Влада подхватила свой пакет с шампунями, расческой и мочалкой и вслед за Мариной вошла в мыльную - просторное помещение с прекрасным эхом: плеск воды в бассейне, гул голосов, глухие удары железных тазиков о мраморные скамейки.
Влада сделала несколько шагов и тут поняла, что происходит что-то не то. Она недоуменно посмотрела на Марину.
- Все нормально, подруга, - сделала успокаивающий жест та и улыбнулась улыбкой победителя.
- Марина, познакомь! - услышала Влада.
- Охотно… Это Влада, очень близкий мне человек. А это Николай, тоже мне не чужой…
Влада смотрела на голого Николая во все глаза, и в голове у нее крутилась карусель: откуда? почему? как?
Влада огляделась повнимательней и только теперь разглядела, что в мыльной вместе с женщинами были и мужчины.
Вся публика держала себя так, будто ничего особенного не происходило. Будто так и было задумано: все вместе.
- Влада только приобщается к натуризму. Поэтому чувствует себя немножко не в своей тарелке, - объяснила Марина и неожиданно с чувством продекламировала: - "Я тело свое ненавижу, я душу свою не люблю…"
- Это быстро пройдет, - уверил Николай. - Хотите, Владочка, я вас веничком дубовым попарю? Дубовый веник в умелых руках сто очков вперед березовому даст.
- Она хочет, - ответила за Владу Марина.
Николай пошел за веником в мужскую раздевалку - на противоположном конце мыльной.
- Заметила, - спросила Марина, - у него "Владочка" получилось как "водочка". Бухарик страшный. Вон видишь ту красотку с полными ногами - его бывшая жена.
Влада стояла рядом с Мариной и не знала, как ей быть.
Первым ее желанием было: бежать! Но Влада так растерялась, что не смогла сразу сделать этого… А потом…
Этот странный Николай, который вел себя так, будто стоял перед Владой не в чем мать родила, а в смокинге и с "бабочкой". И будто Влада стояла перед ним не обнаженная и беззащитная, с первыми капельками пота на коже, а была в строгом вечернем платье, с веером в руке. И еще особое настроение, витавшее в воздухе, которым Влада проникалась все больше и больше…
- Да перестань, - успокоила Марина, - здесь только свой брат нудист. Никто тебя не тронет ни словом, ни взглядом… Расслабься.
- Предупреждать надо, - беззлобно прошипела Влада.
- Ну, предупредила бы… И ты пошла бы? Вот видишь! Я тебе говорю: расслабься!
И Влада расслабилась.
Николай, как и обещал, отхлестал ее веником, поддав перед этим парку.
Веник ходил по ее спине, ногам, груди и животу, изгоняя из тела тяжесть и скованность. Переворачиваясь, Влада невольно обращала внимание на мужское достоинство Николая и по его поведению никак не могла понять: то ли мысли Николая были чисты, как мысли младенца, то ли ему - Николаю - только и оставалось в жизни, что смотреть на голых баб, ну, иногда обхаживать их веничком.
Владе стало даже обидно - чуть-чуть - за свое тело, которое Коля демонстративно не желал.
Такой легкости, какую она испытала за те два с половиной часа, проведенные в бане, Влада не испытывала даже с Кириллом и Костей. Это было особое состояние, когда плоть забывала, что она имеет пол, а душа забывала, что она не в раю, а на земле.
Два с небольшим часа… Разговоры, шутки, чай с домашней выпечкой…
Но когда они оказались с Мариной на улице, холодной, освещенной желтыми фонарями, и снег уже валил хлопьями, а не висел блестками в воздухе… Когда навстречу им заспешили люди со скучными, будничными лицами… Ощущение праздника исчезло. Маятник настроения качнулся в обратную сторону.
- Зачем ты это сделала? - спросила Влада.
- Тебе же понравилось! Не надо притворяться.
- Зачем ты это сделала? - упрямо повторила вопрос Влада.
- Пожалела тебя! - с вызовом сказала Марина. - Смотрю, совсем девка без мужика пропадает, дай, думаю, устрою ей хотя бы астральный секс! Все облегчение… Ты куда?!
- Пройдусь, - бросила Влада. Она развернулась и пошла в другую сторону.
Влада шла наугад, сворачивая с одной пустынной улочки на другую, прислушиваясь к своему телу. А оно, разбуженное и разомлевшее, просило одного: ласки, ласки…
Влада уже знала, что произойдет.
Только не надо упреков, говорила она себе, я - женщина! И этим все сказано. Я - женщина! И это сильнее меня.
Из первого попавшегося на пути таксофона она позвонила Косте.
- Это я, - чуть хрипловатым голосом произнесла она, - ты мне нужен.
- Влада, где ты? Я сейчас же еду!
- Не надо. Я приду сама. Только скажи адрес.
Оказалось, что Костя жил на Конногвардейском, на первом этаже старинного дома, выходящего фасадом на бульвар.
Она позвонила, переступила порог…
По ее глазам, по тем огонькам, которые горели в глубине, Костя сразу все понял.
Он едва обнял Владу, а по ее телу уже пробежала дрожь.
Она почувствовала его губы на своих губах, почувствовала у себя во рту его язык, который стала неистово сосать, постанывая и чуть ли не плача.
Костя подхватил ее на руки.
Влада увидела, как поплыл над ней сводчатый потолок с потемневшей лепниной, как мелькнули мимо несколько резных дубовых дверей… И вдруг она почувствовала, что падает, и невольно вскрикнула. Но падение было недолгим - она утонула в чем-то мягком, колышущемся…
Они катались по кровати, помогая друг другу освобождаться от одежды. Костя заразился неистовством, покрывая поцелуями тело Влады от пальчиков на ногах до пальчиков на руках.
Влада металась, словно в лихорадке, направляя губы и руки Кости туда, где пламя, сжигавшее ее, бушевало больше всего.
Когда она зарыдала, доведенная до крайней степени возбуждения, он вошел в нее. Влада вскрикнула от острого чувства блаженства и ощутила, как по телу прокатилась одна горячая волна за другой. Влада потеряла всякое представление о том, где она, с кем и что с ней.
Казалось, Влада никогда не сможет насытиться ласками и телом Кости, но постепенно возбуждение сменилось умиротворенностью, и, когда Костя, отдохнув, вновь провел рукой по ее бедру, она прошептала слабым голосом:
- Больше не могу… Умираю, хочу пить.
Они полежали еще немножко и, одевшись кое-как, пошли на кухню - так захотела Влада.
- По этому бульвару Раскольников гулял, - кивнул Костя на окно, - было лето, город изнемогал от жары и лени, а он обдумывал, как бы половчей старушку-процентщицу на тот свет отправить… Я всегда думаю об этом, когда смотрю в окно.
У Кости была комната в коммунальной квартире.
- Вот здесь живет зек Иванов, - показал Костя на двустворчатую дверь, - сейчас он мотает очередной срок. Вот там - геолог Петров. Сейчас он на Севере. Не думаю, что ему там комфортней, чем Иванову. А там…
- Неужели Сидоров? - улыбнулась Влада.
- Нет, не угадала. Моисей Соломонович Фейгин. Сдает свою комнату под склад. С той стороны - черный ход. Постоянно кто-то скребется… Так что у меня отдельная квартира! Я ведь из Кемерова. Там у меня родители остались. А эта квартира меня устраивает. Центр, и до офиса рукой подать.
Костя усадил Владу за покрытый клетчатой клеенкой стол, поставил на плиту чайник.
- Я уж думал, что никогда не увижу тебя, - признался он.
- Я тоже.
И можно уже было ни о чем не говорить и ни о чем не спрашивать. Он прекрасно чувствовал ее, она - его.
Они сидели в огромной коммунальной кухне с изразцовой печкой и мозаичными стенами, пили чай - идиллия, да и только, которую невозможно нарушить.
Но вот по улице промчалась "скорая помощь" с включенной сиреной - и от идиллии не осталось и следа.
- Кто-то умирает от любви, - пошутил Костя.
Влада отмолчалась.
- Кстати, Владик, - опять заговорил Костя, - ты в бухгалтерском учете рубишь?
- Немного, а что?
- У нас из агентства уходит бухгалтер… Переманили. Все стоят на ушах - ищут замену.
- И ты предлагаешь мне?
- Точно так. Лучше безобразие, чем однообразие. Пока пятьсот баксов. Выдержишь испытательный срок - больше. На твоем месте я бы согласился. Куча преимуществ. Можешь являться домой аж за полночь - срочная работа. Поездишь. У нас есть выход на заграницу… Ну и… будешь все время рядом со мной.
Влада долго молчала, обдумывая Костино предложение, и наконец сказала:
- Не вижу причин для отказа. Но учти, ты очень рискуешь.
- Мы очень рискуем, - уточнил Костя.
13
Письма от Влады стали приходить реже. И это было нормально. Во-первых, у нее стало меньше свободного времени - поступил сигнал от маман, а потом и сама Влада подтвердила, что устроилась на работу в одно рекламное агентство. Во-вторых, Кирилл сам стал писать реже, по той же причине - нехватка времени.
Кирилла закрутило, замотало. И прежде всего работа, которая требовала его целиком: и тело, и душу, и мысли. Приходилось пропускать через себя огромный поток информации: что, где, почем.
Кирилл просиживал за компьютером с утра до вечера, просматривая бесконечные колонки цифр со всех бирж мира. И все это нужно было верно оценить и принять решение: что купить, что продать.
Он еще ни разу не ошибся.
Его заметили. У него появились свои клиенты, которые со спокойной душой доверили ему свои деньги - и немалые.
Кирилл поменял квартиру - поближе к Дженни. Но на самом деле (он не хотел себе в этом признаваться) - подальше от Сюзи.
Поменяв квартиру, Кирилл понял, что без машины - труба! Он уже стал подбирать себе сравнительно недорогую, но престижную модель, но тут вмешалась Дженни.
- Можешь ездить пока на моей, - предложила она.
- А как же ты? - Кирилл колебался.
- У меня их три, дорогой, - ответила Дженни.
Вообще Дженни была решительной бабой. Все уик-энды она таскала его по своим знакомым. Поначалу Кирилла принимали с холодком. Но по мере того как шли в гору его дела, отношение к нему менялось, и очень скоро Дженни стали приглашать на вечеринки вместе с Кириллом.
Обычно это были ужины в одном из трех ресторанов с французскими названиями: "Париж", "Версаль" или "Лафайетт". Всегда не более шести человек - три пары. Кто платит за эти "пати", для Кирилла оставалось загадкой: наличными при нем никто никогда не расплачивался.
У Кирилла уже скопилось около двадцати визиток знакомых Дженни, которым она его представила. Там были адвокаты, банкиры, бизнесмены, аристократы, проедающие состояние, нажитое предками. Был главный редактор "Нью-Йорк таймс" и менеджер по связям с общественностью из "Пикчерз бразерс".
Потихоньку Кирилл начинал использовать связи, так щедро переданные ему миссис Томпсон. А начал он договором с "Нью-Йорк таймс" на серию статей об экономическом положении в России.
Дженни познакомила его со своей давнишней подругой, швейцаркой Евой Фрид из Базеля.
Знакомство состоялось в ресторане "Олд Бургунди" в отеле "Хилтон", где остановилась Ева.
Подруга Дженни оказалась редкостной красоты женщиной. Нет, это была даже не женщина, а живое произведение искусства. На встречу Ева надела белое платье, выглядевшее ослепительным на фоне красных стен ресторана.
Ева не понравилась Кириллу так, как ему нравилась Дженн. Но лицо ее обладало невероятной, притягивающей взгляд силой. Кирилл весь вечер занимался только швейцаркой.
Дженни ничего не сказала Кириллу ни во время ужина, ни после. Даже виду не показала, что ревнует. Но Еву Фрид он видел в первый и последний раз. Она улетела на следующий день в Европу. Кирилл узнал об этом не от Дженн, а от служащего отеля "Хилтон" в ответ на просьбу соединить его с номером мадам Фрид.
Эта женщина еще долго не выходила у Кирилла из головы. Он вспоминал о ней со странным детским восторгом.
- Знаешь, кто пригласил нас в этот раз, дорогой? - спросила как-то Дженни. - Мой бывший муж Алан. У Алана в этот уик-энд день рождения. Даже не знаю, что ему подарить… У него все есть.
- Бывший муж? - засомневался Кирилл. - Может быть, мне не стоит идти с тобой, Дженн? Где он живет?
- В Патуоге. Это недалеко от Нью-Йорка. У него вилла на берегу океана. Учти, Алан приглашал нас обоих.
- Прогулка за город…
- Значит, ты согласен?
Вместо ответа Кирилл нашел ее губы. Дженни с готовностью ответила, и через минуту они забыли и про Алана, и про его день рождения.
Бывший муж Дженни устроил в честь своего дня рождения грандиозную вечеринку.
С погодой повезло. Было безветренно и для начала апреля даже жарко.
Столики с закусками расставили на лужайке перед домом, возле бассейна. На террасе разместился джазовый оркестр. Алан Напье обожал джаз.
Над столиками покачивались мощные электрические лампочки, образуя буквы "А" и "Н". Над бассейном клубился искусственный туман. Лазерный луч чертил замысловатые узоры. Деревья в небольшом саду, примыкающем к дому, были опутаны гирляндами, которые светились в темноте, словно глаза диких животных.
Народу было много. Кое-кого из гостей Кирилл уже знал - общие знакомые Дженни и ее бывшего мужа.
Дженни сразу куда-то пропала, и Кирилл был предоставлен самому себе. Ему не оставалось ничего другого, как заняться дегустацией напитков и закусок.
Он начал со столика с канапе, сандвичами и тарталетками. Когда Кирилл скосил глаза на горячие закуски, к нему присоединился Алан Напье.
Алан сделал знак официанту - тот подошел с подносом, накрытым салфеткой, на котором стояло несколько бутылок вина и пустые фужеры.
- Давайте, Кирилл, выпьем по-русски за мое здоровье. Как-никак сегодня весь этот джаз из-за меня.
Кирилл попросил налить ему "Сент-Эмильен", Алан - грав.
- Вы мне нравитесь, Кирилл, - сказал Алан, после того как, чокнувшись, они сделали по глотку, - я одобряю выбор Ди.
Кирилла неприятно задело, что Алан называет Дженни Ди. Так ее называли самые близкие ей люди. Даже он, Кирилл, называл ее только Дженн.
- Вы знаете, она мне как сестра, - продолжал Алан. - Ди выросла на моих глазах. Мы жили тогда по соседству, и наш брак для всех был делом решенным.
В этот момент оркестр заиграл заводную танцевальную мелодию, и Кирилл вместе в бывшим мужем Дженни вдруг оказались в гуще танцующих.
- Если вы не против, Кирилл, пойдемте в дом и продолжим разговор, - предложил мистер Напье. - Не знаю, как вы, а я даже на собственном празднике чувствую себя лишним.
Они выбрались из толпы и через минуту уже сидели в черных кожаных креслах напротив друг друга.
- Тут у вас прямо уголок короля Артура, - сказал Кирилл, оглядываясь по сторонам: свисающие с потолка выцветшие знамена, рыцарские доспехи по углам и светильники в форме факелов.
- Курите, - предложил Алан, показывая на столик, где были коробка сигар, нож, пепельница и горела в оригинальном подсвечнике свеча.
Кирилл отказался, а мистер Напье закурил.
- Я люблю Ди, - сказал Алан, пуская вверх тоненькую струйку дыма, - я сделал ей предложение в тот момент, когда она осталась одна и без средств к существованию. Ди приняла мое предложение… Она была вынуждена принять его! Вы любите Достоевского, Кирилл? О, это было как по Достоевскому! Она вышла за меня, но мысль о независимости стала ее "идеей фикс"… Вы знаете, что Ди ищет деньги, которые остались после смерти ее деда? Она мне ничего не говорила, но я же не слепой. Вы видели ее коллекцию холодного оружия? Конечно, она сказала вам, что поклялась деду вернуть ее? Не верьте! Она ищет клинок, который приведет ее к деньгам деда Только все это чушь… Нет никаких денег. Но я не препятствую Ди. Она хочет тратить деньги на кинжалы - пусть тратит. Я никогда ни в чем ей не препятствовал. Когда она попросила развод, я с готовностью пошел на это во имя любви к ней. Я сам предложил ей приличную сумму единовременно и взял на себя обязательство оплачивать все текущие расходы. Одна ее квартирка обходится мне в две тысячи триста долларов в месяц!.. Но что деньги! Мы, американцы, слишком зациклены на них. В конце концов, все равно помирать… Вот только невыносимо переживать смерть близких… Ди до сих пор не может пережить смерть матери… Вы знаете, что ее мать казнили на электрическом стуле?
- Она мне ничего об этом не говорила, - сказал Кирилл.
- Узнаю Ди. Она предпочитает делиться всем хорошим, оставляя плохое себе. Мать Ди, - продолжил Алан, - погибла из-за отца. Ди не повезло с отцом. Брак ее родителей был… Ну, знаете: она любит его, а он нисходит до ее любви. Ее звали Джуди. Она многое прощала своему мужу. Прощала побои и измены, вино и наркотики. Но всему приходит конец… Я рассказываю вам об этом, Кирилл, со слов Ди. Один раз мне удалось разговорить ее… Но лучше бы я этого не делал… Отец Ди стал водить проституток прямо домой. Он совершенно перестал считаться со своей женой, но терпел ее из-за Ди, которую, надо признаться, любил…
Алан надолго замолчал.
- В тот день отец заявился с тремя девицами, и мать сразу отправила Ди наверх - спать. Было еще рано, и она никак не могла заснуть. И когда услышала шум внизу, вышла из комнаты. Они - эти три девицы - лежали вповалку на диванах… Были пьяные или накачались наркотиками… Ругались отец и мать. Ругались страшно, как никогда. Отец ударил мать - та упала. Он расхохотался и вышел на улицу. Мать вскочила, бросилась за ним, но потом вернулась, схватила со стены коллекционный кинжал… Мать заколола всех трех женщин. Они даже не почувствовали, что в тот вечер поменяли миры… Ее казнили… И ничего нельзя было сделать. Ди очень любила свою мать. Смерть отца и деда подействовали на нее не так, как смерть матери. Она была привязана к ней… А ведь она начала привязываться к вам, Кирилл. Я не знаю, что с ней будет, если она потеряет еще одного… близкого человека.
Алан положил сигару в пепельницу, сделал глоток вина из своего бокала.
- Вы предрекаете мне скорую смерть, Алан? - улыбнулся Кирилл.
- Не буду темнить, мистер Успенский, - взял официальный тон мистер Напье, - я наводил о вас справки. Оставим в покое ваши деловые качества. Возьмем семейное положение. Вы женаты. По нашим временам это ничего не значит. Но ведь я говорил, Ди начинает привязываться к вам. А вы, вы привязаны к ней?
Кирилл молчал.
- Нужно выбирать, дорогой Кирилл. Опять же, буду с вами откровенен, я был бы удовлетворен, если бы вы выбрали не Ди, а свою жену. Если вы сейчас прекратите ваши отношения, Ди, конечно, будет переживать, но не так. Если разрыв произойдет чуть позже, это может убить ее… Я очень надеюсь, Кирилл, что вы хорошо обдумаете наш разговор и примете верное решение.
Они вышли на воздух и сразу столкнулись с Дженни.
- Я так и знала, Алан, - сказала она, - что ты мучаешь Кирилла своими умными разговорами. Где обещанный фейерверк? Я уже заждалась.
Фейерверк получился на славу.
Сразу после него Дженни и Кирилл попрощались с Аланом, еще раз поздравили его с днем рождения, сели в машину и уехали.
- Я хочу тебя, - сказала Дженни, вырулив на пустынную автостраду.
Он положил руку на ее колено, провел по бедру.
Дженни свернула на обочину, остановила машину.
Она, как безумная, стала покрывать поцелуями лицо Кирилла. Он еле успевал отвечать ей. Не выходя из машины, они перебрались на заднее сиденье и, задевая друг друга локтями, стали торопливо снимать с себя одежду.
- Я люблю тебя, - повторяла Дженни, - царапая его спину своими острыми ноготочками, доставляя ему боль и острое наслаждение одновременно.