Со стороны Буонапартов разразилась буря радостных возгласов, и я очутилась в объятиях м-м Летиции. Но я смотрела на маму. Мама была поражена этим ударом, она как будто окаменела, но я видела, что она совсем не рада этому сообщению. Она посмотрела на Этьена. Он пожал плечами.
Наполеон с бокалом в руке опустился на стул рядом с Этьеном, и я могла видеть воочию, как умел Наполеон влиять на людей. Этьен вдруг улыбнулся и выпил с Наполеоном.
Полетт обняла меня и назвала сестричкой. М-сье Феш кричал что-то по-итальянски м-м Летиции, и она ответила радостно:
- Экко!
Вероятно, он спросил, такое ли у меня большое приданое, как у Жюли.
Среди общего оживления никто не обращал внимания на Жерома, и самый младший отпрыск семьи Буонапартов напихивался едой как только мог. По-моему, он ел про запас. Потом мы услышали крик м-м Летиции и увидели, что она тащит из комнаты Жерома, белого, как скатерть. Я проводила мать и сына на террасу, где Жером начал со страшной силой выбрасывать из себя огромное количество еды, которое он поглотил. После этого он почувствовал себя лучше, но мы не могли пить кофе на террасе, как предполагалось…
Вскоре Жюли и Жозеф простились с нами и сели в украшенную коляску, чтобы ехать в свое новое жилище. Мы проводили их до калитки сада, и я обняла за плечи маму, сказав ей, что не стоит плакать так горько.
Вновь сервировали ликер и пироги, и Этьен, поговорив с дядей Фешем, сказал ему, что не нуждается в работниках в магазине, так как он обещал устроить Жозефа, а может быть и Люсьена.
Потом мы прогуливались по саду, и дядя Соми, который бывал у нас только по торжественным дням, осведомился, на какой день назначена моя свадьба.
Тут впервые проявила характер мама. Она повернулась к Наполеону и сложила на груди руки умоляющим жестом:
- Генерал Буонапарт, обещайте мне кое-что. Обещайте подождать со свадьбой, пока Эжени не исполнится шестнадцать лет! Обещаете, правда?
- М-м Клари, - сказал Наполеон улыбаясь, - это не мне решать, а вам, м-сье Этьену и м-ль Эжени.
Но мама покачала головой.
- Я не знаю, что вы собираетесь делать, генерал Буонапарт. Вы еще очень молоды, но я чувствую… - она помолчала и с грустной улыбкой взглянула на Наполеона. - Я чувствую, что все подчиняются вашим желаниям. Не только в вашей семье, но и в нашей семье с тех пор, как мы знакомы. Таким образом, я вынуждена обратиться к вам. Эжени еще очень молода! Подождите до ее шестнадцатилетия!
В ответ на это Наполеон молча поцеловал руку моей маме. Я поняла, что это обещание.
На другой день Наполеон получил указание немедленно выехать в Вандею, в распоряжение генерала Хоша, где Наполеон получит бригаду инфантерии.
Я сидела на корточках в высокой траве на обжигающем сентябрьском солнце и смотрела на него, маршировавшего передо мной взад-вперед, бледного от злости, выливавшего мне свое возмущение той должностью, которую ему навязали.
- Вандея! Чтобы расправляться там с роялистами! Горсткой голодных аристократов, которые прячутся у своих крестьян, преданных им фанатически! Я - артиллерист, а не жандарм, - рычал он. Он бегал по лужайке, заложив руки за спину, сжимая пальцы так, что они побелели. - Я не согласен с решением Военного совета. Они хотят похоронить меня в Вандее как полковника, готового к отступлению. Они удаляют меня от военных действий и хотят предать забвению.
Когда он злился, его глаза сверкали зеленым блеском и делались стеклянными.
- Ты можешь подать в отставку, - сказала я тихо. - Я могу купить в провинции маленький домик на те деньги, что папа оставил мне в приданое. Мы можем даже приобрести немного земли и если мы будем экономны…
Он остановился, повернулся ко мне и внимательно посмотрел мне в лицо.
- Если тебе не противна такая мысль, то ты можешь войти в торговлю Этьена, - поторопилась сказать я.
- Эжени, ты сошла с ума! Как могла ты вообразить, что я буду жить на ферме и разводить кур? Или что я буду продавать ленты в лавке твоего отца…
- Я не хотела тебя оскорбить. Я думала, что это выход из положения…
Он засмеялся. Смех звучал фальшиво.
- Выход! Выход из положения для лучшего генерала французской армии! Разве ты не знаешь, что я лучший генерал во Франции?
Он опять забегал по лужайке. Потом резко:
- Завтра я уезжаю верхом.
- В Вандею?
- Нет, в Париж. Я поговорю с этими господами из Военного совета.
- А это не будет… Я хочу сказать, что в армии строгая дисциплина и если не исполнить приказ…
- Да, дисциплина строгая. Если солдат не выполняет мой приказ, я расстреливаю его. Меня тоже могут расстрелять, когда я приеду в Париж. Я возьму с собой Жюно и Мармона.
Жюно и Мармон, его адъютанты со времен Тулона, находились в Марселе. Они ожидали решения своей судьбы.
- Не можешь ли ты одолжить мне денег?
Я кивнула.
- Жюно и Мармон не могут заплатить за квартиру. Так же, как и я, они не получали жалованья с момента моего ареста. Мне нужно вытащить их из корчмы, где они живут. Сколько ты можешь мне дать?
Я накопила немного денег, чтобы купить ему новую форму. У меня было девяносто восемь франков. Они лежали в комоде под ночными рубашками.
- Дай мне все, что у тебя есть, - сказал он, и я побежала за деньгами.
Он сунул ассигнации в карман, потом вынул и пересчитал, сказав:
- Я должен тебе девяносто восемь франков. - Потом обнял меня за плечи и прижал к себе.
- Ты увидишь, что я втолкую им там, в Париже… Нужно, чтобы они поручили мне командование всей нашей итальянской армией. Это необходимо!
- Когда ты уезжаешь?
- Как только освобожу моих офицеров. Пиши мне чаще! Пиши в Военное министерство, а там мне будут пересылать письмо в действующую армию. Не огорчайся!
- У меня будет много дела. Мне необходимо вышить букву "Б" на всем моем приданом.
Он одобрительно кивнул.
- "Б", "Б", всюду буква "Б", моя дорогая генеральша Буонапарт!
Потом он отвязал свою лошадь, которая опять была привязана к калитке, что очень не нравилось Этьену, и поскакал в город.
Маленький всадник на тихой дороге, обсаженной сиренью, имел жалкий вид и выглядел таким одиноким!
Глава 6
Париж, год спустя
(Я убежала из дома)
Нет ничего хуже, как убегать из дома. Уже две ночи я не сплю в постели. У меня болит спина, так как я уже четверо суток еду в дилижансе. В дилижансах такие ужасные рессоры! Кроме того, у меня нет денег, чтобы оплатить обратную дорогу. Но мне они и не нужны, так как убежав, невозможно возвратиться.
Два часа назад я приехала в Париж, Наступали сумерки, и все дома казались мне одинаковыми. Серые дома по обе стороны улицы, перед домами нет садиков. Дома, дома и только дома.
Я не имела ни малейшего представления, как велик Париж. Я единственная в дилижансе впервые ехала в Париж. Пыхтящий толстяк м-сье Бланк, который сел в наш дилижанс где-то в середине пути и ехал в Париж по делам, проводил меня до фиакра. Я показала кучеру адрес сестры Мари. Кучер взял мои последние деньги и сердился, потому что мне было нечего дать ему на чай. Адрес был правильный, и родственники Мари - Клапены, по счастью, были дома. Они живут во дворе дома на улице Бак.
Я не представляю себе, где находится эта улица Бак, по-видимому, недалеко от Тюильри, так как мы видели дворец, и я сразу узнала его по картинам. Я щипала себя за руку, чтобы удостовериться, что я не сплю. Я действительно в Париже, я действительно вижу Тюильри и я… убежала из дома.
Сестра Мари, м-м Клапен, была очень мила ко мне. Она была очень смущена и беспрестанно вытирала руки передником. Ведь я дочь хозяев Мари! Я объяснила ей, что приехала в Париж ненадолго, по делу и так как у меня мало денег, то Мари сказала, что может быть… Тут м-м Клапен поняла, перестала вытирать руки и сказала, что я могу провести у них эту ночь. Она накормила меня, так как я сказала, что очень голодна. Хлеб, который она мне дала, был черствый и невкусный. Во Франции так подорожали продукты!
Я сказала, что не знаю, сколько времени останусь в Париже, может быть, мне придется переночевать еще одну ночь.
В это время возвратился с работы м-сье Клапен и обьяснил мне, что раньше в этом доме жили аристократы, но после Революции дом переделали на маленькие квартиры и поселили семьи рабочих. Вот им и досталась эта квартирка. У них была куча детей. На полу возились три малыша, двое других вернулись с улицы и потребовали кушать. В кухне во время ужина было так тесно, что можно было подумать, что мы находимся в цыганском шатре.
После ужина м-м Клапен сказала, что пойдет с мужем погулять перед сном, а так как я оставалась дома, то мне поручили приглядеть за детьми, которых тут же уложили спать. Их разложили по двое в каждую постель. Самого маленького уложили в люльку на кухне. М-м Клапен надела шляпу со страусовым, почти вылезшим пером. М-сье Клапен попудрил волосы, и они ушли.
Я чувствовала себя такой одинокой в этом чужом городе! Я засунула руки в мой саквояж, чтобы ощутить знакомые, привычные вещи и не чувствовать себя такой одинокой. Нащупав мой дневник, я открыла его и перечитала последние страницы. А сейчас я постараюсь записать все, что произошло и что толкнуло меня на эту поездку. На шкафу в кухне я нашла старое гусиное перо, рядом с высохшей чернильницей.
Со времени моей последней записи прошел год. Но в жизни женщины, находящейся вдали от мужа, вернее, невесты вдали от жениха, почти ничего не происходит.
Этьен дал мне муслин для носовых платков, батист для ночных сорочек и полотно для простынь. Я вышивала на всех предметах моего приданого букву "Б", красиво украшенную разными завитушками, я колола пальцы за этим вышиваньем. Я часто навещала м-м Летицию в ее кухне-гостиной, я бывала у Жюли и Жозефа в их очаровательной маленькой вилле.
Но м-м Летиция только и говорила, что о падении курса денег, о дороговизне жизни и о том, что Наполеон давно не присылает ей денег. Жюли и Жозеф переглядывались и что-то говорили друг другу глазами, чего не понять было постороннему, хохотали, и производили впечатление счастливой пары, которой гости даже мешают. Но я все-таки ездила к ним довольно часто, потому что Жюли всегда хотела знать, что пишет мне Наполеон, а я имела случай прочесть письма Наполеона Жозефу.
К сожалению, мы видели, что Наполеону в Париже не повезло. Уже год, как он приехал в Париж со своими офицерами и Луи. Он взял с собой толстяка Луи в последний момент, чтобы разгрузить м-м Летицию хотя бы от одной лишней заботы.
В Военном министерстве был ужасный скандал, потому что Наполеон не выполнил приказа и не поехал в Вандею. Наполеон разыскал свои планы и стал доказывать, что необходимо вести наступательную войну.
Тогда его послали в итальянские войска, но не главнокомандующим, а рядовым генералом, послали, просто чтобы избавиться от него. А когда он приехал туда, генералы, служившие в этих войсках, не хотели принять его в свой круг и категорически воспротивились его вмешательству. Потом он подцепил малярию и вернулся в Париж желтый, худой и в совершенно обтрепавшейся форме.
Когда он явился к военному министру, тот просто выгнал его.
Сначала Наполеон получил немного денег в счет жалованья, но потом ему перестали платить. Он оказался в ужасном положении без места и без денег.
Мы не могли представить, как он жил. Несколько дней он мог еще перебиться на деньги, полученные от заклада отцовских часов. Он заставил Луи завербоваться в солдаты, так как не мог кормить его.
В настоящее время Наполеон выполняет разные работы в Военном министерстве, он вычерчивает военные карты и буквально падает в пропасть…
Его мундир, который расползался по швам, доставлял ему большое огорчение, он упоминал об этом в письмах. Он подал прошение, чтобы ему выдали новую форму, но Республика не одевала заштатных генералов…
В такое тяжелое время ему оставалось только проникнуть в "Хижину" - дом м-м Тальен, где, как рассказывали, делалась политика.
У нас теперь правительство, которое называется Директория. Во главе его стоят пять директоров. Но Жозеф уверяет, что руководит всем только один из директоров - Баррас. Что бы ни происходило в нашей стране, все исходит от Барраса.
Баррас - граф по происхождению, но это не помешало ему стать якобинцем. Потом он вместе с Тальеном и еще одним депутатом по фамилии Фуше скинул Робеспьера, заявив, что освобождает Республику от "тирана". Потом он переехал в Люксембургский дворец и стал одним из наших директоров.
Поскольку ему нужно было делать официальные приемы, а он не женат, то он просил м-м Тальен открыть свой дом для его гостей - гостей Республики. Это одно и то же.
Один из парижских клиентов Этьена рассказывал нам, что у м-м Тальен шампанское льется рекой.
Ее салон кишит фуражирами и торговцами, которые скупают по дешевке имущество и дома, конфискованные правительством, и затем продают за бешеные деньги нуворишам (выскочкам богачам).
Там можно встретить женщин различных слоев - приятельниц м-м Тальен. Но самыми красивыми считаются м-м Тальен и Жозефина Богарнэ. М-м Богарнэ - любовница Барраса и носит на шее широкую красную ленту, чтобы показать, что она "состоит в родстве с жертвами гильотины". Сейчас это не позор. Наоборот, это считается шикарным. Эта Жозефина - вдова генерала Богарнэ, который был гильотинирован. Она бывшая графиня.
Мама спросила у парижанина, неужели в Париже не осталось порядочных женщин, на что он ответил: "Конечно есть, но они очень дороги!" - он засмеялся, а мама быстренько услала меня на кухню принести ей стакан воды…
Наполеон посетил салон и был представлен м-м Тальен и Богарнэ. Обе нашли, что военный министр поступает очень дурно, отказывая Наполеону в должности командующего, а также отказав ему в новой форме. Они обещали выхлопотать ему хотя бы новую форму. Но посоветовали изменить фамилию.
Он тотчас написал Жозефу. "Я принял решение изменить фамилию. Советую и тебе сделать это, так как никто в Париже не может произнести Буонапарт. Отныне я буду называться Бонапарт. Прошу тебя впредь так и подписывать свои письма ко мне, а также уговори остальных членов семьи переменить фамилию. Мы - французские граждане, и я хочу, чтобы имя, которое я впишу в книгу истории, было французским".
Таким образом, нет Буонапартов. Есть Бонапарты.
Его штаны порваны, часы его отца заложены, а он мечтает делать историю!..
Конечно, эта обезьяна Жозеф теперь тоже носит фамилию Бонапарт, а также Люсьен, который получил место администратора на военном складе и пишет политические статьи между делом.
Жозеф ездит по торговым делам. Этьен говорит, что он хорошо зарабатывает на торговых сделках. Но Жозеф не выносит, когда его называют коммивояжером.
В течение нескольких месяцев письма Наполеона ко мне были очень редки. Но Жозефу он пишет два раза в неделю. Я, наконец, послала ему свой портрет, который он, приехав в Париж, просил меня выслать. Портрет очень плох. Я вовсе не так курноса. Но мне пришлось заплатить художнику вперед, и в связи с этим я должна была взять портрет, хоть он мне и не нравился.
Я отослала его в Париж, а Наполеон даже не поблагодарил меня. Письма его были совершенно пустые. Они начинались обязательно "миа кариссима" (моя дорогая по-итальянски) и оканчивались: "прижимаю тебя к своему сердцу". Ни слова о нашей свадьбе. Ни слова о том, что он помнит, что через два месяца мне минет шестнадцать лет. Ни слова о моей привязанности к нему!..
А Жозефу он описывает на многих страницах элегантный салон м-м Тальен. "Я понял, какую большую роль в жизни мужчины может играть замечательная женщина, женщина, знающая свет, умная, женщина высшего общества".
Не могу передать, как оскорблена была я этим письмом.
Неделю назад Жюли уехала с Жозефом в его деловую поездку. Мама, которая впервые провожала одного из своих детей, отчаянно плакала, и Этьен отправил ее на месяц к дяде Соми, чтобы она немножко рассеялась. Багаж мамы состоял из семи чемоданов, и я провожала ее к дилижансу. Дядя Соми живет в четырех часах езды от Марселя.
В это время Сюзан сделала открытие, что ее здоровье слабеет, и Этьен увез ее на воды.
Таким образом, я осталась одна, с Мари, с верной Мари.
Я приняла решение однажды в полдень, когда мы с Мари сидели в беседке. Розы давно уже увяли, голые ветви деревьев четкими силуэтами рисовались на бледно-голубом небе. Был один из осенних дней, когда чувствуется умирание природы. И может быть именно такое настроение в природе дало мне возможность мыслить особенно четко и ясно.
Я бросила салфетку, на которой собиралась вышить очередную букву "Б" - "Бонапарт".
- Мне нужно поехать в Париж, - сказала я. - Я знаю, что это сумасбродство и никто мне этого не разрешил бы, но мне нужно поехать.
Мари, занятая лущением гороха, не подняла головы.
- Если тебе нужно поехать, то поезжай. Только как?
Я смотрела на жучка, который полз по столу. Его крылья отливали бронзой.
- Очень просто! Мы одни, и я завтра могу уехать дилижансом.
- У тебя достаточно денег? - спросила Мари.
- Мне хватит, если я остановлюсь в недорогой гостинице не больше, чем на два дня. Если я задержусь, следующие две ночи я могу провести в зале ожидания на почте. Там наверняка есть диван или скамьи.
- Я думала, что у тебя порядочно денег, - сказала Мари, впервые посмотрев на меня. - Твои деньги в комоде под ночными сорочками…
Я покачала головой.
- Нет. Я отдала их одному человеку.
- Где ты остановишься в Париже?
Жук все ползал по столу. Когда он добрался до края, я повернула его, и он вновь деловито пополз к другому краю.
- В Париже? Я еще не думала об этом, - сказала я задумчиво. - Это будет зависеть от разных обстоятельств. Правда?
- Вы же обещали маме, что не поженитесь, пока тебе не исполнится шестнадцати лет, и все-таки ты хочешь ехать в Париж?..
- Мари, если я не поеду сейчас, то потом может быть поздно. Тогда вообще свадьбы может не быть. - Я вдруг поняла, что высказала мысль, которая иногда приходила мне в голову, но которую я глушила в себе, не давая ей оформиться.
Горох в руках Мари с легким треском падал в миску.
- Как ее зовут? - спросила Мари. Я пожала плечами.
- Я не знаю, не уверена. Может быть это м-м Тальен, но может быть и другая - любовница Барраса. Ее зовут Жозефина. Она бывшая графиня. Но я совсем не уверена! Мари, не думай о нем плохо! Он так давно меня не видел! Когда он меня увидит…
- Да, - сказала Мари. - Ты права. Тебе нужно поехать в Париж. Мой Пьер ушел в армию и не вернулся. У меня уже был маленький Пьер, когда я написала большому Пьеру, что вынуждена отдать ребенка на воспитание, а сама поступить к вам кормилицей, так он мне даже не ответил. Мне бы тоже нужно было поехать к нему.
Я знаю историю Мари. Она так часто мне ее рассказывала, что я знаю все подробности этой несчастной любви. История о неверности Пьера подчас кажется мне нашей семейной легендой.
- Ты не могла поехать к нему, он был очень далеко.
- Поезжай в Париж. Первые две ночи ты проведешь у моей сестры, а там посмотришь.