– Выходя замуж за твоего, отца, – твердила она, – я поклялась любить тебя и растить с той же заботой и вниманием, которое уделю собственному ребенку. – Я выполняю долг перед твоей бедной матушкой, упокой, Господи, ее душу. И часть этого долга – видеть тебя счастливой в семейной жизни.
– Я вполне могу быть счастлива в деревне, – упрямилась Кейт.
– Но в Лондоне куда больший выбор, чем здесь, – запротестовала Мэри.
Тут в разговор вмешалась Эдвина, заверив, что будет ужасно несчастна без нее, и поскольку Кейт не выносила, когда сестра расстраивалась, ее судьба была решена.
И вот теперь она сидит в скромно обставленной гостиной снятого на сезон дома в районе Лондона и…
Кейт лукаво огляделась.
…и не знает, чем занять себя от скуки.
Кейт выхватила газету из рук сестры.
– Кейт! – взвизгнула Эдвина, тараща глаза на крошечный треугольник газетной бумаги, оставшийся в ее руке. – Я еще не дочитала!
– Ты будешь мусолить ее целую вечность, – ухмыльнулась Кейт. – Кроме того, я хочу посмотреть, что леди Уистлдаун сказала о виконте Бриджертоне на этот раз.
Глаза Эдвины, которые обычно сравнивали с мирными шотландскими озерами, блеснули дьявольским светом:
– Ты ужасно интересуешься виконтом, Кейт. Может, что-то утаиваешь от нас?
– Глупости! Я с ним даже не знакома! А если бы нас и познакомили, я немедленно спряталась бы от него! Он из тех людей, которых нам следует избегать любой ценой. Этот человек, возможно, способен обольстить даже айсберг.
– Кейт! – воскликнула Мэри.
Кейт поморщилась. Она совсем забыла о присутствии мачехи!
– Но это правда! – настаивала она. – Я слышала, что у него женщин больше, чем песка на морском берегу.
Мэри посмотрела на падчерицу, словно решая, отвечать или нет, и, наконец заметила:
– Конечно, это не совсем подходящая тема для ваших ушей, но многие мужчины могут сказать о себе то же самое.
Кейт залилась краской. Такого она не ожидала. Однако сдаваться тоже не собиралась:
– Думаю, у него их в два раза больше, чем у всех остальных. Как бы там ни было, он куда больший распутник, чем другие мужчины. Это не тот человек, которому можно позволить ухаживать за Эдвиной.
– Но это и твой сезон, – напомнила Мэри.
Кейт ответила Мэри саркастическим взглядом. Обе отлично понимали, что если виконт решит ухаживать за одной из сестер Шеффилд, это будет не Кейт.
– Вряд ли напечатанное здесь изменит твое мнение, – пожала плечами Эдвина и нагнулась к Кейт, чтобы лучше рассмотреть статью. – Да и вообще она пишет не столько о нем, сколько рассуждает о повесах и распутниках в целом.
Глаза Кейт выхватывали из текста ключевые слова.
– Пффф! – презрительно фыркнула она. – Бьюсь об заклад, она права. Скорее всего в этом году он не женится.
– Ты всегда на стороне леди Уистлдаун, – с улыбкой пробормотала Мэри.
– Потому что она, как правило, пишет правду. Вы должны признать, что для репортера светской хроники женщина она на редкость здравомыслящая. И до сих пор верно оценивала всех тех, с кем я встречалась в Лондоне.
– По-моему, ты должна иметь собственное мнение, – беспечно заметила Мэри. – Тебе не к лицу судить об окружающих по светской хронике.
Кейт знала, что мачеха права, но признаваться в этом не хотелось. Поэтому она снова фыркнула и принялась за газетную статью.
"Светские новости от леди Уистлдаун", несомненно, была самой интересной из всех лондонских газетных сплетен. Кейт не знала, когда леди начала писать, но слышала, что первая колонка появилась в прошлом году. Одно было ясно: кем бы ни была леди Уистлдаун, а никто не знал, кем она была, таинственная женщина-репортер явно принадлежала к высшему обществу и обладала неплохими связями. По крайней мере иначе и быть не могло. Ни один сторонний наблюдатель не мог знать тех сплетен, изложение которых появлялось в ее колонке каждый понедельник, среду и пятницу.
Леди Уистлдаун была неизменно осведомлена о последних слухах и скандалах и в отличие от других не стеснялась называть имена своих героев. Например, на прошлой неделе, решив, что Кейт не идет желтое, она не постеснялась написать:
"Желтый цвет придает темноволосой мисс Кэтрин Шеффилд вид опаленного нарцисса".
Кейт не отреагировала на оскорбление: слишком часто она слышала, что человек может считаться допущенным в общество только после оскорбления, нанесенного леди Уистлдаун. Даже Эдвина, по всем меркам имевшая небывалый успех в свете, завидовала вниманию, которое уделила сестре таинственная женщина-репортер.
И хотя Кейт не особенно жаждала быть в Лондоне во время сезона, все же рассудила, что если уж участвовать в светском водовороте, лучше при этом не выглядеть полной неудачницей. Если оскорбление, нанесенное в светской колонке, – единственное ее достижение, значит, быть по сему. Кейт будет наслаждаться своими скромными триумфами.
Теперь, когда Пенелопа Федерингтон хвасталась, что из-за атласного платья цвета мандарина ее сравнили с перезрелым цитрусом, Кейт могла театрально взмахнуть рукой и с драматичным вздохом ответить:
– Ну а я опаленный нарцисс…
– Когда-нибудь, – внезапно объявила Мэри, поправляя очки указательным пальцем, – кто-то непременно обнаружит истинное имя этой женщины, и тогда ей грозят неприятности.
Эдвина с интересом уставилась на мать:
– Ты действительно думаешь, что кто-то ее выследит? Вот уже год, как она умудряется хранить свой секрет.
– Такая известная персона не может вечно скрываться под псевдонимом, – покачала головой Мэри, тыча иголкой в вышивку и продевая сквозь ткань длинную желтую нить. – Помяните мои слова: все рано или поздно выйдет на свет божий, и тогда разразится скандал, которого в Лондоне еще не видывали.
– Ну… если бы я знала, кто она, – объявила Кейт, переворачивая страницу, – скорее всего постаралась бы стать ее лучшей подругой. Она безумно забавна. И кто бы что ни говорил, она почти всегда права.
В этот момент в комнате появился Ньютон, несколько огрузневший корги Кейт.
– Разве эта собака не должна жить во дворе? – рассердилась Мэри, но тут же вскрикнула, когда пес подполз к ее ногам и запыхтел, словно ожидая поцелуя.
– Ньютон, немедленно ко мне! – велела Кейт.
Пес с надеждой уставился на Мэри, но, не получив ответа, потрусил к Кейт, прыгнул на диван и положил передние лапы ей на колени.
– Он выпачкает тебя шерстью, – всполошилась Эдвина.
Кейт пожала плечами:
– Мне все равно.
Эдвина вздохнула, но тем не менее потрепала пса по голове.
– Что еще тут говорится? – спросила она, подавшись вперед. – Я так и не дошла до второй страницы.
На Кейт сарказм сестры не подействовал.
– Ничего особенного, – спокойно ответила она. – Кое-что о герцоге и герцогине Гастингс, прибывших в город в начале недели. Список блюд, подаваемых на балу у леди Данбери. По словам леди Уистлдаун, "все было на удивление вкусно". Да, и еще весьма нелестное описание платья миссис Федерингтон, в котором та появлялась в прошлый понедельник.
– Похоже, она обожает издеваться над Федерингтонами, – нахмурилась Эдвина.
– И неудивительно, – бросила Мэри, откладывая вышивку и вставая. – Эта женщина не сумеет выбрать цвет платья для своих девочек, даже если вокруг ее шеи обернется радуга!
– Матушка! – воскликнула Эдвина. Кейт зажала рот рукой, стараясь не смеяться. Мэри редко выражалась с такой определенностью, но уж если скажет… попадет не в бровь, а в глаз!
– Но это правда. Она продолжает одевать младшенькую в мандариновые тона. Всякий видит, что бедняжке пошел бы голубой или зеленый оттенка мяты!
– А меня вы одели в желтое, – напомнила Кейт.
– И очень об этом сожалею. Зря я послушала продавщицу. Мне следовало бы больше доверять собственному вкусу. Ничего, перекроим его для Эдвины.
Поскольку Эдвина была на целую голову ниже Кейт и к тому же белокожей блондинкой, перекроить желтое платье особых трудов не составляло.
– Только обязательно спори оборки с рукавов, – наставляла Кейт, – иначе все поймут, что это мое бывшее платье. Кроме того, они ужасно колются. Я едва не оторвала их там же, на балу у Ашборнов.
Мэри выразительно подняла глаза к небу:
– Я поражена и благодарна за то, что ты сочла возможным сдержаться.
– А вот я поражена, но не благодарна, – лукаво усмехнулась Эдвина. – Подумай только, как расписала бы этот случай леди Уистлдаун.
– Вот уж точно, – с улыбкой согласилась Кейт. – Ты, можно сказать, открыла мне глаза. "Опаленный нарцисс обрывает свои лепестки".
– Я иду наверх, – объявила Мэри, укоризненно качая головой и грозя озорницам пальцем. – Не забывайте, что вечером мы должны ехать на бал. Наверное, и вам стоит отдохнуть. Думаю, ночь будет долгой.
Кейт и Эдвина, дружно кивнув, пообещали послушаться мать. Мэри собрала вышивание и удалилась. Едва за ней закрылась дверь, Эдвина обернулась к Кейт:
– Ты уже решила, что наденешь сегодня?
– Пожалуй, зеленый газ. Мне следовало бы выбрать белое. Но, боюсь, этот цвет мне не идет.
– В таком случае, – заявила преданная Эдвина, – я тоже надену не белое, а голубое муслиновое.
Кейт одобрительно кивнула и опустила глаза на газету, которую все еще держала в руках, пытаясь одновременно удержать на сиденье толстяка Ньютона. Тот успел развалиться на спине и ерзал, дожидаясь, пока ему почешут брюшко.
– Только на прошлой неделе мистер Бербрук назвал тебя ангелом в голубом, тем более что это платье как раз в тон твоим глазам.
Эдвина удивленно вскинула брови:
– Мистер Бербрук действительно сказал это?! Тебе?
Кейт подняла голову.
– Конечно. Все твои поклонники пытаются передать комплименты через меня.
– Правда? Но почему?!
Кейт улыбнулась медленно и снисходительно:
– Возможно, Эдвина, это как-то связано с тем, что на музыкальном утреннике у Смайт-Смитов ты объявила всем присутствующим, что никогда не выйдешь замуж без благословения сестры.
Щеки Эдвины слегка порозовели.
– И вовсе не всем присутствующим, – пробормотала она.
– А вот это значения уже не имеет. Сплетни распространяются со скоростью лесного пожара. В то время я даже не была в комнате, а услышала обо всем ровно через две минуты после твоей тирады.
Эдвина скрестила руки на груди и громко фыркнула, в точности как старшая сестра.
– Так вот, я сказала чистую правду, и мне все равно, кто об этом знает! От меня, разумеется, ожидают, что я сделаю блестящую и успешную партию, но зачем выходить замуж за того, кто будет со мной плохо обращаться? Мне совершенно нет необходимости в подобном браке. Всякий, у кого хватит мужества произвести на тебя впечатление, будет достоин моего внимания.
– Разве на меня так сложно произвести впечатление?
Сестры переглянулись и одновременно произнесли:
– Почти невозможно.
Но хотя Кейт смеялась вместе с Эдвиной, в душе не умолкал назойливый голосок совести. Все три дамы Шеффилд знали, что именно Эдвина поймает аристократа и выйдет замуж за огромное состояние. Именно от Эдвины зависит, чтобы семья не жила в благородной бедности. Эдвина была красавицей, тогда как Кейт…
Кейт была Кейт. И ничего больше.
Но Кейт не завидовала. Не протестовала. Красота Эдвины была просто жизненным фактом. И Кейт приходилось смиряться с некоторыми неоспоримыми истинами. Танцуя вальс, она постоянно пыталась вести партнера. Она всегда будет бояться грозы, как бы ни уверяла себя, что это глупое ребячество. И что бы она ни надела, как бы ни причесалась, сколько бы ни нащипывала щеки, чтобы они выглядели румяными, все равно никогда не будет такой хорошенькой, как Эдвина.
Кроме того, Кейт не была уверена, что ей нравится то внимание, которое уделяли Эдвине назойливые поклонники. Да и не по душе ей было сознание того, что ей придется выйти замуж по расчету, чтобы обеспечить мать и сестру.
– Эдвина, – серьезно заверила Кейт, – тебе вовсе ни к чему выходить замуж за того, кто тебе не нравится. И ты это знаешь.
Эдвина молча кивнула, и сестре показалось, что она вот-вот заплачет.
– Если решишь, что ни один холостой джентльмен в этом городе недостаточно хорош для тебя, значит, будь что будет. Мы просто вернемся в Сомерсет и станем довольствоваться обществом друг друга. Мне лично больше никого и не нужно.
– Мне тоже, – прошептала Эдвина.
– А если ты найдешь мужчину, которого полюбишь, мы с Мэри будем в восторге. Ты совершенно спокойно можешь оставить нас вдвоем. Как тебе известно, мы прекрасно ладим.
– Но вдруг и ты найдешь себе жениха? – предположила Эдвина.
Кейт слегка искривила губы в легкой улыбке.
– Вполне возможно, – неохотно признала она, понимая, что скорее всего это неправда. Конечно, она не хотела всю жизнь оставаться старой девой, но очень сомнительно, что в Лондоне для нее найдется муж.
– Вероятно, один из твоих обезумевших поклонников обратится ко мне, как только поймет, что ты недосягаема, – поддела она.
Эдвина ударила ее подушкой:
– Не будь глупой!
– Вовсе нет! – запротестовала Кейт. И она была права. Откровенно говоря, это вполне возможный исход их поездки сюда и единственный способ, которым она сумеет найти мужа в городе.
– Знаешь, за какого человека я хотела бы выйти замуж? – мечтательно выдохнула Эдвина.
Кейт покачала головой.
– За ученого.
– Ученого?!
– Ученого, – твердо повторила Эдвина.
Кейт смущенно откашлялась:
– Не уверена, что ты найдешь много таких в Лондоне, да еще во время сезона.
– Знаю, – уныло ответила Эдвина. – Но, правду говоря, и тебе это известно, хотя мне нельзя говорить об этом вслух, – я настоящий книжный червь. И с куда большим удовольствием проводила бы время в библиотеке, вместо того чтобы выставлять себя напоказ в Гайд-парке. И хотела бы прожить жизнь с человеком, которому так же, как и мне, нравятся науки.
– Ты права. Хммм…
Мысли Кейт лихорадочно метались. Похоже, Эдвина вряд ли найдет ученого и в Сомерсете.
– Ничего, все будет хорошо! – весело заверила Эдвина. – Я вполне удовольствуюсь ученым-любителем.
Кейт облегченно вздохнула. Они наверняка сумеют найти в Лондоне жениха, который любит читать.
– И знаешь что? – добавила Эдвина. – Нельзя судить о книге по обложке. Очень многие люди увлекаются науками. Леди Уистлдаун толкует, что даже виконт Бриджертон может быть ученым в душе.
– Прикуси язычок, Эдвина. Ты не должна иметь ничего общего с виконтом Бриджертоном. Все знают, что он распутник худшего толка. Самый ужасный распутник во всем Лондоне! Во всей стране!
– Знаю. Я всего лишь привела его в качестве примера. Кроме того, вряд ли он собирается жениться в этом году. Так утверждает леди Уистлдаун, а ты сама сказала, что она почти всегда права.
Кейт погладила сестру по руке:
– Не беспокойся, мы найдем тебе хорошего мужа. Но только не… не… не виконта Бриджертона!
В этот самый момент предмет их беседы вместе с двумя из трех младших братьев отдыхал в "Уайтс", наслаждаясь послеобеденным виски.
Энтони Бриджертон развалился в кожаном кресле, задумчиво рассматривая на просвет рюмку с янтарной жидкостью. Повертел ее в руках и объявил:
– Я подумываю жениться.
Бенедикт Бриджертон по привычке, ненавидимой матерью, пьяно раскачивавшийся на задних ножках стула, потерял равновесие и, перелетев через спинку, приземлился на полу.
Колин Бриджертон поперхнулся и стал задыхаться.
К счастью для него, Бенедикт вовремя пришел в себя и громко хлопнул брата по спине. Зеленая оливка, вылетевшая из глотки Колина, ударилась о стол, едва не задев в полете ухо Энтони.
Тот не обратил внимания на эту выходку, вполне понимая, что столь внезапное заявление явилось чем-то вроде сюрприза.
Вернее, не "чем-то". Скорее полным, абсолютным и совершенным сюрпризом.
Энтони понимал, что не вполне соответствует образу человека, решившего остепениться. Последние десять лет он вел распутную жизнь, срывая цветы удовольствия, где только мог. Ибо ему, лучше чем сверстникам, было известно, что жизнь коротка и предназначена для одних наслаждений. О, у него имелся определенный кодекс чести. Он никогда не совращал девушек благородного происхождения. Все, кто имел право требовать от него женитьбы, были вне игры.
Кроме того, Энтони, сам имевший четырех сестер, испытывал некоторое уважение к доброй репутации порядочных девушек. Однажды он едва не дрался на дуэли за одну из сестер, чести которой, по его мнению, было нанесено оскорбление. Что же до остальных… у него на лбу выступал холодный пот при одной мысли о том, что его сестры способны связаться с человеком, имеющим такую же репутацию, как у их старшего брата.
Нет, ему, разумеется, и в голову не приходило обесчестить младшую сестру джентльмена.
Что же до остальных женщин, вдов и актрис, прекрасно знавших, чего они хотят и на что идут, он наслаждался их компанией, причем без всяких ограничений. С того дня как Энтони окончил Оксфорд и уехал в Лондон, он никогда не обходился без любовницы. Впрочем, иногда у него бывало и две содержанки одновременно.
Он участвовал почти во всех скачках, которые мог предложить ему свет, боксировал в клубе "Джентльмена Джексона" и выиграл больше партий в карты, чем мог сосчитать. И целых десять лет провел в бессмысленных поисках наслаждений, ограниченных только всепоглощающим чувством долга по отношению к семье.
Смерть Эдмунда Бриджертона была внезапной и неожиданной. Перед кончиной он ничего не успел наказать старшему сыну. Но Энтони был уверен, что отец попросил бы его заботиться о матери, братьях и сестрах с той же любовью и вниманием, которые проявлял сам Эдмунд по отношению к своей семье.
Поэтому в перерывах между балами, вечеринками, скачками и посещением клубов Энтони нашел время послать братьев в Итон и Оксфорд, посещать совершенно безумное количество музыкальных утренников, устраиваемых сестрами (истинный подвиг, поскольку у троих из четверых вообще не было слуха), и строго следить за финансами семьи. Имея семерых братьев и сестер, он считал своим долгом накопить достаточно денег, чтобы обеспечить будущее каждого.
Ближе к тридцати годам он вдруг осознал, что все больше времени уделял своему наследству и семье и все меньше – погоне за наслаждениями. И что ему это нравится. Он по-прежнему содержал любовниц, но никогда двух одновременно. И обнаружил, что больше не испытывает необходимости участвовать в каждой скачке или оставаться на балу допоздна, чтобы выиграть очередную партию в карты.
Но его репутацию уже ничего не могло ухудшить. Впрочем, звание самого прославленного повесы во всей Англии имело свои преимущества. Взять хотя бы то, что его почти повсеместно боялись.
Но теперь пришло время жениться. Ему необходимо остепениться, родить сына. Нужно же кому-то передать титул! Правда, он испытывал горькое сожаление и, возможно, некоторые угрызения совести из-за того, что не доживет до совершеннолетия наследника. Но что он мог сделать? Он был первенцем виконта Бриджертона в восьмом поколении. И его долг по отношению к династии Бриджертонов – плодиться и размножаться.