Они опять погрузились в блаженное молчание. Наверное, оба слушали дыхание друг друга. Оно перемежалось с тихими вздохами прибоя, накаты которого подчинялись каким- то неведомым лунным ритмам.
- Я любил забираться сюда, еще когда был мальчишкой, - заговорил наконец Джон. - Когда я буквально сходил с ума от сложностей жизни, стоило залезть на крышу - и приходило успокоение.
Одри удивленно посмотрела на него.
- То есть вы еще ребенком жили в этом коттедже? - А ей-то казалось, что он всегда жил в гостинице, вместе с остальными Олтманами.
- Да, с детства, - тихо отозвался он. - Мой отец умер, когда мне не исполнилось и семи. Скончался, полностью разорившись. Мать решила, что близкие родственники отца должны позаботиться о нас. Она сказала, что я - Олтман и должен расти в Сент-Вудбайне.
- И они приняли вас?
- Конечно. - Он постукивал по колену пустым стаканом. - Дядя Марк был очень благородным человеком, добрым и отзывчивым.
Одри попыталась припомнить старого мистера Олтмана, но не смогла. В поле зрения двенадцатилетней девочки люди его возраста не попадали.
Отпив глоток вина, она рассеянно спросила:
- И что же было дальше?
- На восемнадцатилетие дядя подарил мне двадцать пять тысяч долларов. Он считал, что дети не должны страдать из-за промахов своих отцов. Дядя Марк выразил надежду, что я сумею достойно распорядиться деньгами, скажем, потратив их на оплату учебы в колледже.
- Что вы и сделали?
- Ни в коем случае, - засмеялся Джон. Он налил себе вина и отпил пару глотков. - Я вложил их в фармацевтическую компанию, о которой прочитал в каком-то солидном журнале. У меня хватило ума понять, что она будет развиваться, и я не обманулся. Через пару лет я разбогател настолько, что смог купить матери дом в Вирджинии. Когда мне минуло двадцать, я наконец нашел время, чтобы посещать колледж. В двадцать три вернулся в Сент-Вудбайн и стал партнером кузенов. И с тех пор я здесь что-то из себя представляю.
- Управляете отелем?
Он кивнул и неторопливо продолжил:
- У Фреда и Юджина были определенные денежные затруднения и они искали партнера, который помог бы им быстро расплатиться по обязательствам. К счастью, я отвечал этим требованиям.
Одри невольно улыбнулась, представив, как Фредерик с распростертыми объятиями и с кислой миной принимает в партнеры бывшего "бедного родственника".
- И сколько же процентов акций приходится на вашу долю?
В уголках губ у Джона мелькнула улыбка.
- Давайте прикинем. У Юджина двадцать три процента, у Фреда двадцать шесть. Остальное мое.
Она быстро подсчитала:
- Значит, у вас… пятьдесят один процент?
Джон насмешливо взглянул на нее.
- Я же говорил вам, что предпочитаю контролировать свои финансы. И своих врагов.
- Кто же входит в их число? - тихо спросила она.
Он с нескрываемым облегчением вытянул ноги и немного помедлил с ответом, словно прикидывая, не нанесет ли он ущерб бизнесу.
- Думаю, что оба моих кузена, но в разной степени.
- Зачем же вам жить с ними? Вы же можете получать свое и не оставаясь здесь. Что же вас держит? - Поставив стакан на подоконник, Одри повернулась к собеседнику, отчетливо видя выражение его лица. Неужели годы борьбы за благополучие и независимость оставили в душе Джона такой след, что он продолжает холить жажду мести, каждодневно подпитывая ее? - Фредерику вполне по плечу руководство гостиницей. Почему бы вам не уехать отсюда?
Джон долго не отвечал, рассматривая Одри потемневшими глазами, словно надеялся найти ответ в ее глазах.
- Наверное, потому, что "Буревестник" стал частью меня, - медленно произнес он, не отводя взгляда. Протянув руку, он взял девушку за подбородок. - Ибо, полюбив эту гордую птицу, плывущую в лунном свете, уже трудно расстаться с ней.
Одри оцепенела, испуганная тем, как запылало лицо от жара его пальцев. Еще немного - и она потеряет контроль над собой. Ее захлестывала неудержимая, как половодье, страсть.
Благоговение, с которым Джон относился к старому отелю, к красоте здешней природы, к легендам, связанным с "Буревестником", - все это каким-то образом слилось воедино с растущим в Одри чувством.
Но между мною и этим человеком нет ничего похожего на физическое влечение. Нас связывает некое эмоциональное начало двух творческих натур. Да, Джон любит и понимает краски и цвет, изящество форм, не равнодушен к редким и неожиданным проявлениям красоты в природе. Схожесть интересов не имеет ничего общего с сексом. Так почему же… почему так сладко забилось сердце, когда Джон прикоснулся ко мне?
Словно в тумане девушка увидела склонившееся над ней лицо Джона. Внезапно небольшое пространство плоского участка крыши, которое они делили друг с другом, показалось Одри опасно тесным. Она вжалась в стену, не в силах даже вздохнуть. Прикосновения Джона были мягкими и нежными. С одной стороны, Одри было приятно, с другой- она чувствовала какую-то смутную тревогу.
Когда Джон провел большим пальцем по щеке Одри, кожа запылала, а когда очертил рисунок губ, девушка с трудом подавила желание облизнуть их, такими сухими они вдруг стали. Потом он коснулся шеи…
- Джон, не надо, - мягко попросила она, боясь нарушить очарование ночи. - Я не могу… мы не должны…
Будто не слыша, он привлек ее к себе, загородив от лунного света. Ноги Одри скользнули по гладкой крыше, и ступни оказались за карнизом.
Она испуганно вцепилась в плечи Джона.
- Не бойся, - с веселой хрипотцой шепнул он. - Расслабься. Я не собираюсь сбрасывать тебя с крыши.
Но Одри уже как бы падала в непроглядную бездну, что разверзлась под ногами. Сердце бешено колотилось.
- Я боюсь, как бы не упала камера, - сдавленно сказала она, презирая себя за малодушие, ведь боялась-то она совсем другого. - Надо бы снять еще несколько кадров.
Джон приник к ней и уверенно овладел ее ртом. Его губы… Какие они удивительно теплые и нежные. Исходящий от них аромат вина смешивался с жарким дыханием, и от этой пьянящей смеси у Одри внезапно приятно закружилась голова.
- О нет, не надо… - не узнавая собственного голоса, пролепетала она, но Джон и не думал выпускать ее. Ответив глубоким громким вздохом, он прижал ее к себе, как самую дорогую вещь на свете.
- Я хочу тебя. - Он чуть приподнял голову и глаза его блестели в лунном свете. - И ты не можешь не чувствовать этого.
- Нет, - прошептала она, упираясь ладонями ему в грудь. - Нет.
- Да. - Он приподнял ее, и Одри оказалась в его руках, словно в колыбели. Или же как в темнице? Не стоило даже и пробовать освободиться.
Она утонула в полном страсти взгляде Джона. Лунный свет бросал загадочные тени на его лицо с правильными чертами, возбуждающе отливал синевой в волосах, делая этого человека похожим на обаятельного, но опасного ангела ночи. Он положил ладонь ей на грудь. Видимо, биение сердца выдало Одри, потому что она услышала:
- Ну вот, ты тоже хочешь меня…
Как объяснить ему, что ее сердце колотится не от желания, а от страха?
Она закрыла глаза, стараясь справиться с сердцебиением, которое набирало темп с каждым движением руки Джона. Он был безжалостен, разжигая очаги огня по всему ее телу, - у нее пылали лицо, шея, грудь. Содрогнувшись, она выгнула спину, подавшись навстречу, когда рука Джона проникла под свитер.
Он нетерпеливо стянул его и, коснувшись губами сосков, опалил их нежным и жгучим пламенем. Одри вскрикнула. Это было выше ее сил. Незнакомое ощущение пронзило ее до мозга костей, вызывая желание отдаться воле чувств.
Но этого нельзя допустить. Она попыталась высвободиться, прежде чем окончательно потеряет контроль над собой. Неловко барахтаясь, она задела стоящую рядом полупустую бутылку, которая упала и покатилась к карнизу.
- Ой! - громко вскрикнула Одри.
Оба замерли, а через секунду до них донесся звонкий в тихой ночи шлепок разбившегося стекла. Одри растерянно уставилась на Джона, чувствуя, как глаза заплывают слезами.
- Это всего лишь стекло, - сказал он с досадой. - И не пытайся увидеть в разбитой бутылке дурную примету.
Но ведь это в самом деле недобрый знак, подумала Одри, не в силах сдержать слезы. В этих местах все приобретает какой-то особый, чаще зловещий, смысл.
Джон с силой сжал ее плечи.
- Не плачь, черт с ней, с этой проклятой стекляшкой. Ты слышишь меня? Она ровно ничего не значит.
- А вот и значит, - буркнула Одри, высвобождаясь из объятий и натягивая свитер. - Это значит, что мне угрожает опасность. - Встав на колени и дрожа всем телом, она взглянула Джону в лицо. - И опасность эта исходит от тебя.
- Опасность! - У него заходили желваки, и Джон удивленно развел руками. - Господи! Да неужели ты хоть на секунду вообразила, что я могу обидеть тебя?
- Я не вообразила, я знаю.
Он уставился на Одри долгим немигающим взглядом, но не стал возражать. У нее сжалось сердце. Она понимала, что его молчание - косвенное признание ее правоты. И ясно, что ответить ему нечего.
- Тогда иди, - ровным невыразительным голосом сказал Джон. - Уходи, пока я и в самом деле чего-нибудь не натворил.
Джон шел по набережной к участку, на котором находился центр Пейтона, и размышлял, какого черта ему там надо. Он все еще не мог окончательно решить, стоит ли приобретать этот захудалый торговый центр. Пусть все здесь дышит очарованием старой Джорджии, но от инвестиций в этот кусок заболоченной земли пахнет такой гнилью, что чувствуется за десять миль. Когда-то здесь были пеликаньи гнездовья.
Хватило бы и самых несущественных предлогов, чтобы отказаться от этой сделки. Парковка расположена хуже некуда, вокруг кишат крысы, четверть площади, предлагавшейся на продажу, занимают никуда не годные постройки, а половина оставшейся замусорена так, что не уступит городской свалке.
Но существовали и более серьезные проблемы. Участок расположен слишком близко к воде, что опасно в районах, на которые порой налетал ураган. Извилистый дощатый настил набережной еще выстоит под ударом урагана средней силы, но стоит тут пройтись стихии в пять баллов, и весь этот район превратится в гигантскую свалку дров для растопки. Впрочем, это-то как раз может пойти только на пользу.
Нагнувшись, Джон подобрал пивную бутылку и бросил ее в один из контейнеров для мусора, которые стояли здесь, скорее, для украшения. Черт побери! Ни в коем случае нельзя позволять фирме Олтманов влезать в эту авантюру. Хватит и того, что он сдуру поперся сюда. Все же в этой прогулке был какой-то смысл. Ибо после прошлой ночи стало совершенно ясно, что он вел себя, как самый большой идиот на всем юго-восточном побережье от мыса Хаттерас до флоридского Ки-Уэста.
По крайней мере, надо быть честным с самим собой. Он оказался в центре Пейтона, потому что не хочет торчать в "Буревестнике". Он не может доверять себе, находясь рядом с Одри Клиффорд. Проклятие, куда спокойнее было бы, живи они на разных планетах.
Он так яростно впился в сандвич с тунцом, словно тот был его личным врагом. Вот еще один минус этого места. Здесь торгуют отвратительными сандвичами.
И вообще надо смотреть правде в глаза. О чем он думал прошлой ночью? Какой дьявол вселился в него и подтолкнул целовать эту Клиффорд? В последние лет десять или около того его интимная жизнь подчинялась одному простому правилу - не бегать за женщинами. Никогда. Он не соблазнял, не обольщал и вообще никоим образом не скрывал своих намерений, если таковые появлялись.
Джон давно уяснил, что будет спать крепко и спокойно, если не станет иметь дела с девственницами с вытаращенными от ужаса глазами. Оказалось, есть более чем достаточно женщин, готовых бегать за ним. И все они откровенно удовлетворялись тем, что получали.
Тем не менее в последние три дня он ухитрился нарушить и дух, и букву этого непреложного закона. Он не мог осуждать Натана Эрскина - старик и предположить не мог, что его протеже окажется воплощением провинциального донжуана. В той же мере не мог Джон осуждать и Одри - та с самого начала ясно дала понять, что предпочитает держаться от него в стороне.
Едва появившись в Сент-Вудбайне, она окружила себя неприступной крепостной стеной, на которой повсюду висели знаки "Держись подальше!". Он видел их и мог, обязан был пройти мимо как ни в чем не бывало. Так нет же, ему взбрело в голову идти на штурм.
Прекрасно сработано, Олтман, ругнулся он в свой адрес. Но, слава Богу, вовремя взялся за ум. Когда он увидел слезы, катящиеся по щекам Одри, которые, казалось, появились ниоткуда, чистые и прозрачные, как глицерин, поблескивающие в лунном свете, что-то в нем буквально перевернулось. Джон ненавидел себя за то, что стал их причиной.
Трудно даже понять, почему они подействовали на него столь удручающе. Обычно он спокойно воспринимал женские слезы - черт возьми, они неизменно появлялись в финале его отношений со слабым полом. Он видел моря гневных и океаны искусственных слез, которые в равной мере выражали уязвленную гордость и несбывшиеся планы.
Но он сомневался, что когда-либо раньше ему доводилось видеть слезы искренней скорби, и был уверен, что никогда не захочет увидеть их. А впредь будет держаться настороже, чтобы не подвергнуться новому риску. И никаких проблем. Джон швырнул остаток сандвича чайкам, которые кружились над головой, и, позвякивая в кармане джинсов ключами, направился к своей машине.
Пусть Эрскин и занимается своей подопечной. Ей с ним будет безопаснее. Старику минуло семьдесят, он Одри вроде отца. Этот не соблазнит и не заставит плакать…
6
Одри остановилась у входа в яхт-клуб "Буревестник". Ей хотелось поломать ногу на дощатом настиле и так стукнуться головой при падении, чтобы впасть в полное беспамятство.
Да, вот оно-то ей и нужно. Она страстно хотела забыть, что этот день ей предстоит провести с Джоном Олтманом на яхте. И если споткнуться и удариться об один из этих брусьев…
Толстые серые чайки, важно восседавшие на сваях, развернули в ее сторону длинные клювы и уставились на Одри бусинками глаз, словно предупреждая не покушаться на их покой.
- О'кей, - со вздохом сказала она, обращаясь к птицам. - Я изо всех сил стараюсь обрести покой и забыть прошлую ночь.
Пернатые молчаливо провожали ее настороженными взглядами. Наверное, им приходилось слышать и не такие откровенные высказывания.
- Ну и ладно, - продолжала она, не замечая равнодушия птиц. - Ну и ладно. На самом деле я хочу выкинуть из памяти, как целовала его. И что мне это нравилось.
Чайки продолжали глазеть на нее без интереса. Видимо, поняли, что подачки не дождешься, а посему доброго отношения эта девица не заслуживает. Одри улыбнулась их величественному равнодушию к ее жалким бедам.
Самая жирная из чаек отвернулась и начала чистить перья. О люди, говорил этот жест, ну чистые дети.
И конечно, вольная птица была права. Одри перенервничала из-за сущих пустяков. Но теперь ее ничто не должно волновать. Сегодня на борту яхты, где она останется с Джоном, все будет хорошо. Просто прекрасно. Да, она целовалась с ним прошлой ночью, но это не значит, что сегодня днем они не смогут спокойно общаться. Да, там, на крыше, она на мгновение потеряла ощущение реальности, но больше это не повторится.
Олтман с явным отвращением отнесся к ее детскому хныканью, к ее глупому страху перед тем наслаждением, которого он, конечно же, ждал. И когда она возвращалась в гостиницу, то почти физически чувствовала, как его мрачный взгляд, устремленный с наблюдательного пункта на втором этаже, упирается ей в спину, сопровождая каждый шаг.
Но она не могла поверить, что Джон затаил к ней неприязнь. С чего бы? Случайный секс наверняка был для него столь же привычным делом, как перехваченный наскоро гамбургер в закусочной. И если одна дверь бывала закрыта, тут же перед ним распахивалась другая.
Приосанившись, Одри поправила на плече ремешок камеры и решительно двинулась по деревянному настилу пирса к сходням, что вели на яхту Джона. Даст Бог, все будет прекрасно.
К ее удивлению, на борту небольшого изящного судна оказались все три брата. Средний возился с двигателем. Младший укладывал на корме канат. Старший важно сидел на стульчике у штурвала, раздраженно похлопывая рукой по приборной панели.
- Привет, Одри! - улыбнулся Юджин, первым заметивший ее.
Что ж, по крайней мере, хоть один человек искренне рад моему появлению, подумала она.
Джон тоже поднял глаза.
- Доброе утро, - вежливо сказал он. - Вы еще не познакомились с Пиратом?
- С кем? - нахмурилась Одри.
- Господи, опять эта проклятая птица! - застонал Фред, но быстро обрел свои безукоризненные манеры. - Доброе утро, мисс Клиффорд. Не бойтесь пеликана, Джон привадил это глупое создание.
Повернувшись, Одри успела увидеть, как "глупое создание" элегантным движением презрительно вскинуло голову. Даже не усвоив выразительный язык жестов, к которым прибегал пеликан, она все же поняла, что он холодно отреагировал на ее появление. И с нескрываемой мрачностью уставился круглыми светлыми глазами на Фредерика.
- Его зовут Пират?
Птица, потешно переваливаясь, заковыляла к яхте. Остановившись на краю пирса, Пират уставился на Джона и выразительно открыл пустой мешок клюва.
- Проваливай, нахальный попрошайка, - с улыбкой взглянул на него Джон. - Сегодня кормежки для тебя нет.
Пират медленно закрыл клюв, смерил мужчин презрительным взглядом, давая понять, что они его глубоко разочаровали, и уныло направился в сторону Одри. Одно его крыло, вывернутое под странным углом, тащилось по доскам настила.
Одри озабоченно наклонилась.
- Да он же вроде ранен, - заволновалась она и отдернула руку, опасаясь притронуться к больному крылу. - Джон… у него крыло…
К ее удивлению, тот даже не посмотрел на пернатого друга.
- Да его крыло уже несколько лет как в порядке, - возмутился Джон. - Не валяй дурака, Пират. - Но пеликан, снова притворяясь глухим, не обратил на него внимания. Вздохнув, Джон нырнул в кубрик и поднялся на палубу с баночкой сардин в руках. - Ладно, старый жулик, получи.
Слух у Пирата чудесным образом восстановился и, шлепая короткими лапками, он вперевалку энергично заторопился к яхте. Не стоит и говорить, что крыло тут же заняло правильное положение. Одри рассмеялась.
Но, похоже, юмор был чужд Фредерику.
- Я ждал вашего появления, - сухо бросил он, словно делал выговор нерадивому матросу.
От этого тона Одри нахмурилась. Вот зануда! Ему хочется, чтобы все вокруг крутилось строго по расписанию, чтобы никто не терял времени, отвлекаясь на глупых птиц. А Фред тут же выдал очередную тираду:
- Хотел бы я знать, когда мистер Эрскин поправится настолько, чтобы снова взяться за съемки? Я ни в коей мере не подвергаю сомнению ваше мастерство, конечно, оно отвечает требованиям настоящего фотоискусства. И все же…
Одри изобразила улыбку. Ее мастерство отвечает… Как великодушно со стороны Фредерика! А что тогда означает это "все же"?
Продолжение не заставило себя ждать:
- Видите ли, издатели заверили нас, что Натан Эрскин лично займется съемками "Буревестника". И мы приняли его на полный пансион. Теперь вы понимаете, почему мы так озабочены, чтобы издатели соблюли принятые на себя обязательства?