* * *
– Что у тебя стряслось? – задала она тот же вопрос, но уже спустя полчаса и в другом месте.
Они сидели в ресторане, в тихом уютном уголке, где можно было, не напрягая голос, говорить по душам. Ее вновь больно задело неузнаваемое выражение на лице Олега. Он сидел потупившись, постукивая пальцами по столу, очевидно, подбирая слова.
Дана невольно прикрыла ладонью руку мужа и слегка сжала ее. В его вскинутых на нее глазах она прочла одновременно благодарность и душевные терзания.
– Раньше я бы набил морду твоему… поклоннику, – не поднимая глаз, заговорил Олег. – Сейчас… просто нет куража. Да и виноват я перед тобой. Ты, похоже, в курсе?
– Хм. Даже не знаю, что сказать…
– Лучше всего правду.
Сложная смесь противоречивых эмоций кипела в ее душе, она едва сдерживалась, чтобы не расплакаться, не забиться в истерике.
О какой правде он толкует? Об Арсении? Или Бруснике? Всего за неделю она сменила двух любовников. Если вдуматься, то она самая настоящая гетера, упомянутая Анжелой в виде образа, эдакой фигуры речи.
Но почему она казнит только себя? Ведь у мужа не меньше грехов. И не начать ли "резать" правду именно с них? Разве не они причина ее падения?
А если честно? Положа руку на сердце? Боже, как стыдно, но хотя бы самой себе она должна признаться? Да, да! Проступки мужа не единственная причина ее безрассудства.
Почва готовилась давно, исподволь, медленно, но верно. И те страсти, на которые намекала Анжелка, давно разъедали ее тело и душу. Эти темные, жадные, языческие силы, живущие в ней под спудом, вырвались на волю, едва лишь появился первый удобный случай.
Вот так чистюля! Да ее место на костре или у позорного столба, живи она в средневековье.
Официант принес заказ, наполнил бокалы душистым вином.
– Выпьем, Дана, – с необычной мягкостью предложил Олег, как будто хотел успокоить ее.
Он словно читал ее мысли. Но почему он так неестественно реагирует? Любой здравомыслящий мужчина на его месте…
– Олег, я… Я боюсь правды.
– Нам придется это сделать. Но сначала выпьем. Под кайфом легче исповедоваться.
Они осушили бокалы, по инерции принялись за салат, но вскоре отложили вилки – обстоятельства убили аппетит.
– Ну хорошо, я мужчина, мне и начинать, – окрепшим голосом произнес Олег, откидываясь на спинку стула. – Собственно, для этого я и привел тебя в ресторан. Ну, а твои отношения с этим красавчиком – настоящая бомба. Не ожидал от тебя. Ладно, об этом позже.
Наступившая пауза тянулась для нее мучительно долго. Она терялась в догадках – о чем пойдет речь? Неужели он хочет объявить ей о разводе? О том, что встретил другую? А именно эту Рынкину.
Ну что ж. Его решение не станет для нее полной неожиданностью. Она давно примерила на себя роль брошенной жены. Хотя внутри все бунтовало, кричало и… надеялось.
– Мартин передает тебе привет. Я попросил нашу соседку приютить его ненадолго, – сообщил Олег с грустной улыбкой, и вдруг ошарашил: Мы скоро расстанемся.
Дана вздрогнула, хотя и ждала подобную фразу. Ее жалкий, потерянный вид, наверное, остановил бы Олега, но он смотрел в сторону и продолжал тем же бесцветным голосом.
– Меня… В общем, привыкай жить одна. Ты сильная. В этом я убедился только что. Уж коли ты завела юного любовника, значит, душевных сил у тебя достаточно. И потом, одна ты будешь недолго, судя по всему. Сколько там требуют от вдовы приличия? Год? Полгода? Короче говоря, башмаки сносить успеешь.
– Олег! Что ты несешь? Какие приличия? Какой вдовы?
– Погоди. Не делай такое страшное лицо. Я все объясню.
Он вылил в бокал остатки вина и залпом выпил. Не спрашивая разрешения, закурил. После двух затяжек коротко взглянул на Дану, досадливо скривился.
– Мудак! Нельзя так с тобой. Ведь ты на грани обморока. Официант! Бутылку вина!
Она все же заплакала, как ни крепилась. Он скрежетал зубами и тихо матерился. До этого дня она не слышала от него подобных ругательств. И это добавляло отчаяния к ужасу, царившему в ее душе.
– Прости меня, прости! – шептал он, вытирая ее слезы своим платком. – Я идиот! Нельзя было… Нельзя! Пойдем на улицу. Поедем домой! Или… Нет, домой не могу. Лучше в пансионат! В котором были на новогодних каникулах. А? Поедем?
– Нет!
Его исполненные болью глаза подействовали на Дану сильнее слов.
– Нет, – повторила она сдержанно, но твердо, – мы никуда не поедем, пока ты все не расскажешь. Олег! Я уже успокоилась и выслушаю тебя. Говори все, как есть. Всю правду. Налей еще вина. Чудесный букет. Я давно такого не пробовала. Лей еще! Полный бокал. Вот так. И себе. Давай за тебя!
В порыве нахлынувших чувств она провела ладонью по руке мужа, обратив внимание на то, что эта красивая мужественная рука слегка подрагивает. Все выдавало в нем сильное волнение.
– Ладно, не буду мучить тебя, расскажу все как есть. Ты ведь знаешь, я чиновник высокого полета, да еще на такой "хлебной" должности. Мало в нашей среде тех, кто не поддался искушению. Я держался сравнительно долго. Был чист, как этот хрусталь. И гордился этим. Но судьба подкинула испытание. Ха! Со стороны посмотреть – самое тривиальное испытание. В таких случаях говорят – погорел на бабах. Или "шерше ля фам". Хотел удивить. Поразить в самое сердце! Нет. Просто сильно любил. Вот и весь сказ. А ради любимой пойдешь на многое. Тем более, само шло в руки… Подвернулся случай, и я пропал.
– Она требовала дорогих подарков? – изображая само спокойствие, вставила вопрос Дана.
– Кто? – вскинулся Олег, на которого уже повлияла лошадиная доза выдержанного вина.
– Эта девица, с которой ты целовался на перекрестке.
– На перек… пере… Где?
– Напротив моих окон. В этот знаменательный для тебя момент я проводила экскурсию со школьниками.
– Я не понимаю. О чем ты?
– Как ты недавно высказался? Уж коли завела юного любовника… Так вот. Я возвращаю тебе эту фразу. Уж коли завел юную любовницу, то у тебя достаточно душевных сил, чтобы справиться с любой ситуацией.
Выскочив из-за стола со скоростью пробки от шампанского, она побежала из ресторана, как напуганная серна. Нимало не заботясь о том, как выглядит в глазах посетителей и официантов.
* * *
Он все время ловил себя на мысли, что ищет в толпе Дану, или похожую на нее женщину. Во всех молодых особах балетного сложения, с легкими льняными волосами и вздернутым носиком, ему чудилась она, властительница его мыслей.
"Что за наваждение?" – спрашивал себя Леонид Брусника, покачиваясь в такт движению поезда.
Неужели он всерьез влюбился, настолько серьезно, что почти бредит этой воздушной феей? Например, сейчас, находясь в метро, он присматривается к сидящим напротив него женщинам. Но ни одна хотя бы отдаленно не напоминает предмет его страсти.
Полный кирдык! Это он, Ленька Брусника, любитель и ценитель настоящих женских форм, втюрился в бестелесное существо, напоминающее мотылек. Хохма!
Но смеяться почему-то не хотелось. Наоборот, душа сиротливо ныла, будто потерял что-то дорогое и невосполнимое.
Если взглянуть трезво, то эта унылая потерянность легко объяснима. Любовь его безответна. Никогда эта курносая дюймовочка не бросится к нему на шею с воплем счастливого восторга.
Вдруг вспомнилась казацкая песня "Не для меня", которую он несколько раз слышал по Авторадио. Да, не для него "сердце девичье забьется". А тот вечер, когда они оказались в одной постели, надо просто забыть. Как случайную связь, возникшую по зову плоти. Мало ли таких связей в жизни мужчины?
Взять его друга, Леху Топырева. Из каждой командировки он привозит очередной "номерок" сотового и красочный рассказ из личного Декамерона.
Тряхнув головой, как бы отгоняя от себя "наваждение", он вошел в офисное здание.
Шеф подкинул ему новое задание, надо сесть и составить план розыскных действий. Для этого нужны свежие мозги, без "призвезди", по выражению того же Лехи. Вот у кого голова всегда ясная. Не заморачивается на любовные переживания. Леха просто "любит" и все. Чисто мужской частью тела.
– Господин Брусника! Уже и начальство не замечаете? – прогремел за его спиной недовольный голос шефа.
– Извините, Иван Андреевич, задумался.
– Зайди ко мне!
В кабинете стоял вездесущий аромат "Бальдассарини Амбре", туалетной воды, которую шеф много лет предпочитал остальному парфюму.
– Ну и духота! Бабье лето затянулось, однако! Присаживайся. Неля! Организуй чайку! С лимоном. Две чашки. Ну, рассказывай!
– О чем?
– О жизни. Я смотрю, проблемы у тебя? Начальство игнорируешь. Небритый. Под глазами синяки, будто всю ночь черте чем занимался…
– Да что вы, Иван Андреич! Я весь в работе, некогда мне…
– Ладно, рассказывай! Некогда ему. Я в твои годы все успевал. И даже сверх плана. Что там со Снежковой?
– Со Сне… Гм! А что с ней? Дело давно закрыто. Так что, я не в курсе…
– А покраснел почему? Влюбился? А как же первая заповедь сыщика?
Не вступать в личные контакты с клиентами. А?
– Иван Сергеич, я…
– Ладно. Извини, что лезу в личное. Хотя про заповеди помни. Они кровью написаны. Я тут подумал на досуге. Ну, про твои слова о Снежкове, дескать, не мешало бы помочь человеку… Подумал, а потом прозондировал почву, собрал кое-какие сведения. И вот, значит, такая информация. Снежков на удивление чист в смысле коррупции. По крайней мере, до сих пор не был замечен в крупных аферах, взятках, откатах и рейдерстве. Но "не замечен" еще не означает "не замешан". Чиновники такого уровня научились заметать следы. И соринка на белоснежной манишке Снежкова… О! Нечаянный каламбур! Извини, отвлекся. Так вот, соринка все же имеется. Надо копнуть поглубже, возможно, она разрастется в гигантское пятно, от которого господину Снежкову не отмыться.
– И что за соринка?
– Арт-галерея его супруги, Даны Михайловны. Это здание выведено из государственной собственности в муниципальную, а затем в частную. Схема, в принципе, банальна и не всегда имеет криминальную подоплеку. Возможно, Снежков сделал подарок жене на законных основаниях. Твоя задача, Леонид, проверить, так ли это.
– Я что-то не совсем понимаю нашу роль. Мы на чьей стороне с вами, Иван Андреич?
– На стороне закона.
– Но в чем будет состоять наша помощь?
– А ты не догадываешься? Ну-ка, вспомни, что вы слышали в лесу, во время слежки за объектом?
– Ему, похоже, угрожали.
– Так. Угрожают, как правило, чтобы надавить на человека. Его наверняка шантажируют. А предмет шантажа, я думаю, не колечко с бриллиантом, а нечто покрупнее и подороже. Ну! Дальше разжевывать, или сам догадался?
– Понял, Иван Андреич.
– Вот и прекрасно. Займешься этим вопросом в параллели с основной деятельностью. Предупреждать об осторожности не буду. Сам не мальчик, знаешь, какие могут возникнуть форсмажоры. Ладно, иди, работай.
– Иван Андреич, извините за дерзость, но я привык к полной ясности. Иначе к заданию не приступлю.
– Какой еще ясности?
– Ваша мотивация в деле Снежкова?
– А-а. Молодец, что спросил. В первом разговоре на эту тему я сказал, что лезть в это дерьмо не намерен. Но теперь появилась мотивация. Я далеко не альтруист. Тем более в делах с миллионными сделками. Если мы вытащим Снежкова из патовой ситуации, цену я запрошу немалую. Но не деньгами. В центре города есть старинный особняк, который реставрируют под офисные помещения. Я узнал, что все они уже давно запроданы. Но есть некий резерв для своих. Под недорогую аренду. Понял, куда клоню?
– Понял. Разрешите идти?
– Иди.
* * *
По лобовому стеклу бежали тонкие струйки дождя, но Дана и не думала включать "дворники". Так и ехала сквозь мутную пелену, машинально переключая скорости и нажимая на педали.
Ее голова, как всегда, была занята мыслями о черной полосе, которую ей уготовила судьба. Она осталась одна, без поддержки, без тыла и, самое смешное – если не самое грустное – без денег. Привыкшая ни в чем не знать нужды, она столкнулась с финансовой проблемой лоб в лоб. Гордо отринув материальную помощь мужа, не желая никакой зависимости от него, она очень скоро ощутила нехватку денег в самых обыденных вещах. Не на что было заправить и помыть "Опель", заканчивались косметика и средства гигиены, да что там говорить, не было денег на элементарную еду!
Уже вторую неделю Дана обитала в галерее, превратив кабинет в жилую комнату. Первые дни дискомфорт не ощущался – было просто не до того, но теперь он донимал на каждом шагу. Из дома были взяты только личные вещи и небольшая сумма наличными, а кредитки демонстративно брошены на стол.
Разумеется, на счету галереи были деньги, и от спонсоров, и от собственных небольших доходов. Из них она платила зарплату сотрудникам, оплачивала коммунальные счета и налоги. Но для себя принципиально не брала ни копейки. Об этом все знали и считали нормой.
И вот она дошла до ручки со своей дурацкой гордостью. Что теперь? Занимать у Марии Сергеевны? Неудобно. Да у нее и нет лишних денег. Попросить у Анжелы? Тоже не вариант. Странно. Анжелка – близкая подруга, но почему-то идти к ней с такой просьбой не хочется. Что-то мешает. Надо бы разобраться с этим. Действительно, что не дает ей в трудную минуту обратиться к подруге? Ведь они столько лет поддерживают тесные отношения, звонят по любому поводу, советуются… Впрочем, советы, как правило, Анжелкина прерогатива. В их тандеме она ведущая, эдакий локомотив и кладезь житейской мудрости в одном флаконе.
И вновь память выдала на-гора тот случай в восьмом классе. Пресловутый заступ во время прыжка. Был ли он на самом деле? Или…
Нет, но при чем тут прыжки в длину? Какая тут связь с ее нынешними проблемами? У нее просто "крыша едет", и в этом все дело.
Пора взяться за ум, отбросить ревнивые мысли о неверном муже – пусть живет со своей Рынкиной – и начать собственную, независимую, трудную жизнь одинокой женщины.
Сколько вокруг женщин, живущих на свои честно заработанные деньги! При этом они ничего не демонстрируют, ничего не ждут и надеются только на себя. Так неужели она хуже, морально слабее и беспомощнее? Для чего она появилась на этом свете? Для того чтобы только ныть и униженно ждать подачек? Нет и еще раз нет!
Дикий визг тормозов встречной машины напугал ее и привел в ступор. Ничего другого она сделать не успела.
В памяти навсегда остались и этот визг, и скрежет металла.
Что именно произошло с ней на мокрой мостовой тем промозглым днем, она узнала неделю спустя, когда вышла из комы.
Первым, кого она увидела, открыв глаза после полуденного сна, был Олег. Его измученное бессонницей и переживаниями лицо озарилось улыбкой, запекшиеся губы прошептали: "Здравствуй".
Первое слово далось ей с большим трудом. Словно тягучей смолой залепило рот.
– Это ты? – выдавила она и не узнала собственного голоса.
– Я. Ты как? Можешь говорить?
– Угу.
– А я ждал. Мне разрешили на пятнадцать минут, но прошло около часа. Наверное, про меня забыли. А я рад. Рад, что ты проснулась. У меня какая-то эйфория началась. Честно. Я сейчас полечу. Такая легкость!
– Где я?
– В палате. Ты, наверное, ничего не знаешь… Тебе еще ничего не…
Его прервали на полуслове.
– Олег Петрович! Время посещения давно закончилось!
Тон, которым произнесли эти слова, не оставлял никакой надежды. Медсестра стремительно вошла в палату и по-хозяйски приступила к подготовке процедуры.
Дана шевельнула рукой, на большее не хватило сил.
– Приходи, – только и смогла сказать своим неузнаваемым треснувшим голосом.
– Завтра же. Обязательно. Жди.
Дверь за Олегом закрылась и тут же распахнулась вновь. В палату вошла процессия из четырех врачей и старшей медсестры.
Больную слушали, смотрели, спрашивали. Врачи изучали показания приборов, спорили, каждый держался своей точки зрения.
Дана медленно возвращалась к жизни. Она уже осознала факт своего пребывания в больничной палате. Обрывки памяти мельтешили в голове, картина аварии обретала более-менее четкие контуры.
Перед мысленным взором встала черная машина, огромный джип, который она зафиксировала глазами за доли секунды до того, как потеряла сознание. Она вспомнила и этот страшный удар о подушку безопасности.
Что-то говорила медсестра, подсоединившая ее к капельнице, о чем-то спрашивал бородатый доктор в модных очках…
А ей хотелось дотронуться до своего лица, узнать, осталось ли от него хоть что-то. Усилием воли она заставила себя согнуть в локте непослушную руку и поднести к лицу ладонь. Указательным пальцем она дотронулась до своих губ, затем до носа. Теперь она поняла, почему ей трудно дышать. На носу была марлевая повязка.
Что они там обсуждают? Зачем столько непонятных терминов? Лучше бы сказали – калека она, или есть шансы вернуться к прежней жизни? Если калека, то она не хочет жить. Зачем? У нее и раньше не было особого смысла существования. А теперь и подавно.
Олег сказал, что рад. Чему радоваться? Наоборот, ее смерть была бы для него избавлением. От неприятных разборок, чувства вины…
– Доктор! – крикнула Дана, глядя на врача с бородкой.
Ее слабое восклицание мало походило на крик, но она отдала ему все силы, которые успела накопить.
Бородатый повернул голову, внимательно посмотрел на Дану и подошел ближе.
– Вы меня?
– Да, – прошептала Дана, прикрыв глаза. – Скажите, я инвалид?
– В известном смысле. У вас переломы и сотрясение мозга, но это временная недееспособность. Будем лечиться.
– А что с моим лицом?
– А что с ним? Очень милое женское лицо. Гематомы исчезнут, рано или поздно… Ссадина зарастет.
– Спасибо.
– Да не за что пока! Я сказал – будем лечиться. А уныние тяжкий грех, между прочим. Знаете об этом?
– Угу.
– О, да вы засыпаете! Все, мы уходим, не будем мешать. Верочка, после капельницы вот эти уколы и физиотерапия.