– Возможно, но быстрота и щедрость раньше всегда заставляли людей молчать, – возразил Доминик.
– Только не в этот раз.
– Судя по всему, ты права.
Ненадолго воцарилось молчание.
– Спасибо, что попытался, – с трудом произнесла Арабелла. Ей было трудно испытывать благодарность по отношению к Доминику, но она сознавала, что все могло обернуться гораздо хуже. Например, если бы он сделал ее своей любовницей и обращался так же бездумно, как бросил ее, тогда еще свою невесту.
Карета двинулась дальше.
Арабелла направила разговор в более безопасное русло:
– А кто он такой, тот человек, который подошел к нам в Воксхолле? Этот Мисбурн?
Немного помедлив, Доминик отозвался:
– Несущий бред старый дурак, Арабелла. Ты не должна беспокоиться из-за него.
Молчание.
– Я благодарю тебя за то, что удержала меня, – наконец добавил Доминик. – Скандал с графом на маскараде в Воксхолле – не самый лучший способ не привлечь к себе внимание.
Арабелла кивнула, принимая благодарность. Она никак не могла понять человека, который, насколько она знала, был повесой и негодяем. Он сделал ее своей шлюхой, но при этом не унижал и не оскорблял на людях. Изо всех сил старался скрыть ее имя от других и, похоже, был не безразличен к чувствам ее матери.
Карета остановилась у небольшого особняка на Керзон-стрит.
Был поздний час. Арабелла не знала, захочет ли Доминик зайти. Поцеловать ее. Взять, наконец. Самое ужасное – она не понимала, хочет ли этого сама или страшится.
Доминик помог женщине выйти из кареты и провел в холл, отпустив Джеймса, юного лакея, который ночью дежурил в доме.
Свечи были зажжены лишь в двух настенных канделябрах, погрузив прихожую в уютный, неожиданно интимный полумрак. А возможно, дело было в том, что они стояли вдвоем, окутанные темнотой, глядя друг на друга.
Арабелла не знала, что сказать. Она чувствовала напряжение, повисшее в воздухе, и бешеное биение собственного сердца. Во рту пересохло от страха, между ног стало жарко и влажно от желания. Она с трудом сглотнула, и этот звук показался ей неприлично громким.
– Не стоит беспокоиться, Арабелла, я не останусь, – произнес он. Его голос показался ей темным и насыщенным, как шоколад. – Я лишь хотел убедиться, что ты окажешься дома в целости и сохранности. – В подтверждение его слов лошадь, запряженная в карету, переступила на месте. Доминика явно ждали.
В неровном мерцании свечей он казался Арабелле еще более опасным и красивым. В его чертах появилась резкость, которой раньше не наблюдалось, но в прекрасных темно-карих глазах сквозила странная нежность. Невзирая на собственный горький опыт и здравый смысл, Арабелла почувствовала, как в глубине души пробуждаются давно забытые чувства. От Доминика исходила запретная притягательность. Воздух словно заискрился от разлившегося в нем искушения.
Дыхание стало поверхностным и частым, ее охватил трепет.
– Наше соглашение… Я думала, ты будешь… Что между нами все будет по-другому. – Арабелла подняла на него глаза. – Я не понимаю.
– Я тоже, Арабелла, – тихо признался герцог.
Ее сердце билось так гулко, что, казалось, в тишине слышен каждый удар.
Доминик стянул с рук перчатки и подошел к ней.
Несколько мгновений они просто смотрели друг на друга. Затем Доминик протянул руку и коснулся щеки Арабеллы кончиками пальцев, осторожно лаская ее лицо – точно так же, как неделю назад делала она сама. Его прикосновение оказалось более нежным, чем раньше, мягкое и теплое, как дыхание, обдавшее кожу. Пальцы двигались медленно, чувственно, очерчивая контуры щеки и изогнутую бровь.
Доминик касался только ее лица, но в ответ затрепетало все тело. Указательный палец помедлил, спускаясь по линии носа, а Арабелла почувствовала, как наливаются груди и твердеют соски. Доминик легонько погладил нижнюю губу – с тем же успехом он мог ласкать чувствительное местечко у нее между ног. Арабелла беззвучно охнула и приоткрыла рот. Палец проник во влажное тепло. Она ласкала его губами не потому, что стала его любовницей, а потому, что сейчас это казалось правильным.
– Арабелла, – прошептал Доминик. В его голосе отчетливо сквозила мука, смешанная с острым желанием. В следующий миг он притянул женщину к себе и поцеловал.
Арабелла ответила на поцелуй, и их губы слились – с голодом и отчаянной страстью. Его руки ласкали ее груди, бедра, спину. Они прильнули друг к другу, словно ни боли, ни разлуки не было и в помине.
Арабелла ощутила давление его восставшей плоти, почувствовала жар сильного тела, полыхающее в нем пламя страсти и, да поможет ей Небо, поняла, что тоже отчаянно хочет его. Ее лоно было охвачено огнем и истекало влагой. Их тела, словно узнав друг друга, стремились соединиться. Ее сердце начало поддаваться, уступая натиску желания, как и много лет назад. И Арабелла испугалась, испугалась того, куда ее может завести страсть, испугалась собственных чувств.
Доминик, казалось, почувствовал перемену в ее настроении. Замер, поднял голову и посмотрел в глаза Арабеллы. Она прочла в его взгляде желание и смятение, сходные с ее собственными.
– Нет, – прошептал он, не размыкая объятий, и повторил. – Нет.
Арабелла поняла, что он запрещает это себе, а не отвергает ее. Он тяжело дышал, его тело натянулось как струна. Голод и желание не исчезли, но в глазах появилась настороженность, даже замкнутость. Его руки разжались. Доминик отпустил ее и ушел. В наступившей тишине послышался щелчок входной двери.
Арабелла стояла в коридоре, прижимая дрожащие пальцы к распухшим губам, до тех пор, пока не стих грохот колес экипажа. Она не понимала, как можно чувствовать такое притяжение к человеку, который ей неприятен и не вызывает доверия. Он ранил ее в прошлом. Унижал в настоящем. Арабелла всегда помнила об этом, но сегодня Доминик вдруг заставил ее забыть. Он был слишком похож на мужчину, которого она когда-то полюбила всем сердцем. Когда он был рядом, прикасался к ней, целовал…
Арабелла еще крепче прижала пальцы к губам и закрыла глаза, заново переживая происшедшее, не понимая и стыдясь того, что Доминик обладал такой властью над ней. Она не знала, что с ней происходит. Почему она, такая сильная и бесстрашная в любой другой ситуации, становится такой уязвимой, стоит рядом появиться Доминику Фернексу?
Но Арабелла знала, что поддаваться нельзя. Шесть лет назад он разбил ее сердце и растоптал гордость. Теперь же на кону стоит нечто куда более важное. Она подняла взгляд наверх – там, в маленькой комнатке, спали ее мать и сын. Арабелла знала, что обязана быть сильной.
Глава 8
Ночь Доминик провел в игорном доме, и дела его шли неважно.
Глядя на карты, несмотря на всю решимость выбросить Арабеллу из головы, он думал только о ней. С маскарада в Воксхолле прошло два дня. И за все это время он не мог сосредоточиться ни на чем другом.
– Арлесфорд, – осторожно произнес Хантер, и Доминик запоздало сообразил, что все ждут его хода. Он добавил несколько гиней в кучку в центре стола.
И несмотря на обычное свое везение, потерял их. Больше того, не выиграл ни одной партии с того момента, как вошел в это убогое заведение, к вящей радости его бесцеремонных завсегдатаев. Впрочем, Доминик прекрасно понимал, что мысли его сосредоточены отнюдь не на игре.
Он сидел в небольшой таверне Ист-Энда, с завсегдатаями которой не хотелось бы встретиться в темном переулке. Их одежда была грубой и безвкусной, как и речь. Джин и пиво лились рекой в надежде затуманить разум тех, кому хватило глупости прийти сюда.
Как ни странно, это было далеко не последнее место, где можно встретить джентльменов из высшего света. Хотя, с мрачным юмором подумал Доминик, те молодые щеголи, которые отваживались сюда заглянуть, быстро обнаруживали, что откусили больше, чем могут прожевать. Юный Норткот проигнорировал предупреждения своих старших друзей, и пытаясь скрыть охватившее его беспокойство, широко ухмыляясь, пил и ставил больше, чем следовало. Мальчишка явно чувствовал себя здесь весьма неуютно, но упорно отказывался это признавать – в конце концов, это он предложил пойти сюда.
Интересно, Арабелла удивлялась его отсутствию? Думала ли она о нем так же часто, как он о ней? Чувствовала ли желание, сжигавшее его днем и ночью? Доминик сомневался в этом. Для женщины вроде Арабеллы их соглашение было не более чем деловой сделкой. Для женщины вроде Арабеллы… Он снова произнес про себя эти слова и с горечью подумал, что другой такой просто не существует.
Глядя на другой конец комнаты, он видел не душный прокуренный притон с потертыми столами и скрипящими стульями, не людей с гнилыми зубами и грубыми лицами, заросшими щетиной, а женщину, образ которой не покидал его уже много лет.
Снова сдали карты.
И снова он проиграл. Увидел, как глаза Норткота расширились от страха, когда юнец наконец сообразил, что продулся в пух и прах в самом начале вечера.
Доминик хотел быть с Арабеллой, мечтал о ней с отчаянием, граничащим с помешательством, но каждое прикосновение оборачивалось адской пыткой. Заключая ее в свои объятия, он чувствовал, как в груди открывается старая рана.
Арабелла Тэттон, женщина, которую он любил, которая вырвала из его сердца доверчивую нежность юности. И эти воспоминания невозможно было отделить от страсти, сжигающей тело огнем. Ему никогда не станет легче. И все-таки с каждой минутой Доминику нестерпимо хотелось оказаться рядом с ней. Даже зная, что он не сможет к ней прикоснуться, даже понимая, что пытка станет еще изощреннее, он не мог бороться с этим пагубным пристрастием.
Доминик отодвинул стул, громко скрипнув ножками по опилкам, устилавшим пол.
– Думаю, на сегодня хватит, – произнес он, обращаясь к остальным, и жестом попросил подать его шляпу и перчатки.
Оторвавшись от игры, многие завсегдатаи посмотрели на него с удивлением, переросшим в угрозу. Даже Буллфорд был захвачен врасплох:
– Рановато для тебя, Арлесфорд.
– Это точно, ваша светлость, – добавил разбойного вида верзила, состоящий на службе достопочтенного заведения. – Задержитесь немного, вдруг вам удастся отыграть свои золотые гинеи.
– Возможно, в другой раз, господа, – твердо произнес Доминик.
Игроки были недовольны, но Доминик окинул их решительным взглядом, зная, что сможет справиться с ними. Несколько секунд они мрачно таращились на него, затем неохотно вернулись к игре.
Хантер встал рядом с ним.
– Лучше не оставлять здесь Норткота. Эти ребята его прожуют и выплюнут, – негромко произнес герцог.
Вдвоем они вывели Норткота на улицу.
После дыма дешевых сигар и табака чистый прохладный воздух заставил юнца закашляться и пошатнуться.
Доминик остановил наемный экипаж и помог Хантеру усадить Норткота.
– А ты разве не с нами? – спросил Хантер.
Доминик ответил другу взглядом, и между ними промелькнула искра понимания.
– У тебя сегодня нет трости, – произнес он.
Доминик ничего не ответил, решительно посмотрев на Хантера.
Тот вздохнул.
– Поступай как знаешь. Только будь осторожен, если твердо намерен добраться до ее дома пешком, – посоветовал Хантер. – Те типы не слишком охотно тебя отпустили. Едва миновала полночь, а они надеялись доить тебя до утра. Будь осторожен, Доминик.
– Непременно. – Герцог хлопнул друга по плечу, проводил отъехавший экипаж взглядом и направился в противоположном направлении.
Вскоре он заметил, что за ним следят. Доминик быстро оглядел улицу и обратил внимание, что один из фонарей стоит в отдалении от других, оставляя в тени проход между двумя зданиями. Замечательное укромное местечко в удобном для нападения переулке. Он понял, что на него нападут именно там.
Грабители не обманули его ожиданий. Их было двое, один здоровый верзила, другой невысокий и беззубый. Оба сидели в притоне, откуда Доминик совсем недавно ушел.
Он попятился назад, избегая первого удара.
– Не так быстро, твоя светлость, – произнес хриплый голос прямо в ухо Доминику, обдавая его зловонным жаром дыхания. В воздухе мелькнул кулак, прошедший в опасной близости от его лица. Доминик пригнулся и коротко, жестоко ударил нападавшего в живот, с удовлетворением услышав, как тот с кряхтением, согнувшись напополам, прислонился к стене. Герцог свернул в переулок, второй разбойник бросился за ним. Доминик изогнулся, уходя от первого удара, но увернуться от ножа не сумел – лезвие скользнуло по ребрам, обжигая болью.
Он схватил грабителя за запястье и вывернул его. Кость сломалась с тихим хрустом, раздался вопль боли, и его противник рухнул на колени, баюкая прижатую к груди руку. Нож со звоном упал на землю – точнее, в грязь и отбросы, покрывавшие камни мостовой. Доминик поднял его и, схватив за волосы, резко дернул голову бандита назад, прижимая лезвие к незащищенному горлу.
– Проследишь за тем, чтобы с моими друзьями не случилось ничего подобного. Ты понял меня?
Тот прохрипел что-то бессвязное, но определенно выражавшее согласие.
Доминик оттолкнул грабителя, затем вернулся к тому, что сидел у стены, хватая ртом воздух, и пощекотал его жирное брюхо кончиком ножа:
– И ты тоже.
– Им не причинят вреда, я лично прослежу за этим, ваша светлость! – пообещал негодяй.
Доминик смерил его неприязненным взглядом, затем сунул нож в карман и ушел.
Негодяи колотили в дверь, но уже не руками, а тяжелым молотком. Каждый удар отдавался болезненной вибрацией в груди Арабеллы. Она прикрыла Арчи своим телом, но мужчины оттащили ее и сорвали с шеи золотой медальон. Бросив отчаянный взгляд через дорогу, где должны были стоять узкие дома с заколоченными окнами, Арабелла вместо них увидела парк и свою мать, стоявшую у входа…
Сон был сбивчивым и запутанным, но Арабелла, находясь во власти кошмара, этого не замечала.
Вздрогнув, она проснулась, охваченная леденящим ужасом, свернувшимся клубком в животе. Небо за окном по-прежнему оставалось темным, и она с облегчением вспомнила, что лежит в своей спальне, в доме на Керзон-стрит, где нет ни грабителей, ни воров. Арабелла со вздохом вытянулась на мягком матрасе, откинувшись на пуховые подушки, а затем услышала испуганный вскрик. Он быстро оборвался. В коридоре раздались тихие голоса, затем осторожно открылась и захлопнулась дверь.
По мраморному полу прозвучали торопливые шаги.
Арчи!
Арабелла поспешно выбралась из постели, в тусклом свете тлеющих в камине углей подошла к двери и осторожно спустилась вниз по лестнице.
В коридоре ярко горели свечи в настенных канделябрах. Горничная в ночной рубашке и халате вышла из библиотеки, держа в руках бутылку бренди.
– Анна?
– Ох, мэм! – Девушка, подскочив, обернулась к хозяйке, и Арабелла с удивлением увидела, что ее лицо залито слезами.
– Что случилось? Что ты здесь делаешь? – Арабеллу сковал хорошо знакомый страх.
– Я так перепугалась, когда его увидела! – Личико горничной исказилось, и она снова начала всхлипывать.
– Что случилось, Анна?!
Открылась дверь в гостиную, и на пороге появился Джеймс, лакей.
– Почему так долго, девчонка? Я бы сам быстрее дошел! – Наконец увидев Арабеллу, лакей торопливо поклонился: – Прощу прощения, мэм. Я вас не заметил.
– Что, во имя неба, здесь происходит? – требовательно спросила Арабелла.
– Хозяин, мэм.
– Доминик здесь? – Ей такой вариант даже в голову не пришел. Несмотря на то что она жила в его доме. И оставалась его любовницей.
– С его светлостью произошел… несчастный случай.
– Несчастный случай?! – Сердце бешено заколотилось, и Арабелле пришлось бороться с мгновенно подступившей паникой.
Лакей заговорил еще тише:
– Не самое приглядное зрелище, особенно для леди, но он не разрешает позвать доктора, мэм.
Ее охватило леденящее кровь дурное предчувствие. Она решительно прошла мимо Джеймса в гостиную.
В комнате ярко горели свечи в трех канделябрах, но их теплое сияние не сумело разогнать тени в углах, лишь окутало золотистым мерцанием темную высокую фигуру, стоящую у давно остывшего камина. Доминик не обернулся на звук шагов, и со спины ей показалось, что ничего не изменилось – он был одет по последней моде в темный фрак и панталоны, весь в сиянии надменности и властности. Арабелла почувствовала запах влаги. Это Доминик привнес сюда прохладный и сырой ночной воздух. Одна рука свободно висела вдоль тела, другую он, казалось, засунул во внутренний нагрудный карман фрака.
– Мне не следовало приходить, – произнес он, не оборачиваясь. – Я не понимал, что уже так поздно.
– Джеймс сказал, с тобой произошел несчастный случай.
– Джеймс преувеличивает. Я не хотел тебя будить. Лучше возвращайся в постель, Арабелла.
Он так и не двинулся с места. Мрачное предчувствие, почти рассеявшееся при первом взгляде на него, вновь охватило Арабеллу.
– Что с тобой случилось, Доминик? – осторожно спросила она.
Герцог наконец повернулся к ней, но, не считая того, что его рука по-прежнему покоилась за отворотом фрака, все было в порядке.
– Незначительная стычка. Беспокоиться не о чем. Говорю тебе, можешь спокойно возвращаться в постель.
Но Арабелла заметила зловещие темные пятна на белой манжете, выглядывающей из-под рукава темного шерстяного плаща. Взяв ближайший канделябр, она подошла к Доминику.
– Арабелла, – предостерегающе произнес он, пытаясь жестом остановить ее. Но Арабелла упрямо двигалась к нему, пораженная ужасной догадкой. Она догадывалась, что это за пятна.
– Это не для женских глаз.
Арабелле стало плохо, желудок сжался от страха.
Все тело напряглось и отяжелело от разлившегося по венам ужаса.
– Снимай плащ.
– Арабелла… Это последнее предупреждение. Она не обратила ни малейшего внимания на эти слова и, распахнув плащ, оттянула в сторону левый лацкан фрака.
Невольно охнула открывшемуся ее взору поистине ужасному зрелищу. Белая рубашка и светлый жилет были пропитаны кровью. Арабелла замерла на месте, и в этот миг все в мире для нее изменилось.
– Доминик! – прошептала она.
Он взял ее руку в свою, сильную и уверенную. Но Арабелла почувствовала влагу и, опустив глаза, увидела кровь, сочащуюся в неровном свете свечей.
– Боже правый!
– Обычная царапина, которая сильно кровоточит.
Но кровь была повсюду и вытекала из раны у него на груди.
– Иди спать. Джеймс поможет мне.
Она сделала глубокий вдох и осмелилась встретиться взглядом с ним. Мгновение, равное одному удару сердца, они смотрели друг на друга, и за этот миг все, что Арабелла твердила себе об умерших чувствах и равнодушии к нему, оказалось ложью.
– Нет. Тебе помогу я. – Она оглянулась на лакея, набираясь сил для того, чтобы сделать все необходимое.
Доминик наблюдал за тем, как потрясение сменяется жаждой действия. Для начала Арабелла отправила горничную за чистым бельем и стаканом, затем спокойным и ровным тоном дала указания лакею, велев ему помочь его светлости осторожно раздеться. До середины наполнив стакан бренди, она вручила его Доминику, как только тот опустился на диван, оставшись в одних бриджах.
– Пей. – Ее голос звучал спокойно, но герцог сразу понял, что с ней лучше не спорить.
Он не стал возражать, предпочтя подчиниться, и залпом осушил стакан.