Незнакомец осветил свое лицо, и я увидела, что он довольно красив. Особенно хороши были его глаза. У него была чистая гладкая кожа и очаровательная улыбка. Одет он был в темный костюм, а на плечи было накинуто пальто.
- Сожалею, что побеспокоил вас, - сказал он вежливо, - но я должен запереть двери приемной депутата Альбита и идти домой.
- Приемная!.. Как я сюда попала? - У меня болела голова и тело налилось свинцом. - Какая приемная? И кто вы? - бормотала я.
- Приемная депутата Альбита. Моя фамилия, если это интересует гражданку, - Буонапарт, помощник комиссара, в настоящее время - секретарь депутата Альбита. Часы приема окончены уже давно, и я должен запереть приемную. Правила запрещают кому-либо оставаться на ночь в Доме Коммуны. Поэтому я вынужден просить гражданку проснуться и уйти отсюда.
Дом Коммуны! Альбит!.. Теперь я поняла, где я. Но почему я одна? Где Сюзан?
- А где Сюзан? - спросила я у вежливого молодого человека.
Он засмеялся.
- Я не имею чести знать Сюзан, - ответил он. - Я лишь могу сказать вам, что прием посетителей окончился и уже два часа назад последний посетитель оставил приемную. Кроме меня здесь никого нет, а я должен идти домой.
- Но я должна подождать Сюзан. Извините меня, гражданин Бо…на…
- Буонапарт, - вежливо пришел он мне на помощь.
- Да, гражданин Бонапарт, вы меня извините, но я останусь здесь и буду ждать Сюзан. Мне устроят ужасный скандал, если я вернусь домой одна и скажу, что я ее потеряла в Доме Коммуны. Понимаете?
Он вздохнул.
- Вы ужасно упрямы!
Поставив лампу на пол, он сел рядом со мной на скамью.
- Как полное имя вашей Сюзан и что она хотела от Альбита?
- Ее зовут Сюзан Клари, она жена моего брата Этьена. Его арестовали, и мы пришли просить, чтобы его освободили.
- Минутку… - он встал, взял лампу и исчез за дверью, у которой весь день стоял "архангел". Я пошла за ним. Он наклонился над бюро и перебирал бумаги.
- Если Альбит принял вашу невестку, досье вашего брата должно быть здесь, - объяснил он.
Я не знала, что ответить, и пробормотала:
- Он справедливый и добрый депутат!..
Он поднял голову и насмешливо посмотрел на меня.
- Да, очень добрый, гражданка. Даже слишком добрый! Поэтому гражданин Робеспьер и поручил мне помочь ему…
- О! - воскликнула я. - Вы знакомы с Робеспьером?
Боже мой, человек, который лично знаком с депутатом Робеспьером, с тем, который арестовал и казнил лучших своих друзей, служа Республике!
- А вот досье Этьена Клари, - сказал наконец мой новый знакомый. - Этьен Клари, торговец шелком. Он?
Я кивнула и быстро сказала:
- Но ведь это недоразумение.
Гражданин Буонапарт повернулся ко мне.
- В чем недоразумение?
- В причине ареста, я думаю.
Он напустил на себя важность.
- Правда? Вы так думаете? А за что его арестовали?
- Мы… мы не знаем. Но, уверяю вас, что это недоразумение. - Внезапно мне в голову пришла блестящая мысль. - Послушайте, вы мне сказали, что знакомы с Робеспьером. Не могли бы вы поговорить с ним об Этьене? - Тут мое сердце остановилось, потому что он медленно и важно покачал головой.
- Я не могу и не хочу вмешиваться в это дело. Здесь уже нечего делать. Здесь написано… - он потряс папкой. - Депутат Альбит написал собственной рукой. - Он открыл папку и поднес листок к моему лицу: - Читайте!
Хотя он светил мне лампой, я не могла прочесть ни слова. Буквы прыгали перед глазами, слова сливались.
- Я так взволнована. Прочитайте сами, - сказала я, чувствуя как слезы обжигают глаза.
- Внимательно рассмотрев дело, решил: освободить из-под ареста!
- Это значит… - я дрожала всем телом. - Это значит, что Этьен…
- Конечно, ваш брат свободен. Он уже дома с этой Сюзан и всей семьей, и они, вероятно, уже приступили к ужину. Ваша семья празднует, а о вас забыли. Но… что с вами, гражданка?
Я рыдала. Я не могла остановиться. Слезы лились потоком, и горло было сжато, и я едва могла дышать, но это были не слезы отчаяния, а слезы радости, хотя до сих пор я не знала, что можно так плакать от радости.
- Я счастлива, месье, - едва могла выговорить я. - Я так счастлива!
Чувствовалось, что ему очень неловко и он не знает, как со мной быть. Он суетливо положил досье на стол и стал собирать разбросанные бумаги. Я поискала в сумочке платок, но, видимо, утром забыла положить его. Тогда я вспомнила, что у меня четыре платка в корсаже, и запустила руку в свое декольте. Как раз в это время он обернулся и удивленно захлопал глазами. Из выреза моего платья появились два, три, четыре платка. Вероятно ему показалось, что он видит представление фокусника.
- Я подложила платки, чтобы выглядеть более взрослой, - прошептала я, так как мне хотелось все объяснить ему, ведь он был так добр ко мне! Я сказала:
- Дома все еще считают меня ребенком.
- Вы совсем не ребенок. Вы - молодая дама, - уверял меня Буонапарт. - А теперь я провожу вас домой, так как молодой даме не следует одной идти по городу в столь позднее время.
- Это очень любезно, но я не могу согласиться. Ведь вы собирались домой.
Он засмеялся.
- С другом Робеспьера не спорят. А теперь съедим по конфете и отправимся. - Он открыл ящик бюро и протянул мне коробку. Вишня в шоколаде.
- Альбит всегда держит в бюро конфеты, - объяснил он. - Возьмите еще одну. Вкусно, правда? В настоящее время только депутаты могут себе это позволить. - Он сказал это с горечью.
- Я живу на другом конце города. Для вас это будет большой крюк, - сказала я, когда мы выходили из Дома Коммуны. Но, конечно, я говорила это из вежливости. Я не хотела отказываться от сопровождения, тем более, что я еще никогда не была на улицах одна вечером. А кроме того, мне было с ним приятно.
- Как мне стыдно, что я трусиха, - сказала я немного погодя.
Он слегка пожал мне локоть.
- Я понимаю ваш страх. У меня есть братья и сестры, и я их очень люблю. А сестры может быть даже ваши ровесницы.
Мое смущение постепенно проходило.
- Вы не марселец? - спросила я.
- Вся моя семья, за исключением одного брата, живет теперь в Марселе.
- Я спросила лишь потому, что… потому, что у вас не марсельский выговор…
- Я корсиканец. Изгнанник с Корсики. Уже почти год, как я приехал во Францию с матерью, братьями и сестрами. Мы все вынуждены были покинуть Корсику, спасая свою жизнь.
Это звучало романтично!..
- Почему? - спросила я, затаив дыханье, так хотелось мне узнать подробности.
- Потому что мы патриоты, - ответил он.
- Разве Корсика не часть Италии? - осведомилась я, так как мое незнание географии было беспредельно.
- Господи, разве вы не знаете? Корсика уже 25 лет как вошла в состав Франции, и мы были воспитаны как французские граждане, как французские патриоты. Мы не примкнули к партии, которая хотела уступить наш остров Англии. Год назад английские военные корабли подошли к Корсике, и мы вынуждены были бежать, мама, я и мои братья и сестры.
Его голос звучал мрачно. Он был действительно героем романа. Затравленный, изгнанный, без родины.
- Есть ли у вас в Марселе кто-нибудь, кто мог бы помочь вам?
- Мой брат помогает. Он выхлопотал маме маленькую пенсию как беженке. Мой брат учился во Франции. Теперь он - генерал.
- О!.. - только и могла произнести я; нужно же было что-то сказать, когда мне мимоходом сообщают, что брат - генерал.
И так как я молчала, заговорил он.
- Вы дочь покойного м-сье Клари, торговца шелком?
Я удивилась.
Он засмеялся.
- Не удивляйтесь. Я мог бы сказать вам, что представитель закона знает все, и что я, будучи чиновником Республики, одновременно являюсь ее недремлющим оком. Но я буду откровенен. Вы же сами сказали мне, что вы сестра Этьена Клари. А что Этьен - сын покойного Франсуа Клари, торговца шелком, я узнал из досье, которое вам показывал.
Он говорил быстро и раскатывал "р" как иностранец. Но ведь он же с Корсики!
- А вы были правы, мадемуазель, что арест вашего брата - недоразумение. Ордер на арест был выписан для вашего отца, Франсуа Клари.
- Папа умер.
- Да. Поэтому и произошло недоразумение. Недавно, при изучении различных документов предреволюционного времени, нашли прошение вашего отца о присвоении ему дворянского звания.
Я была очень удивлена.
- Правда? А мы об этом не знали. Я не понимаю. Папа не питал никакой симпатии к знати. Зачем он хотел… - я покачала головой.
- Из соображений коммерции, - объяснил Буонапарт. - Только из этих соображений. Он вероятно хотел стать поставщиком двора?
- Да. Он действительно отправил однажды голубой бархат королеве… я хочу сказать вдове Капета в Версаль, - сказала я с гордостью. - Ведь папины шелка считаются лучшими.
- Это прошение было квалифицировано как, гм… как поступок совершенно несвоевременный, и поэтому был выписан ордер на арест. Однако, когда пришли к вам, арестовали торговца шелком Этьена Клари.
- Этьен ничего не знал об этом прошении, - заверила я.
- Думаю, что ваша невестка убедила в этом Альбита. Вашего брата освободили, а его жена, конечно, сразу побежала в тюрьму, чтобы встретить его. Ну, это уже в прошлом. Меня интересует другое… - его голос стал нежно-вкрадчивым. - Меня интересует не ваша семья, а вы, маленькая гражданка. Как вас зовут?
- Меня зовут Бернардин-Эжени-Дезире. К сожалению, дома меня зовут Эжени. А мне нравится больше Дезире.
- Все ваши имена красивы. А как мне называть вас, м-ль Бернардин-Эжени-Дезире?
Я покраснела, но слава Богу, было темно, и он этого не заметил. Мне показалось, что разговор наш принял оборот, который не очень понравился бы маме.
- Называйте меня Эжени, как все. Но нужно, чтобы вы сделали нам визит, и тогда, при маме, я скажу вам, как меня называть. Тогда мне не устроят сцены, а иначе мама… если бы она знала… - я смешалась и замолчала.
- Разве вам не разрешают прогулки с молодым человеком?
- Я не знаю. Ведь до сих пор у меня не было знакомых молодых людей. - В эту минуту я начисто забыла Персона.
Он опять пожал мне руку и засмеялся.
- Но теперь у вас есть один знакомый молодой человек, Эжени.
- Когда вы придете к нам с визитом?
- Я должен придти скоро? - Он дразнил меня.
Я не ответила. Меня полностью захватила одна мысль. "Жюли… Жюли, которая так увлекается чтением романов, будет в восторге от этого молодого человека и его иностранного акцента".
- Вы не ответили мне, Эжени.
- Приходите завтра. Завтра, после того, как закроется ваше бюро. Если будет очень тепло, мы проведем вечер в саду. Там есть беседка. Это любимое место Жюли. - Мне казалось, что я очень дипломатично подвела его к вопросу:
- Жюли? До сих пор я слышал только о Сюзан и Этьене, но не о Жюли. Кто такая Жюли?
Мне следовало торопиться. Мы уже подходили к нашей улице.
- Жюли - моя сестра.
- Старшая или младшая? - этот вопрос его очень интересовал.
- Старшая. Ей восемнадцать лет.
- И… красива? - спросил он, подмигнув мне.
- Очень! - Я никогда не задумывалась, можно ли назвать Жюли красивой девушкой. Очень трудно иметь суждение о собственной сестре.
- Честно?
- У нее очаровательные карие глаза, - пылко сказала я. Это уж было истинной правдой.
- А вы уверены, что меня хорошо примет ваша матушка? - нерешительно спросил он. Он не был в этом уверен, но я тоже…
- Конечно, - ответила я. Я хотела во что бы то ни стало предоставить Жюли эту возможность. А, кроме того, у меня было еще одно затаенное желание. - Не можете ли вы привести вашего брата, генерала?
Он загорелся этой мыслью.
- Конечно! Он будет очень счастлив, так как у нас почти нет знакомых в Марселе.
- А я еще никогда не видела вблизи ни одного генерала.
- Значит, завтра увидите. Правда он пока не командует войсками, а занят разработкой планов, но это не мешает ему быть настоящим генералом.
Я попыталась представить себе генерала. Ведь я не видела генерала ни вблизи, ни даже издали. А портреты генералов времен Короля-Солнца изображали старичков в огромных париках. Эти портреты после Революции были убраны на чердак по распоряжению мамы.
- Вероятно, он намного старше вас, - заметила я, потому что мой спутник показался мне очень молодым.
- Нет, разница у нас всего один год.
- Что? Брат старше вас всего на один год и уже генерал? - я рассмеялась.
- Не старше, а моложе. Брату всего двадцать четыре года, но он очень толковый юноша и его идеи иногда просто удивляют. Вот завтра увидите.
Показался наш дом. Все окна первого этажа были ярко освещены. Конечно, они ужинают.
- Я живу в этом белом доме.
Его манеры резко изменились. Увидев наш прекрасный дом, он вдруг потерял свою самоуверенность и торопливо попрощался.
- Не буду вас задерживать, м-ль Эжени. О вас уже, вероятно, беспокояться. О, не благодарите, мне доставило истинное удовольствие проводить вас. И если вы не шутили, то завтра вечером мы с братом придем, если толькодействительно ваша мама не будет против.
Открылась дверь и голос Жюли донесся до меня:
- Ну, конечно, она у калитки. Эжени, это ты?
- Иду, Жюли, - крикнула я в ответ.
- До свиданья, мадемуазель, - сказал м-сье Буонапарт, и я побежала к дому.
Через пять минут мне дали понять, что я - позор семьи.
Мама, Сюзан и Этьен сидели за столом и уже пили кофе, когда торжествующая Жюли ввела меня.
- Наконец-то! Благодарение Богу! - закричала мама. - Где ты была, дитя мое?
Я бросила на Сюзан укоризненный взгляд.
- Сюзан меня забыла, а я спала…
Сюзан держала в правой руке чашку кофе, а в левой - руку Этьена. Она с возмущение поставила чашку на блюдце.
- Нет, какое нахальство! Сначала она засыпает в Доме Коммуны, да так крепко, что когда нас вызвали, я не могла ее разбудить и мне пришлось идти одной к депутату Альбиту. Ведь там не стали бы ждать, пока м-ль Эжени соблаговолит проснуться. А теперь она является и…
- От Альбита ты, конечно, сразу побежала в тюрьму и совсем забыла обо мне. Но я не сержусь на тебя.
- Но где ты была до сих пор? - спросила мама. - Мы посылали Мари в Дом Коммуны, но там было заперто, и портье сказал, что там нет никого, кроме секретаря Альбита. Полчаса назад Мари вернулась. Боже мой! Эжени, ты шла через весь город одна? Так поздно! Как подумаю, что с тобой могло случиться!..
Мама позвонила в серебряный колокольчик, который всегда стоял рядом с ее прибором.
- Несите ужин для девочки, Мари!
- Но я пришла не одна. Меня проводил до самого дома секретарь Альбита.
Мари поставила передо мной тарелку, но я не успела еще поднести ко рту первую ложку, как Сюзан воскликнула:
- Секретарь?.. Этот цербер, который торчал у двери и выкрикивал имена?
- Нет. Это был пристав. Секретарь Альбита очень приятный молодой человек, который лично знаком сРобеспьером. Так, по крайней мере, он мне сказал. А вообще…
Но они не дали мне продолжать. Этьен спросил:
- Как его зовут?
- Очень трудное имя. Трудно запомнить. Буо… Буонапарт или что-то в этом роде. А вообще…
- И с этим совершенно неизвестным якобинцем ты путешествовала по городу сегодня вечером? - сказал Этьен возмущенно. Он воображал, что теперь обязан опекать меня вместо папы.
В нашей семье совершенно не могут мыслить логично. То они дрожали за меня при мысли, что я шла через весь город одна, то они возмущены тем, что я шла не одна, а доверилась покровительству мужчины.
- Ну, не совсем "неизвестный". Он мне представился. Его семья живет в нашем городе. Они бежали с Корсики. А вообще…
- Кушай, твой суп остынет, - сказала мама.
- Эмигрант с Корсики! - недовольно сказал Этьен. - Конечно, авантюристы, которые вмешались в политические интриги, а теперь ищут удачи у нас под покровительством якобинцев. Это авантюристы, повторяю вам.
Я положила ложку и вступилась за своего нового знакомого.
- Я думаю, что это вполне порядочная семья. Его брат - генерал. А вообще…
- Как зовут его брата?
- Не знаю. Наверное, тоже Боу… Боунапарт. А вообще…
- Никогда не слышал этой фамилии, - проворчал Этьен. - У нас не хватает обученных офицеров, так как многих, кто служил прежнему режиму, распустили по домам. Так вот сейчас очень легко выдвинуться приверженцам Революции, но они не умеют держать себя, не имеют связей и совершенно неопытны.
- Опыт они приобретут в сражениях, - заявила я. - А вообще, я хотела сказать…
- Ешь, наконец, свой суп, - опять перебила мама. Но я больше не хотела, чтобы меня перебивали.
- А вообще, я хотела вам сказать, что пригласила обоих братьев к нам на завтра, - и я взялась за свой суп. Я делала вид, что не замечаю возмущенных взглядов, устремленных на меня.
- Кого ты пригласила, дитя мое? - спросила мама.
- Двух молодых господ. Гражданина Жозефа Буонапарта или что-то в этом роде, и его младшего брата, генерала, - храбро повторила я.
- Нужно отменить приглашение, - сказал Этьен, барабаня пальцами по столу. - В такое смутное время не приглашают в дом двух корсиканских авантюристов, ничтожеств, о которых ничего не известно.
- Совершенно неуместно приглашать в дом человека, с которым ты только что познакомилась, да еще в присутственном месте. Нельзя себя вести так. Ты уже не ребенок, - сказала мама.
- Впервые слышу в этом доме, что я уже не ребенок, - заметила я.
- Эжени, мне стыдно за тебя, - сказала Жюли голосом, полным глубокой грусти.
- Но у этих корсиканских эмигрантов нет друзей в нашем городе. - Я взывала к маминому доброму сердцу.
- Люди, о которых мы ничего не знаем. Ты не думаешь ни о своей репутации, ни о репутации Жюли, - вновь вмешался Этьен.
- Думаю, что Жюли это не будет неприятно, - прошептала я, поглядывая в ее сторону.
Жюли промолчала, а Этьен, взвинченный переживаниями этих дней, окончательно вышел из себя и крикнул мне:
- Ты - позор нашей семьи!
- Этьен, она еще ребенок и не понимает, что делает, - вступилась мама.
Тогда я окончательно потеряла терпение. Меня охватил неудержимый гнев. Я крикнула:
- Запомните раз и навсегда - я не ребенок и не позор семьи!
Минуту длилось молчание. Потом мама приказала:
- Немедленно иди в свою комнату, Эжени.
- Но я еще голодна, - запротестовала я. Мама позвонила.
- Мари, прошу вас, отнесите ужин м-ль Эжени в ее комнату. - И мне: - Иди, дитя мое, отдохни и подумай о своем поведении. Ты огорчаешь меня и Этьена. Спокойной ночи.
Мари отнесла ужин в комнату, которую мы занимали вместе с Жюли. Усевшись на кровать Жюли, она засыпала меня вопросами.
- Что произошло? Чего это они на тебя так рассердились?
Она говорит мне "ты", когда мы с ней вдвоем. Она - моя кормилица и любит меня, вероятно, не меньше, чем своего родного сына Пьера, которого отдала на воспитание в деревню.
Я пожала плечами.
- Я пригласила завтра к нам двух господ.
Мари покачала головой.