***
– Маша Сотникова в комнатке для горничных примеряла черный диоровский костюм, тот самый, который украла у Валентины Лариса Игудина, и представляла себе, как она будет разговаривать с разъяренной фурией-Анной. Этот костюм Лариса дала ей для того, чтобы в случае, если Анна все-таки не поверит в то, что Маша – это Валентина, они поймают Невского на костюм и, главное, желтые перчатки… Лариса была уверена, что после всего, что произошло (Анна рассказала ей, как Валентина прождала Невского в подъезде больше трех часов), Невский, увидев на улице девушку в черном костюме и желтых перчатках ("Такие перчатки, я уверена, одни на всю Москву", – уверяла она Машу), не сможет не подойти к ней, решив, что это Валентина… Только вот желтой сумочки не хватает. Но из тех денег, которые лежали у нее в кармане и с которыми она не расставалась, уж стольник-то на сумочку выделить можно… Главное, что Машка подходила и по росту! Маша вышла из гостиницы незамеченной ни кем из знакомых: в этом шикарном костюме она стала просто неузнаваемой. Да еще черные очки-бабочки!
Покачиваясь на высоких каблуках черных замшевых туфель, она зашла в расположенный на углу улицы бар, выпила коктейль и, ощущая кожей восхищенные взгляды мужчин, так же не спеша и виляя бедрами, вышла и направилась в сторону автобусной остановки, чтобы добраться до метро. Спустя сорок минут она уже сидела на скамейке в сквере на Пушкинской площади и грызла соленые орешки, запивая их пивом из банки.
К ней уже подходило несколько мужчин, но она лишь меряла их презрительным взглядом и отворачивалась, изображая из себя леди-недотрогу. Но потом все-таки не выдержала и пошла с одним в ресторан "Макдоналдс". Мужчине было за сорок, он был уже под градусами и после первого же гамбургера сказал, что готов оплатить ее услуги прямо сейчас. И сказав это, полез ей под юбку… Они сидели в самом углу ресторана, поэтому этот похотливый жест вряд ли был кем-либо замечен, но Маше он понравился… Она поняла, что мужичок готов, что он согласен сейчас выложить любые деньги, лишь бы она с ним пошла…
– Пятьдесят баксов, и я твоя, – сказала Маша, откусывая от второго гамбургера и запивая его апельсиновым соком.
– Штука деревянных, и я твой, – услышала она в ответ и чуть не поперхнулась.
– Ладно, полторы… Это неплохая цена. – Он положил ей руку на плечо.
– Ну что, покушала, девочка? – Они вышли и направились к расположенному неподалеку коммерческому ларьку.
– Здесь? – спросила Маша.
– У меня здесь друг работает, там топчан есть… А если ему дашь, то получишь три… Но он знаешь, как любит…
Она догадывалась.
***
Валентина открыла глаза и не сразу поняла, где находится.
"Саша", – вспомнила она все и снова нырнула под одеяло.
– Ты проснулась? – в комнату заглянул Саша. Он был в темно-синем домашнем халате и держал в руках полотенце. Слушай, мне надо идти… Позавтракаешь тогда сама, хорошо? Я там все приготовил… Чувствуй себя как дома… Отдыхай и набирайся сил. Не переживай, твой парень, если не дурак, конечно, все поймет и не станет тебе мстить… Ведь ты именно этого боишься?
Она села на постели и кивнула головой:
– И этого тоже. Понимаешь, мне просто стыдно. Он так много для меня сделал, а я поступила с ним по-свински… Там были гости, его друзья… Мне жаль его…
– Зато ты поступила честно… Куда хуже было бы, если, уже живя с тобой, он бы понял, что ты его не любишь… Может, у тебя кто есть? – Он улыбнулся. – Признавайся…
– Уже нет, – призналась она. – И это очень грустно…
Он привез ее вчера вечером домой вместе с сумкой, куда Валентина сложила все самое необходимое, что взяла из квартиры на Масловке, той самой квартиры, куда и поселил ее больше года тому назад Костров. Саша сказал, что квартиру ищут месяцами и за один день невозможно найти что-нибудь подходящее, и предложил ей пожить пока у него.
– Ты меня не бойся. Скажешь "нет", значит, нет. Со мной просто. Я же тоже человек, хоть и мужчина, я понимаю, каково тебе сейчас…
И Саша привез ее к себе. Он ожидал услышать от Валентины что-нибудь такое о женихе, что каким-то образом объяснит ее побег со свадьбы, но Валентина (вернее, "Лера", как он ее называл после того, как она предложила ему перейти на "ты") к своей чести, не сказала о Кострове ни одного дурного слова.
Напротив, судя по ее рассказу, жених (имя которого она так и не назвала) был человеком в высшей степени порядочным и, что самое главное, любящим ее, Валентину.
– Я думаю, ты не очень будешь возражать, если я попробую подыскать тебе квартиру?
– Нет, конечно… Ты же сам понимаешь, чем скорее я это сделаю, тем лучше… Желательно на светлой стороне улицы и чтобы окна были большие… Что касается цены, то не больше двухсот долларов в месяц.
– Я все понял… Ну пока!
И он ушел. Валентина слышала, как он одевался, что-то напевая, затем хлопнула дверь и стало тихо.
Она не понимала, что с ней происходит. Столько безрассудных поступков за три дня: Невский, побег и теперь вот чужая квартира с каким-то Сашей. Словно кто-то руководил ее действиями. Но кто? Что это за сила?
Валентина поднялась, заправила постель и приняла душ, надела свой любимый черный костюм, в котором была в тот день, когда познакомилась с Невским, затем с благодарной улыбкой села за стол, на котором уже стоял завтрак: прозрачный тонкого стекла колпак накрывал сырницу с нарезанными сыром, ветчиной и салями. Здесь же стояла плетеная хлебница, прикрытая салфеткой, вазочка со сгущенным молоком и банка кофе. Согреть электрический чайник было минутным делом. "Как в кино", – подумала Валентина и принялась сооружать себе бутерброд.
***
Спустя полтора часа она уже сидела в сквере на Пушкинской площади с кипой газет на коленях и выписывала адреса сдаваемых квартир. Светило солнце, Валентина смотрела на расплывающиеся строчки мелкого шрифта, но видела Невского… Она вспомнила, как нервничала в тот раз, когда он, оставив ее здесь же, почти на этом самом месте, ушел позвонить, как она боялась, что он не придет, но ведь пришел же… А ведь мог бы еще тогда затеряться в толпе… Почему же он бросил ее? Что случилось? Она свернула газеты в толстую трубу и сунула в пакет.
Закрыла глаза и расслабилась. Услышав иностранную речь, она лениво раскрыла глаза и, увидев толстую негритянку в желтых клетчатых шортах и красном джемпере, усмехнулась, поражаясь раскомплексованности этой толстушки, после чего снова погрузилась в легкую дрему. Но потом вдруг поняла, что не имеет права расслабляться и отдыхать, когда у нее так много дел. Поэтому встала и быстрым шагом направилась к метро: она обещала позвонить Саше. Разве могла она тогда предположить, что через каких-нибудь полчаса Невский вычеркнет ее из своей памяти. А значит, и из своей жизни.
ГЛАВА 8
– Это правда, что вы едете в Москву к дочери?
Эмма Латинская тронула его за руку, тем самым приостанавливая чтение, и пристально посмотрела Борису в глаза. Ей все больше и больше нравился этот обаятельный мужчина со спокойным взглядом темных глаз, ей даже хотелось потрогать его поседевшие на висках волосы, коснуться щеки… И это не имело ничего общего с чувством, которое может появиться у женщины к мужчине. Нет, просто ее чтец источал благостную для души энергию, почему-то рядом с ним она ощущала в себе необычайный прилив сил. Скажи она ему об этом, он не поймет, встанет и уйдет. Да, да, она знала эту породу мужчин, которые, ничего не объясняя, предпочитают действовать. Таким был и ее муж, ее первый муж… Тоже русский и тоже с темными глазами… Вот только до старости он не дожил, так и остался в ее памяти черноглазым, порывистым в движениях юношей… Но это было в другой жизни.
– Да, я не видел ее больше пятнадцати лет…
– И вы так спокойно говорите об этом… – Она не сдержалась и в ее тоне просквозила укоризна.
– Я исправно высылал ей деньги… Ей и ее матери.
– Вы и сами знаете, что это не самое важное.
– Что ж, вы правы… Так мы будем читать дальше?
Он пришел сюда примерно по той же причине, которая заставила Эмму дать объявление в газете. Общение с русской, пусть даже офранцуженной. Плюс разнообразие перемещения в пространстве (все же она жила в Булонском лесу, когда бы еще он так много гулял по этим прелестным местам?!) да еще деньги…
– Да не гоните вы! Лучше скажите, чем занимается ваша дочь?
– Она шьет. Портниха, у нее свое дело.
– Ателье?
– Нет, что вы, ателье – это фантастика…
– Может, вы оговорились и следовало бы сказать "фантазия"? Причем, скажу я вам, не самая плохая.
– Да нет, я не оговорился, именно ФАНТАСТИКА. Это слишком дорого для моей дочери.
– Но если она талантлива, к примеру, а дочь такого человека, как вы, не может быть простушкой… Я правильно выразилась?
Борис впервые в своей жизни смутился. Он не привык, чтобы ему делали комплименты.
– Она простая девушка из простой семьи, но шьет, судя по рассказам Бланш, хорошо…
– Так давайте купим ей ателье! У меня много денег. И пусть это будет не подарок, а вложение капитала.
– Россия такая страна, куда очень опасно вкладывать капитал… Вы же знаете это не хуже меня… Скажите, Эмма, зачем Я вам?
– Как скоро вы разгадали меня, Борис… Все правильно, и я рада, что не ошиблась в вас. Вы действительно нужны мне…
Борис окинул взглядом всю ее длинную сухую фигуру, закутанную в белую мягкую шаль, и понял, что если Эмма собирается взять его в любовники, то он будет вынужден прекратить свои прогулки по Булонскому лесу.
– Я бы хотела выйти за вас замуж…
– Но я невысок и довольно плотен, вы не боитесь, что я раздавлю вас в постели? – ответил он скороговоркой, нисколько не дав себе времени на осмысление ее предложения. Он успел внушить себе, что это шутка. А с юмором у него было все в порядке.
– Но я же не предлагаю вам стать моим любовником. В прошлом году умер мой муж, я теперь вдова. Хотите верьте, хотите нет, но как только я похоронила Патрика, я заболела…
Нет-нет, речь идет не о физическом недуге… Понимаете, мне постоянно кажется, что меня хотят обмануть… Что мои доверенные лица готовят мне ловушку…
– Вы составили завещание и перестали спать спокойно?
– Как вы догадались?
– Я читаю французские романы. сюжеты лихо закручены одним и тем же узлом, называемым завещанием или наследством, как вам будет угодно.
– Да, вы правы: там, где есть деньги, найдется местечко и для смерти…
– И поэтому вы решили подарить все свое состояние полунищему русскому эмигранту, которого выбрали среди такой же голодной своры?… И почему именно я?
– Не знаю… Я не могу объяснить. Быть может, это заложено внутри меня. Мне кажется, что вы честный. И не алчный.
– Это вам так кажется. Стоит вам только выйти за меня замуж и оформить все подобающие этому случаю документы, как я зарежу вас в собственной постели на следующий же день и причем сделаю это настолько профессионально, что никто меня и не заподозрит…
– Я знала, что вы скажете что-нибудь подобное… Вы мне нравитесь все больше и больше. Скажите, Борис, о чем вы мечтаете?
– Я хочу увидеть свою дочь. Бланш ревнует меня к прошлому. И я понимаю ее. Я боюсь, что стоит мне только увидеть Москву, вдохнуть ее воздух и прижать к груди Валентину, как я забуду Париж, а вместе с ним и Бланш… А она у меня хорошая. Мне будет жаль ее…
– Так вы согласны жениться на мне?
– Зачем?
– Понимаете, Патрик, мой покойный муж, составил свое завещание таким образом, что если я в течение двух лет после его смерти выйду замуж за русского, ко мне перейдут все акции южной железной дороги, которые до этого момента будут считаться собственностью мсье Дюбаска, его адвоката.
– Тогда непонятно, почему же вы ждали целый год? Вы бы могли уже на следующий день после похорон вскружить голову любому русскому, причем вдвое, а то и втрое младше вас, только лишь помахав у него перед носом завещанием вашего незабвенного Патрика. Скажите, он что, страдал старческим маразмом, раз составил такое завещание?
– Нет, я не замечала… Он был в ясном уме до самой последней минуты своей жизни.
– Но тогда вы что-то скрываете от меня. Где то препятствие, которое ваш муж имел в виду, когда искушал вас акциями железных дорог… Ну вышли вы замуж за русского, и что же дальше?
– У вас хорошая голова, мсье Борис. Все правильно. Ничего в этой жизни не дается нам просто так… Но я пока не могу рассказать вам все… Однако вы должны знать, что стоит вам только жениться на мне, как я сразу же перевожу на ваш счет в банке десять миллионов франков. А пятьсот тысяч вы получаете в день, когда объявите мне о вашем положительном решении. Все будет оформлено документально и при свидетелях.
– И вы мне ничего не расскажете о препятствии, из-за которого ваш брак с русским мужчиной, по мнению вашего Патрика, считался бы невозможным? Вы что, одноногая или наполовину состоите из искусственных органов?
– Нет, я настоящая и даже больше, чем вы можете себе это представить… – Она улыбнулась, показывая идеальной формы зубы ("Фарфор", – подумал Борис). – Так вы подумаете над моим предложением?
– После свадьбы мне надо будет переехать к вам?
– Разумеется…
– А как же Бланш? Мы живем с ней уже три года.
– Она переедет сюда и будем жить вместе.
– Я предлагаю перейти к "Солнечному удару"… – Борис надел очки и раскрыл книгу. – Мы, кажется, остановились вот здесь… "Он отодвинул от себя ботвинью, спросил черного кофе и стал курить и напряженно думать: что же теперь делать ему, как избавиться от этой внезапной, неожиданной любви?"
– Постойте, скажите, что такое "ботвинья"? Это то же, что и шпинат?
Борис задумался:
– Я так думаю, мадам Эмма, что это то же самое, что и ботва…
– Ботва… Какое странное слово… Десять миллионов франков плюс содержание, полагающееся мужу Эммы Баланс…
***
Бланш поставила перед ним тарелку с дымящейся бараниной и сырную запеканку.
– Сколько лет твоей невесте? – спросила она, усаживаясь рядом и царапая вилкой клеенку. – Девяносто?
– Много, я думаю… Хотя выглядит она не так уж и плохо…
– Десять миллионов франков, говоришь? Что-то тут не так… Если честно, то я уже голову сломала над ее предложением. А ты?
– Я предпочитаю есть баранину и ни о чем не думать.
Мысленно он уже был в Москве. До отъезда оставалась всего неделя. Десять миллионов франков и Валентина, эти два понятия переплелись… Мозг отказывался размышлять над предложением Эммы. В конечном счете он был свободным мужчиной, а потому мог позволить себе все. И Бланш это знала, как догадалась об этом и Латинская. Его искушали. И ему нравилось это. Самое худшее, что Эмма могла с ним сделать, – убить его. Но в этом не было никакого смысла. В случае же, если она откажется заплатить ему эти пресловутые десять миллионов, он вернется к Бланш, которая безропотно поставит перед ним тарелку с едой и выпивку. И жизнь вернется в свое прежнее русло. Он также будет ходить в "Экспресс" и играть грустные мелодии Гершвина или Джоплина…
– Собери вещи, – вдруг сказал он, вставая из-за стола.
Бланш уронила чашку, и молоко разлилось по полу.
– Борис?!
– Завтра мы переезжаем в Булонский лес. Там хорошо, поверь, – он повернулся и нежно привлек к себе слегка располневшую за последние полгода Бланш. – Если ты не будешь устраивать сцен, а ты их просто не умеешь устраивать, то на те пятьсот тысяч франков, которые Эмма заплатит мне завтра за согласие, ты сможешь купить себе бордовую испанскую спальню, о которой мечтала…
– Но Борис?!
– А десять миллионов я подарю Валентине.
Бланш заплакала.
ГЛАВА 9
Валентина позвонила Кострову и попросила о встрече.
Это был небольшой частный ресторан на Берсеневской набережной.
Она не была уверена, что Сергей придет, слишком тяжела была нанесенная ему обида. Но когда Валентина увидела его входящим в зал, сердце ее забилось сильнее: она вдруг испугалась того, что он ей сейчас скажет.
Он выглядел, как всегда, безукоризненно, стильно, а румянец на щеках свидетельствовал о здоровом образе жизни. Больше того – он улыбнулся ей, как старой знакомой.
Сев за столик, Сергей внимательно посмотрел ей в глаза.
– Ну здравствуй?! – Это было полуприветствие, полувопрос.
– Сережа, – она протянула руку и, чуть не сбив маленькую вазочку с цветами, опустила ее на его руку, – прости меня, пожалуйста…
В ресторане и без того в этот обеденный час было безлюдно и тихо, но после ее слов им обоим показалось, что даже немногочисленные посетители и то замолчали, словно прислушиваясь к ним.
– Ты хотела меня видеть? Зачем? Кажется, ты вывезла все свои вещи… Скажи, ты ушла к нему? – он наконец-то сейчас узнает истинную причину ее побега со свадьбы.
– Нет, я ушла скорее всего к самой себе… Я же его не нашла… Да, впрочем, и не искала…
– Тогда почему же ты сбежала? Ты что, сошла с ума? Как ты могла так поступить со мной? – Костров словно опомнился, где и с кем он находится, и решил дать волю своим чувствам. В день свадьбы, после того как Валентина села в машину и уехала, он был уверен, что за рулем сидит по меньшей мере Невский или, во всяком случае, человек, имеющий к нему какое-то отношение: приятель, друг, водитель, кто угодно… И вдруг сейчас он узнает, что Невский здесь ни при чем…
– Понимаешь, я виновата перед тобой… Но поверь, что я питала к тебе самые искренние чувства, я привязалась к тебе, ты был прекрасным другом… и как мужчина ты был очень нежен… Мне трудно объяснить этот поступок, но ты должен знать, что дело здесь не только в тебе… Просто я, наверно, еще не созрела для брака. И я это поняла в тот момент, когда надевала свое свадебное платье… Ведь ты бы НЕ ДАЛ МНЕ ШИТЬ, а без этого я не могу…
Это все, что у меня осталось в жизни, ради своей мечты я уехала из дома, оставила мать… Я поставила перед собой определенные цели и постараюсь их добиться. Думаю, что это нормально. Образ женщины с иголкой в руках – символ домовитости, женственности и семейного благополучия – ко мне пока не подходит. Я тоже женщина, и в руках у меня почти всегда иголка, но я мечтаю о другом… Я мечтаю о подиумах, о том образе жизни, который позволит мне заниматься всю жизнь тем, чем я хочу… И я чувствую в себе силы… Но мне для этого не хватает самого "малого": денег…
– Значит, ты пригласила меня сюда, чтобы попросить денег? – Костров покачал головой, еще не веря в то, о чем начал догадываться, как только он услышал слово "подиум". Валентина ускользала от него, как тень… Он, который после ее звонка с просьбой "встретиться и поговорить", сначала страшно разозлился, но потом весь вечер думал о том, что Валентина скорее всего раскаивается в своей дикой выходке и наверняка начнет извиняться и скажет, что готова все повторить… И вдруг эти разговоры о карьере… Ему казалось, что он разговаривает с совершенно незнакомым ему человеком.
– Нет, успокойся, это какой же свиньей надо быть, чтобы после того что я тебе
причинила, еще и просить денег… Напротив, я хотела тебя увидеть, чтобы расплатиться с тобой…
– Расплатиться? Но за что?