А сверху из небольших окошек, пробивались лучи яркого света. А за ними в немыслимой дали, за пределом этого здания (если оно вообще имело предел) находилось бесконечное небо, космос и что-то еще. И свету этому было все равно – первые эти ряды или последние. И космосу тоже все равно было, а кому-то еще тем более. И освящал этот свет весь зал, всех людей немыслимыми яркими лучами, да так, что не оставалось места для тени. И тут становилось понятно – исходит он не из первых рядов, и сцены здесь нет вовсе. Сияет он сверху. И уже не имеет значения, в каких рядах сидишь, в чем одет, убогий ты или праведник. Потому что небо и космос, и что-то еще, они бесконечны, они едины для всех. И теперь эти люди думают. Может быть, на короткое мгновение, но задумываются: – Что же будет?…
– Как странно эти стены их объединили, – была потрясена она, – наконец, они вместе.
– Да, вместе, – отвечал он. – Эти люди вспоминают, что рано или поздно придется предстать перед Ним.
– Как прекрасно будет остаться с Ним наедине, оказаться самим собою. Взять то, что смог унести – что имело смысл, достать из-за пазухи дела свои и мысли, а остальное бросить, оставить здесь навсегда и предстать наконец перед Ним…
– И что будет тогда?
– Вот и думает каждый из них – что же будет тогда?… Что будет?…
Послесловие
– Я устала.
– Неправда.
– Я очень устала.
– Потерпи еще немного.
– Я не умею терпеть. Я устала быть никем. Ты знаешь – мы ничего не умеем!
– Зато можем все. Осталось совсем недалеко до того места, до того города и той зимы. Не волнуйся – все возвращается, и мы возвращаемся тоже. Пойдем туда…
Они стояли, едва касаясь заснеженного тротуара, и им было очень хорошо вот так, вдвоем. Снег, как когда-то падал, наметая новогодние сугробы. Заносил улицу и машины, деревья и провода, свисающие со столбов, крыши домов и весь этот город. И весь этот мир.
– У них прошел целый год, – сказал он.
– Как будто ничего не изменилось. Снова снег, тротуары, заметенные сугробами.
– Я хотел напоследок снова прийти сюда, – сказал он. – Попрощаться с этим городом и людьми, которые спят в теплых постелях.
– И не знают, как здесь красиво и хорошо, – добавила она.
– Да, хорошо, пока эти улицы пусты, – согласился он.
– А помнишь ту огромную черную собаку? – воскликнула она, – ее больше на этой улице нет. Наверное, теперь она совсем в другом мире – в далеком и теплом…
– …где никогда ничего не случается и не надо искать люк, который согреет тебя. Искать еду тоже не надо. Ничего не надо. Только ждать, когда ты снова вернешься в этот мир, и станешь кем-то еще. Снова будешь бороться…
– И побеждать? – спросила она. – А если повезет – будешь любить?…
Их разговор прервало какое-то движение – огромная черная собака на длинном поводке бежала впереди девочки. Та самая черная собака! Они первыми выскочили из своего дома и бросились в снег! Играли, падая в белые сугробы, потом вскакивали, неслись дальше, снова падали. И им было хорошо, вот так вдвоем.
– Они нашли друг друга! – радовалась она.
– Да, теперь они вдвоем, они вместе. И пока они вместе, им ничего не страшно.
– А может быть, это и есть та самая любовь? – воскликнула она.
– Может быть, но пока не станешь человеком, этого все равно не поймешь.
* * *
Вода текла по своему руслу, спокойно журча и успокаивая. Они снова были на берегу, откуда пришли, и где уже ничего не могло случиться. Только мерное движение прозрачной воды и облака, которые стелились от берега до самого горизонта куда-то вдаль и ввысь. И это спокойствие не мог изменить и нарушить уже никто. Ни один человек и никто во вселенной.
– Какой замечательный этот мир! Люди – как они красивы! Я люблю их! – оглянулась она.
– А остальное? – спросил он.
– Что остальное? Оно есть везде. Это просто их жизнь, их среда обитания, декорации. Как в театре, помнишь?
И она замерла на месте.
– А знаешь, я хочу снова войти в этот мир, но уже став человеком.
– Ты думаешь, что сможешь что-то изменить?
– Не знаю, но хочу попробовать!
– Нельзя "попробовать". Можно только броситься в эту реку – и будь что будет. И пока ты живешь – назад дороги нет.
– Все равно, я хочу быть там, хочу быть с ними.
– Чтобы войти в этот мир тебе придется закрыть глаза, забыть обо всем, потом снова открыть их, но уже на том берегу. И неизвестно, что будет потом, откуда продолжишь ты путь свой, и что у тебя получится!
Она стояла, но какая-то решимость уже рождалась в глубине ее сознания и сердца, которое могло появиться в груди только там, за этой спокойной чистой рекой – на том берегу.
– Я знаю. Но, все равно я постараюсь быть человеком! – тихо, но твердо ответила она. Он посмотрел на нее, перевел взгляд вдаль за водную преграду, вспомнил все, и теперь понимал, что ее не удержишь. Да и нужно ли?
– Прощай, – сказал напоследок он. – Я не желаю тебе счастья, потому что желаю любви… Любви на другом берегу.
– Глупый, любить – и есть счастье. А больше ничего нет.
Февраль 2010 г.
Дин-дон
Он стремительно влетел в торговый центр, нашел глазами бутик, в котором из года в год в одном и том же месте продавалась новогодняя ерунда, и маленькие игрушечные куранты начали отбивать свое игрушечное время.
Дин-дон.
С удовольствием посмотрел на них, сверил часы и понесся дальше, туда, где еще работал огромный гипермаркет, который ждал его. Конечно же, его! Только его. И в душе приятно затрепетало. Тридцать первое декабря – до Нового года оставалось пять часов. В последние годы у него появилась странная традиция покупать подарки родным и близким именно в этот день. И даже в этот вечер! Еще вчера он не представлял себе, что найдет для них, что купит, подойдет ли им, понравится ли, но упрямо следовал этому правилу. До конца работы магазина оставался ровно час! А потом…
Редкие менеджеры отделов уже посматривали на часы, с нетерпением ожидая конца рабочего дня, когда можно будет покинуть торговый зал и разъехаться по домам, где их ждут друзья, мужья, жены, их дети; достать из холодильника уже готовые блюда, и встретить гостей, или просто отправиться в ресторан. Но, пока еще оставался этот час, они были прикованы к своим местам. Они ждали ЕГО!
Он ринулся в отдел одежды. Платье! Он сразу же его заметил. Восхитительный наряд сверкал серебром, переливаясь в свете ламп. Как она замечательно будет в нем смотреться. Она непременно будет встречать Новый год в нем! Именно в нем! Выбросит старые тряпки, и наденет его. Вдруг подумал: – Можно ли дарить подарок до наступления Нового года?… Можно! Один раз сделаем исключение! Платье замечательное – оно того стоит! А размер? В этом вопросе он не сомневался, мог с завязанными глазами одевать ее… Или раздевать.
Пока раздумывал, какая-то женщина нетерпеливо спросила:
– Вы будете его брать?
– Что? – очнулся он.
– Это единственное платье такого размера, – пояснила менеджер зала. – Вы его покупаете?
– Да! Конечно! – воскликнул он. – Я его беру.
Потом посмотрел на женщину: – Не расстраивайтесь. С наступающим! Ваш муж купит вам платье намного лучше этого.
На что женщина ответила:
– Конечно, купит… Только где взять такого мужа? – и удалилась, а он с сожалением проводил ее взглядом. Ему быстро упаковали покупку, и он помчался дальше.
Детский отдел! Глаза загорелись, здесь находились все те волшебные игрушки, о которых в его детстве можно было только мечтать. Зато, теперь он сможет купить их своим детям.
– Кукла! Не годится! В пять лет дочери снова дарить куклу? Каждый год по кукле? Нет!
На мгновение задумался. Стрелки на часах бежали, отсчитывая время, а маленькие куранты снова начали отбивать игрушечный звон.
Дин-дон!
– В этом году у нее будет целая кухня! Восхитительная игрушечная кухня со всеми необходимыми принадлежностями. Большая девочка – пусть учится – вырастет, станет отличной хозяйкой.
И представил ее за этим занятием. Крошечная хозяйка в маленьком фартуке за игрушечной плитой.
– Замечательный подарок! – воскликнула продавец, перевязывая большую коробку пестрой ленточкой. – Ваша дочь будет в восторге.
– Да-да! – счастливо улыбнулся он, и произнес, – пусть пару минут полежит у вас, я еще должен выбрать подарок сыну!
– Конечно! Только поторопитесь! Осталось полчаса!
Дин-дон, – подтвердили игрушечные часы.
За полчаса он должен найти парню подарок, упаковать его, успеть добежать до кассы, оплатить, и тогда он успеет! Время еще оставалось!
Он побежал дальше.
Это была его любимая игра. Он делал так уже несколько лет, и все получалось. Почему делал? Потому что у взрослых тоже должны быть свои игрушки. Почему нет? И он был совершенно прав!
Сыну восемь лет! Машинки, конструкторы, настольные игры – все это уже было раньше, все не то! Тогда что? Что ему купить?
Он стремительно мчался по залу. Прошло уже пять минут, уже десять.
– Дин-дон, – снова о времени напомнили игрушечные часы, делали они это все чаще и чаще. Они же игрушечные, что с них было взять? И вдруг он замер. На коробке был нарисован самолет и пульт управления. Он нашел то, что искал! В кружочке был указан возраст – от десяти лет.
– Ничего. Уже взрослый мужчина. Мужик! Справится! А он ему поможет.
Схватил коробку и помчался к стойке.
– Отличная модель! – порадовался за него молодой продавец, неторопливо оборачивая покупку красивой бумагой.
– Ей несложно управлять! Ваш сын будет очень рад!
– Да-да! – произнес он. Продавец уже начинал раздражать его своей медлительностью.
– А еще рекомендую купить этот прибор, он называется стимулятор, с помощью которого можно тренироваться у компьютера, и сначала научиться…
– В другой раз, – перебил он его. – Посмотрите на часы! Можно немного быстрее?
– Дин-дон.
– Да! Вы совершенно правы! Осталось всего десять минут! – спохватился тот. Видимо у молодого человека еще не было семьи, не было детей, а к своей девушке он всегда успеет. Скорее всего, она стоит где-нибудь за соседней стойкой, поглядывая на часы. Эти не опоздают! А он!?
– Прошу! – воскликнул парень, подписывая гарантию. – С наступающим!
– И вас!
Он уже мчался к кассе. По дороге схватил коробку с игрушечной кухней.
– С наступающим! – неслось вдогонку.
– И вас!
– Стоп! – подумал он, глядя на отдел товаров для животных.
– Собака! Подарок любимому псу! Как он мог забыть?
Посмотрел на часы: – пять минут. Оставалось всего пять минут!
Дин-дон.
Вон та самая косточка, которую его пес любит больше всего. Она размером с голову, длиной с его большую лапу! Вечером они усядутся за праздничный стол, будут отмечать, дарить подарки, а это мохнатое милое чудовище уляжется прямо под ноги, и будет ее грызть. И так всю новогоднюю ночь.
– Дин-дон, – ускорялось время.
Он схватил со стенда собачий подарок и бросился к кассе. На бегу из какой-то коробки успел выхватить бутылку Шампанского, и с ней наперевес, преодолевая последние метры огромного магазина, уверенно летел вперед. Теперь все! На выход! Главное, чтобы не было очереди!
Там никого не было, только длинный ряд кассовых аппаратов, где в одиночестве сидели кассиры, и ждали его. Только его! Кого же еще?! Магазин был пуст! Вот это игра! Он успел! Снова успел, как и в прошлые годы!
Выложил покупки на черную ленту, и уже спокойно наблюдал за девушкой-кассиром. Торопиться было некуда, да и незачем – она все сделает сама.
Девушка мимоходом взглянула на часы. Ровно 20.00! Последний покупатель! А потом! Домой Новый год!
Дин-дон!!!
Наконец на дисплее высветилась конечная сумма. Она перевела взгляд на мужчину и… удивилась. Тот задумчиво разглядывал покупки. Стоял так в нерешительности и молчал.
– Вам пакет не нужен? У вас есть карта магазина? – спросила она.
– Карта? – рассеянно произнес он. – Нет, карты нет, – и снова замолчал.
– Как будете расплачиваться – кредиткой или наличными? – и улыбнулась.
– Кредиткой? – переспросил он. Потом опять посмотрел на вещи, лежащие перед ним. Он внимательно смотрел на них, а она на него. Тогда она спросила:
– Что-то случилось? Вам плохо?
Этот человек, этот последний запоздавший посетитель почему-то покраснел, словно ему было дурно, лоб его покрылся испариной, и вел он себя странно.
– Что-то не так? – повторила она вопрос. Человек очнулся и тихо произнес:
– Я оставил кредитку дома, – и замолчал. Девушка облегченно вздохнула:
– Ничего страшного. Можно наличными. Как вам будет удобно.
– Наличными. Да-да. Конечно. Наличными, – и полез в карман за кошельком.
Дин-дон, – слышалось издалека.
– Не волнуйтесь, – подбадривала она его. – Пока мы с вами не закончим, касса не отключится. У нас удобная программа.
– Да-да, программа… Удобная…
И снова с сомнением уставился на подарки.
– Пожалуй, это я брать не буду, – пробормотал он, считая деньги, и отложил пакет с платьем в сторону. Девушка удивилась, но промолчала.
– Это тоже, – и показал на коробку с детской кухней. Она не успела ничего возразить, как тот произнес:
– И это, – кивая на авиамодель. Теперь девушка с изумлением на него смотрела. Потом произнесла: – И это? – показывая на остальные покупки.
– Почему? – воскликнул он. – Беру! Конечно же, беру! Пробивайте!
Дин-дон, – настаивало время.
Расплатившись и положив в пакет бутылку Шампанского и собачью косточку, он, провожаемый ее изумленным взглядом, медленно вышел из магазина на улицу, подставив себя белым снежинкам, которые с радостью на него набросились. А он стоял и думал:
– Платье! Замечательное серебряное платье с блестками… Только, кто его наденет? Оно ей так пошло бы… пятнадцать лет назад… Детская кухонька, – продолжал думать он. – Прекрасный подарок, но тогда дочери было пять, значит сейчас двадцать, и готовит она на настоящей кухне – вряд ли этот огромный сверток ей пригодится. А зачем взрослому мужчине модель игрушечного самолета, когда он учится на настоящем. Во всяком случае, так он писал ему в последнем письме… полгода назад. А значит, уже летает. Да, скорее всего, уже научился и летает…
Дин-дон.
Пятнадцать лет назад. Тогда он от них ушел. Потом была другая жизнь, другие женщины. Был бизнес, свое дело, были взрослые игры. Женился, разводился, снова женился. Детей больше так и не появилось. Потом остался один. А эти сейчас были где-то далеко-далеко, в другом городе, в какой-то другой жизни. В своей жизни.
Взглянул на пакет в руках и подумал:
– А кость? Зачем кость? Собака давно умерла.
Он стоял так и думал, и озирался по сторонам. Новогодние гирлянды, переливаясь яркими цветами, раскачивались на ветках деревьев, последние люди веселой гурьбой выбегали из магазина, шутили, смелись, рассаживались в машины и уезжали, а маленькие игрушечные часы отсчитывали свое игрушечное время. Площадь опустела. Он постоял еще немного, подумал, потом стряхнул с себя снег, развернулся и пошел на стоянку. Скоро двенадцать, скоро Новый год!
Сегодня у него к праздничному столу было Шампанское и собачья кость. В эту игру он играл уже несколько лет.
Дин-дон.
Декабрь 2013 г.
Тосенька
Сирень! Она была повсюду. Каждый год бывает лишь крошечный отрезок времени, когда она расцветает, и тяжелые грозди, как разноцветные фонарики, гирляндами украшают улицы и скверы. А этот чудесный запах! Москва стояла окутанная дивным ароматом, утопая в зелени и была похожа на невесту, которая готовилась к торжеству. Такое бывает лишь один раз в году. А потом… Потом сирень исчезает, чтобы появиться вновь только через год. И еще через год, да и то на очень короткий срок. Наверное, в этом ее загадка, очарование и прелесть…
Я пробегал мимо этой весны. Сейчас она меня совершенно не интересовала. Было много дел. Завтра переезд. Еще нужно успеть забежать в квартиру, откуда прошлые хозяева должны были съехать и увезти вещи. Поэтому мчался по весеннему городу, не глядя по сторонам и не замечая ничего вокруг.
Открыв дверь в свое новое жилище, был приятно удивлен. Комнаты были пусты, полы сверкали чистотой, и даже пыль с подоконников была стерта заботливой рукой. Оставалось только переехать. Пройдясь по квартире в последний раз и собираясь уйти, я обратил внимание на один предмет. Это было старое,… нет станинное бюро, которое скромно стояло в углу. Прошлые хозяева видимо решили от него избавиться, а выкидывать было жалко – вот и оставили. Бюро и бюро, пусть стоит, – решил я, – много места не займет. И тут я вспомнил, что такую же вещь уже видел раньше. Где? Когда?… В детстве. У нас стояло точно такое же бюро, и принадлежало оно моей бабушке. А еще в нем был маленький тайник. Не задумываясь, я подошел и сдвинул заветную створку. Там что-то было… Клад! В старину в таких местах обычно прятали фамильные драгоценности! Семейная реликвия! Через мгновение у меня в руке оказался конверт, а в нем какие-то бумаги. Не скрывая разочарования, я собрался выкинуть его за ненадобностью, но было некуда, а что с ним делать я не знал. И все-таки я достал содержимое конверта. Там было письмо и несколько, пожелтевших от времени, черно-белых фотографий, с которых на меня смотрели незнакомые лица. Снова взглянул на письмо. Оно было написано карандашом на листике в клеточку, вырванном из школьной тетрадки. Многие буквы были стерты, а бумага на сгибах порвана. Письму было много лет. Я долго смотрел на этот крошечный, легкий, как паутинка, кусочек бумаги, потом зачем-то начал читать:
"Здравствуй, дорогая моя, хорошая Тосенька.
Начинаю писать на одном из разъездов где-то между Пензой и Рязанью. Пока поезд стоит, писать легко, но во время движения – почти невозможно – да ты и сама это сейчас увидишь. Вот уже 3 дня, как я уехал из Ташкента, 3 дня трясусь в поезде. Как ты сейчас живешь, что делаешь? Я здорово соскучился. Первые 2 дня ехать было скучно, никакой интересной публики в вагоне не было – ты это сама видела, когда провожала. А та тетка, которая тебя так взволновала – глупейшая особа. 2 дня спал и читал роман, который ты мне положила в дорогу. 2 дня была страшная жара – вагон еще отапливают. А за окном степи и степи. Полустанки. Дальше места пошли интереснее, сейчас мы проезжаем густые рощи, пробираемся сквозь чащи лесов. На земле сплошной массой лежит весенний, плотный, темноватый снег. Погода прекрасная…
Дал тебе, Тоська, телеграммы из Туркестана и Актюбинска. Буду писать с каждой станции. В Актюбинске – на твоей родине – были вчера. Я долго стоял на подножке поезда, смотрел на проходящий мимо твой городок, и какое-то тоскливое чувство овладело мной. Ты была рядом… Тосенька, ты будешь смеяться, если я скажу, что много думаю. О чем? О ком? О тебе…"
Какая-то чужая жизнь, – подумал я, оторвавшись от чтения, – чужие, почти стертые буквы. Они прыгали неровными рядами, и я услышал, как стучат колеса о рельсы, как покачивается вагон, а чья-то рука старательно выводит эти слова. Но письмо, словно, притягивало, и оторваться от него я уже не мог, а поезд все ехал. Дальше человек рассказывал о пассажирах, которые входили и выходили, о городах, мелькающих за окном, о реках, о лесах…