти? - спросила она, легонько покачивая ногой. - Ей лучше не знать о том, что следует наслаждаться юностью? О том, что она должна испытывать гордость, чувствуя себя самой лучшей? Вы бы предпочли, чтобы она сидела взаперти, несчастная и одинокая?
- Она не несчастна.
- Только сегодня днем вы утверждали обратное. Но я уже начинаю думать, что вы недостаточно знаете свою дочь, чтобы понять ее настоящие чувства и желания.
- А вы, я полагаю, понимаете?
- Об этом нетрудно догадаться.
- О, у вас, видимо, есть диплом подросткового психолога?
- Нет.
Он язвительно рассмеялся.
- В таком случае вы не обидитесь, если я пренебрегу вашим мнением.
- Не нужно быть психологом, чтобы понять Стефани, друг мой. Несмотря на разницу в возрасте, мы с ней очень похожи: обе женщины, обе нуждаемся в том, чтобы чувствовать себя живыми и нужными другим… и обе этого заслуживаем.
- И снова я должен возразить вам. Она ребенок, а вы…
Его взгляд, словно притягиваемый магнитом, скользнул по Лилиан, остановившись на лице, а затем на приоткрывшейся коленке. Она продолжала легкомысленно покачивать ногой, хотя внутренний голос побуждал ее удрать подальше и спрятаться.
Тим сглотнул, и, когда заговорил снова, его голос, как лезвие, долго пролежавшее под дождем, утратил стальную твердость и, словно покрывшись ржавчиной, хрипло вырывался из груди.
- Вы… ошибаетесь, если думаете, что она не важна для меня. Я готов отдать за нее жизнь.
- Ну конечно, потому что вы любите ее. Но для ребенка родительская любовь… - Она потрясла рукой в воздухе, подбирая слова, которые будут иметь вес для человека, возвышающегося перед ней и так волнующего ее. - Это нечто обязательное. А ей нужны тепло и внимание других, чтобы ощущать себя полноценной, чтобы чувствовать радость жизни. Нам всем это нужно, Тимоти. В противном случае мы завянем, как цветы без воды. Мы внутренне очерствеем, если будем захлопываться как раковина при любом прикосновении.
В результате она сказала совсем не то. Цветы, раковины - что могли они значить в его ледяном мире?
Он явно ничего не понял. Преодолев мгновенную слабость, Тимоти уже нацепил на лицо маску бесстрастия и с подчеркнутой терпеливостью ждал, когда же она скажет что-то стоящее его внимания.
- Ну что ж, - с сожалением проговорила Лилиан, соскальзывая с табурета и оправляя юбку, - я вижу, вы остались безучастны к моим стараниям привить вам более широкие взгляды, поэтому поищу общества тех, кто не находит меня столь утомительной. Судя по божественным запахам, еда, которую приготовил ваш шеф-повар, выше всяких похвал, и мне не терпится ее отведать. Приятного аппетита, Тимоти!
Нелегко было удалиться с достоинством, когда все инстинкты побуждали Лилиан бежать не оглядываясь, словно до смерти напуганная мышь. Однако ей это удалось, правда, ценой огромных усилий.
Тим не хотел смотреть ей вслед, но ничего не мог с собой поделать. Она шла так же, как каталась на лыжах, - с врожденной грацией. Помимо воли он любовался ее королевской осанкой, безупречной элегантностью, осознавая, что без всяких на то оснований обвинил Лилиан в отсутствии вкуса. Все в этой женщине - от кончиков пальцев до макушки великолепно причесанной головы - было стильным и первоклассным.
И все же… Тим в раздражении потер подбородок, не в силах смириться с тем, что длинноногая незнакомка с ниткой жемчуга в волосах и помадой на губах, прошествовавшая по общей гостиной, - его Стеф. Ну ладно, допустим, помада была бледно-розовой и едва заметной, а румянец на щеках, возможно, естественный. Допустим также, что все девчонки ее возраста балуются косметикой, - но жемчуг. Это выше его понимания.
С другой стороны, может быть, в словах Лилиан было больше правды, чем ему хотелось признать, потому что Тим не помнил, когда в последний раз видел Стефани такой счастливой. Если уж быть справедливым то, она буквально осветила собой комнату. Но…но быстро потухала, когда увидела его нахмуренное лицо.
Он допил оставшееся в бокале и поморщился. Лед давно растаял, сделав виски похожим на жидкость для полоскания рта. Учитывая предстоящий торжественный, вечер, он мог бы выпить и чего-нибудь покрепче. Но все с самого начала шло сегодня наперекосяк, и не стоило усугублять это алкоголем.
Ради Стеф он пригласил Лилиан за их стол - опрометчивое решение, ведь эта женщина способна вывести его из себя в мгновение ока. Возможно, это взаимно, и она догадается подыскать себе какое-нибудь другое место.
Хрупкая надежда рухнула, едва он вошел в столовую. Лилиан сидела слева от Виктора, но если бы он придвинулся чуть ближе, то оказался бы на ее коленях. А Стеф, выглядевшая обескураживающе повзрослевшей, разделяла Виктора и Рили.
Тим отодвинул стул с противоположной стороны стола и кивнул всей компании.
- Простите, если заставил вас ждать.
Виктор был целиком поглощен Лилиан. Блеск в его глазах и то, как он, что-то шепча, едва не касался губами ее уха, свидетельствовало, что он наполовину пьян.
- Все в порядке. Мы здесь не скучали.
- Не сомневаюсь, - резко сказал Тим и тут же напомнил себе, что Виктор - его брат. Их родители жили в Сан-Франциско, а старшая сестра с мужем-дипломатом - в Пекине, поэтому разбрасываться родственниками не приходилось и нужно было сохранять видимость лояльности.
Отвернувшись, он принялся разглядывать хорошо одетых людей, которые собрались в Пайн Лодж, чтобы встретить Рождество. Все столики были заняты, за исключением одного, предназначенного для семьи, которая должна прибыть завтра утром. В столовой стоял ровный гул оживленной беседы. Сочетание изысканных блюд, и идеального обслуживания, запах свежесрубленных хвойных веток, мерцание огоньков порождали атмосферу праздничного благодушия.
Чувствуя себя виноватым, он посмотрел на Стеф. Она определенно сияла, и Тим подумал, что, если уж быть честным до конца, он должен благодарить за это Лидиан. Что же касается самой Лилиан… Тим поспешил отвести взгляд, пока его не застали на месте преступления.
Как ей удается добиться такого эффекта минимальными средствами? Платье цвета морской волны было самого простого покроя и по сравнению с парчой и бархатом, в которые были одеты другие женщины, могло бы показаться затрапезным. С длинными рукавами и этим дразнящим разрезом сбоку, который сейчас был скрыт столом, оно словно бы струилось, подчеркивая изгибы фигуры.
Должно быть, все дело было в драгоценностях, которые приковывали взгляд. Это снова были бриллианты - они свисали с ушей, сверкали на пальце и запястье. Учитывая те, что она надевала раньше, и те, что нацепила на Стеф, драгоценности, наверное, занимали не меньше половины ее чемодана, в то время как другая была набита тряпками от известных дизайнеров.
Впрочем, он должен был признать, что не одна она злоупотребляла камнями. У женщины, сидевшей за столиком справа, с шеи свисал рубин величиной с яйцо, в то время как слева глаз буквально слепили чьи-то изумруды.
Он никогда не мог позволить себе подарить что-либо подобное Морин. Самое большее, на что Тим оказался способен, - это жемчуг, который он купил ей на годовщину свадьбы за год до ее смерти. После похорон он спрятал нитку в сейфе конторы, собираясь отдать Стеф, когда та будет достаточно взрослой, чтобы носить его. Он и представить не мог, что его опередит женщина, у которой такой аппетит на бриллианты, что Де Бирс может ликовать двенадцать месяцев в году.
Когда унесли остатки последнего блюда, Тим, слишком погруженный в свои мысли, чтобы следить за происходящим, сгорбился на стуле. Его вполне удовлетворяла роль зрителя на обеде, во время которого ему следовало бы блистать остроумием и расточать обаяние. Столики были расставлены по кругу, и в центре оставалось свободное пространство. Часть гостей смаковали кофе и десерт, другие решили встряхнуться с помощью танцев. Виктор в числе первых прошествовал в круг, ведя за собой Лилиан, словно трофей, добытый в бою.
Не желая отставать, Рили подхватил Стеф и закружил ее в чем-то среднем между полькой и фокстротом. Краснея и хихикая, та и не думала возражать.
Ребенку нужны тепло и внимание других, ощущение радости жизни, сказала Лилиан, и Тима опять охватило неприятное чувство, что она была права.
Тем временем, как частенько случалось, вокруг Виктора закипал скандал. Он так обхватил талию Лилиан, что его рука, казалось, вот-вот столкнется сама с собой. Когда партнерша по танцу попыталась хоть немного отодвинуться, он в своей привычной манере попытался накрыть ладонью ее ягодицу.
Виктор не впервые, находясь под влиянием алкоголя, позволял своим основным инстинктам брать верх над разумом, но Тим впервые с такой яростью отреагировал на увиденное. Всего минуту он сидел, с мрачным удовлетворением наблюдая за этой сценой, а в следующую уже вскочил, с грохотом отбросив стул в сторону.
Музыка как по команде стихла. Тим с опозданием представил, как выглядит со стороны: красное лицо, сжатые кулаки, дергающаяся щека.
Подошел главный официант и шепотом спросил:
- Все в порядке, босс?
- Все отлично, - проскрежетал он, давясь от злости. - Просто отлично.
Лилиан вернулась к столу и скользнула на свой стул, лишь мельком взглянув на него. Но он заметил приподнятые брови и едва заметное движение плеча. Она словно хотела сказать: не вини меня за то, что видел, я ведь не просила, чтобы меня так лапали.
Но Виктор, отлично понимавший, когда следует подобрать когти, избегал его взгляда, сделав вид, что увлеченно беседует со Стеф, которой льстило это внимание.
Как это характерно для него - прятаться за беззащитным ребенком! - подумал Тим, которому безумно хотелось схватить лоботряса за шкирку и сунуть головой в сугроб. Но он и без того уже свалял дурака, а Виктор не стоил подобного позора.
Поправив волосы и задравшиеся манжеты, он поднял упавший стул и, по-прежнему чувствуя себя объектом пристального внимания окружающих, подошел к Лилиан и спросил:
- Не хотите ли потанцевать?
Она взглянула на него как на сумасшедшего округлившимися, недоверчивыми серыми глазами.
- Вы приглашаете меня танцевать?
Не заставляй меня жалеть об этом приглашении, свирепо подумал он. Но ярость сменилась теплой, приятной волной, окатившей сердце, когда Лилиан в ответ на его кивок поднялась с места, прошелестев шелковым платьем, и подала ему руку.
Тим осторожно обхватил ее - осторожно, поскольку не знал, как определить чувства, которые пробуждала в нем Лилиан. Она была всего лишь женщиной, довольно красивой, но не потрясающе красивой… Если не считать огромных серых глаз с длинными черными ресницами, отесывающими нежные тени на скулы, и светящегося, словно дорогой фарфор, лица, и белокурых волос, зачесанных так высоко, что во время танца они касались его подбородка, и сочных губ. Если не принимать во внимание стройного тела…
Он вдохнул аромат ее волос, покрепче обвил тонкую талию, почувствовал прикосновение ее груди… И его охватило неудержимое желание. Проклятье, она прекрасна, а он ничуть не лучше Виктора!
Слегка отстранившись, Тим судорожно подыскивал какие-нибудь мудрые, остроумные слова. И не нашел ничего лучше, чем сказать:
- Вы очень равнодушны.
- Я очень удивлена, Тимоти.
- Чем?