– Ну вот, видишь? Значит, укатил куда-нибудь. Может, даже не один.
– Олег на такое не способен.
– Ты уверена?
– Да.
Арсений пожал плечами, окинул равнодушным взглядом палату, спрятал зевок.
Расстроенная пропажей мужа, Дана уже не хотела ни о чем говорить. Раньше, наверное, ее оскорбили бы скучающий вид и ленивые движения Арсения, но сейчас она не придавала значения таким пустякам. Разговор не клеился. Оба помалкивали, думая о своем.
Посмотрев на часы, Арсений вздохнул.
– У тебя дела?
– Да, есть кое-что. Надо бы зачет спихнуть…
– Так иди. Я не задерживаю тебя.
– Но ты хотела поговорить…
– А! Ерунда!
– Ну, тогда я пошел…
– Всего хорошего.
– Пока. Может, послезавтра? После шести…
– Что?
– Ну-у, я бы пришел. Поговорим…
– Нет, не надо. Арсений, ты давно знаешь Анжелу?
Ни один мускул не дрогнул на его красивом лице, но яркий румянец предательски выдал сильное смущение. Опустив глаза и кусая губы, он хранил молчание.
Ей было неловко, словно подсмотрела в замочной скважине интимную сцену. Надо было как-то выходить из неприятной ситуации.
– Если не хочешь отвечать, не надо. Я уже догадалась, что ваш союз – против меня.
Он по-прежнему молчал, но и не трогался с места. Будто стыд пригвоздил его к стулу.
– Арсений, ну что с тобой? – как можно мягче спросила Дана, уже жалея о своем поступке.
– Ничего, кроме позора. Такого я не испытывал за всю жизнь. Подонок я, однако.
Вскинув голову, он посмотрел ей прямо в глаза. Румянец схлынул с его скул, лицо побледнело, стало жестче и старше.
– Ты… из-за денег… со мной? – помертвев от внезапной догадки, прошептала Дана.
– Да.
– И сколько она заплатила тебе?
– Зачем тебе эти подробности?
– Интересно. Почем такие услуги…
– Хм. Дешевка я, Дана. За шестьсот баксов продался. Уж если падать, то повыше надо было залезть.
В палате воцарилась тишина. Оба сидели не шевелясь, с застывшими взглядами.
– Иди, Арсений. Мне надо отдохнуть, – усталым голосом попросила Дана, вставая с кресла.
Он стоял, переминаясь с ноги на ногу, глядя в пол, как будто искал подходящие слова.
– Ты ищешь способ оправдаться? – в этот раз сухо произнесла она.
– А ты… не дашь мне ни одного шанса?
– Разве таким поступкам есть хоть малейшее оправдание? Ведь это низость. А ее ничем не приукрасить.
– Я знаю. И все же есть такое, перед чем любая низость бледнеет.
– Например?
– Смерть.
– Не понимаю. О чьей смерти ты говоришь?
– Моей матери.
– Твоя мать… умерла?
– Еще нет. У нее последняя стадия рака. Мне нужны были деньги. Любые. Дана, прости меня!
Он упал перед ней на колени, обнял за талию, уткнулся лицом в халат. Ей захотелось пожалеть его, приласкать как ребенка, утешить. Шелковистые волосы парня податливо приминались под ее ладонью, на теплых висках пульсировали жилки. Тонкие женские пальцы нежно касались ушей, лба, шеи. Он вздрогнул под ее рукой, еще сильнее прижал к себе хрупкое тело.
– Не надо, Арсений. Отпусти. Ведь ты понимаешь, что уже никаких отношений не будет. Если хочешь знать, я охладела к тебе еще раньше. Когда ты испугался моего мужа. Прощай. Не звони мне больше. Постой! Вот это кольцо, по-моему, дорогое. Не знаю, сколько оно стоит… Но это бриллиант. Продай его. Других средств у меня, к сожалению, нет.
– Неужели думаешь, что я возьму?
– Возьмешь. Мать – самое дорогое на свете. Я это поняла после ее смерти. Мне некуда идти со своими бедами… Была бы мама… А ты будь рядом с ней. Как можно больше. Ну, иди.
* * *
– Как наши дела? – бодро поинтересовался Борис Наумович, присаживаясь к кровати больной.
– Отлично, – улыбнулась Дана.
– Даже так? – искренне удивился врач, внимательно изучая ее лицо.
– Я пришла к решению.
– Хм. Я не узнаю вас. Вы даже как-то… ну, помолодели – крайне глупо говорить, вы и так моложе некуда… Целеустремленность в глазах. Вот именно. Жизненная цель.
– Вы правы. Цель появилась. Мне надо как можно скорее выйти отсюда.
– Да? – слегка растерялся эскулап, явно не ожидая такого ответа.
– Да, я выбрала первый вариант. Вы говорили, он самый эффективный. И по затратам, и по времени… И, как говорится, малой кровью…
– Это так. Но… Дана Михайловна, дорогая, не забывайте главного…
– Я знаю, что вы сейчас скажете. Простите, но я не хочу слушать все заново. Не надо меня уговаривать. Думаете, я легкомысленная?
– Нет, что вы!
– Тогда скажите, в какие сроки умещается весь этот процесс?
– По моим расчетам – в самые короткие.
– А конкретно?
– Десять дней.
– Это долго. А нельзя за неделю?
– Ну-у… Вы разбежались, Дана Михайловна! Поймите, здесь не стадион, где устанавливают рекорды. В медицине свои технологии, нарушать их не позволено никому.
– Я все понимаю. И все же. Нельзя ли ускорить подготовку и реабилитацию? Вы же знаете, анализы у меня как у спортсменки. Если продолжать все ту же спортивную тематику.
– Да, анализы… Но у нас очередность, план…
– Борис Наумович, поставьте меня в тройку лидеров, а? Прошу вас. Это очень важно. Я заплачу за срочность.
– Ну, хорошо. Я посмотрю, что можно сделать.
– Спасибо большое!
– Пока рано благодарить.
Оставшись одна, Дана набрала номер Брусники.
– Леонид! Добрый день!.. Да… Спасибо… В порядке… Совсем скоро меня выпишут… Да… Конечно… Леня, вы не забыли о моей просьбе?… Жаль… Когда?… Хорошо. Извините, что нагружаю вас своими проблемами… Спасибо… Ой, чуть не забыла! Ко мне приходил страховой агент. По поводу выплаты компенсации. Но для этого нужен Олег. У него договор… Откуда агент? Кажется, компания "Надежда". Да! Точно "Надежда"… Угу… Буду ждать. Пока.
Расстроенная, Дана подошла к окну. Брусника ничего не узнал, хотя и пообещал "пойти другим путем".
Она не знала, что и думать, к кому обращаться за помощью. Где-то глубоко внутри зашевелился червячок сомнения. А вдруг он и в самом деле, по выражению Арсения, "укатил куда-нибудь, может, даже не один"? Например, с Рынкиной? Ах, почему она не узнала, где работает эта девица! Кажется, Брусника называл ее профессию… Фотомодель? Точно! Но где ее найти? Этих модельных агентств как собак нерезаных… Опять позвонить Леониду? Неудобно. Ладно, один день можно и потерпеть.
После обеда Дана устроила маленькое совещание с Марией Сергеевной. Они обсуждали вернисаж осенней выставки, в которой примут участие десятки известных живописцев. Почти все уже было готово к открытию, оставался ряд организационных моментов, о которых и шла речь в больничной палате.
– Меня беспокоит вступительное слово. От того, как оно прозвучит, с каким настроем, зависит весь ход мероприятия…
– Я понимаю, Дана Михайловна. Мы с Илоной Гавриловной уже трижды репетировали, и, по-моему, все прекрасно. Текст у нее от зубов отскакивает, интонации верные, никакой приторности и ложного пафоса. Комильфо, как говорится.
– Но и сухой лекции не должно быть. Там не дети соберутся, чтобы прописные истины слушать. В прошлом году, помните, я ей доверила выставку Мечникова – до сих пор осадок не ушел. Как сейчас перед глазами скука на лицах художников и саркастическая ухмылка Преснина.
– Да-да, я помню. Стыдно, конечно. Но в этот раз она произнесет ваш текст, так что не волнуйтесь. Все будет на высшем уровне.
– Ну ладно, утомила я вас, Марья Сергеевна. Давайте чаю выпьем. С вашим кексом.
– Ну что вы! Неудобно…
– Бросьте эти разговоры! Наоборот, я скучаю по нормальной жизни. Больница – это что-то из разряда пенитенциарных заведений.
– Пенитец… Ой, не выговорить! Вы имеете в виду…
– Ну да, места лишения свободы, – улыбнулась Дана, наливая в чашки кипяток. – А вы разве не лежали в больнице?
– В больнице каждый когда-нибудь лежал. И я согласна с вами, никакой больничный комфорт не заменит домашней обстановки. Помню, с желтухой лежала, а в инфекционное вообще доступ запрещен, так я через три недели в робота превратилась. Автоматически просыпалась, ела кашу, не чувствуя вкуса… И уколов перестала бояться.
– То есть притупились все чувства?
– Ну да. Хотя одно чувство, наоборот, росло день ото дня.
– Тоски по дому?
– Ага. Я даже сравнивала себя с волчицей. Однажды в зоопарке мы с внучкой любовались на белую волчицу. Красавица! А в глазах тоска.
– Надо же! И вы любуетесь волками. Я думала, что я одна такая дурочка. Ой, простите!
– Не извиняйтесь! – расхохоталась Мария Сергеевна. – Именно так меня муж и называл, когда я восхищалась этими зверями. По телевизору, в "Мире животных".
– Ой, чуть не забыла! Возьмите вот эти коробки с конфетами. Нет-нет, даже не сопротивляйтесь! У вас внучка, да и на работе с женщинами будете чаевничать. Спрашивается, куда мне столько шоколада? А посетители несут и несут…
– Такая уж у нас традиция. Конфетно-букетная.
– Она хороша в пору первой влюбленности. В больнице не тот эффект. Так что забирайте эти коробки.
– Спасибо, Дана Михайловна! И все-таки неудобно…
– Лучше расскажите что-нибудь. Какие у вас новости?
– У меня? Господи, какие там новости! Серенькие будни. Вот, к выставке готовлюсь. В этом весь смысл. И все новости. А к вам много, наверное, народу ходит? Не устаете?
– Вы знаете, в последнее время поток схлынул. Родственников у меня нет, а знакомые, видимо, считают неудобным часто ходить…
– Нет родственников? Что, совсем?
– Так получилось.
– А муж?
– Муж… Не знаю, что и сказать… Врать не хочется…
– Дана Михайловна, я ведь его видела…
– Когда?!
– Примерно две недели назад. На вокзале. Мы с внучкой с дачи возвращались. Идем по перрону, смотрю, знакомое лицо. Пригляделась – Олег Петрович. По-моему, он в поезд садился. Или кого-то провожал. Я не поняла.
– Понятно, – прошептала Дана, пораженная новостью.
– А вы разве не в курсе?
– Я? Нет, не в курсе. Скажите, а рядом с ним никого не было?
– Рядом? Ой, я не помню… Кажется, никого… Или… Погодите, кажется, кто-то был… Нет, не буду привирать! Я просто не разглядела – мы довольно быстро шли.
– Угу. Ясно.
– Вот ненормальная! Зачем я вас расстроила? Только что смеялись, а теперь… Не дурочка я, а набитая дура! Разве так можно?
Огорченная своей оплошностью, Мария Сергеевна, всплескивала руками и качала головой. Раньше бы Дана нашла слова, чтобы утешить простодушную сотрудницу, но сейчас ей было не до уговоров. Опрокинутая навзничь этим известием, словно сильным ударом, она находилась в состоянии душевного нокаута.
Мария Сергеевна ушла, бормоча слова извинения, а Дана легла в постель и закрыла глаза.
Пронзенная острой болью ее душа ныла и просила защиты. Как спастись от людской жестокости и коварства? Чем лечить душевные раны? Она не знала.
Говорят, лечит время. Но его еще надо пережить. Нет, время – слишком долгий путь. Ей требуется что-то экстренное, что-то быстродействующее. Иначе можно свихнуться.
Итак, доктор обещал срочную операцию. Это хорошо. Значит, скоро она сможет передвигаться в большом пространстве. Например, уехать в другой город. А почему бы и нет? Подспудно в ней давно зреет идея все бросить, и уехать туда, где ее никто не знает.
Что ждет ее в ближайшем будущем? Выставки и презентации? Общение с теми же художниками, искусствоведами и спонсорами?
Но она-то уже другая! И внутренне и, главное, внешне.
Даже страшно представить, как она выступает на вернисаже, а публика, мало слушая эстетические изыски, жадно вглядывается в ее новое лицо и ждет момента, чтобы обсудить в кулуарах все пикантности.
Ну, уж нет! Такой пищи для праздной болтовни она никому не даст!
Ах, если бы Олег был рядом, не предал ее в трудную минуту, а поддержал, укрыл, уберег…
Вдруг ей привиделся тот же сон, в котором она спасает Олега. Что за перевертыши? Это ее должны спасать! Это ей, как воздух, нужно сильное плечо, чтобы опереться и выстоять в жизненной буре!
Нет, видно, надежда только на самое себя. У нее есть время подумать и решить, куда поехать…
А, может, в Задорин? Там живут какие-то дальние родственники матери. В душе сохранились детские воспоминания об этом городке – тихие улочки, неглубокая речка с песчаным пляжем, зеленый палисадник возле двухэтажного дома…
Разумеется, к родственникам она не пойдет, а отправится в администрацию и попросит место учителя в средней школе. А что? Чем не работа? Учить ребятишек видеть прекрасное. Вместе с ними восхищаться левитановской осенью, поленовским двориком… Или пылающими жирафами Дали и "вещами в себе" Магритта…
На душе у нее просветлело и успокоилось. Так бывает, когда человек видит ясную цель и имеет средства для ее достижения.
* * *
После завтрака она привычно стояла у окна и смотрела вдаль, на желтеющий осенний лес и блекло-голубое небо в серых облаках.
Хотя и не было за окном ничего достойного взора – пейзаж как пейзаж – Дана находила в его созерцании что-то волнующее. Облака, скользящие по небосводу, рождали иллюзию движения, манили за собой, звали к переменам.
А перемены были не за горами. Назавтра назначена операция. После обеда отменены посещения, и надо еще столько успеть.
Дана ждала прихода Евгения Ивановича, своего адвоката, к услугам которого она не раз прибегала по делам галереи. Кроме того, необходимо сделать несколько звонков…
Постучала сестра и объявила о посетителе. Уверенная, что это Евгений Иванович, Дана приготовила первую фразу…
Но в палату неуверенно вошел Алексей Липатов. С букетом и коробкой конфет.
– Ты? – выдохнула она и почему-то рассмеялась.
– Здравствуй, – смущенно поздоровался Алексей, не понимая, над чем можно так весело смеяться в больнице да еще с забинтованным лицом.
– Проходи, садись в кресло, – отсмеявшись, пригласила Дана.
– А я недавно узнал. Был в отпуске, вчера только приехал…
– Алешенька, ты даже не представляешь, как я рада тебя видеть!
Ну, рассказывай!
– О чем? – искренне недоумевал бывший одноклассник, польщенный таким теплым приемом.
– Например, где ты был? Заграницей?
– За ней. В Германии, по Рейну плавал. Тур так и назывался "Замки Рейна".
– Завидую. Я тоже мечтаю побывать на Рейне, или на Дунае… Ты один ездил?
– Один, – ответил Алексей и покраснел, как пятиклассник.
– Ну-ка, ну-ка, – игриво замурлыкала Дана, – сознавайся, холостяк замшелый, кого ты нашел в замках Рейна? Какую-нибудь златокудрую Лорелей?
– От тебя ничего скроешь, – рассмеялся Липатов. – Я, кажется, женюсь.
– Поздравляю! У Анжелки тоже свадьба. Вот такие вы с ней поздние овощи.
– Не говори. Я и сам удивляюсь. Ни в одном, как говорится, глазу. То есть и в мыслях не было. И вдруг такое… Познакомились с ней на теплоходе, ходили на дискотеку, играли в шахматы…
– И доигрались. Как ее зовут?
– Алена. Она редактор в одном глянцевом издании. Младше меня на пять лет.
– Прекрасно! Жена должна быть помладше. Желаю тебе счастья, Алеша!
– Дана, теперь можно все сказать… Ведь я любил тебя. Да и теперь, наверное… Первая любовь, говорят, не ржавеет. А к Алене у меня другое. Тоже можно назвать влюбленностью… Но не об этом речь. Не хочу сравнивать – это последнее дело… Просто я благодарен тебе. Все, чего я добился в жизни, я делал во имя тебя. Понимаешь?
– Понимаю.
– А ты как? Не скоро отсюда?
– Завтра операция, а потом домой.
– Операция сложная?
– Не очень.
– Желаю тебе удачи. И счастья. Ну, я пойду?
– Иди. Потом… увидимся.
– Надеюсь.
– Пока.
Дана еще долго сидела на кровати, поджав ноги и покачиваясь, как кукла-неваляшка. В голове роились мысли, в которых она не жалела себя.
Вот тебе и Друнина! "Не встречайтесь с первою любовью…" Хорошо, что не угораздило прочесть ему эти стихи. Просто не представилось случая. Теперь она понимает всю пошлость своих намерений. Человек открывает сердце, признается в самом сокровенном, а ты ему – заранее подготовленные цитаты, да еще с поучительными нотками.
Какая она была насквозь фальшивая, сытая, благополучная дрянь! И эту дрянь любил Алешка, чистейшей души человек. Господи! Во истину, неисповедимы твои пути!
Сколько бы продолжалось это самобичевание – неизвестно, но пришел адвокат, и Дана вынуждена была настроиться на деловой лад.
Они прочла и подписала подготовленные документы, обговорила все условия и возможные трудности, связанные с бюрократическими проволочками. Евгений Иванович не зря слыл отличным профессионалом. Он предусмотрел все возможные и невозможные препятствия, и на Данины вопросы отвечал уверенно и деловито.
Их беседу прервала медсестра, пригласив Дану на процедуры.
Но главное они успели. И Дана распрощалась с адвокатом, вполне довольная проделанной работой.
А после обеда она позвонила Марии Сергеевне.
– Добрый день! Не оторвала вас от чего-то важного?
– Нет, Дана Михайловна! Рада вас слышать. Как ваши дела?
– Завтра операция.
– Ни пуха ни пера!
– Ну что на это сказать? К черту!
– Вы с какой-то просьбой, Дана Михайловна?
– Да. Просьба немного необычная, личного характера. Мне больше не к кому обратиться…
– Я понимаю.
– Не могли бы вы съездить ко мне домой?
– Пожалуйста! А кто дома?
– Никого. Возьмите ключи, они в черной сумочке. Там три ключа: закодированный для подъезда, длинный – от верхнего замка и короткий – от нижнего.
– Хорошо, разберусь. А что забрать? Что-нибудь из одежды?
– Да. Соболью шубку.
– Но на улице плюсовая температура…
– Вы не поняли, Марья Сергеевна. Эту шубку надо сдать в ломбард. Без выкупа.
– Вам нужны деньги? Но ведь на счете есть определенная сумма…
– Нет, я не хочу нарушать установленное мною же правило. Мне эта шубка давно надоела. И вообще…
– А сколько она стоила?
– Много. В ломбарде столько не дадут. Меня интересует сумма в шестьсот долларов. Думаю, что на эти деньги можно рассчитывать.
– Хорошо, завтра же я поеду и все сделаю.
– Спасибо. Это еще не все. Доллары надо положить в красивый конверт со свадебной символикой и отправить с курьером через три дня. Запишите адрес: Улица Репина, 17, квартира 79. Анжеле.
– А обратный?
– Достаточно моего имени.